Кортик: За честь и верность

Интерлюдия

На черных шелковых простынях, мерцающих в свете низких хрустальных люстр, лежала разгоряченная Марфа. Ее тело, еще влажное от недавних страстей, слегка покалывало от прикосновения прохладного воздуха. Она лениво потянулась, словно большая кошка, довольная охотой, и взяла со столика полупустой бокал легкого игристого. Золотистые пузырьки уже почти исчезли, но сладковатый вкус все еще играл на губах.

Ее взгляд скользнул по фигуре начальника охраны, стоявшего у массивного дубового шкафа. Николаша был статен, как гвардеец прошлых веков, с широкими плечами и цепкими руками, которые так умело сминали сопротивление — будь то враг или же сама Марфа в пылу страсти. Хороший охранник, подумала она, и любовник… о да, страстный. В памяти всплыли обжигающие подробности прошедшего часа, и уголки ее губ дрогнули в едва уловимой улыбке.

А тем временем ее супруг, старший Дубов, как всегда, шлялся по ресторанам, пропивая остатки своего влияния и состояния. Скотина, мысленно бросила она. И младшенький — весь в отца. Тот наивно полагал, что смог тайно улизнуть из дома под покровом ночи, отправившись кутить с дружками. Но в этом доме, под высокими сводами родового особняка, от Княгини ничего не ускользало. Каждый шаг, каждый вздох, каждая сплетня — все было на учете. Потому что истинным кукловодом здесь была она.

— Ну что, Николаша, — голос ее звучал томно, но в нем чувствовалась сталь. — Что делать со шпагами будем? Карасев наотрез отказался играть по-хорошему, а по-плохому на него не надавишь — старый черт крепко стоит на ногах. А внук его… — она сделала маленькую паузу, — проскользнул по краешку. Не успели вовремя прижать. И теперь, после этой дурацкой аварии, охранка зашевелилась.

Николаша повернулся к ней, и в его глазах мелькнул холодный расчет.

— Марфа Васильевна, не волнуйтесь, — произнес он, приближаясь. — Пойдем другим путем. Если князь не представит шпаги на выставке, устроим похищение. Люди у меня есть. Лучше малый позор, чем глобальный скандал.

Она приподняла бровь, оценивая его слова.

— А шпаги куда денешь? — спросила она, медленно проводя пальцем по краю бокала.

Охранник хохотнул, и в его смехе было что-то звериное.

— Залягут на дно Ламанша. Вместе с исполнителем. Он будет уверен, что выкрал их для заказчика, а мои люди ликвидируют его. Они не присвоят шпаги — честные убийцы, — усмехнулся он.

Марфа задумчиво кивнула, но в ее глазах вспыхнуло предостережение.

— Гладко стелешь, Николаша. Смотри не проштрафься. Любовник ты хороший, и охранник верный… но все должно быть чистенько.

Он наклонился к ней, и его дыхание обожгло ее кожу.

— Будет так, как вы хотите, Княгиня.

А за окном, в темноте ночи, тихо шелестели листья, будто шепча тайны, которые никогда не станут достоянием света.

***

В полумраке кабинета, затянутого сигаретным дымом, за старинным дубовым столом сидели двое. На столе — потертая папка с грифом «Совершенно секретно», две стопки и почти пустая бутыль темного стекла с остатками терпкого домашнего самогона.

— Читал доклад? — спросил первый, седой, с глубокими морщинами у глаз, напоминающими шрамы. Его пальцы, покрытые старческими пятнами, медленно постукивали по столу.

— Читал, — ответил второй, свежевыбритый налысо, с холодными, словно лезвия, глазами. Он отхлебнул из стопки, даже не поморщившись.

— Ну вот, везунчик же. В деда что ли пошел? — усмехнулся седой. — И как удачно сложилось — и под присмотром, и уже на государевой службе.

Второй кивнул, отодвигая папку:

— Все так же будем смотреть и наблюдать?

— Да. Такие, как он катализаторы событий.

Тишина повисла между ними, прерываемая лишь тиканьем старых настенных часов.

— Еще по рюмашечке? — предложил первый, наклоняя бутыль.

Второй покачал головой, вставая:

— Хватит. Не в том мы возрасте, чтобы до утра на посту стоять.

Седой хрипло рассмеялся, но тоже поднялся, опираясь на трость с серебряным набалдашником.

— Расходимся.

Он задержался у окна, глядя в ночь, где где-то вдали мерцали огни города.

— И все же интересно… во что это всё выльется.

Его собеседник уже надевал шинель, но на секунду замер.

— Во что-то большое.

Дверь закрылась за ним почти бесшумно.