Кортик: За честь и верность

Глава 1

Я смотрел на догорающий дом и не понимал, в чем провинился перед небесами, что оказался в такой глубокой жопе.

Пламя уже утихало, оставляя после себя лишь угли да черный скелет того, что еще утром было моим домом. В воздухе стоял густой запах гари, смешанный с ароматом августовской ночи — теплой, душной, пропитанной треском цикад. Хорошо еще, что в это время года не холодно, иначе я бы замерз насмерть в этой черной шелковой пижаме — единственном, что осталось на мне.

Тепло от раскаленных стен согревало кожу, но внутри я был ледяным. Хотелось орать, кричать, плакать, но сил уже не было. За последние полгода все слезы, все эмоции, что у меня были, закончились. Осталась только пустота и горечь, густая, как пепел на моих ладонях.

Мягкое погружение в жопу началось еще весной.

Сначала — странная гибель родителей. Они поехали в Турцию, отмечать двадцать пятую годовщину свадьбы. Отпуск мечты, как они говорили. Море, горы, старые крепости. А потом — звонок из посольства.

"Ваши родители погибли в горах. Несчастный случай. Состава преступления не найдено. Страховой случай не наступил. Согласно пункту 211 договора проведена кремация."

И все. Ни тел, ни подробностей. Только урна с пеплом и сухие официальные бумаги.

Я, семнадцатилетний пацан, даже не знал, куда бежать. Полиция? Юристы? Журналисты? Мне казалось, что если я начну копать, то найду правду. Но мир ответил мне молчанием.

Родители оставили мне дом, небольшие сбережения и долги. Очень быстро выяснилось, что их смерть была кому-то выгодна. Банки начали требовать погашения кредитов, какие-то тенистые типы звонили по ночам, спрашивая про "долги отца". А потом пришли письма — угрозы, требования продать дом.

Я пытался сопротивляться. Нашел адвоката, но через неделю его сбила машина. Случайно, конечно.

Потом начались проблемы в школе. То меня обвиняли в воровстве, то в наркотиках. В итоге — отчисление.

А сегодня ночью мой дом сгорел.

Я сидел на земле, обхватив колени, и смотрел, как последние искры гаснут в руинах.

Где-то вдалеке завыла сирена — пожарные, наверное. Или полиция. Мне было все равно.

Но в этот момент, сквозь пелену отчаяния, во мне что-то щелкнуло.

"Если мир решил сломать меня — значит, я ему еще не безразличен."

Я медленно поднялся, отряхнул пепел с пижамы и шагнул в темноту.

Правду не найти? Значит, я ее создам.

***

Утро встретил в камере. В отличие от соседей по участку, моя дверь была распахнута настежь — видимо, чтобы подчеркнуть: ты здесь не арестант, а всего лишь «гость».

Все же лучше, чем ночевать на улице в шелковой пижаме, покрытой копотью. Но мрачные мысли не выходили из головы.

Как и ожидалось, следователь — усталый мужчина с желтоватыми от никотина пальцами — вручил мне заключение пожарных.

— «Замыкание проводки. Признаков поджога не обнаружено», — монотонно пробормотал он, даже не глядя в мою сторону.

Бумага была подписана каким-то государственным магом Красновым В.В. — видимо, именно он примчался на пепелище среди ночи, осмотрел руины за пять минут и вынес вердикт.

Полиция, проявив «доброту душевную», забрала меня с собой — то ли из жалости, то ли чтобы не мозолил глаза.

Скоро девять утра. Мне надо куда-то идти.

— Петр Иванович, прошу на выход! — Следователь появился в дверях с хитрой улыбкой, будто знал что-то, чего не знал я.

— Спасибо за гостеприимство, — ответил я с горечью, чувствуя, как в горле комом встает ярость.

Пройдя турникеты, я вышел на крыльцо.

На улице было солнечно, радостно. Где-то смеялись дети, торопились на работу люди, лаяли собаки. Мир жил своей жизнью, и ему было абсолютно плевать на мои беды.

