Корпорация любит нас

I. Соната. Эпизод 3. Табу жителей бункера (б)

Кто-то хлестал его по щекам, а вставать так не хотелось.

— Проснулся, Безымянный.

Безымянный. Вот как его теперь зовут.

Ладошки, которыми его хлестали, казались по-детски пухлыми и мохнатыми. Вокруг было очень холодно и пахло чем-то сырым, но, тем не менее, складывалось ощущение, что он попал куда-то домой, в уютный домашний уголок. Новый орган чувств — не то эхолот, не то какое-то странное тактильное зрение — подсказал, что слева и справа над ним находятся два тёплых живых существа.

— Вставай, Безымянный, — пропищал кто-то другой.

Судя по гулкому эху, они находились в каком-то небольшом пустом помещении. Он попытался открыть глаза, но ничего не увидел — то ли он ослеп, то ли просто вблизи не было ни одного источника света. Конечности свело лёгкой судорогой, и постепенно они стали оживать.

— Где я?

Свой голос показался тонким и каким-то детским.

— Долго ты проспал, дружище, — сказал первый. — Ты в бункере. Шестой отсек.

— Говорят, при нём еще все ходили зрячие, — подсказал второй голос.

— Ничего. Сначала наощупь, потом привыкнет.

Страшное дело ― оказаться в конце концов слепым. Он всегда боялся темноты, а тем более тех, кто может скрываться в ней. Безымянный ощупал себя, и испугался ещё больше. Лицо покрывала короткая шерсть, уши были немного больше человеческих, а вместо носа… оказался хобот! Снова хобот. Безымянный аж подскочил от удивления — это было одновременно и жутковато, и необычно.

Путник почувствовал, насколько развитым стало осязание и обоняние. Повёл хоботом налево, откуда доносился голос первого. Похоже, учиться пользоваться дополнительной конечностью не пришлось — инстинкты были привязаны к новому телу. Наткнулся на чьё-то лицо и ощупал — глаза скрывала какая-то ткань, брови были густые, а подбородок морщинистый.

— Я — Ворчун. А рядом — Лысый. Запомни запахи.

Лицо Лысого на ощупь оказалось костлявым и худым, на глазах тоже была повязка. Раз все носят повязки, видимо, дело вовсе не в слепоте, а в каком-то странном правиле.

— И что теперь делать? — поинтересовался Безымянный.

— Вождь сказал, что пора тебя разбудить, — сказал Ворчун. — Ты — один из Спящих. Я всю жизнь следил за тобой. Ты спал с тех самых пор, как холодильник был включен, много поколений тому назад.

Лысый подсказал:

— Спячка. Анабиоз.

Нет ничего хуже хоботов, вдруг вспомнились ему чьи-то слова. Правда, подумал он, новая конечность совсем не похожа на хоботы хоботунов и слонотавров, которых он видел во сне, поэтому…

Стоп. Во сне? А где ещё он мог видеть всех этих существ?

Сначала вспомнилось падение с водопада. Такое чувство, что оно ему приснилось, или было настолько давно, что осталось в памяти как тусклый, неявный образ. Потом медленно из глубины сознания вылезли воспоминания обо всех трёх предыдущих мирах, лица спутников и предметы.

Беглец. Путник. Путешественник. Ник. Шпион? Спящий. Кто он теперь, на самом деле?

Безымянный ущипнул себя за руку и ойкнул — было очень больно, значит, теперь точно не спит. Хорошо, пусть предыдущие миры приснились, подумал он. Тогда ничего удивительного в огромных песочных часах, слоноподобных существах, больших городах и прочей сюрреалистической ерунде. Хотя выглядит немного странно — судя по воспоминаниям, прошлые ландшафты и образы тоже воспринимались им как нечто реальное и настоящее. И если это всё было сном, то что было до сна?

— А мы кто? Хоботуны?

— Нет, — усмехнулся Ворчун. — Хоботуны, как и люди, наши далёкие предки. Они все вымерли сорок поколений назад. Мы намного меньше их, мы нюхачи. Семнадцатый выводок шестого отсека.

Нюхачи. Родственники слоновых как будто преследуют Ника.

Ему подсунули какую-то не то картонку, не то фанерку. Лысый схватил его руку и стал водить по выпуклостям на поверхности, комментируя:

— Видишь? Вот шестой отсек. Вот пятый, вот седьмой. Вот главный коридор, там другие кланы. Туда выходить только группами, и без молодняка — это первый запрет.

— Война? — смекнул Безымянный, выдернув руку из захвата.

— Зачем⁈ — пропищал Лысый. — Соперничество. Простое соперничество.

Соперничество за еду, понял Безымянный, и сразу ощутил жуткий голод.

— Здесь везде темно? — спросил он и попытался пойти куда-то в сторону.

— Нет, — сказал Ворчун и, схватив Безымянного за руку, принялся водить по какой-то другой картонке. — Вот карта отсека. Кое-где светло, например, вот тут, и вот здесь. Но видеть друг друга всё равно всем нельзя — это тоже очень важный запрет. Сейчас наденем тебе повязку на глаза и выйдем из холодильника. Будем искать еду.

Поиск еды был основным видом занятий и, собственно, главной целью жизни нюхачей. Других целей было немного — борьба за выживание, разведка новых территорий и охрана имеющихся, и, конечно, сохранение численности популяции.

Шестой отсек был огромным. Чтобы обежать все два десятка комнат, залов и коридоров, требовалось не меньше шести часов. Каковы были размеры всего бункера, оставалось только гадать.

Время отсчитывали большие старые часы с кукушкой, находящиеся в покоях вождя. Хранение времени было одной из обязанностей предводителя семнадцатого выводка. Любой из клана мог подойти и спросить его, который час, а он отвечал.

Обо всём этом болтал по дороге из холодильника Лысый, когда они шли гуськом, по холодному кафелю вдоль шершавой стенки коридора. Безымянному стало весело — бег с повязкой на глазах напоминало детскую игру в жмурки, в которую он играл когда-то очень давно. Соблазн снять повязку и оглядеться был велик, но нарушать запреты в первый же день пробуждения не хотелось.

Тело казалось удивительно лёгким и сильным, а стена ― огромной, ледяной и шершавой, хотя в коридоре было теплее, чем в холодильнике, где он пришёл в сознание. Безымянный остановился и подпрыгнул, прыжок получился вдвое выше его роста. Интересно, сколько он в высоту? Наверняка полметра, а то и меньше.

