Кортик: За честь и верность

Глава 20

Я медленно приходил в себя, ощущая, как каждая клетка тела протестует против движения. В груди ныло, будто кто-то вставил раскаленный прут между ребер и забыл его вытащить. Когда я попытался пошевелиться, под пальцами заскрипели осколки кирпича и стекла. Мы лежали в куче строительного мусора — обломки гипсокартона, оборванные провода и слои пыли, осевшие на нас, как снег.

Постепенно зрение вернулось, и я смог разглядеть остальных.

Рядом, скрючившись и потирая виски, сидел Третий — его обычно безупречный дворянский вид был испорчен: лицо в царапинах, дорогой мундир порван на локте.

Пятнадцатый лежал на спине, беззвучно шевеля губами — видимо, все еще приходил в себя после телепортации.

Двадцать Четвертый и Тридцатый сидели, прислонившись к стене, их лица были бледными, а глаза — широко раскрытыми от шока.

А Аид... Аид уже был на ногах. Он стоял, слегка пошатываясь, одной рукой прижимая к уху телефон, а другой опираясь о стену. Его тенеподобный доспех, обычно скрывающий любые повреждения, теперь дымился, обнажая глубокие ожоги на руках.

— Где мы? — простонал я, с трудом поднимаясь на локти.

— В музее. В Туле, — сквозь зубы ответил Аид, не отрываясь от разговора.

— Что произошло? — спросил Третий, с трудом фокусируя взгляд.

— Все потом. Сейчас надо спасать наших парней.

Аид, не обращая внимания на наше состояние, продолжил говорить в трубку. Сначала его голос был спокоен, но с каждой секундой в нем нарастала ярость.

— Да, поймите, там остались дети! Они под завалами в шахте! — он почти кричал теперь. — Вызывайте боевые вертолеты и группу эвакуации!

Пауза. Его пальцы сжались так, что костяшки побелели.

— Что значит, "надо согласовать"? Там были спецназ и боевые машины англичан! Это была засада!

Еще одна пауза. Его лицо исказилось от ярости.

— Какое еще согласование?!

Он швырнул телефон об стену. Тот разлетелся на куски.

— Козлы...

Не теряя ни секунды, Аид достал второй телефон — видимо, запасной — и набрал номер.

— Привет, это Аид. За тобой долг, сможешь вернуть?

Пауза.

— Спасибо. Но учти — можешь попасть под трибунал.

Еще одна пауза.

— Спасибо. Бери группу быстрого реагирования с границы, лети в Линнаваару. Да, в "Горную крепость". Там умирают Один и Гефест. И еще пару десятков детей.

Он замолчал, слушая ответ, потом добавил:

— Учти, там английские жуки. Да, боевые. Не знаю, сколько осталось, часть мы подбили.

Я влез в разговор:

— Штук шесть роботов еще точно есть.

Аид кивнул и передал в трубку:

— Не меньше шести машин. Спасибо.

Он положил трубку и тяжело вздохнул.

— Вы этого разговора не слышали, хорошо? — спросил он, оглядывая нас.

Мы переглянулись.

— Мы слышали только, что нам отказали в помощи, — хором ответили мы.

Аид усмехнулся.

— Вы все верно поняли. Спасибо. Может, и не будет трибунала — все-таки сработал старый портал. А это сразу сигнал для группы быстрого реагирования. Они обязаны проверить, не было ли несанкционированного пересечения границы.

— Старый портал? — переспросил я.

Аид кивнул.

— Да. Еще сто лет назад все шахты доставляли на завод стратегический берилл телепортом. Сейчас, конечно, дешевле везти на машине, поезде или даже самолете. Но тогда, чтобы не ждать неделями, в каждой шахте дежурила группа из двенадцати магов тьмы. И еще трое — на заводе. Чтобы активировать портал на такое расстояние, нужны не только энергия, но и контроль.