Не знаю, что именно толкнуло меня вернуться на пепелище. Может, надежда найти в руинах хоть что-то уцелевшее. Может, просто некуда больше идти.

Я шагал по каменным улицам в грязной пижаме, ловя на себе смешки детей и косые взгляды прохожих.

«Смотрите, бомж в шелках!»

«Должно быть, пьяный аристократ»

Хотелось сгореть от стыда. Но я сжал зубы и выпрямил спину.

Дворянин, каким бы ни был бедным, должен идти с гордо поднятой головой.

Я стоял в одном и том же месте, где вчера дрожал от жара пожирающего дом пламени, — но теперь здесь пахло только углем и пеплом.

Среди обугленных балок и оплавленного кирпича я нашел одну вещь, которая не должна была уцелеть.

Маленький железный ларец.

Тот самый, что отец всегда держал в сейфе. Тот, про который говорил: «Если со мной что-то случится — не открывай его сразу. Сначала найди человека по фамилии Калистратов».

Ларец был горячим на ощупь, будто огонь пытался его уничтожить, но не смог.

Я сунул находку в карман пижамы и медленно оглядел руины.

Может, еще что-то уцелело?

Я бесцельно копался в пепле, разгребая обугленные доски и оплавленные осколки посуды. Чугунные сковородки, почерневшие, но целые, меня не интересовали — что толку от них сейчас?

И тут я вспомнил.

Дедов кортик.

Я сам его перепрятал после смерти родителей. Не доверял банковским ячейкам, не верил в надежность дома. Теперь понимал — инстинкт меня не подвел.

Подойдя к полуразрушенному камину, я нащупал в глубине кладки расшатанный кирпич. Дрожащими пальцами отодвинул его.

Он был на месте.

Тряпица, в которую я завернул клинок, лишь съежилась от жара, но не сгорела. Развернув ее, я увидел знакомые гравированные узоры на ножнах.

Кортик. Наградной.

Его выдали деду за то, что он участвовал в защите императора, когда на того напали террористы.

— «Десять человек, восемьдесят лет назад, встали между убийцей и государем, — рассказывал отец. — Трое погибли сразу, еще двое — позже от ран. А наш дед выжил и получил дворянство».

После этого наш род и стал дворянским — о чем мне неустанно напоминали с детства.

Клинок был ценен не только как оружие. На его гарде красовалась наградная надпись и номер — «7».

«Десять героев. Десять кортиков. Наш — седьмой», — всплыло в памяти.

Надо будет как-то освежить память, почитать в интернете про тот случай. Отец в детстве рассказывал какую-то сказку перед сном — словно среди защитников был предатель, будто бы не все было так просто…

Но тогда это казалось просто страшной историей на ночь.

После того покушения деду дали дворянство и деньги, на которые он и купил этот дом.

Кортик в руке внезапно показался тяжелее.

Будто сама судьба напоминала: «Это не просто реликвия. Это ключ».

Я сунул кортик за пояс пижамы — теперь это единственное, что у меня есть.

На счетах — пусто. Документы — сгорели.

Осталось только ковыряться в пепле — может, удастся собрать оплавленные остатки столового серебра из бывшей гостиной.

Но даже если найду — что с ними делать? Сдавать в ломбард?

Я замер, глядя на черные руины.

Так бы я и стоял до вечера, не зная, что делать.

Глаза слипались от усталости, в горле першило от гари, а в голове пульсировала одна мысль: «Что дальше?»

И тут — голос за спиной.

— Молодой человек, наша организация может вам помочь.

Голос был слишком сладким, словно пропитанным медом, за которым скрывался яд.

Я медленно обернулся.

Передо мной стоял мужчина в идеально отглаженном костюме, с лицом, на котором застыла дежурная улыбка бизнесмена.

— И как же? — спросил я, чувствуя, как холодная злость сжимает горло.

— Мы поможем восстановить документы, погасим ваши долги… всего лишь за то, что купим всё, что осталось от вашего дома, по рыночной цене.