— Чего распрыгался? — проворчал Ворчун.

— Просто привыкаю к этому телу. Разминаюсь. Сколько нас теперь? — спросил Безымянный.

— Двадцать шесть взрослых, включая самок, и шесть детей, — отозвался Лысый.

— Почему тогда выводок семнадцатый?

— Вождь — семнадцатый по счёту.

— А что было до этого?

— Лучше не вспоминать! — отозвался Ворчун. — Сплошной беспорядок.

Ещё шагов двадцать прошагали молча.

— Вождя как зовут?

— «Великий вождь!» — голос Лысого прозвучал торжественно. — Он не носит имени.

Раболепное, какое-то наивное почитание вождя показалось неприятным, но, видимо, так и нужно было. Новый орган чувств ― видимо, что-то вроде теплового зрения, подсказал, что навстречу кто-то идёт.

— Обнюхаемся, — проговорил чей-то незнакомый голос, и его лица коснулись. — О! Да ты тот самый, Спящий?

— Безымянный, — представился он. — А ты кто?

На голове у первого встречного оказалась густая копна волос. Второй оказался высоченным, почти в полтора обычных роста нюхача. Надо запомнить запахи. Первый сказал:

— Я Взъерошенный, а рядом — Длинный. Я рад. Это хорошо, что больше ни за кем не надо следить.

— Есть же и второй Спящий? — спросил Лысый. — Сухарь, кажется?

— А что за ним следить. Он всё равно не подаёт признаки жизни, не то, что Безымянный, — признался Ворчун. — Сухарь не ел во сне и не пил. Надо его выбросить.

Похоже, он всё это время лежал рядом с мумией какого-то древнего нюхача, подумалось Безымянному. Ну и пусть, зато теперь он не в холодильнике, и в коридорах намного уютнее, а откуда-то издалека доносится запах чего-то вкусного. Безымянный вытянул хобот вперёд и громко вдохнул.

— Покажите его Вождю, — посоветовал Взъерошенный. — Он как раз на месте, и его не надо искать.

— Но я хочу есть, — сказал Безымянный. — Может, сначала накормите?

— Все есть хотят, — ответил Ворчун. — Успеешь. Показать надо, это точно.

Рука нащупала деревянный дверной косяк.

Ворчун с Лысым неожиданно резко приподняли его и забросили куда-то наверх. Судя по ощущениям, Вождь сидел на древней изношенной кровати с матрасом. Хотя, если это кровать, то почему так высоко? Неужели он ещё меньше, чем казалось вначале? Сверху, над головой, находился какой-то маленький точечный источник тепла, и Безымянный смекнул, что это лампочка. Ещё наверху что-то гудело, но что именно — источник света, или что другое — нюхач не понял.

Впереди громко чавкали. Тепловое зрение сначала ошибочно подсказало, что вождь раза в четыре больше обычного нюхача. Когда они подошли поближе, пятно тепла разделилось на три, среднее из которых было по размерам совпадало с самим Безымянным. Видимо, два каких-то крупных нюхача сидели рядом и согревали вождя, а теперь отступили в сторону, чтобы не мешать встрече.

— Иди, понюхай его, — тихо подсказал Ворчун и легонько толкнул вперёд.

Чавканье прекратилось. От вождя пахло табаком, повязки на лице не было. Видимо, не все запреты распространялись на предводителя семейства.

— Проснулся, Безымянный, — у вождя был неожиданно глухой и низкий голос. — Хороший у тебя запах, свой. Ещё бы — ведь я твой двоюродный пра-пра-правнук. Как и почти все наши. Это хорошо, что ты проснулся. В наше время такие, как ты, нужны.

Принял за своего, и это здорово, подумалось Безымянному.

— О Великий Вождь! Я рад, что вы меня разбудили, и наконец-то я оказался дома.

— Дома, или не дома — это мне всё не важно, понимаешь? — укоризненно сказал вождь. — Главное, что ты теперь с выводком. Так и должно было быть.

Подобное чувство собственной важности у Безымянного уже когда-то было раньше. Скорее всего, в прошлый раз, когда он спасал страну антропоморфов, припомнил он. Но это всё были сны, ерунда.

— От меня зависит судьба выводка?

Вождь хрипло рассмеялся.

— Конкретно ты — не важен, важно то, что связь времён действует, Безымянный. В других отсеках есть другие холодильники, другие Спящие. Если бы тебя не удалось разбудить, мы бы пошли в набег и захватили другого Спящего, чтобы разбудить.

Слева приблизился кто-то большой и тёплый, он передал вождю кусочек чего-то вкусного и аппетитно-пахнущего. Безымянный потянулся хоботом, чтобы потрогать лицо этого большого нюхача и понюхать лакомство, но вождь быстро наклонился вперёд и отвесил подзатыльник.

— Не трогай! Не знаешь, что ли, самое главное табу? Сладкое простым нюхачам есть нельзя.

— Мы ему не объяснили ещё, — заступился Лысый и перевёл тему. — Который час, Великий Вождь?

— Полвторого, — лениво проговорил глава выводка и повелел. — Отведите его в первую кормовую. Он так много спал, ему надо подкрепиться.

Безымянного столкнули с кровати. Он пошёл назад, нащупал дверной проём и спросил, остановившись:

— Так зачем меня разбудили, Великий Вождь?

Подоспевший Лысый хлопнул его по затылку.

— Не всё сразу, Безымянный. Иди поешь сначала.

Всего кормовых комнаты было три. По сути, это было три гигантских склада с провизией, еды в которых двум десяткам крохотных носатых существ могло хватить на несколько веков. Они долго шли, запинаясь о коробки и обёртки. Со всех сторон шуршали и чавкали. Запахов было столько, что кружилась голова. Тепловое зрение подсказало, что вокруг кормятся по меньшей мере восемь соплеменников.

— Идём к полкам, — пояснил Ворчун. — Лезем наверх. Как что-то вкусное учуял ― сразу ешь. Правда, если сладкое — то нельзя, это оставляем вождю.

— Это ты кому? — послышался взволнованный голос. — Чей это запах? Чужак?

— Безымянного разбудили! — объяснил Лысый.

— Ура! — послышались крики с разных сторон.