Он помолчал, потом продолжил:

— Мы как раз пробивались ко второй штольне — от нее был выход на поверхность. А там оказался старый портал. В шахтах и заводах их оставили как музейные экспонаты. Ты, Третий, как раз взял музейный ключ активации. Только я не понимаю, почему он сработал без подпитки.

Все взгляды устремились на меня.

— Это, похоже, я виноват, — признался я. — У меня недавно начал развиваться зародыш тьмы. Но перед тем, как артефакт сработал, мой доспех заорал, что уровень тьмы критический.

Аид задумался.

— Да, странно... Но пусть умные головы потом разбираются. Главное — наших вытащить. Там, после активации портала, наверняка была магическая буря. Никто не контролировал уровень выброса.

Он обвел взглядом помещение.

— Нам остается только ждать. А вот и охрана наконец очнулась и пришла нас "поприветствовать".

Я огляделся. Нас окружили трое мужчин в штатском — по виду, сотрудники музея или завода. Их лица выражали смесь шока и недоверия.

Один из них, коренастый мужчина с сединой в висках, шагнул вперед.

— Кто вы такие? — спросил он, сжимая в руке дубинку.

Аид медленно поднял руки, показывая, что не опасен.

— Спецгруппа "Витязи". У нас провалилась операция в Линнавааре. Портал выбросил нас сюда.

Охранник нахмурился.

— Какие еще "Витязи"? Какая Линнаваара?

Аид вздохнул.

— Позовите своего начальника. И побыстрее.

Охранники переглянулись, но не сдвинулись с места.

— Сначала документы, — потребовал седой.

Аид медленно потянулся к карману.

Я почувствовал, как воздух снова зарядился напряжением.

Опять драка? — мелькнуло у меня в голове.

Но Аид лишь достал удостоверение и протянул его охраннику.

Тот взглянул — и его глаза округлились.

— О... Офицер...

— Теперь позовите начальника, — мягко, но твердо повторил Аид.

Охранник кивнул и заспешил к двери.

Аид обернулся к нам.

— Держитесь, ребята. Скоро прибудут свои.

Я закрыл глаза. В голове звучал голос артефакта:

"Уровень тьмы стабилизируется. Рекомендован отдых."

Но отдыха не будет — пока Гефест, Один и остальные там, под завалами... Сжимая кулаки, я поклялся: мы обязаны их спасти.

Мы сидели в кабинете начальника безопасности завода — старом, пропахшем машинным маслом и пылью. Это был заброшенный корпус, где когда-то ковали оборону Империи, а теперь лишь скрипели половицы да гулял ветер в пустых цехах.

Безопасник, суровый мужчина с медалью «За службу на границе» на груди, долго изучал документы Аида. Нас же даже проверить не мог — у нас не было ничего: ни телефонов, ни жетонов, только окровавленные доспехи да пустые подсумки.

— Это не ко мне, — наконец буркнул он, набирая номер. — Разберутся в Имперской безопасности.

Аид напрягся:

— Вы позвонили куда?

— Куда положено, — коротко ответил тот, и в его голосе прозвучало то самое, настоящее — спокойная уверенность человека, который знает: система работает.

Медсестра пришла быстро — хрупкая женщина с твёрдыми руками. Она молча перевязывала раны, а когда Аид попросил «то, что поможет держаться», достала из сумки имперские тонизаторы — те самые, с двуглавым орлом на упаковке.

— Солдат должен стоять, — только и сказала она, вливая мне под язык горьковатый раствор.

Нас накормили чёрным хлебом с салом и крепким чаем — простой, но священной для русского солдата едой. Ели молча. Даже Третий, обычно язвительный аристократ, проглотил всё до крошки — не из голода, а потому что так положено.

Через полчаса приехал человек в штатском — строгий, с выправкой кадрового офицера. Он выслушал Аида, кивнул и сказал то, что говорят уже триста лет:

— Успокойтесь. Во всём разберёмся.

Но Аид не мог успокоиться. Он рвал телефон в клочья, пытаясь дозвониться до своих, потому что там, под завалами, оставались его люди.

