Кощег

Глава 12

— А я думала, мы преодолеем овраг, когда отыщем пологий спуск.

Злата с опаской поглядела вниз. Шли они уже долго, но овраг меньше не становился. Словно прополз в глубине исполинский змей, заставив расступиться землю. Или богатырь-великан прочертил острием меча-кладенца прямую линию.

— Пологий? — передразнил Кощег и усмехнулся, — преодолеем?.. — а потом наклонился, подхватил с земли камень и швырнул на дно оврага. Покатился тот вниз, подскакивая и подпрыгивая, ударяясь о глыбы сине-серого то ли металла, то ли камня (и не определить на глаз) выпиравшие из практически отвесных стен. Наконец, достигнув дна, отчего-то пустынного, не только не поросшего травой, но не сохранившего никакого мусора (а ведь он обязан здесь быть: те же прошлогодние листья или упавшие ветки и камушки) он остановился.

— Кощег?..

Он предостерегающе поднял руку.

— Сейчас увидишь.

Вначале не происходило ничего особенного, затем словно невидимая рука провела по деревьям. Ветра не было, но все они качнулись, причем в разные стороны по обеим сторонам оврага: словно стремились отдалиться подальше от разделяющей их границы. Камень, который еще мгновение назад спокойно лежал на дне оврага, медленно пошевелился, покатался по кругу и, подпрыгнув, завис в воздухе, а вокруг него начал клубиться сиреневый туман с время от времени вспыхивающими в нем золотыми искрами.

— Ай! — Почти у самых ног Златы, вернее немного ниже — возле выпиравшей из стены оврага глыбы — образовалось небольшое сизое облачко: мягкое, округлое и на удивление плотное. Точно такое же только лазоревого цвета возникло по ту сторону оврага.

Повисев немного, будто специально позволяя рассмотреть себя во всех деталях, облачка понеслись друг к другу с потрясающей скоростью и с низким гулким жужжанием.

— Стрибог великий… — вырвалось у Златы.

— Уж кто, а он точно не при чем, — проговорил Кощег.

Столкнулись облачка ровно на середине пути от одной стороны оврага до другой. Прогрохотало так, что земля с краев осыпаться стала. Кощег ухватил Злату за плечо и притянул к себе, та же стояла, как вкопанная. Из порожденного облачками сизо-лазоревого вихря ударила золотая ветвистая молния. Попав по камню, она обратила его в пыль.

— Так вот почему на дне оврага нет мусора! — воскликнула Злата. В ушах у нее все еще гудело от грохота, а потому ответной реплики Кощега она почти не расслышала.

— Счастлив наставить в познании, — ядовито произнес он после того, как Злата переспросила несколько раз. — Ну? Очухалась?

— Как же мы на ту сторону переправимся? — Злата решила не обращать внимание на грубость.

Кощег подобрал еще один камень. В этот раз кинул его не в овраг, а над ним, стремясь добросить до противоположной стороны. Молния — на этот раз серебристая — ударила в камень ровно посредине оврага. Прогрохотало. В ушах зазвенело.

«Следовало кинуть камень сразу на ту сторону: до того, как вихрь получился, — подумала Злата. — С другой стороны, и хорошо, что Кощег не сделал этого. Вдруг пролетел бы камень? Мы тогда решили бы, что опасности нет, и погибли».

— Здесь должен отыскаться мост, — поразмыслив немного, сказал Кощег. — Если, конечно, не развалился под тяжестью времени.

— А если обрушился?

— Овраг — не пропасть, — сказал он и пожал плечами. — Когда-нибудь да кончится.

— Так-то и пропасть не может опоясывать все яблоко земное.

Правда Злата уже начала в том сомневаться. Казалось, в здешних местах способно возникнуть все, чего можно или даже нельзя выдумать. Любая невероятная фантазия обретает воплощение и… готова начать охоту, растерзать и пожрать. Тем не менее, делать нечего, пришлось идти дальше.

Овраг не становился меньше, земля по обеим сторонам его не вздымалась и не опадала. Шли, как по тарелочке: ровнехонько. Чем дальше удалялись от места, над которым висел вихрь, плюющийся молниями, тем сильнее оживал лес. Шелестели травы, распускались цветы, ветви чуть шевелились, стремясь ухватить незваных гостей за одежду или поцарапать до крови. Наконец вдалеке забрезжило сталью и ржавчиной, показалось нечто, перекинутое через овраг. Нечто это мостом не являлось точно — с точки зрения Златы его и назвать-то так было изрядным оскорблением всех иных мостов, мостков и мостиков — и представляло собой оно два каната стальных и ржавых, между которыми накиданы трухлявые доски.