Послышался топот, соплеменники подбегали к нему по очереди, чтобы обнюхать. Как хорошо, подумал Безымянный, когда вокруг такая большая и дружная семья.

Еды вокруг оказалось много, очень много. Она была разная — морская капуста в пластиковых баночках, сухари, сырые сосиски в плотной оболочке, которую приходилось разрывать руками. Овсяные хлопья и сырные чипсы.

На какой-то момент он удивился тому, как такой объём пищи мог оставаться свежим столь долго — это казалось странным и неправильным, но, в конце концов, всё это было неважно. Ведь Безымянный чувствовал себя счастливым. Обёртки падали на пол одна за одной. В какой-то момент он захотел спросить у Ворчуна, а кто будет убирать весь этот мусор, но потом остановил себя. Чего доброго, ещё заставят прибирать. Через полчаса он присел на полку отдохнуть и спросил у соплеменника:

— А почему мы все живём в бункере, напомни мне?

Пожилой нюхач тяжело вздохнул.

— Легенда есть. Но это очень долгая история, Безымянный.

— Рассказывай свою легенду. Я уже наелся.

Полка скрипнула — наевшийся соплеменник тоже присел рядышком, раздвинув пластиковые поддоны из-под сухарей.

— Когда-то давным-давно бункер был пустым. Все жили в совсем другом месте, в просторном помещении без потолка. Очень большое помещение, с далёким светильником наверху. Там было много племён. Разных, странных и больших. Там была растительность, такая же трава, какая сейчас растёт в комнате с большими лампами, и совсем другие растения были…

— Зачем она растёт? Ты покажешь мне эту комнату?

Ворчун дал подзатыльник.

— Не перебивай! В такие моменты нельзя перебивать. Говорят, таких мест, таких помещений много. Их называют мирами. Сначала это помещение населяли люди — именно поэтому память о них мы храним где-то глубоко. Тебе ведь казалось иногда, что ты человек, так?

— Угу, — кивнул Безымянный, а сам нащупал хоботом какие-то вкусные крошки и быстро съел.

— Это всё потому, что раньше везде жили люди. Ложные воспоминания. Потом люди вымерли, и в этом мире стали жить разумные звери.

Безымянный насторожился. Что-то похожее он уже видел или слышал когда-то давно. Или совсем недавно?.. Он волнения он нащупал что-то вкусное рядом и сразу же съел.

— Звери эти, — продолжал престарелый Ворчун, — сначала основали небольшие поселения, затем королевства, а потом из них получилась одна большая Страна Антропоморфов. Затем в этой стране появились наши предки — хоботуны. Велика и загадочна была тайна их происхождения, поговаривают, что они живут везде, захватывая всё новые и новые миры, но это неважно… Важно то, что говорящие звери испугались непрошенных гостей, хотя, в сущности, нападать никто не собирался. Они нашли героя, который дошёл до самого главного хоботуна, и тот вручил ему свой хобот, чтобы вернуть мир. Тогда хобота могли ещё отстёгиваться, не то, что сейчас…

— Постой! — воскликнул Безымянный, вскочив с полки. — Ведь это всё я видел во сне, совсем недавно. Это я был тем героем. Я видел всё это до пробуждения.

— Да? — растерянно проговорил Ворчун после небольшой паузы. — Ну и что особенного. Просто очень умный, сложный сон.

— Генетическая память, — послышался откуда-то сбоку голос Лысого.

— Значит, я могу всё это не рассказывать, — сказал Ворчун, и, судя по тепловому зрению, повернулся и пошёл куда-то.

Безымянный метко хлопнул Ворчуна ладошкой по затылку — похоже, такая манера обращения была здесь принята, и он решил не отставать от остальных.

— Нет уж, расскажи, чем всё это закончилось.

— А что рассказывать? Этот герой своими страхами и сомнениями разрушил весь прежний мир. Говорящие звери подожгли город хоботунов, а те выпустили ракеты с химическим оружием в сторону страны антропоморфов. В наказание все те, кто выжил, были обречены стать маленькими, носить хоботы и следовать множеству запретов. Так получились мы, нюхачи. Потом нас переселили в другой мир, и как-то хитро перенесли во времени. А теперь спать!

С этими словами Ворчун спихнул Безымянного с полки. Сидели они невысоко, весил нюхач мало, поэтому удар был несильным. Внизу было много обёрток, Безымянный зарылся в них и мгновенно уснул.

Ему приснился огромный боевой вертолёт. Он не запомнил, что именно это была за машина, не запомнил сюжета и действующих персонажей, но вертолёт — красно-белый, покрытый драконьей чешуйчатой бронёй и зависший высоко над странным пыльным городом — этот образ был очень ярким, и Безымянный вынес его из сна в самых мелких деталях.

Потом его отвели к вождю.

— Расскажи мне, что ты видел во сне, — повелел вождь. — Не в последнем! А в том.

— Хорошо, Великий Вождь, — кивнул Безымянный. — Скажи, но почему мне всегда казалось в первых моих мирах, что я человек? Мне казалось, что всё живое и настоящее. Вот только снов я там не видел, вроде бы.

— Снов ты не видел, потому что те миры и были снами, — мудро заметил вождь. Во снах очень часто всё живое и настоящее. Что в этом странного. Во снах — мудрость. Однажды давно мне приснился Эйнштейн, он рассказал мне, как делать атомные бомбы. Я запомнил всё, каждую деталь. Потом я нашёл в кладовой много бумаги, и стал делать чертежи. Много чертежей. Но потом я понял, что в бункере всё это бесполезно и бессмысленно.

Безымянный вспомнил, как какую-то похожую историю рассказывал ему старик-мангуст, но решил промолчать.

— Тебя ждёт великая миссия, — сказал вождь и поднялся. — Ты должен будешь вынести мусор.

Сзади налетело двое нюхачей, подхватили под руки и понесли куда-то во внутренний коридор. Безымянный принюхался — слева был Взъерошенный, справа, кажется, Кистеухий — точное имя он вчера не запомнил. Прибежали они быстро, его приподняли и закинули на чьи-то плечи. Хобот уткнулся во что-то большое и по-металлически холодное.

— Это главные ворота отсека, — пояснил голос Взъерошенного. — Дотянись, нащупай задвижку, открой и спрыгивай.

С засовом он разобрался быстро — судя по воспоминаниям, когда-то раньше ему тоже приходилось открывать дверной засов в темноте. Спрыгнув на пол, Безымянный ударился боком о что-то гладкое.

