Кочергин и Бескрылый

Глава 8. Поджог печальни

Кочергин некоторое время обдумывал услышанное. Картину доставили на тайный аукцион по чьему-то заказу. Кто заказчик? Это первый вопрос. Второй — кто покупатель. Ну, это ясно — Малов. Счастливчик, которого потом этой же картиной придавило. И третий — что стряслось с этими «своими» людьми, которым новый владелец продемонстрировал покупку? С этого Кочергин и решил начать. Но потом передумал и задал самый простой вопрос из имеющихся:

— Это Малов заказал достать картину?

— Нет, конечно, — улыбнулся Борода. — Он был даже не знаток. Просто богач, скупающий волшебные игрушки. Половина его так называемой коллекции — вообще фейки и ширпотреб.

— Тогда кто заказчик? И кто картину отыскал?

— Ну, отыскал её кто-то из скаутов, — пожал плечами Борода. — Скорее всего, Чанга. Она спец по таким делам — в любую щель пролезет. Та ещё проныра. Бывшая щипачка и форточница. Этакая обаятельная мразь. Тащит всё, что блестит. Будешь с ней общаться — следи за вещами.

— Скауты — это те, кто достаёт артефакты для аукционов, — вполголоса пояснил Дриго, хотя Кочергин уже и сам догадался. — Ну, или ещё по частным заказам работают.

— Но здесь именно аукцион, — ухватился за мысль Кочергин. — Значит, кто-то хотел выручить максимум денег от продажи. Так может, картину украли, чтобы снова перепродать?

— Скорее всего, так и есть, — вздохнул Борода. — Только сумасшедший захочет держать её у себя в коллекции. А значит, она рано или поздно снова появится.

— И как узнать? Где-то публикуются каталоги таких аукционов? — быстро спросил Кочергин, радуясь, что наметился хоть какой-то прогресс.

— В даркнете, — вяло проговорил Борода. — Я тебе скину ссылки. Собственно, даже некоторые торги там проходят. Но это бывает редко, потому что нет гарантий. Деньги-то здесь крутятся большие, и те, кто их платят, хотят видеть артефакты своими глазами. Хотя некоторые вещи лучше бы никогда не видеть. Как эти «Ранетки».

— Так где вы их видели? — тихо спросил Кочергин, чтобы не сбить Бороду с мысли.

— Когда Малов купил картину, — как-то трудно проговорил Борода, — он устроил что-то вроде небольшой закрытой вечеринки в своём загородном доме. Посёлок «За дом» знаешь? Десять километров в сторону Растяпинска.

Кочергин кивнул. Он вообще старался не производить лишних звуков и даже поменьше шевелиться, чтобы не мешать Бороде. Потому что у хозяина был такой бледно-судорожный вид, будто разговор о «Ранетках» Шварцстрема доставлял ему физическую боль. Даже испарина на лбу выступила.

— Так вот, — продолжал выдавливать слова Борода. — Малов разослал приглашения. Правда, платные. Все же знали, что он купил проклятую картину, поэтому даже денег не пожалели, чтобы тоже её увидеть. На торгах-то она была закрыта. Некоторые, конечно, требовали открыть, но когда аукционист позволил паре человек на неё посмотреть, они бухнулись в обморок. Сразу двое. И все вопросы отпали. Зато цена тут же подлетела.

Борода замолчал, чтобы отдышаться. Он будто запыхался, как человек, взобравшийся на двадцатый этаж с тяжёлыми сумками.

— В общем, часть уплаченных денег Малов отбил продажей приглашений. — Борода время от времени тяжко вздыхал. — Я пришёл из любопытства. И скоро об этом пожалел. Как и все остальные, кого угораздило туда припереться.

Кочергин машинально отпил из своего бокала. Внутри стало тепло, даже показалось, что в комнате запахло мёдом и почему-то августом. Голос Бороды звучал глубоко, но как-то со стороны, а перед глазами всплыла большая гостиная в стиле «дорого-богато» с портьерами, резной мебелью, золочёными карнизами, картинами и огромной хрустальной люстрой со множеством висюлек.

Люди стоят полукругом, свет приглушён. Только яркие лучи от двух ламп сходятся точно на чём-то чёрном. Это же накрытая антрацитовым струящимся шёлком картина на подставке. Мужчина во фраке что-то торжественно объявляет, зрители дружно вдыхают. Мужчина сдёргивает шёлк, он глянцево струится и изящной волной падает на пол.

В этот миг выключается свет, и гостиная погружается в полупрозрачную тьму. На фоне мерцающих за портьерами окон чёрным квадратом выделяется картина на подставке. По коридорам дома семенят торопливые шаги, кто-то недовольно бурчит. Потом свет снова включается, кто-то жмурится, кто-то прикрывает глаза рукой.