— И кто вы? — еле сдерживая ярость, прошипел я.

— Инвестиционная компания — «Братья Мурлиевы». — Он сделал паузу, будто ожидал, что я упаду перед ним на колени от благоговения. — Вы не бойтесь, мы вас не обманем. Действительно заплатим по рыночной цене… за этот кусок пепла.

Его мерзкая ухмылка говорила сама за себя: «Ты в ловушке, и мы это знаем».

Я понял — подтянулись падальщики.

Возможно, именно они и есть причина моих бед.

Но доказательств нет.

Как нет и сил бороться прямо сейчас.

Если соглашусь — потеряю последний клочок прошлого: участок земли под домом.

— Вы уже посчитали, сколько у меня останется после этой сделки?

— Конечно! — Он щелкнул пальцами, и один из его прихвостней подал ему бумагу. — У вас останется… миллион рублей.

От озвученной суммы у меня аж в горле свело.

Я знал, сколько стоит земля у моря.

Это даже не десять процентов… это максимум один от реальной цены.

И те «долги», что мне предъявляли ранее, были мутными, явно надуманными.

— Побойтесь Бога, — прошипел я. — Земля здесь стоит в десять раз больше.

Бизнесмен вздохнул, как взрослый, уставший от капризов ребенка.

— Вы не в той ситуации, чтобы торговаться. — Он медленно оглядел руины. — Вы находитесь на пепелище, в аварийно-разрушенном доме. Любой кирпич может упасть… очень неудачно.

Он повернулся вполоборота, и я увидел подходящих троих — мордоворотов в дешевых костюмах, с пустыми глазами.

Один из них нарочито громко хрустнул костяшками пальцев.

Я сжал кулаки, чувствуя, как холодный клинок деда упирается мне в бок.

Бежать? Но куда?

Драться? Они просто закопают меня здесь же, под пеплом.

Согласиться? Значит, добровольно отдать им всё.

Но…

Иногда отступление — единственный путь к мести.

Я медленно выдохнул и притворно опустил плечи, изображая сломленного.

— Хорошо… давайте обсудим ваше предложение.

Ухмылка на лице бизнесмена стала еще шире.

Он не знал одного.

Кортик за пазухой — это не просто реликвия.

Это обещание.

***

Прошло три дня.

Три дня, как в тумане. Десятки лиц перед глазами: полицейские с пустыми взглядами, юристы с поддельными улыбками, нотариус, которому было абсолютно плевать на мою историю.

В итоге — я обладатель миллиона рублей на банковском счету.

И костюма с чужого плеча.

Мои «благодетели» из «Братьев Мурлиевых» подкинули мне старый пиджак одного из своих мордоворотов — пахнущий дешевым одеколоном и угрозами.

Они не выпускали меня из виду ни на минуту.

Жил в съемной квартире — если это можно назвать жизнью.

Спал под присмотром.

Ел, когда разрешали.

Почему я еще жив?

Удивлен, что не убили после сделки.

Но стервятники — не глупые птицы.

Одно дело — воспользоваться бедой.

Другое дело — оставлять слишком много крови.

Чувствуется, братья Мурлиевы — профессионалы.

Они не бандиты.

Они бандиты в галстуках.

Теперь я стою на крыльце нотариальной конторы, наблюдаю, как отъезжают их элитные машины — новые владельцы моей земли.

В кармане — железная коробка, которую они смеясь назвали «мусором».

За пазухой — дедов кортик, который они проверяли, но не оценили.

— «Ну что, дворянин, береги свою ржавую железку!»

— «Как бы не порезался!»

Они ржали, думая, что отобрали у меня всё.

Но они ошиблись.

Первый шаг в новую жизнь.

Пора двигаться.

Первый шаг — магазин электроники.

Мне нужен телефон.

Мне нужен интернет.

Мне нужно узнать, что скрывает эта коробка.

И почему возможно за нее убили моих родителей.

Я глубоко вдыхаю и делаю шаг вперед.

Игра только начинается.

***

Как же я был наивен.