— Нас четверо? — переспросил голос Длинного. Это на его плечах стоял Безымянный.

— Да, — ответил Взъерошенный. — Ты, новичок, я и Кистеух. Нас много, значит можно выходить.

Кистеух схватил за запястье, оттащил новичка назад и положил ладони Безымянного на тёплую продолговатую рукоятку.

— Это самосвал, Безымянный, — пояснил голос вождя. — Большой и пластмассовый. Ты с Длинным будешь толкать его, а вы двое направлять и прощупывать дорогу. Будь осторожен.

Послышался скрежет ржавых дверных навесов, и снаружи пахнуло холодным, спёртым воздухом.

Большой игрушечный самосвал толкался с большим трудом — видимо, мусору накопилось много. Когда двери захлопнулись, Длинный забормотал.

— Лишь бы не заметили. Если заметят — то это всё, пиши пропало.

— А что, тут другие выводки ходят?

— Ещё бы! В седьмом отсеке такие бандюганы, им палец в рот не клади, а то…

Безымянный усмехнулся.

— Почему нельзя просто завалить ворота соседей мусором, а самим побыстрее вернуться?

— Тише вы! — пшикнул Кистеух. Голос у него был тонкий-тонкий — молодой совсем. — Заметят.

Дальше толкали мусорный самосвал молча. Безымянному стало немного не по себе — и от тухлого запаха, и от звуков падающей воды где-то далеко, от шорохов и от чувства опасности, которую даже нельзя увидеть.

— А долго ещё? — тихо спросил он Длинного, не выдержав наконец молчание.

— Полчаса пути туда, полчаса обратно. Ха, а про мусор к дверям соседей — это ты дал. За такое они тебя по головке не погладят!

Самосвал вдруг резко повело влево, видимо, Взъерошенный отпустил, а к запахам прибавился какой-то новый, одновременно и знакомый, и страшный.

— Хищник! — взвизгнул Взъерошенный. — Повязки снять!

— Запрет же!

— Мы не в отсеке, ситуация критическая — запреты не действуют! — пояснил Длинный, срывая повязку с глаз напарника.

Безымянный заморгал, привыкая к освещению. Впервые он видел одновременно и обычным, и тепловым зрением — это было удивительно ново и необычно. Впрочем, обычное зрение у этого тела оказалось ненамного лучше теплового. Он взглянул на соплеменников — их тусклые силуэты казались совсем не такими, какими он их себе представлял раньше. Но разглядеть их хорошо не удалось — источник света был тусклым и далёким — яркая точка виднелась где-то далеко по коридору, который медленно заворачивал налево и казался бесконечным.

А гораздо ближе впереди, на уровне лица нюхач увидел пару зелёных кошачьих глаз.

Длинный мгновенно достал из кузова три столовых вилки и бросил две Кистеуху и Взъерошенному. Каждая была в рост взрослого нюхача.

— Не глазеть друг на друга! — командовал Взъерошенный. — Сгруппируйтесь!

Кошка в три прыжка преодолела расстояние до самосвала и запрыгнула на мешок, лежащий в кузове. Кистеух ткнул вилкой зверю в живот. Кошка зашипела и махнула лапой, оставив глубокие борозды от когтей в хоботе. Кистеух пронзительно заверещал и выронил оружие. Безымянный, недолго думая, перехватил вилку рукояткой вперёд и с размаху ударил кошку по носу, как дубинкой.Взъерошенный, стоявший левее, зарычал и воткнул свой трезубец в лапу хищнику.

Кошка отпрыгнула направо, опрокинула мешок и затрусила назад по коридору, прихрамывая на пораненную лапу, а потом скрылась в какой-то дыре в стене. «Одичали… Вот бы их приручить», — подумал Безымянный, глядя хищнику вслед. Такое крупное по сравнению с нюхачами животное наверняка могло пригодиться выводку.

— Как ты? — спросил он Кистеуха. Тот зажимал рану на хоботе ладонью, Безымянный пригляделся — кровь была красной, настоящей, и ему сделалось нехорошо. Ещё одно доказательство тому, что всё вокруг реальное. Молодой нюхач вблизи имел странный окрас — мелкие родинки, полоски, складывающиеся в затейливые узоры, но внимательно разглядеть при тусклом свете не удалось.

— Не смотри на меня, — отмахнулся Кистеух. — Перетерплю как-нибудь. И надень повязку уже.

Длинный с Взъерошенным натянули на глаза повязки и торопливо, вслепую пытались уложить мешок обратно в кузов игрушечной машины. Безымянный помог им, тоже вернул повязку на место и продолжил толкать мусоровоз вперёд.

— С полгода назад одного молодого кошаки слопали, — сказал зачем-то Длинный.

— Брата моего, — добавил Кистеух.

— Тебе сколько лет, Длинный? — спросил Безымянный.

— Пять лет, — ответил тот. — Я уже взрослый. А самый старый у нас Ворчун, ему целых восемь.

Неужели у нюхачей такая короткая жизнь? Странно, подумалось Безымянному, ведь сам себя он ощущал по меньшей мере двадцатилетним. Получается, осталось жить всего пару лет? Он не хотел умирать так рано.

Запах гнили и мусора усилился.

— Почти приехали, — сказал Взъерошенный. — Направо поворачиваем. Сильнее толкай, Безымянный.

За поворотом слышался шорох. Тепловое зрение показало два крупных световых пятна впереди и несколько поменьше, позади.

— Бежим! — пискнул голос впереди.

Пятна позади незнакомцев скрылись.

— Поздно, их не обойти. — сказал второй незнакомец. — Это из шестого, в повязках. Так разберёмся.

— Вы кто? — голос Взъерошенного звучал строго.

— Не трогайте нас, мы изгнанники, — жалостливо сказал первый голос. — Мы здесь охотимся на крыс.

Второй незнакомец подошёл ближе — похоже, они были зрячими, и обладатель первого голоса что-то разглядывал. Взъерошенный звякнул вилкой о кузов самосвала.

— Думаешь пощадить их? — спросил Длинный.

— Погляди, Майк, так это Спящий! — сказал второй голос. — Шестому отсеку повезло.

— Скоро им есть нечего будет от такого везения, Тим, — пробормотал первый голос.

