Сердце бешено колотилось, когда я осторожно приоткрыл дверь, и передо мной предстал пустынный коридор, затянутый дымкой ночных теней. Эти призрачные очертания переплетались в причудливом танце, образуя замысловатые узоры, напоминающие гигантскую паутину, что трепетала в тусклом свете ночника. И вдруг - в самой глубине этого мистического хоровода - я различил едва уловимый женский силуэт. Она стояла неподвижно: стройная, с роскошными распущенными волосами, будто сотканными из самой ночи, и казалось, её загадочный взгляд проникает прямо мне в душу.
Я резко дёрнул головой, пытаясь стряхнуть наваждение, и видение растворилось в воздухе, оставив после себя лишь лёгкое покалывание на коже. "Просто померещилось", - прошептал я, но по спине уже бежали ледяные мурашки, а ладони стали влажными от внезапно выступившего холодного пота. Коридор погрузился в абсолютную тишину - такую густую, что я буквально слышал, как кровь стучит в висках. "Кто здесь?" - едва слышно вырвалось у меня, но в ответ - лишь тишина, нарушаемая едва уловимым скрипом половиц, будто незримый гость осторожно отступал в темноту.
С треском захлопнув дверь, я рухнул на кровать, но сон бежал от меня, как испуганный зверёк. А когда утром я всё же провалился в забытьё, меня настиг странный, тревожный сон. В нём была Ольга. Её образ стоял передо мной в центре пустой аудитории: бледная, как лунный свет, с волосами темнее полночи. Она смотрела на меня таким пронзительным взглядом, что казалось - видит насквозь. А потом начала кружиться - плавно, грациозно, подобно ночному мотыльку, пойманному в золотистый луч фонаря. Её чёрное платье, воздушное и невесомое, колыхалось вокруг, сливаясь с тенями, образуя единое целое с темнотой. Но глаза... О, эти глаза! Они горели таким живым, таким осознанным светом, что казалось - передо мной вовсе не призрак сна, а сама настоящая Ольга, проникшая в мои грезы.
Образ Ольги из сна не покидал меня, настойчиво всплывая в сознании каждый раз, когда я пытался сосредоточиться на учебе. Мои пальцы бесцельно перелистывали страницы конспектов по истории магии, но слова расплывались перед глазами, превращаясь в бессмысленные черные черточки - я снова и снова видел ее грациозно кружащуюся в моих грезах. Особенно удручающе выглядели записи Семена - его фирменные каракули, переплетающиеся со схемами и странными пометками на полях, больше напоминали какие-то таинственные руны, чем лекционные заметки, и я с тоской осознал, что в одиночку мне никогда не разобраться в этом хаосе.
Утром, застав Семена за завтраком, я решительно подсел к нему и, тыча пальцем в особенно неразборчивый абзац, с надеждой в голосе спросил: "Ну не мог бы ты перевести это хотя бы на общечеловеческий язык?" Мой друг весело рассмеялся, неторопливо намазывая на подрумяненный тост щедрый слой сливочного масла, которое тут же начало таять, образуя золотистые лужицы, а затем обильно полил все это густым янтарным медом. Отхлебнув ароматный чай, он с важным видом устроился поудобнее и начал свою лекцию: "Слушай внимательно. Вот ты никогда не задумывался, почему магические способности исторически были привилегией лишь определенных сословий - мастеровых, торговцев, дворян? Ведь, казалось бы, магия должна быть доступна всем, но нет..." - его глаза заблестели с тем особым огоньком, который появлялся всегда, когда он собирался поведать что-то действительно интересное.
Я пожал плечами:
"Ну, я знаю, что для пробуждения магии в роду нужен особый обряд. У каждого сословия — свой, но результат похожий: в семье появляется носитель, а дальше магия либо угасает, либо усиливается, если все её имеют."
Семён покачал головой, откусил тост и продолжил, размахивая им, как указкой:
"Это поверхностные знания. Всё это придумали, чтобы ограничить число магов."
Он придвинулся ближе, понизив голос:
"Где впервые появились маги?"
"Там, где были большие месторождения изумрудов," — автоматически ответил я.
"Да, это то, что знают все. Но современная наука нашла первопричину — изотоп бериллия. Любые камни, содержащие его — аквамарин, биксбит, морганит, гелиодор, — всё это источники магической силы. Наши предки добывали их, делали украшения..."
Он сделал паузу, глядя на меня значительно:
"Вот и первая каста — мастеровые. Торговцы, развозившие эти камни, — вторая. А дворяне, носившие их постоянно, — третья. Кто мог позволить себе постоянный контакт с бериллием, тот случайно мог стать магом."