— И как только еще стоит? — прошептала она. — Видать, колдовством да чарами?

— Я пойду первым, — сказал Кощег, пропустив вопросы мимо ушей. — Уж если меня выдержит, то тебя — тем более.

— Вот будет радость, если нет, — пробормотала Злата.

— Если нет, то придется тебе идти дальше. Больше мостов не будет, а овраг истечет, когда в травяное море упрется. Обитает там, как и в лесу, всякое, но особенно опасаться придется огнегривов.

— Лошадей?

Кощег криво усмехнулся.

— Ну как тебе сказать? Лошадей… У моего Клячи зубы волчьи, а у этих — тигриные. Ударом копыта способны медведю голову размозжить. Хотя выглядят… ну да кони конями: сами черные, гривы — рыжие. Отсюда в общем-то и название.

— Красиво, — оценила Злата. — Но опасно.

— Как и обычно. В явном мире всегда так, — проговорил Кощег с печалью в голосе, окинул мост взглядом и поставил ногу на первую шаткую дощечку. Та закачалась под его весом.

— Не надо! — воскликнула Злата, но спутник не послушал ее.

Кощег быстро перебежал на другую сторону и помахал рукой.

Злата шагнула вперед. Только встала на дощечку, проклятый мост закачался и заскрипел. Из-под крюков, в землю вбитых как казалось намертво, на которых висел, поползли вниз ручейки пыли и мелкие камушки.

— Стоять! — Кощег не говорил громко, но приказ будто по ушам ударил. Злата отпрянула.

Он быстро пробежал обратно, выставив в стороны руки и ставя ноги на одну линию. Злата тоже так умела, но отчего-то не в этот раз. Мост словно чувствовал, кто по нему идет. Он пропустил Кощега, видать знал здешних обитателей, а вот ее держать отказался. Возможно, чуял зачем пришла.

«Но, если так, коли даже мост бездушный знает, куда иду, не значит ли это будто Кощей…» — додумать она не успела. Кощег наступил на последнюю доску, левый крюк все же не выдержал и сорвался вниз.

Если бы она понимала, что делает, Злата, наверное, промедлила и упустила возможность спасти, но подалась вперед и ухватила Кощега за запястье она совершенно бездумно. Потянула, забыв о собственном равновесии. Уперлась в какой-то выступ, а потом земля под ногами осыпалась, и они оба свалились на траву.

— Хоть не в овраг, — пробормотала Злата, отряхиваясь.

— Чуть не упали! — рассмеялся Кощег, и не подумав поблагодарить. Словно сделанное Златой было само собой разумеющимся, и не стоило ни малейших усилий. — Видать, полюбоваться огнегривами у тебя на носу написано.

— Ты хотел сказать на роду? — поправила она.

— Не-а, — Кощег хмыкнул и сорвав листочек с ближайшего дерева отер Злате кончик носа. Тот оказался выпачкан в… малиновом соке.

— Это-то откуда? — удивилась она. Во рту вдруг возник аромат этой ягоды.

Кощег пожал плечами.

— Этот лес полон чудес.

Заночевать решили в удобном словно специально для привалов созданном дупле огромного дуба. Его, вероятно, и десяток человек не сумел бы обхватить. Места внутри оказалось достаточно, к тому же дуб являлся светлым деревом и никакой гадости, как от вяза или осины, ждать от него не приходилось.

Кощег сказал, что вблизи от оврага никто хищный не водится, и отпустил Злату одну собирать сухие ветки для костра. Сам же отправился охотиться, мол только он знает, что в этих краях есть можно, а от чего лучше держаться на расстоянии трех шагов, а лучше всех тридцати трех.

Заблудиться Злата не опасалась: овраг служил хорошим указателем. Однажды не удержалась: запустила стрелу в ствол дерева, растущего по ту сторону. Однако с тем же результатом, каковой уже случался. Возникли округлые и плотные облачка, полетели друг к дружке. Грохнуло от столкновения. Правда, сшиблись они, когда стрела уже летела над оврагом. Почудилось, не успеет вихрь возникнуть, не поразит стрелу, да только зря Злата так думала. Кажется, сам воздух загустел, и стрела застыла в нем, словно мушка в янтаре, расправы ожидая. Изумрудная (отчего цвет всякий раз менялся, так и осталось загадкой) молния все равно ударила в древко ровно посредине оврага.

А вот птицы перелетали со стороны на сторону совершенно ничем не стесненные. Мелкие птахи сновали туда-сюда, привлеченные тучками насекомых, которых молнии отчего-то приманивали.