— У нас полно еды, — возразил Безымянный. — Целых три зала еды.

Длинный отвесил оплеуху и затараторил:

— Ты чего про еду говоришь, идиот! Нельзя про свою еду посторонним говорить!

— Возьмите нас к себе! — попросился тот, кого назвали Майком. — Мы сильные, болезней нет.

— А что, пусть идут, — проговорил Кистеух.

Длинный сделал выпад вперёд с вилкой, пытаясь дотянуться до Тима. Тот отпрыгнул в сторону.

— Вождю не понравится, — сказал Взъерошенный и тоже стал подкрадываться к Майку, вытянув хобот. — У вас нет будущего.

— Мы вас видим, и наше оружие серьёзнее вашего, — предупредил изгнанник Майк. — У нас есть арбалет.

Взъерошенный отступил в сторону.

— Если их оружие сильнее, то лучше уйти. Надо только вывалить мусор. Длинный, помоги мне, вставай с левой стороны.

Нюхачи загремели вилками о пластмассу кузова, опрокидывая вонючий мешок. Послышался свист стрелы, стук о заднюю стенку, а затем комнату наполнили вопли Кистеуха.

— Мой хобот! — заверещал молодой нюхач. Его голос звучал как-то странно.

— Получил? — злорадствовал изгнанник. — Будущего у нас нет!

— Что вы сделали с нашим собратом?

— Ничего не сделали! — сказал Майк. — Он просто так вопит. Вы, кажется, собирались уходить?

Взъерошенный грозно зарычал. Безымянный бросился в сторону Кистеуха, снова сдвинул повязку на лоб и осмотрел сородича. Хобот несчастного, и так порезанный когтями кошки, был теперь пробит насквозь тонкой стрелой, сделанной из вязальной спицы и куска бритвы, которая пригвоздила нюхача к стене. Да, рана серьёзная, тут может помочь только ампутация, подумалось Безымянному. Но делать этого в бункере, наверное, никто не умеет.

— Мой хобот, они пробили его! — вопил молодой. — Что ты делаешь⁈

— Помогаю тебе, — успокоил Безымянный.

Он отломал у стрелы оперение и помог сородичу освободиться. Подняться Кистеух не смог, видимо, во время толчка сильно подвернул ступню. Безымянный оглянулся назад — там шла возня, слышались удары об бетон и крики чужаков. Длинный с Взъерошенным скинули изгнанников с кучи мусора и барахтались на полу, в пыли. В ход шли зубы, руки, ноги, хобот. Откуда у таких крохотных нюхачей столько жестокости, удивился Безымянный, но потом удивление сменилось сопереживанием — он и сам чувствовал себя таким же и очень хотел набить морду этим изгнанникам.

— Не бейте нас! — наконец заверещал Майк. — Мы не будем стрелять, мы разрешаем вам уйти.

— Разрешаете? — усмехнулся Взъерошенный.

— Брось их, лучше помоги нашего в кузов затащить, — крикнул Безымянный, а сам вернул повязку обратно на глаза. Снова ориентироваться по слуху и запаху было не очень приятно, но это лучше, чем нарушать запреты.

Изгнанникам удалось освободиться, они быстро вскарабкались по горе наверх и спрятались где-то в отходах. Нюхачи из шестого отсека закинули арбалет в кузов, положили туда же раненого Кистеуха и потащили самосвал из мусорной комнаты. Толкать полупустой пластмассовый грузовик обратно было куда проще, чем полный.

— Ты проявил себя как настоящий герой, Безымянный, — похвалил вождь. Они только что пообедали и вместе сидели на кровати. — Однако чтобы убедиться, что ты действительно годишься, нужно пройти последнее испытание.

— С какими хомяками? — не понял Безымянный, получил оплеуху и добавил: — Великий Вождь.

— С кормовыми. Показать тебе их?

— Покажи.

— Хорошо. Только после этого, чтобы убедиться, что ты действительно нам подходишь, нужно пройти последнее испытание.

— Я готов, великий Вождь.

Вождь подсунул ему под нос очередную картонку с выпуклостями и стал водить рукой.

— Сначала пойдёшь к хомякам. Потом тебе нужно будет проверить вентиляционную систему. Вот она. Здесь большая труба, она идёт вдоль всех помещений, от неё отводки. Хорошо запомнил?

— Да, Великий Вождь.

— Хорошо. Теперь ищи место, откуда ты сможешь проникнуть в вентиляцию.

Безымянный спрыгнул с кровати и вышел из комнаты вождя. Он уже прилично ориентировался в помещениях отсека, и решил первым делом наведаться в комнату, где ещё ни разу не был — к хомякам.

За хомяками в этот раз присматривал Ворчун, Безымянный узнал об этом по запаху. Пахло здесь по-особенному — к запахам сородичей-нюхачей примешался какой-то другой, резковатый и незнакомый. Наверху, судя по тепловому зрению, находились две длинные лампы, очень похожие лампы были в одном из предыдущих миров-снов, и это показалось немного странным.

— Безымянный, это ты? — спросил Ворчун. — Иди сюда, потрогай их.

Спящий нащупал стенку большой корзинки, перевесился через прутья и пошарил руками и хоботом. Впереди прощупывалось что-то пушистое, тёплое и большое — размерами хомяк был немногим меньше взрослого нюхача.

— Чем ты их кормишь?

— Овсяными хлопьями. У нас остался ещё десяток коробок. Скоро, правда, закончится — забить придётся последних хомяков.

Безымянному стало жалко хомяков, далёкая память — видимо, генетическая — подсказывала, что когда-то хомяки были безобидными домашними питомцами. Он ещё раз засунул ладони в густую жёсткую шерсть кормового животного и спросил Ворчуна:

— Как попасть в вентиляционную систему?

— Зачем? — спросил Ворчун. — Это не так уж и просто.

— Великий Вождь послал меня на последнее испытание.

— Странно, — в голосе соплеменника послышалось удивление. — Раньше не было никаких последних испытаний. Ну да ладно. Слышишь звук капель?

— Да.

— Иди в том направлении. Нащупаешь две тонкие трубы — взбирайся по ним в умывальник.

Безымянный поднялся, пошёл на звук, уткнулся в обмотанные пенькой трубы и вскарабкался по ним. Голова упёрлась в какой-то гладкий твёрдый потолок. С трудом нащупав край умывальника, он подтянулся и, перевесившись через скользкий край, плюхнулся в мокрую раковину.