Семён развернул передо мной карту из учебника, тыча пальцем в ключевые точки:
"Посмотри: Южный Урал, Индия, Китай, Африка, Латинская Америка... В Европе только Австрии повезло. Это и есть очаги древних магических цивилизаций. И причина всех войн."
"Запад, не имея доступа к камням, начал развивать технологии, обгоняя магические страны. Китайцы столетиями лавировали — одним продавали магические артефакты, другим — пушки. Но самыми жадными оказались англичане..."
Он усмехнулся:
"Несколько веков назад они устроили переворот, взорвав своих правителей, а потом начали захватывать все земли с месторождениями бериллия. Где-то преуспели — как в Индии. Где-то проиграли — как у нас."
"Но есть нюанс," — Семён понизил голос до шёпота.
"Не во всех месторождениях достаточно бериллия. Способы его поиска, накопления и использования — вот что отличает касты. И вот что скрывают."
"Нам расскажут об этих секретах каст?" — спросил я, удивлённо приподняв бровь.
Семён усмехнулся, откусывая очередной кусок медового тоста, и покачал головой:
"Посвящение в дворянство — исключительная привилегия Императорской семьи. Ну, разве что ты вдруг женишься на дочке императора…"
Он лукаво прищурился, наслаждаясь моей растерянностью.
"Или на его сестре, если, конечно, тебе нравятся дамы постарше."
Я фыркнул, откинувшись на спинку стула:
"Нет, спасибо. И первый, и второй варианты звучат как-то… угрожающе."
Семён рассмеялся, вытирая пальцы о салфетку, но глаза его стали серьёзнее:
"Секрет мастеровых хранят главы гильдий. Если у тебя нет магии, но ты талантлив, сначала придётся пахать на них — годами, десятилетиями, пока не 'выкупишь' их доверие."
Он сделал паузу, глядя на меня испытующе:
"А торговцы? Я даже не буду спрашивать, что там нужно сделать. Они берегут свои секреты пуще зеницы ока. Особенно те, кто начинал с контрабанды… а успешные торговцы все, так или иначе, в прошлом контрабандисты."
Я вздохнул, переваривая эту информацию.
"Так что узнать способ наделения магией нам не позволят. Разве что мы сами станем главами гильдий или… ну, знаешь."
Семён махнул рукой, отбрасывая нереальные варианты.
"Нас здесь учат использовать уже имеющиеся силы, увеличивать потенциал. На кафедре артефакторики — контролировать и экономить энергию. В медицинском вузе изучают, как магия влияет на организм. А военное применение…"
Он усмехнулся, глядя в окно, где солнечные лучи играли на шпилях университета:
"Это основа любой государственности. Сила — последний аргумент королей."
Я задумался, вертя в руках чашку с остывшим чаем:
"Значит, всё, что нам остаётся — это… играть по их правилам?"
Семён пожал плечами, но в его глазах мелькнул знакомый огоньёк — тот самый, что появлялся, когда он замышлял что-то дерзкое:
"Пока — да. Но кто знает, что будет завтра?"
За окном пролетела ворона, крикнув один раз — будто предупреждение.
Или вызов.
"Ладно, лечись, болезный", — ухмыльнулся Семён, натягивая потрёпанную кожаную куртку. Его глаза блестели с привычной насмешливостью. "А мне пора на учёбу. Эх, вот она, доля вольнослушателя — свободен, как ветер!"
Он театрально вздохнул, закинул за плечо потрёпанный рюкзак и направился к выходу.
"Пока, зубрила!" — крикнул я ему в спину.
Дверь захлопнулась, и в доме наступила тишина.
Дедушка, как обычно, с утра заперся в своей лаборатории — старом сарае во дворе, который он гордо называл "мастерской". В воздухе витал сладковатый запах трав и чего-то металлического.
Я задумался о той загадочной даме в вуали, которая так внезапно исчезла. "Давала нам неделю на раздумья… Может, дедушка, выйдя из больницы, её спугнул?" Но решать эту загадку я не спешил — проблемы надо встречать по мере поступления.
После завтрака меня потянуло в сон. Я устроился в дедушкином кресле у камина, и вскоре сознание поплыло…
Море.
Широкий пляж с золотистым песком, по которому струится лёгкий бриз.
И стройная фигура в облегающем купальнике, медленно шагающая к воде. Её бедра плавно покачиваются в такт шагам, а волны уже ласкают её ноги, поднимаясь всё выше…
Морская пена омывает её грудь, солёные брызги сверкают на коже.