Спустя неделю бессонных поисков в интернете, живя в дешевой гостинице у городской свалки (где воздух пропитан смрадом и отчаянием), я смог выудить лишь несколько жалких фактов.

Калистратов — пожилой дипломат, сейчас прикомандированный к посольству во Франции.

Я видел его лишь один раз в жизни — десять лет назад, на похоронах деда.

Тогда он стоял в стороне, в строгом черном костюме, с непроницаемым лицом.

Что связывало его с моим дедом?

А тем более — с отцом, который всю жизнь проработал бухгалтером-консультантом и, казалось бы, никак не пересекался с дипломатическими кругами?

Может, армейское прошлое? Или какая-то старая государева служба?

Но при чем тут дипломат?

А вот кортик преподнес неожиданный сюрприз.

Он действительно наградной, но без привязки к роду войск.

Его вручали простым солдатам — не за подвиги на поле боя, а за что-то другое.

И главной «плюшкой» награды было…

Разрешение стать «Вольным слушателем» в любом университете империи.

«Вольные слушатели» — билет в другую жизнь

Тогда, 80 лет назад, это была прогрессивная идея: дать простому человеку доступ к знаниям.

На бумаге — благородно.

В реальности — жестоко.

Не каждый солдат, привыкший к казарме, мог вписаться в высший свет, где юные аристократы смотрели на таких, как мой дед, как на диковинных зверей.

«Владетелю сего наградного кортика позволено единожды стать Вольным слушателем и сдать итоговые экзамены по завершении трех лет» — гласил указ.

Но дед так и не воспользовался этим правом.

Он вернулся в армию — туда, где был своим.

И тут меня осенило.

Дед не использовал свой шанс.

Отец — тоже.

А что, если…

Это право еще действительно?

Я сжал кортик в руке.

Что я теряю?

Письмо в приемную

Спасибо интернету — теперь не нужно стоять в очередях и кланяться чиновникам.

Я нашел официальный запрос в приемную Министерства образования.

Написал сухо, кратко, по-деловому:

«Прошу подтвердить право, предоставленное наградным кортиком №7, на зачисление в статусе Вольного слушателя в государственный университет».

Если пошлют — то пошлют официально.

Если нет…

Тогда это будет означать только одно.

Кто-то очень не хочет, чтобы я копал глубже.

Я отправил письмо и закрыл ноутбук.

За окном завывал ветер, а в голове роились мысли.

***

Ответ пришел на третий день после обеда — даже для бюрократической машины это было подозрительно быстро.

Я ожидал месяц проволочек, бесконечных уточнений, запросов справок, которых больше не существует...

Но вместо этого — четкий, сухой текст, будто выстрел:

«Егоров Петр Иванович, в ответ на ваше письмо.Да, текущий владелец кортика может быть вольным слушателем, но только в вузе, существовавшем 80 лет назад и не сменившем название до сего дня.»

Далее — три варианта:

И ультиматум:

«В срок до 25 августа вы должны выбрать и подать заявление лично в Министерство образования. В последующие годы условия могут измениться.»

Я опустил крышку ноутбука и расхохотался.

Какой прекрасный набор.

Ни один из вариантов не подходил.

Но отступать было некуда.

Я сжал кулаки.

Надо ехать в столицу.

Надо успеть подать заявление.

А там…

Может, есть смежные специализации?

Что-то, что не требует военной дисциплины, магического дара или любви к хирургии?

Архивы?

История?

Классический инженер.

Через час я уже сидел в поезде, глядя в окно на мелькающие поля.

В кармане — кортик.

В голове — вопросы.

Почему ответ пришел так быстро?

Почему именно эти три вуза?

И почему до 25 августа?

Слишком много совпадений.

Слишком мало времени.

Но иного пути нет.

Я должен попробовать.

Потому что это — не просто учеба.

Это — первый шаг к разгадке.