Вдох публики превращается в хрип. Кто-то хватается за горло, кто-то закрывает уши и кричит, кругом — глухие стуки от падения на пол. Воняет мочой и рвотой. Висюльки на люстре дружно звякают, в общем гвалте слышится тихий хруст, потом оглушительный звон, кто-то визжит. Оказалось, в доме разом лопнули все зеркала. Татуированные руки набрасывают шёлк обратно на картину, но уже поздно — искорёженная публика расползается прочь. Те, кто ещё может двигаться самостоятельно, прячутся за опрокинутую мебель и вываливаются на улицу, рывками расстёгивая воротники и сшибая по пути дорогие двери.

— Я после этого почти три недели пластом пролежал, — произнёс Борода, глядя в огонь камина. — Крутило так, что боялся, не выкарабкаюсь. Уже думал завещание писать.

— Ничего, вы́ходили, — тихо проговорил Дриго, глядя в свой бокал. — Остальным меньше повезло.

— Можно подробнее? — попросил Кочергин, удивляясь, куда это делась медовуха из его бокала.

— Ну, переболели после этой презентации почти все, кто там был. — Борода, кажется, пришёл в себя — говорил свободнее, даже налил ещё медовухи себе и заодно Кочергину. — Правда, оправились не все. Некоторые до сих пор лечатся. Малов вообще помер. В делах проблемы начались. Кто-то прогорел, одного даже посадили. В общем, почти все пожалели, что там побывали.

— Почти? — переспросил Кочергин, отпивая ещё медовухи.

— Ну, — пожал плечами Борода, — я не так чтобы сильно жалею. Скорее, благодарен за опыт. Правда, мне теперь на обследования надо ходить раз в полгода. Но это даже полезно. Плюс можно предположить, что картину украл кто-то из тех, кто был там в тот раз. Из мести, например. Или чтобы денег срубить.

Кочергин вдруг обнаружил, что его бокал снова опустел. Волшебная какая-то медовуха — пропадает сама собой неизвестно куда.

— А что это вообще за картина? — спросил Кочергин, ставя свой пустой бокал на столик у камина. — Что именно там нарисовано?

Борода и Дриго переглянулись.

— Судя по отзывам, — медленно произнёс Дриго, — все видят на ней разное. То есть, каждый своё.

— Как такое может быть? — нахмурился Кочергин, припоминая пусть старую и плохую, но всё же существующую фотографию картины из интернета.

— Ну, картина-то всё-таки написана, — признал Дриго. — Просто… как бы объяснить. По-разному её видят, понимаешь?

— Скорее, это она видит, — тихо сказал Борода. Когда заметил, как на него таращатся Кочергин и Дриго, добавил: — Она как будто проникает внутрь. Или видишь её нутром, тут трудно разобрать. В общем, всё переворачивается. На поверхность всплывает то, что лучше бы забыть навсегда.

— Так что на ней нарисовано? — упорствовал Кочергин.

— Зимний сад, — произнёс Дриго и тут же закашлялся, будто подавился.

— Яблоки под снегом, — добавил Борода и тоже закашлялся, причём так, будто его сейчас вырвет. Кочергин понадеялся, что это не из-за медовухи.

— Ещё девочка в шубке, — прохрипел Дриго, прикрывая рот рукой. — Как привидение.

— Что ж там такого страшного, — задумчиво проговорил Кочергин, почёсывая бровь.

— Она смотрит на тебя и как бы говорит, что всё про тебя знает, все твои секреты, все… — Борода шумно выдохнул, вытирая тыльной стороной кисти пот со лба. — Хочется её убить, чтобы заткнулась.

Кочергин слегка опешил. Убить картину? Такого он ещё не слышал. Хотя её же обливали кислотой.

— Так может, кто-то уже её… того? — нерешительно произнёс Кочергин.

— Вряд ли. Она слишком дорогая, — покачал головой Борода. — Главное — держать её закрытой. А там делай что хочешь. Хоть продай, хоть у себя в подвале поставь.

— Ага, можно туда своих врагов приводить и заставлять на неё смотреть, — мрачно усмехнулся Дриго.

— Есть идеи, кто из гостей вечеринки мог прикарманить картину? — прямо спросил Кочергин.

— Да кто угодно, — пожал плечами Борода. — По крайней мере, любой из тех, кто ещё в сознании и не спился. Хотя… таких всего-то человека два, причём один из них сейчас в клинике. Говорят, ему примерещился злобный зелёный снеговик с топором, он из ружья-то и пальнул. В жену попал. Не сильно — так, ухо поцарапал. Она его в ребцентр и уложила.