Я заворожённо смотрю на неё, пока наконец не решаюсь поднять взгляд выше.
Ольга.
Её тёмные волосы развеваются на ветру, губы приоткрыты, глаза — глубокие, как само море.
И вдруг —
Тучи.
Тёмные, грозовые, они наползают со скоростью урагана. Гром грохочет так, будто небо разрывается надвое.
Ольга вскрикивает — и я просыпаюсь, вскакивая в кресле.
"Да что это за наваждение?!"
За окном уже светило солнце, а на столе тикали часы, напоминая, что обед давно наступил.
На кухне я застал Степана Фёдоровича, который с упоением уничтожал тарелку борща.
Красный, свекольный, наваристый, с густой сметаной, которая тала в горячем бульоне. Рядом лежал ломоть чёрного хлеба с толстым куском сала, а сам дед с наслаждением хрустел чесноком, морщась от остроты, но не останавливаясь.
"Присоединяйся!" — буркнул он, макая хлеб в борщ.
"Спасибо, не хочется…" — пробормотал я. "Тревожно мне."
Дедушка прищурился, хитро ухмыльнувшись:
"Что, Ольга снится?"
Я покраснел до корней волос.
"Как вы узнали?!"
"Эх, да вы же, считай, породнились!" — рассмеялся он. "Ты ей отдал часть своей энергии, а она её приняла и переработала. Теперь тебе ещё в ответ от неё всплеск магии прилетит. А она адепт тьмы… Интересно, что тебе будет сниться. Суккубы, может?"
Он громко заржал, откусывая очередную дольку чеснока.
"Меня об этом не предупреждали!" — возмутился я.
"Естественно!" — фыркнул дед. "Обычно прямое переливание энергии идёт между родственниками — там организм воспринимает её как свою. А если чужая… Ну, тело её либо как врага видит, либо…"
Он лукаво подмигнул.
"…как энергию от будущего партнёра."
Я онемел.
"А Ведьма Шуппе, естественно, утаила это от тебя. Чего смущать-то лишний раз? Тем более выхода другого не было."
Дедушка снова залился смехом.
"Будешь теперь её бабушкой звать!"
Я застонал, утыкаясь лицом в ладони.
"Ну всё, теперь точно есть не буду…"
Но аромат свежего борща соблазнительно потянулся ко мне через стол.
И живот предательски заурчал.
"И долго это будет длиться?" — спросил я, отодвигая тарелку с недоеденным борщом. В горле стоял комок — от волнения, от стыда, от этой всей нелепой ситуации.
Дедушка усмехнулся, вытирая губы салфеткой. Его глаза блестели с тем же озорством, что и у Семёна, только приправленным житейской мудростью старика.
"Обычно неделю. Сначала усиливается, потом — пик страсти…" — он не удержался и фыркнул, — "Прости, не смог не подколоть. Потом пойдёт на спад."
Я застонал, потирая виски.
"И что, никак нельзя это контролировать?"
"Только расстоянием," — пожал плечами дед, добивая последний кусок хлеба в остатках борща.
Я задумался на секунду, а потом выпалил:
"Степан Фёдорович… можно я с вами поеду в Великий Новгород?"
Он поднял бровь, но я поспешно добавил:
"Ну что мне тут делать без вас на выходных?"
"Завтра пройду испытание — и я свободен," — вздохнул я, отводя взгляд. — "Правда, за неделю я так и не был на занятиях ни в Военной академии, ни в Медицинской…"
Моё лицо исказилось в гримасе досады.
"Как не лежала душа у меня туда идти — так и не сложилось."
Дедушка задумчиво почесал щетину на подбородке, разглядывая меня испытующе.
"Хм… Поедем. Но к архивам я тебя не подпущу — уж прости, секреты рода."
Я кивнул — справедливо.
"Остановимся у моего друга — купца Васильева. Кстати, весьма успешный купец и при этом уважаем за честность даже среди нас, мастеровых."
Я расслабился — хотя бы не придётся ночевать в постоялом дворе среди незнакомцев.
А потом дед неожиданно добавил:
"А насчёт твоей учёбы в других вузах… Мне надо посоветоваться с главой гильдии артефактов. Есть мысль, как тебе помочь. Но это уже другой уровень — надо получить одобрение."
Он прищурился, глядя на меня хитро:
"Кстати, если всё выгорит… я подскажу тебе, что попросить в долг у Шуппе."
Я расплылся в улыбке.
"Спасибо, Степан Фёдорович…" — тихо сказал я, внезапно осознав, как много для меня значит его поддержка.
"Не знаю, что бы я вообще делал в столице без помощи вашей семьи."