И тут — звонок. Штатский поднёс трубку к уху, вытянулся в струнку (да, он точно был военным), и после паузы объявил:

— Сейчас вас перевезут в аэропорт. Самолётом — в Петербург.

— А группа? — тут же рявкнул Аид.

— Подробности вам сообщат на месте.

В глазах Аида вспыхнула ярость, но он лишь стиснул зубы и кивнул.

В машине было тихо. Никто не говорил о главном: о мёртвых, о предательстве бюрократов, о том, что нас, возможно, просто хотят заткнуть. Но когда мы увидели в окно флаг Империи над аэропортом, Пятнадцатый не выдержал:

— Мы же не преступники… Мы пытались спасти…

— Молчать, — резко оборвал Аид. — Служба — она не только тогда, когда удобно.

И мы молчали. Потому что долг — это не про благодарность. Долг — это когда ты готов умереть за страну, даже если страна об этом не узнает.

Самолёт Имперских авиалиний был пуст, кроме нас. Когда он взлетел, я прикрыл глаза.

Два с половиной часа с момента телепортации. Шесть часов с начала операции.

В голове всплывали лица погибших:

Первый, разорванный роботами…

Седьмой, замороженный насмерть…

Девятнадцатый, подорвавший себя, чтобы дать нам время…

Мы ещё дети по меркам Империи. Не готовы к смерти. Но когда в лаборатории под академией нам приказали «вперёд» — мы пошли. Потому что в наших жилах течёт та же кровь, что и у тех, кто брал Париж, кто держал осаду, кто всегда вставал на пути тьмы.

Этот день навсегда останется в памяти. Но не как кошмар — а как первая клятва: Мы вернёмся за своими. Или умрём, пытаясь.

Наконец, мы в родной лаборатории. Стертые бетонные стены академии уступили место полированному черному металлу и матовому стеклу, пронизанному голубоватыми неоновыми полосами. Воздух был стерильно чист, но с легким запахом озона — будто после мощного разряда.

Мы шли по узкому коридору, где в стенах были встроены панели с мерцающими руническими схемами. Время от времени они вспыхивали алым — система безопасности сканировала нас на проход. Где-то в глубине гудели генераторы, а под ногами едва ощутимо вибрировали полы — лаборатория жила, дышала, работала.

Букреев ждал нас в центральном зале — огромном куполе с высоким потолком, где по стенам, как священные реликвии, висели образцы тактических магических доспехов нового поколения. Одни напоминали кожу дракона — чешуйчатые, с переливающимся защитным полем. Другие выглядели как легкие кирасы из черного кристалла, но стоило подойти ближе — и в их глубине начинали пульсировать кровавые прожилки.

Букреев стоял посредине зала, и контраст был поразительный: ветеран, измотанный годами войны, среди сверкающих технологий будущего.

Его форма, обычно безупречная, сегодня казалась чуть помятой, а на лице — тени усталости. Но больше всего бросалась в глаза седина. Ее стало намного больше — будто кто-то провел по его вискам лезвием, оставив после себя пепельные полосы.

Он медленно оглядел нас, и в его взгляде читалось что-то тяжелое — не просто усталость, а потеря.

— Первая, Седьмой, Восьмой, Двадцатый, Шестой, Девятнадцатый, Двадцать Первый… — его голос, обычно жесткий, дрогнул на последнем имени.

— Остальные живы и доставлены в больницу. Спасибо пограничникам — вылетели боевой группой и успели вовремя. Добили оставшиеся машины террористов и вызвали медиков.

— Какие террористы?! — Аид резко вскинул голову, глаза его горели яростью. — Это были английские военные!

Букреев повернулся к нему, и в его взгляде вспыхнуло что-то опасное. Но через секунду он взял себя в руки.

— Спокойнее, Миша, — сказал он, переходя на имя, что делал только в самых личных разговорах. — Ты же знаешь правила. Это были террористы.