Злата уже собралась возвращаться, когда земля под ногами ощутимо вздрогнула и заходила ходуном. Нечто огромное пробиралось через лес, причем именно в ее направлении. Трещали сучья, падали ветви, казалось, все вокруг гудело и стонало от тяжелой поступи. Злата положила охапку хвороста, сама за ней же и спряталась: поняла, что чудо-юдо идет по ту сторону оврага, а значит, и опасаться его стоит, но не слишком. Любопытно же было поглядеть, кто там так топает.

Совсем немного времени минуло, когда закачались ветви, потревоженные длинными рогами. Злате они сильно корни дерева напомнили, только росли вверх и не на одной лишь голове, также на плечах и спине чудища. Само же чудо-юдо было выше любого, даже самого высокого человека втрое и во столько же шире в плечах. Все мхом поросшее. Руками оно могло при ходьбе оземь опираться, длинными когтями — кору с деревьев срезать. Ноги же врастали при каждом шаге. Чудище вытаскивало их с видимым усилием, но все равно шло быстро. Лишь единожды зыркнуло красными глазами в сторону Златы и было такого.

— Да уж… охотничек… все и вся в лесу знает, — пробормотала та себе под нос. — Никого близ оврага опасного не бродит. Кто бы сомневался.

Подхватила она хворост и пошла к дубу. Там в низинке возле корней уже весело потрескивал костерок и на веточках над ним жарились куропатки вполне обыкновенные, судя по виду. Необыкновенным же Кощег занимался сейчас: сидел в отдалении и разделывал тушку зеленокожего нечто, формой головы и глаз, челюстью с выпирающими зубами напоминавшего зайца, а всем прочим тельцем — жабу.

— Это… — Злата никогда не привередничала, но отведать мясца эдакой дичи ни за что не согласилась бы.

— Жабец, — не отрывая взгляда от добычи и не отвлекаясь от своего занятия, сказал Кощег.

— И он нужен для… — Злата специально не стала договаривать.

— Нашего спокойного сна, — пояснил он. — А что такое? Ты слишком голодна? Куропаток тебе мало, позаришься на лапки жабца?

— Вот еще!

— А зря! — Кощег покачал головой и хитро улыбнулся. — В королевствах заморских, что с запада от Руси находятся, лягушек очень даже любят готовить и есть.

Злата слегка поморщилась, но решила не отступать.

— Надо бы квакушкам, в болоте сидящим, порассказать, — сказала она. — Пусть порадуются.

— Да они сами горазды жрать путников. Думаешь удивишь?

Злата подошла ближе, присела, рассматривая эдакую добычу. Кровь у жабца оказалась голубой, кости — черными.

— Кое-кого, утверждавшего особенность царской крови, точно удивить хотелось бы, — заметила она.

Кощег рассмеялся.

— А я думал, ты сестер любишь.

— В том-то и дело, что люблю.

Именно Гордея, наслушавшись очередного скомороха, вернее… как называли в заморских странах менестрелей, довольно долго донимала людей ученых, почему у нее самой, да и у прочих, в том числе у царя батюшки, кровь алая, а не голубая. В конце концов, оставила это занятие, но мало ли о чем надумала? Может, потому и выбрала в мужья того певца, решив, будто сама неправильная царевна, не голубых кровей и королевича ей не положено.

«Вот поймать бы еще одного жабца и ей под нос сунуть, — подумала Злата. — Чтобы убедилась каковы они — истинные носители голубых кровей».

— Ну а почему бы и нет? — произнес Кощег.

— Я разве вслух сказала?.. — изумилась Злата.

— Есть чуть-чуть, — он поднялся, подхватил разделанного жабца и принялся на ветки развешивать, что-то приговаривая одними губами. Вскоре он закончил своеобразный хоровод вокруг дуба, сходил к ключу, руки сполоснул.

— А это ты зачем? — спросила Злата. — От хищников?

— Я же говорил, здесь нет никого опасного.

Злате тотчас лесное диво вспомнилось, но ругаться она повременила, сказала другое:

— А от кого в таком случае?

— Увидишь. Если захочешь, то ночью.

Куропатки оказались слишком вкусными. За них Злата простила Кощегу и напугавшее ее чудище, и все грубости, какие уже слышала и еще услышит. Пусть и знала она, что в походе следует себя в умеренности держать, не устояла, наелась досыта. Потом ее, как и следовало ожидать, потянуло в сон. Потому не дождалась Злата не только ночи и того, кто за мясом жабца явится, но даже сумерек.

На утро, когда дальше в путь-дорогу отправились, кусты стояли умытые, чистенькие. Ничего о кусках мяса не напоминало, ни капельки голубой крови найти не получилось.

— Чудно, — заметила Злата.

Кощег на это только бровь заломил.

