Кайран Вэйл. Академия Морбус

Глава 8. Голоса в голове

Кабинет Ректора. В то же время.

Воздух был неподвижен и густ, как в гробнице. Ректор Шаген Морбус-Девятый восседал в кресле из чёрного дерева, сливаясь с тенями. Перед ним, застыв в почтительном молчании, стояли Сирил Веспер и Мастер Аргус Вербус.

— Докладывайте, — голос Ректора прозвучал бесцветно, как шелест пергамента.

Сирил начал, отчеканивая каждый факт.

— В тринадцать тридцать, адепт Кайран Вейл был замечен у входа в Оранжерею лиан. В тринадцать сорок пять он вошёл внутрь. В четырнадцать ноль-ноль к Оранжерее подошла адепт Бэлла Ситцен. Через десять она подняла тревогу. Ученик Корвин не обнаружен. На месте найдены: пустой флакон с витальным эликсиром, сильный след магического вмешательства и растение-уродец — скелетодрево, испускающее слабые всплески сознания.

— Следы самого Корвина? — вклинился Вербус своим сухим голосом.

— Личные вещи — флакон с его меткой. Отпечаток его искажённой ауры налицо. От тела — ни праха, ни костей.

— Продолжайте, — повелел Ректор.

— В четырнадцать двадцать прибыл профессор Кракс Жила. Он подтвердил, что гибрид нежизнеспособен как тварь, но уловил в нём чужое сознание. В четырнадцать сорок для совета призвали профессора Верданию Чертополох. Её вердикт: в дереве заключён дух Элрика Вейна, пропавшего шесть лет назад, ныне сросшийся с духом земли. Об ученике Корвине — ни памяти, ни частицы.

— И где же он? — не отступал ректор.

— Уничтожен. Профессор Чертополох провела глубинное видение. Обнаружены фрагменты ткани с привкусом его крови и обрывки ауры, несущие печать его ауры. Картина соответствует полному магическому поглощению и разложению. — ответил Аргус Вербус.

— Веспер, свободен. — едва уловимым жестом ректор указал на дверь.

Сирил поклонился, и на негнущихся ногах покинул кабинет.

Воцарилось молчание. Ректор медленно сомкнул бледные пальцы.

— Дух, — изрёк он. — Приметы?

— Следы духа «архимага Кельдара», — отбарабанил Вербус, — не обнаружены. Ни в остатках ауры, ни в духе земли, ни в воздухе Оранжереи. Эфир чист. Вывод: чужая сущность, привязанная к ученику Корвину, была уничтожена при его кончине.

Ректор склонил голову. Едва заметно.

— Цель достигнута. Смутьян-призрак изжит. Носитель-неудачник уничтожен. Инструмент подтвердил годность. — Он сделал едва уловимую паузу. — Побочная находка — аномалия «Элрик Вейн» — к делу не относится. Это дело архивариусов и Чертополох. Пусть разбираются.

Вербус кивнул, склонив голову.

— Стало быть, дело закрыто. Что с инструментом?

Ректор повернул лицо, и его незримый взгляд лёг тяжестью на обоих.

— Инструмент испытан. Но он погружался в тёмные воды. Требуется проверка на скверну. Дух Кельдар был хитёр. Даже поглощённый, он мог оставить отраву в самой пустоте.

— Ваша воля? — спросил Аргус.

— Наблюдение, — голос Ректора стал тише, но оттого каждое слово обрело вес свинцовой печати. — Пристальное, но негласное. Фиксировать каждый шаг Вейла. Особый интерес — любые перемены в повадках, речи, знаниях. Любые отсветы магии, чуждые его известному дару. Сверять с тем, как вёл себя ученик Корвин на ранней стадии одержимости. Нам нужно удостовериться, что призрак изничтожен, а не пересел в новую темницу.

— Если проявятся признаки влияния? — уточнил Вербус.

— Тогда инструмент станет отравленным клинком. И подлежит переплавке. До той поры — он в нашем арсенале. Передай Весперу, это его задача. Отчитывайтесь по факту. Двух недель должно хватить даже для столь сильного духа прошлого. Ступайте Вербус.

Вербус отвесил поклон и вышел. Дверь захлопнулась беззвучно.

В холодном пустом коридоре Вербус остановился, передал последние наставления ректора.

— Уяснил задачу, Веспер? Ты должен искать в нём отсветы прошлого носителя. Призрачные привычки, безумные ухватки, нервный блеск в глазах. Лови эти отголоски.

— Уяснил, Мастер, — кивнул Сирил, лицо его оставалось каменным. — Буду высматривать чужие черты в его лике.

Он развернулся и зашагал в сторону Склепа. В голове уже выстраивался план: участить «случайные» встречи, договориться о пересказе наблюдений с Бэллой Ситцен (та и так смотрит слишком зорко), отследить его тропы, отметить, как отзывается на речи о древних чарах…

Инструмент сработал. Но теперь предстояло удостовериться, что на лезвии не осталось дурной росы. А если осталась — тихо, без шума, переломить клинок.