Аид стиснул зубы, его пальцы сжались в кулаки, но через мгновение он выдохнул и опустил плечи.

— Слушаюсь, Олег Сергеевич.

Я не выдержал и спросил:

— Нам можно их проведать?

Букреев покачал головой.

— Еще нет. Сначала лечение. Потом допросы. Потом поиск виноватых. А уже потом всем разрешат общаться друг с другом.

— Нас сдала какая-то штабная крыса, — сквозь зубы процедил Аид, ударив кулаком по стене. Эхо разнеслось по коридорам, будто подземелье ответило ему глухим стоном.

Букреев нахмурился, огляделся, затем резко махнул рукой — "тише". Он подошел ближе, понизив голос до шепота, но каждое его слово било, как молот:

— Неофициально, подчеркиваю — неофициально — я с тобой согласен, Миш. Но там не должно было быть студентов. Там не должно было быть англичан. И тем более не должно было быть боевой техники. Борьба с террористами — это работа Имперской службы безопасности.

Он замолчал, его глаза метнулись к темным углам лаборатории, будто ожидая, что из тени выступят уши предателя. Потом продолжил, уже с горькой усмешкой:

— Но кто-то наверху решил поиграть в солдатиков и новые игрушки. А какая-то гнида решила эти игрушки сломать.

Его голос дрогнул, и тут я понял, откуда эта седина.

— Ты сам понимаешь… С вами был мой внук.

Тишина повисла в воздухе, густая, как дым после взрыва.

— Мне уже сегодня звонили, — продолжил Букреев, и в его тоне появилась ледяная ярость. — Предлагали добровольно уйти с поста. В связи с некомпетентностью. По-дружески, а то… под трибунал отдадут.

Аид резко поднял голову, глаза его вспыхнули.

— Да хрен им!

Букреев вдруг ухмыльнулся, но в этой улыбке не было ни капли веселья — только сталь и ненависть.

— Я тем более буду рыть. Кто подставил нашу группу. — Он посмотрел на каждого из нас, и в его взгляде горела клятва. — Я за внука… Да и вы, ребята, вы тоже мои. Землю грызть буду.

Последние слова он произнес не просто с яростью — с клятвой мести.

Следующую неделю мы провели в подземных казармах лабораторного комплекса. Нас не выпускали.

Сначала к нам пришел майор СБ — наш, академический, с лицом, как будто высеченным из гранита. Он задавал вопросы четко, по-военному, но в его глазах читалось что-то… неестественное. Будто он сам не верил в то, что произошло.

— «Кто первым вошел в зал?»— «Кто активировал артефакт?»— «Видели ли вы знаки английского спецназа?»

Мы отвечали, как могли.

А потом пришли они.

Неприметные, в серых штатских костюмах, с бегающими глазами. Ни имен, ни званий — только холодные улыбки и вопросы, которые резали, как скальпель.

— «А не кажется ли вам, что ваша группа была… подставлена?»— «Кто-нибудь из курсантов проявлял необычный интерес к артефактам?»— «Вы точно не видели, кто дал команду на отход?»

Они не вызывали доверия. Но их неприметность говорила сама за себя — особые специалисты из Имперской безопасности.

Каждый день приводили новых выздоравливающих.

Первым вернулся Пятый — бледный, с перебинтованной рукой, но с прежней ехидной ухмылкой.

— «Чего, ждали, что я сдох?» — хрипло бросил он, опускаясь на койку.

— «Мечтали», — огрызнулся Двадцать Шестой, но в его голосе слышалась явная радость.

Потом привели Девятого — он шагал медленно, опираясь на костыль, но в глазах горел прежний огонь.

— «Ну что, пацаны, снова в строю», — пробормотал он, и кто-то хлопнул его по плечу.

Семнадцатый вошел молча, но его кулаки были сжаты. Он сел в угол и уставился в стену, будто видел в ней врага.

— «Он до сих пор не может говорить о том, что видел», — шепнул кто-то.