— Ты разве не заметила, что кусты за ночь к дубу словно бы придвинулись?

Она покачала головой.

— Разве?

— На три малых шажка. А вот если бы я не развесил вчера подношения, к самому дуплу заявились. Нас, конечно, не съели бы, но пробираться через рощу держидеревьев — то еще удовольствие. Даже если они еще малы и до самих деревьев пока не вымахали, кустами прикинувшись.

Злата кивнула.

— Держидеревья, если вцепятся, вряд ли отпустят, мне сказывали.

— У страха глаза велики, — заметил Кощег. — Смелого и решительного, вооруженного сталью или факелом, держидеревья сами опасаются.

Позже рассказала она о чудище, которое вчера видела, но Кощег лишь усмехнулся. По его словам, это всего лишь хозяин леса бродил.

— Каков лес, таков у него и хозяин, — молвил он наставительно. — Я бы сказал, даже лучше прочих, в близких к людям лесах обитающих. Те лесовики слишком многому научаются у людей: и подшутить любят, и пакостничают, и подарки требуют.

— А этот может просто взмахнуть ручищей — и мокрого места не оставить, — сказала Злата.

— С чего бы вдруг, если ты первая лесу не вредишь, жителей его не обижаешь?

— А как же куропатки?

— Сверх меры не убиваешь, — поправился Кощег, — лишь ради пропитания? А так-то его и о помощи попросить можно, коли нужда заставит.

— Поможет?

Кощег, подумав, кивнул.

— Если к нему со всей искренностью.

— А взамен?

Кощег вздохнул. Лицо его вдруг печальным сделалось.

— Взамен лишь люди умеют: я тебе то, а ты мне это, я тебе это, ты мне то — базар и ярмарка, а не жизнь.

Злата промолчала и спорить не стала.

Конца оврага они достигли к вечеру, издали заприметили березовую рощу и устроились на отдых прямо на земле. Продолжать путь в темноте было неразумно, к тому же Кощег строго-настрого запретил разводить костер: видимо, опасался тех самых огнегривов.

Когда солнце закатилось, стало зябко, изо рта при дыхании вырывались облачка пара. Кутаясь в куртку и в отданный Кощегом плащ, Злата окончательно измучилась.

— И как ты только еще не околел?.. — прошептала она, стуча зубами.

Вопрос не подразумевал ответа, Кощег и не стал ничего говорить, лишь сел вплотную, приобнял, уткнулся носом куда-то в основание шеи и очень скоро задышал глубоко и едва слышно.

Злата думала, что не заснет до утра. Однако холод как-то очень быстро отступил, а чужое присутствие наполнило покоем. Глаза закрылись сами собой, и в эту ночь ей приснился странный сон будто шла Злата по поляне сон-травы, и никуда не торопилась, на чары не поддавалась. Все ее внимание было приковано к черной птице, летящей по небу: небыстро и невысоко, если поднять руку, аккурат дотронуться удастся.

Всякий раз, когда ворон махал крыльями, высыпали на небосвод крупные ясные звезды, однако их сияние не шло ни в какое сравнение с высокими горами у виднокрая, состоящими из кремневого дикаря или даже адаманта.

Туда и шла она, направляемая вороном?

Злата не знала, но чувствовала, что нужно ей совсем в другую сторону, не к замку в горах этих, а к другому — посреди озера. Однако и остановиться не могла. Ноги сами несли ее вперед и вперед. Или то черная птица виновата?

Словно в ответ на эту мысль ворон оглушительно каркнул, и вмиг исчезло все вокруг словно и не было. Стояла Злата посреди каменной тарелочки, вокруг окруженной скалами. Ворон чуть покружил в небе и сел на плечо высокого мужчины в серебряной короне и черном плаще. Ничего более Злата различить не могла. Вроде и удавалось единый образ собрать, когда смотрела прямо, глаз не отводя, но стоило моргнуть, как тотчас она забывала как незнакомец выглядел. Оттого, вероятно, представал тот то красавцем, каких свет не видывал, то уродливым стариком. Бежать со всех ног хотелось невыносимо, причем от красавца сильнее. Вот только — некуда.

— Предательство еще никогда ни к чему хорошему не приводило, даже когда казалось иначе, даже если удавалось прожить долго.

Он точно не говорил. Губы не шевелились. К тому же Злата не слышала слов, те рождались сами собой у нее в душе и обжигали ледяным холодом.

Ворон каркнул, а она вскрикнула. В руку, на безымянном пальце которой носила перстень, Ягафьей подаренный, впились разом тысяча острых шипов. Поползла по коже кровь, только не алая человеческая, а голубая. Как люди полагали — царская да королевская, а по-настоящему — жабца.