— А второй?

— Вот он — единственный, у кого дела более или менее. Всего-то на взятке погорел, его и уволили задним числом. А шишка была большая. Теперь рыбачит целыми днями.

— Имя можете назвать? — допытывался Кочергин.

— Ветров. Но знаешь, в одиночку тебе к нему соваться не очень-то удобно. — Дриго запустил обе пятерни в волосы, и теперь между его пальцами то и дело вспыхивали искры. — Скорее всего, он вообще с тобой разговаривать не будет, просто пошлёт подальше, и всё. Так что я с тобой пойду.

— Ладно, — нехотя согласился Кочергин.

— Тогда завтра встретимся у Стрелки. Он там с удочкой штаны просиживает. — Дриго поставил свой бокал на столик и потянулся. Что-то где-то громко щёлкнуло. — Странные вы, человеки, — пробормотал Дриго, скручиваясь чуть ли не в спираль.

— Ты-то кто такой? — прямо спросил Кочергин, уже в который раз.

В ответ Дриго и Борода синхронно усмехнулись.

— А, ладно, — махнул рукой Кочергин. — Не всё ли равно.

— Правильный подход, — с улыбкой произнёс Борода, поднимаясь с дивана.

Кочергин понял, что аудиенция окончена, и засобирался домой. К тому же, поздно уже — совсем стемнело, а ему ехать через полгорода. Стоп. Да ведь Дриго же говорил, что его чар на машине должно хватить до полуночи, пока авто не превратится в кабачок или пустую бочку из-под капусты.

В общем-то, лохматое чудо не обмануло — Кочергин уехал от кафе прямо по тротуару, никого не задев. И ещё с час просто гонял по верхней части, выкручивая руль, вовсю дрифтуя, подпрыгивая и чуть ли не смеясь в голос. Хорошо, что в половине двенадцатого вспомнил, что недурно было бы доехать до дома, пока магия действует. Ну, или что там этот Дриго придумал. Эх, научил бы своим фокусам, чтобы всегда так гонять.

В кои-то веки Кочергин вернулся домой в хорошем настроении, что его жена восприняла как личное оскорбление. И минут сорок, пока он ужинал, пилила, как заправская циркулярка.

— Ты что, пьяный? — спросила Соня, упираясь ладонями в стол. — Чего лыбишься?

— Вкусно же, — попытался уйти от ссоры Кочергин, делая вид, что ему очень нравится несолёное куриное филе со спаржей на пару. На деле он как будто пережёвывал разрезанную покрышку со слизняками. Жаль, они не визжат, когда им головки откусываешь, так хоть брюзжание жены заглушили бы.

— Ты за коммуналку заплатил? — чуть смягчилась Соня. Хотя тон руководителя «тройки» никуда не делся. — Надо вперёд внести. На всякий случай, а то праздники.

— Заплатил, — кивнул Кочергин, запихивая в рот побольше спаржи. Господи, как будто зелёные сопли великана на ужин.

Соня, сопя, пережёвывала курицу. Где только таких мутантов выращивают. Это Кочергин подумал про курицу, если что.

— Что? — грозно спросила жена.

— Ничего, — буркнул Кочергин, глядя в тарелку. — Думаю, что Владе на Новый год подарить.

— А, — протянула Соня, снова смягчаясь. — Есть идеи?

Кочергин пожал плечами. Тем более что говорить он не мог — только что кое-как запихнул внутрь мерзкую спаржу, которая усиленно рвалась обратно наружу.

— Я тоже не знаю. С ней никогда не угадаешь. Может, деньгами? — Соня усиленно пилила кусок курицы ножом.

Кочергин в ответ снова пожал плечами. Владе сколько денег ни подари — всё мало.

— Ты что, все слова забыл? — снова взяла строгий тон Соня. — Чего молчишь?

Кочергин яростнее заработал челюстями, чтобы ненароком не начать ссору.

— Не жуй так сильно, — поучительно произнесла Соня. — Мясо сегодня что-то жестковато, а тебе коронку надо менять, сам говорил, что шатается. Как бы не слетела.

Кочергин с трудом удерживался от комментариев. Стал жевать медленнее. Про коронку-то он соврал, всё с ней было нормально. Просто как-то надо было отбояриться от поездки на дачу к Сониной подруге, которая помешалась на правильном питании и угрожала накормить их стейками из стеблей и корней какого-то жутко полезного болотного растения. Вот Кочергин и придумал про коронку. Теперь уже второй месяц увиливал от похода к зубному. А Соня, всё-таки попробовавшая стейки, только недавно перестала антибиотики принимать.