— Забрался? — спросил Ворчун. — Если да, то перепрыгивай на стол, он левее. Прыгай по коробкам на шкаф, там почувствуешь ветер.

И он почувствовал. Почувствовал ветер, запах, и сразу всё понял. Цель звала его, и Безымянный сломя голову помчался наверх, опрокидывая сложенные лесенкой коробки из-под овсяных хлопьев.

— Эй, осторожнее! Развалишь всё! — крикнул Ворчун, но Безымянный не слушал его.

Он вообще не любил кого-либо слушать.

Над шкафом был слышен ровный, тихий гул ветра в жестяной трубе. Труба, висящая под потолком, оказалась чуть ниже роста нюхача — сантиметров пятнадцать в диаметре, а свежий ветер почему-то дул навстречу, а не внутрь.

Безымянный прижал уши, пригнулся и зашагал по гремящему жестяному полу трубы. В трубе было неуютно, но запах, удивительно знакомый и желанный, нёс его вперёд.

Судя по схеме-картонке, которую показал ему вождь, вентиляционная система охватывала все помещения — маленькие трубы лабиринтом шли по потолкам, собираясь в одну большую где-то в центре отсека. Безымянный миновал два ответвления — он шёл против направления ветра, к какому-то большому вентилятору, и трубы, выходящие в отсеки, его не интересовали.

Стало заметно холоднее, перевязанные сбоку концы повязки неприятно мотало ветром, и Безымянный снял кусок ткани — всё равно, внутри было темно, а снаружи никто не мог заподозрить о нарушенном запрете. Жестяной туннель медленно пошёл вверх, шум усилился. Идти стало тяжелее, но вдруг он увидел тусклый свет впереди.

Светильник обнаружился за поворотом, как и источник шума. Труба, которая вела к цели, оказалась намного шире той, в которую сначала залез Безымянный, стенки были полукруглые и скользкие. Ветер дул навстречу, сбивал с ног, а свет слепил глаза, отвыкшие от яркого света, или просто не приспособленные к нему — Спящий уже не знал. Последние шаги были сложнее всего, ветер прижимал к ледяной трубе, но он нашёл в себе силы удержаться на ногах и посмотрел вперёд, прищурив глаза. Силуэт, державший фонарик, казался одновременно странным и каким-то очень знакомым.

— Ты уже близко, я тут, — послышался тихий голос, незнакомый и непохожий на все, что он слышал раньше в бункере.

— Где мы? — спросил Безымянный.

— Под вентилятором, — сказала она, указала фонариком наверх и выключила его.

Стало темно, осталась лишь тонкая ниточка света позади хрупкого силуэта, и тут его осенило. Он вспомнил, где видел её.

Перед ним стояла статуя из Страны Песка, которую он видел много недель назад. Нагая, крохотная, и совершенно… реальная. Она была настоящим человеком и не имела никакого отношения к мутированным обитателям подземелья.

А он, вся его биография и все воспоминания не были настоящим. Как и реальность с её бункером — это всё миф, вымысел, плод чьего-то коллективного воображения. Безымянный неожиданно остро осознал это и слепо потянулся к этой маленькой частице настоящего, а она обняла его странное, нелепое телесное воплощение тонкими руками и повалила на жестяной пол.

— Ты уже понял, зачем тебя разбудили, Спящий? — спросила девушка, прервав долгий поцелуй.

— Чтобы выводок продолжил род? — догадался он, глядя на её тело при помощи теплового зрения. — Новые гены, да?

— Ты ничего не понял, — усмехнулась она. — Совсем для другого. А сейчас надень повязку, не все запреты стоит нарушать.

Зрение, по которому он так скучал, оказалось совсем ненужным. Ветер прижимал их маленькие горячие тела к холодной жести. Она была настоящая, абсолютно настоящая!

Снов в тот раз Путник не видел, или попросту не запомнил, потому что слепая реальность подземелья казалась в тот день слаще ночных видений.

Открыв глаза, Безымянный обнаружил, что сидит на полосатом матрасе, а наверху ярко горит большая лампочка накаливания. «Висит груша, нельзя скушать» — опять непонятно откуда вспомнилась вдруг старая поговорка-загадка, и он заморгал, приспосабливаясь к освещению. Огляделся — в комнате никого не было, на кровати лежала пачка сигарет с огромной зажигалкой, в углу тихо тикали часики с кукушкой. В верхней части стены, у которой стояла кровать, обнаружились металлические створки, из-за которых доносился гул вентилятора. Видимо, после вчерашних приключений его выкинули из вентиляционной системы на кровать вождя. Безымянный вспомнил вчерашнее и сладко потянулся.

Нащупал хоботом повязку, валявшуюся рядом, и быстро натянул на голову. В темноте, с повязкой, он чувствовал себя намного комфортнее, чем зрячим. Привык. Напомнил о себе голод, рядом обнаружилось что-то сладко пахнущее, и Безымянный, не раздумывая, подгрёб это лакомство руками к себе и, жадно чавкая, принялся уплетать.

Наевшись, он снова погрузился в уютную дремоту и очнулся спустя пару минут от того, что его хлопнули по затылку.

— Ты съел мои сладости? — голос вождя звучал строго.

Безымянный понял, что нарушил запрет. Он не знал, что за это могут сделать, поэтому ему стало страшно, он сжался в комок и решил соврать.

— Нет, их тут не было.

Матрас закачало — вождь спрыгнул с кровати и, судя по шуму, убежал куда-то.

Снова погрузился в дремоту, и проснулся только от сильного запаха, заставившего инстинктивно вскочить и побежать по внутреннему коридору на кухню. Еда.

На кухне было душно. По центру, прямо на полу, стояла электроплитка с низким широким чаном, от которого шёл жар. Нюхачи толпились вокруг кастрюли, радостно похлопывали мохнатыми ладошками по горячим краям и шептались о чём-то.

— Ты рад? — подошедший Ворчун хлопнул Безымянного по плечу.

— Конечно, рад, — отозвался тот.

— И я рад. Хомячатина… Давно мы её не ели, уже больше недели.

Кто-то принёс ложки, и выводок стал греметь ими о кастрюлю, вылавливая кусочки посочнее.

— Самкам отнесли? — спросил кто-то.

— Угу, — ответил Взъерошенный.