***

Это второе за мою жизнь посещение Петербурга. В детстве мы приезжали с родителями, но тогда город остался для меня лишь размытым пятном — отец пропадал в бесконечных деловых встречах, мама с упоением штурмовала бутики на Невском, а я коротал дни в номере гостиницы «Прибалтийская», глядя в окно на серое небо и мокрый асфальт. Лишь пару раз меня вытащили в «Диво Остров», но и там я чувствовал себя чужим — среди визга детей и грохота аттракционов.

Сейчас, спустя годы, я снова здесь. И первое, что бросилось в глаза — ритм. Петербург не бежит, как Москва, он скользит — размеренно, холодно, с достоинством. Но люди всё так же не смотрят вверх. Местных видно сразу: они идут, будто по невидимым рельсам, взгляд устремлен сквозь толпу, сквозь время. А если кто-то замедляет шаг, касается ладонью шершавой гранитной колонны или улыбается внезапному солнцу, пробившемуся сквозь питерскую морось — это приезжий.

Я остановился посреди Садовой, запрокинул голову. Над городом плыли перламутровые облака, словно размазанные по стеклу акварельные мазки. Воздух пах мокрым гранитом, кофе из ближайшей «Зингеры» и чем-то еще — может быть, историей, а может, просто сыростью. Лужи после утреннего дождя уже исчезали, оставляя на брусчатке тени, похожие на старые гравюры.

Потом я спустился в метро. Петербургский «подземный собор» — другое дело после московской суеты. Здесь не толкаются, здесь терпеливо ждут. Вагоны глухо гудят, как корабли в тумане. Я ехал в сторону Купчино — там, как мне сказали, жилье дешевле.

И тут всё пошло не так.

— Молодой человек, пройдемте.

Голос за спиной был вежливым, но в нем чувствовалась стальная петербургская вежливость — та, что не предполагает возражений. Я обернулся: два полицейских, молодых, в идеально отглаженной форме.

— В чем дело?

— Наши детекторы среагировали. У вас есть запрещенные предметы.

Я моргнул. Что за бред? Но спорить не стал — лучше разобраться на месте.

Меня провели в опорный пункт на станции — маленькую комнату с выцветшими плакатами о бдительности и запахом дешевого кофе. Усадили на деревянную скамью, которая скрипела при каждом движении. Полчаса. Часы на стене тикали неестественно громко.

Потом дверь открылась, и вошел он.

Капитан. Пузатый, лоснящийся, как хорошо отполированный самовар. Его мундир едва сходился на животе, а глаза блестели, как две монетки в фонтане.

— Молодой человек, пройдемте.

Кабинет был крошечным, с одним окном, заляпанным дождем. Капитан уселся за стол, положил ладони на столешницу — розовые, с золотым перстнем на мизинце.

— Выкладывайте содержимое карманов. И откройте чемодан.

Я, чувствуя, как ладонь холодеет от нервов, расстегнул замок. Достал ноутбук, новый костюм (купленный специально для визита в министерство), шелковую пижаму (с ней я не расставался со школы). Потом — металлический футляр из внутреннего кармана.

Капитан оживился, как кот, учуявший сметану.

— О-о-о, что это?

Я открыл футляр. Кортик. Старинный, с гравировкой — «За верность и честь».

— Холодное оружие. Разрешение есть? — голос капитана стал медовым.

— Я дворянин, — попытался я говорить твердо. — По закону...

— Кортик — это не шпага, — перебил он, ухмыляясь. — Это оружие убийства.

— Это наградной кортик моего деда!

— Документы есть? Подтверждающие награждение? Право наследования? — он сыпал вопросами, как фокусник картами. — И вообще — он военный или гражданский?

Я чувствовал, как голова становится тяжелой.

— Это фамильная реликвия!

Капитан наклонился вперед, его перстень блеснул под люминесцентной лампой.

— Я могу вам помочь... — он понизил голос. — За миллион.

У меня перехватило дыхание.

Миллион.

Ровно столько я получил за продажу родового дома в Сочи.

Совпадение?

Или кто-то уже знал?

Я посмотрел в его глаза — холодные, как невская вода в апреле.

И понял: это не проверка.

Это охота.