В мыслях откуда-то взялся Дриго, смешивающий что-то приятно пахнущее в высокой чашке для глинтвейна.

— Кофе-машина, — услышал Кочергин собственный голос.

— Что — кофе-машина? — подозрительно переспросила жена.

— Я говорю — Владке можно подарить кофе-машину.

— Капсульную?

— А какие они ещё бывают? — спросил Кочергин, с тоской глядя на остатки филе из подлой курицы-мутанта, будто мстившей за свою смерть.

— Ну, для дома, наверное, лучше капсульную. С режимами. Хорошая идея. — Соня впервые за много дней улыбнулась и милостиво забрала у мужа тарелку с недоеденным ужином.

Кочергин тихонько выдохнул. Отлично, одной проблемой меньше. Теперь оставалось придумать, что подарить Соне на день рождения, да так чтобы она хоть чуть-чуть порадовалась, а не начала продумывать план превращения во вдову.

Ночью Кочергину снился пожар. Небольшая деревня, хотя дома высокие и, кажется, богатые. И почти все горят — пламя вырывается из-под крыш, из-за заборов, из окон. Кругом голосят люди, кто-то вытаскивает на улицу скарб, надеясь спасти хоть часть хозяйства, другие просто рыдают, закрывая лица. Дети смотрят на огонь испуганными глазами. И прочь от деревни убегает большая чёрная тень.

— Это всё она, тварь! — плюёт в снег кто-то совсем рядом с Кочергиным.

— Да как же это, — испуганно шепчет молодая женщина. — Быть не может. Ведь малютка совсем!

— В этой малютке злобы на сотню палачей! — вступает в разговор громогласная дама в шубе и с измазанным сажей лицом. — Даже печальню подожгла! На храм руку подняла, на святое! — Потом женщина повернулась прямо к Кочергину, но будто его не заметила. Так и таращилась неподвижно, будто смотрела сквозь него, цедя сквозь зубы: — Будь ты проклят, бесово отродье, будь проклят вместе со всеми своими…

Сон рассыпался с криком петуха. Кочергин смотрел в едва светлеющий потолок и не мог припомнить, когда это зимой на Дубовой кричали петухи. Ну, некоторые соседи завели себе курятники, чтобы кушать экологически чистые яичницы и варить супчики из ничем не накачанных птиц. Он вообще-то тоже хотел, да хлопотное это дело — кур держать. Соня вон уже ушла, её половина кровати пустая. Правильно, люди хотят до Нового года завершить все свои зубные дела. Чтобы в праздник наворачивать салаты новыми протезами, а не перетирать картофельное пюре дёснами. Так что дел сейчас у стоматологов и иже с ними невпроворот. Куда там за курами ещё следить.

А при чём здесь вообще куры? Теперь Кочергин никак не мог припомнить, с чего вдруг стал думать о курах. Это что, старость так подкрадывается? Не рановато — в сорок два года? Куры, петухи… точно, петух же кричал только что. А до этого что было?

Ну да, сон какой-то странный. Пожар. Кто-то что-то поджёг. Печальня. Это ещё что такое? И как её можно поджечь?

Кочергин взял смартфон с тумбочки. Не особенно надеясь на результат, спросил у поисковика, как можно поджечь печальню. Просмотрев несколько бесполезных строк выдачи, глянул на результаты поиска по картинкам. И там обнаружились чёрно-белые фотографии — большие богатые деревянные дома да ещё картинка с причудливой шатровой церквушкой, под которой высветилась надпись — «Печальня. Василейск. 18… год. До пожара».

Ссылка под картинкой привела на краеведческий сайт со статьёй о пожаре в пригороде Василейска в конце девятнадцатого века. Тогда, зимой, выгорели почти все дома, да ещё пострадала церковь в честь иконы «Утоли мои печали», которую местные именовали печальней.

Ну да, во сне кто-то говорил что-то про какой-то храм. Будто какая-то малютка со злобы его и подожгла.

Только вот в статье утверждалось, что пожар начался то ли из чьей-то бани, то ли из избы с неисправной печкой. Правда, больше всего подозревали местного мелкого промышленника — он организовал производство деревянной посуды в небольшом цеху прямо на окраине поселения. Вроде как во время ремонта в токарных мастерских кто-то где-то недосмотрел, высеклась искра, всё и полыхнуло.

Василейск. Знакомое название. Кочергин нашёл в избранном материалы по Шварцстрему. Всё правильно — сгоревшее село с печальней находилась именно в его имении.