Интересно, почему той ожившей статуэтке не позволяют есть вместе со всеми? И почему вообще самок прячут от выводка? Эта мысль промелькнула где-то на заднем плане. Гораздо важнее сейчас казалось не быть уличённым в нарушенном запрете.

Рядом, судя по запаху, стоял Длинный, он подцепил в кастрюле ложкой кусок Безымянному и сказал шёпотом:

— А я знаю. Я слышал и чуял, как ты съел еду вожака. И как лазил по воздухопроводу. Мимо проходил.

Безымянный испугался.

— Ты будешь молчать?

— Не знаю, мне сложно молчать, — голос Длинного звучал с издёвкой.

«Вот ведь гад!» — подумал Безымянный и стал лихорадочно соображать, что делать. Наверное, надо было убежать и спрятаться где-нибудь под шкафом, но уйти не позволял голод и… запах.

Вожак, стоявший напротив, по ту сторону от кастрюли, явно был не в духе — ходил и лупил всех, особенно молодых.

— Это не я! — послышался жалобный голос Лысого. Раз даже Лысому досталось, что и говорить про остальных.

— О Великий Вождь! — не выдержал, наконец, Ворчун. — Почему ты всех бьёшь? Нельзя ли решить проблему мирно?

Крики прекратились.

— Хорошо, — сказал вождь. — Пусть тот, кто съел мои сладости, сознается самостоятельно.

Воцарилась почти мёртвая тишина. Слышны были только капли воды из соседней комнаты.

— Он не сознается! — выкрикнул Длинный. Безымянный дал ему подзатыльник.

— Кто? Ты знаешь, кто это сделал?

— Это всё он! — заверещал предатель. — Тот, которого вы разбудили!

Страшно, снова стало страшно. Безымянный метнулся к выходу, но наперерез ему, сбивая с ног, бросился Ворчун.

— Стой! Ты нарушил запрет.

Нюхач повалил Спящего на пол, а сверху на нарушителя бросились ещё трое соплеменников.

— Нет! Это не я! — вопил Безымянный. — Не ешьте меня!

— Ты нарушил запрет… — слышалось со всех сторон.

— Безымянный нарушил запрет и съел лакомства вождя, — откуда-то со спины послышался грозный голос вождя. — Дайте мне повязку с его глаз, теперь он вождь.

Свет ударил по глазам.

Поначалу Безымянный обрадовался — наказание оказалось не столь страшным, как он того ожидал. Но потом, после совместного обеда, вождь, теперь уже бывший и надевший на глаза повязку, отвёл Безымянного в сторону и рассказал про все обязанности, которые предстоит выполнять предводителю клана.

Обязанностей было чересчур много. Ему предстояло следить за порядком. Улаживать конфликты внутри выводка. Обороняться от чужаков. Охранять гарем, ринимать роды у запрятанных самок — их оказалось пятеро, и две из них беременны. Лечить поранившихся. Воспитывать молодняк и передавать знания от поколения к поколению. Нужно было забивать и готовить хомяков. И, что самое важное и ответственное — предстояло следить за часами, иначе можно проворонить время сна и обеда.

— Будь осторожен! От тебя теперь слишком многое зависит, — сказал напоследок вождь и вернулся к чану с едой.

После сытного обеда все, включая новоявленного вождя, свалились в кучу и задремали на кухонном полу. Проснувшись, Безымянный первый раз подробно рассмотрел свой выводок. Оттенок кожи был разным — от салатного до розового, а странные полоски на телах нюхачей при ближайшем рассмотрении оказались текстом. Строчками каких-то до боли знакомых песен и стихов.

«… мглою небо кроет, вихри снежные крутя, то, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя » — красовалась надпись на груди Ворчуна. «Над седой равниной моря гордо реет буревестник, грозной молнии подобный» — читалось на спине Взъерошенного.

Русский. Это русский язык, понял Безымянный. Он сам, как и жители всех предыдущих стран-миров, несмотря на зарубежные имена, говорили и говорят на нём.

Кто написал все эти слова на телах выводка?

И что же это за мир, в который он попал? Миры… Вдруг вспомнились слова предводителя хоботунов из давнего сна о том, что есть какие-то искусственные миры. Глупость всё это, конечно, но захотелось спросить об этом бывшего вождя. Безымянный стал бегать по помещениям и звать его.

— Вождь, отзовись! — крикнул он, вбегая в комнату с хомяками.

— Бесполезно, о Великий Вождь, — сказал Лысый. В повязке он выглядел беспомощным, таким же, наверное, был сам Безымянный до этого. — Теперь ты вождь, а старого вождя больше нет.

— В каком смысле нет? — испугался Безымянный. Он надеялся, что его предшественник будет помогать советом.

— Я не знаю, куда они все уходят. Что предыдущий, при котором я родился, что этот. Теперь ты должен всё решать за нас.

Стало не по себе — тут было и чувство потери, и какая-то подростковая неуверенность в себе, и ощущение огромного груза ответственности на плечах. Вместе все эти чувства породили страх, сильный страх перед будущим. К тому же, он знал, что может объявиться много проблем, решения которых в одиночку он не найдёт.

Захотелось убежать, спастись из этого чёртового отсека.

— Великий Вождь, сколько времени? — спросил один из подростков.

— Я не знаю, сколько времени! — огрызнулся он, и хотел было ударить молодого, но пожалел — незрячие соплеменники в повязках выглядели беспомощными.

Побежал в свою комнату с кроватью. На ней сидело два нюхача — огромных, странных и незнакомых.

— Вы кто? — насторожился Безымянный.

— Твои самки, — протрубило левое существо, пошевелив грубым, неприятно волосатым хоботом.

— А кто же… тогда был вчера в вентиляции? — вопрос прозвучал слишком по-риторически. Ответ на него мог дать только бывший вождь, но он бесследно исчез.

— Уж не знаю, кто к нам ходит по вентиляции, — проворчала сидящая справа. — Наверняка, чужаки или всякие ночные нимфы. Но это не наша проблема. Ты вождь, тебе решать.

Их тела тоже оказались исписаны стихами. Приблизившись, Безымянный прочитал на бледной коже: «Муж хлестал меня узорчатым, вдвое сложенным ремнем. Для тебя в окошке створчатом я всю ночь сижу с огнем». Анна Ахматова, вспомнил он имя поэтессы. Самка, почувствовав приблизившегося вождя, призывно потянулась к нему хоботом, и это выглядело отвратительно. Они были ненастоящие. И всё вокруг было ненастоящее, даже его собственное тело. Только та крохотная ожившая девушка-статуя, которую он безвозвратно потерял.