Последним привели Тридцать Четвертого — он был весь в шрамах, но улыбался, как сумасшедший.

— «Ребята, я теперь официально самый живучий ублюдок в академии!»

Казарма понемногу оживала. Шутки, мат, смех — все, как раньше. Но за этим чувствовалась пустота.

Мы ощущали себя как стая хищников, случайно запертых в стерильном аквариуме будущего. Эти ультрасовременные казармы, напичканные скрытыми датчиками и голографическими интерфейсами, казались нам золотой клеткой. Даже воздух здесь был стерильно чистым, до неестественности, раздражая легкие своей искусственностью.

Единственным спасением стал тренировочный комплекс - футуристический зал, где каждая деталь говорила о военных технологиях завтрашнего дня. Антигравитационные беговые дорожки плавно парили в воздухе, адаптируясь под бегуна. Тренажеры с нейросетевым управлением подстраивали нагрузку, анализируя малейшие изменения в биоритмах. Голографические спарринг-партнеры могли имитировать любого известного бойца.

Но все это великолепие меркло от осознания, что наши боевые доспехи - эти технологические шедевры, с которыми мы сроднились - были изъяты без объяснений. Их отсутствие оставляло непривычную легкость в движениях и странную пустоту в душе.

Аид стал нашим единственным связующим звеном с внешним миром. В этом высокотехнологичном аду он казался анахронизмом - живой легендой спецназа среди умных машин. Его тренировки представляли собой странный симбиоз древней воинской мудрости и новейших технологий. Он заставлял нас отрабатывать приемы на голографических манекенах, затем вдруг выключал все системы и устраивал изнурительные тренировки в полной темноте.

"Техника ломается," - говорил он, заставляя нас проходить полосу препятствий с заблокированными HUD-дисплеями. - "Но навыки остаются."

По вечерам, когда голубоватый свет биометрических панелей становился мягче, Аид рассказывал истории. Его голос, грубый и несовместимый с ультрасовременным интерьером, переносил нас в пыльные африканские пустоши. Мы узнавали о войнах, где технологии отказывали под палящим солнцем, где приходилось полагаться только на чутье и боевой опыт.

В редкие часы затишья я оставался один в тренировочном зале. Мои занятия телекинезом обрели новое измерение в этом технологическом пространстве. Я учился чувствовать не только физические объекты, но и электромагнитные поля вокруг сложной аппаратуры. Иногда, когда концентрация достигала пика, мне удавалось на мгновение нарушить работу голографических проекторов, создавая причудливые искажения в воздухе.

Аид иногда наблюдал за этими экспериментами, молча стоя в дверном проеме. Его молчание было красноречивее любых слов - в нем читалось понимание, что в грядущих битвах пригодятся все способности, как древние, так и новейшие. В этом странном симбиозе магии и технологий, подневольности и подготовки, рождалась новая форма воинского мастерства.

И вот мы все собрались.

Все оставшиеся 27 витязей, включая лейтенанта. И наши инструкторы — Аид, Гефест и Один.

Аид стоял у стены, скрестив руки. Его лицо было каменным, но в глазах бушевала буря.

Гефест, обычно такой массивный и непоколебимый, теперь казался меньше. Будто часть его силы ушла вместе с погибшими.

А Один… Он сидел на краю стола, сжимая в руках значок погибшего Первого. Его единственный глаз был сухим, но в нем читалась тьма.

Лейтенант Букреев вышел вперед.

— «Значит так, орлы. Нас кинули. Нас подставили. Нас использовали.»

Тишина.

— «Но мы еще дышим. А значит — будем драться.»

Кто-то сжал кулаки. Кто-то хрипло выдохнул.

— «За погибших», — тихо сказал Двадцать Второй.

— «За Братьев», — добавил Тридцатый, и в его голосе прозвучала клятва.

Аид вдруг резко поднял голову.

— «Найдем их всех.»

И в этот момент 27 голосов ответили ему молчанием.