Голос дрогнул — неожиданно для меня самого.
Дедушка махнул рукой, отмахиваясь от благодарностей, но в его глазах мелькнуло что-то тёплое.
"Да ладно тебе. Ещё успеешь насолить мне так, что пожалеешь о своих словах."
Он громко засмеялся, вставая из-за стола.
"А теперь иди собирайся. Завтра рано вставать — испытания, дорога… да и Ольга, наверное, опять приснится."
Я застонал, а он только рассмеялся ещё громче, уходя в лабораторию.
Собираться в дорогу оказалось делом пяти минут — ведь вещей у меня почти не было. За неделю в столице я так и не успел обжиться, а подрабатывать заряжанием артефактов у Степана Фёдоровича я пока не мог — слабость валила с ног, каждая мышца ныла, будто после долгой физической нагрузки.
Поэтому, справившись со сбором за полчаса, я уселся за учебники, пытаясь хоть как-то подготовиться к завтрашнему испытанию.
Но конспекты Семёна, испещрённые его корявыми пометками, казались мне китайской грамотой. Глаза слипались, мысли путались, и через десять минут я сдался, решив лечь пораньше.
Я пропустил ужин, свалившись в беспокойный сон, который превратился в нескончаемую череду кошмаров. Каждый час я вскакивал, обливаясь холодным потом, с бешено стучащим сердцем и жутким чувством, будто невидимые силы вытягивают из меня все соки. Лишь на рассвете мучения немного ослабли, но, проснувшись окончательно, я обнаружил себя снова мокрым от пота, словно пробежал марафон.
Меня посетило странное видение - три ипостаси Ольги явились мне во сне, словно три грации из кошмарного балета. Первая предстала в образе невинной белокурой нимфы в том самом воздушном сарафане, в котором я впервые её увидел - она кружилась в солнечных лучах, а ветер играл её золотистыми локонами, рассыпая вокруг искры света. Вторая, пышущая страстью рыжеволосая искусительница, облачилась в обтягивающий кожаный комбинезон мотоциклистки, где каждый ремешок и каждая складка подчёркивали соблазнительные изгибы её фигуры, будто специально созданной для того, чтобы сводить мужчин с ума. А между ними, словно царица этого безумного трио, стояла, черноволосая Ольга - та самая, чей образ не выходил у меня из головы.
Три ведьмы. Три суккуба. Настоящий магический триллер, разыгравшийся в моём воспалённом сознании.
Утро я встретил полностью разбитым - даже ледяной душ не смог привести меня в чувство. Пришлось стоять под ледяными струями, опираясь о кафельную стену, как пьяный матрос после бурной ночи. Лишь за завтраком кошмарные видения начали понемногу отпускать.
Когда Семён с ухмылкой сунул мне под нос горсть орехов, я еле сдержал порыв швырнуть в него тарелкой.
"Ты что, специально издеваешься?" - прошипел я, чувствуя, как кровь приливает к лицу.
"Да брось!" - расхохотался негодяй. - "Дедушка сказал, что тебе сейчас нужна белковая диета! Хочешь - могу ещё яичницу с беконом предложить?"
Чёрт побери, иногда мне кажется, что вся эта семья сговорилась сводить меня с ума!
Мы с Семеном приехали в университет на рассвете - я не был уверен в своем состоянии и уж точно не горел желанием становиться центром внимания. Договорились пробираться к месту тестирования максимально незаметно, но у входа все равно пришлось ждать всю группу. По любопытным взглядам сокурсников и их украдкой перешептываниям было ясно - новости обо мне уже разлетелись, а подмигивающий Семен лишь подтвердил мои подозрения, что этот болтун успел всех "просветить" вчера.
Как вольнослушателю, мне предстояло ждать окончания тестов основной группы. Процедура проводилась строго по алфавиту, по одному человеку в закрытой аудитории. "Почему такая секретность?" - поинтересовался я у Семена. "Да не в секретности дело, - пояснил он, - просто во время теста выявляется куча личных особенностей, а в итоговый паспорт вносят только основные данные. Все остальное сообщают лично испытуемому. Даже лаборант дает клятву о неразглашении - исключение только для профессора, интерпретирующего результаты. Но тот клянется говорить только правду, без утайки. Ну и.. на случай, если государевы люди когда-нибудь спросят".
"Какие у нас трогательные двойные стандарты", - усмехнулся я. Четыре часа ожидания, поход в столовую - и вот наконец моя очередь. С комом в горле и дрожью в коленях я переступил порог кабинета, чувствуя себя как школьник перед экзаменом, к которому совершенно не готовился.