Если на всех нюхачах написаны строки, то что тогда написано на нём самом? Из-за хобота полностью разглядеть живот не представлялось возможным, да и буквы были перевёрнутыми.

— Зеркало, у нас есть зеркало? — спросил он у самок, но те не ответили.

Безымянный снова забегал по комнатам, спрашивая окружающих, но никто не мог дать ответа. Зеркалами тут никто не пользовался. Почти окончательно отчаявшись, новоявленный вождь обнаружил неприметную дверь в конце внутреннего коридора. Холодильник! Он совсем забыл про это помещение.

Кое-как допрыгнув до дверной ручки, он открыл массивную металлическую дверь. Изнутри пахнуло запахом сырости и холода — точно такой же запах был, когда он проснулся в этом несчастном мире бункера.

На двери оказалось зеркало, но свет лампочек вдалеке был настолько тусклым, что буквы читались с трудом.

Буквы оказались не русскими, угловатыми.

— Эр-эм… пробел, дефис эр-эф… косая черта[1], — тихо прочитал он. — Что-то знакомое.

Удалить.

Рекуррентно.

Без подтверждения.

Выполнить.

Со всех сторон послышался резкий писк, от которого заложило уши. Безымянный почувствовал, что началось что-то странное, и, возможно, ужасное, и страх заполнил собой всё крошечное естество нюхача. Чувство было знакомым и оттого тем более неприятным.

По стенам пошли трещины, а с потолка стали падать на пол огромные куски штукатурки. Пол заходил ходуном, из помещений отсека послышались крики сородичей. Стена, противоположная двери холодильника, вспыхнула ярким светом и пропала, за ней открылась огромная ярко-синяя пустота, которая, медленно наступая, шла вперёд по коридору и обращала в ничто всю реальность бункера.

Безымянный залез глубже в холодильник и задрожал — больше от ужаса надвигающегося катаклизма, чем от холода. Налетевший ветер захлопнул дверь камеры, и стало темно. Рядом лежало чьё-то тело, привычным движением хобота он нащупал лицо и распознал в нём бывшего вождя.

— Вождь! — крикнул он. — Проснись, умоляю! Только ты можешь это объяснить и остановить!

Вождь слабо пошевелил хоботом, затем послышался его недовольный голос.

— Не мешай мне спать. Лучше ложись рядом и тоже усни. Так ты сможешь отправить своё сознание обратно в сеть реальностей.

— Сеть чего⁈

— Реальностей.

— Что происходит?

Послышался смешок.

— Ты запустил команду удаления. Был приказ от Авторов Мироздания, чтобы мы разбудили тебя. Именно поэтому все ходили с завязанными глазами, чтобы случайно не прочитать её. Она есть на всех Спящих.

Авторы? Мироздания⁈

Путник, он же Сэм, он же Безымянный, послушно лёг рядом на ледяной кафель холодильной камеры и крепко зажмурился. Только бы успеть заснуть, понял он, иначе процесс уничтожения реальности не пощадит и его. Только бы успеть!

Через пару мгновений он почувствовал яркий свет, пробивающийся сквозь закрытые веки, и приоткрыл левый глаз. Потолок исчез, в фиолетово-синем небе сияли раз… два… три… шесть крохотных солнц, образующих шестигранник. Вслед за потолком исчезли стены, содержимое холодильника, а потом и пол. Тельце Безымянного, вместе с телом бывшего вождя стали падать вниз. Путник понял, что пытаться заснуть уже бесполезно, что он обречён быть стёртым вместе со всем содержимым окружающего пространства, открыл второй глаз и стал просто наблюдать за процессом стирания реальности. Страх постепенно уходил, вымещаясь из сознания адреналином свободного полёта.

Нижние этажи-уровни бункера быстро рассыпались, как карточный домик, и под ними оказалась бесконечно-далёкая зеркальная поверхность. Рядом пролетали кастрюли, кровати, мелкие предметы, а также бывшие жители бункера, обречённые на удаление. Тело бывшего вождя, чьё настоящее имя Путник так и не узнал, стало прозрачным. Оно сначала летело на одной высоте, похожее на тряпичную игрушечную куклу, а затем и вовсе растворилось призрачной дымкой, как растворяется кусок сахара в кружке чая.

Уснуть… Теперь ему никогда не уснуть и не увидеть сны, подумалось Безымянному.

Или, может быть, эта череда разрушающихся миров будет бесконечной? Может, случится то же самое, что и раньше? Внезапно до Путника дошли слова, сказанные той крохотной нимфой из вентиляционной трубы. Его разбудили для того, чтобы он уничтожил этот мир. Но зачем? Кому это нужно?

— Ну, что я тебе говорил, — послышался знакомый голос, и Путник увидел внизу, в зеркальной поверхности гигантское знакомое лицо. Это был Казимир, только в этот раз без рогов и более похожий на человека. — Они все слепы. Тебе давно пора проснуться.

— Так я сплю⁈ Это всё сон⁈ — радостно завопил Путник.

— Настоящего сна нет, как нет ничего настоящего. Ты во власти тех, кто тебя породил. Ты делаешь то, что тебе положено. Ты правильно делаешь, что разрушаешь всё вокруг себя.

— Кто ты⁈ — крикнул Путник, но гигантская поверхность под ним исчезла — процесс удаления не пощадил и её.

Больно толкнули в бок, и он открыл глаза. Стало темно и непривычно тяжело, ноги мёрзли, слышался шум мотора, и Ник не сразу понял, что происходит.

Всё вспомнил, лишь услышав голос лейтенанта Хакима.

— Прикиньте, парни, он храпеть начал!

— Сколько я спал? — удивлённо спросил Ник, но в ответ послышалось лишь ржание трёх солдатских глоток.

Нет, это был не сон, понял Ник. Но почему здесь прошло так мало времени? Получается, время в параллельных мирах не связано.

[1] ' rm -rf /' — Аналог «Format C:» в Unix-подобных операционных системах, т. н. «патч Бармина». Консольная команда rm, вызванная с параметрами -rf /, не требуя подтверждения, удаляет всё содержимое из корневого каталога.