Кайран Вэйл.

Слышать голос в своей голове, это нехороший знак. Я таких историй слышал всего пару-тройку раз. Но везде это была — одержимость.

В спальном блоке была тишина, все погрузились в медитацию, или сделали вид, что медитируют.

Одержимость у меня? Я считаю это временно — голод всё равно сожрёт его. Но, для начала нужно узнать, что эта сущность у меня появилась? Это явно не Корвин. Не похоже это слова парня, больше похоже на мудреца из сказок. Я вновь погрузился в себя, и снова ткнул ту Тьму, клубившуюся внутри меня.

Сконцентрировался, чтобы не было лишних мыслей, и повторил свой вопрос. Голос… старика, но всё ещё не лишённого силы. Таким я себе представлял голос мудреца, прожившего не одну сотню лет. И этот голос был мощным, будто говорящий был наделён немалым могуществом.

«Имя? Оно стёрлось. Остался лишь… отпечаток. Воспоминание о Свете, который был до того, как всё перевернули с ног на голову и назвали Тьмой Истиной. Я — то, что они не смогли перемолоть до конца. Осколок. И теперь я — в тебе».

Внутренний холод сжался, превратившись в острую, ясную точку. И из этой точки хлынуло знание. Не слова…

Образы. Вспышки.

«Бескрайнее небо, полное красок, которых теперь нет. Магия, текущая не договорами и жертвами, а… песней. Свободной как ветер.

Затем — чёрная трещина на краю реальности. Голод, идущий извне. Знакомый и вместе с этим другой. Всепоглощающий. И страх.

Решение, принятое в ужасе: лучше сковать себя, извратить, сделать магию ядовитой и жадной, но контролируемой, чем быть съеденными этой трещиной. «Катастрофа» была не несчастным случаем. Это был выбор. Жертва целого спектра, чтобы спасти хоть что-то. Чтобы построить крепость из костей и законов на краю бездны.»

И я увидел свою собственную силу — «голод» — в новом свете. Это был не случайный дефект. Это был Договор с тем, что пришло из Разлома.

«Ты — аномалия в их аномалии, — проскрипел Голос, будто растеряв свои силы. — Росток в камне. Они чувствуют это. Поэтому Ректор смотрит на тебя, как на полезный вирус. Поэтому твой „наставник“ хочет вскрыть тебя и понять механизм. Ты думаешь, ты охотишься, чтобы выжить? Ты чистишь клетку для скота, который сам себя загнал в стойло».

Холод внутри сдвинулся указывая. Не на дверь. Вглубь. Сквозь камень пола, вниз, туда, куда его тянуло раньше.

«Там. Под их „Сердцевиной“. Не их жалкий аккумулятор. Настоящий шрам. Источник их силы и их рабства. Они называют его иначе. Но это — та самая Трещина. Запечатанная, но живая. Она шепчет этим стенам. Она — причина их голода».

Мысли лихо заметались, тут же выстраивая несколько вариантов плана как всё исправить. Меня тянуло к тому, что увидел, светлый мир, наполненный всевозможными красками. А не только оттенками чёрного и серого…

И тут Голос стал жёстким, повелительным.

«Прекрати метаться, как перепуганная мышь. Твоя тактика смехотворна перед лицом того, что на самом деле происходит. Ты носишь в себе ключ. Используй его целесообразно. Корвин был слабым шагом. Но не потому, что он был „гниющей ветвью“. Потому что в нём был след их манипуляций. Ты очистил место. Теперь смотри шире. Ищи не просто „проблемы“. Ищи искажения в самой ткани их магии. Искажения, которые указывают на слабость печати, на близость к Трещине. Твой голод — не враг. Это компас. Он тянется не к силе, а к неестественности. Ищи её. Поглощай её. Каждая такая „чистка“ будет не службой им. Это будет… подкоп. Под фундамент их тюрьмы».

Голос затих, оставив после себя не пустоту, а холодную, ясную цель. Весь мир академии Морбус перевернулся в моих глазах. Я был не в школе тёмных магов. Я был в узилище для сломленного мира, а его тюремщики сами были пожизненными заключёнными, забывшими, что такое свобода.

Я поднялся с койки, покинул спальный блок, и вышел зал, там я подошёл к окну. Теперь пульсация Сердцевины казалась мне не сердцебиением, а судорожной дрожью запертого зверя.

«Хорошо, — подумал я, обращаясь к тишине внутри. — Если я ключ, то покажи, какую дверь открывать. И что лежит по ту сторону».

«Сначала — выживи. Стань незаменимым для них. Возьми их силу, их знания. А когда будешь готов… мы начнём не охоту, мальчик. Мы начнём осаду. Изнутри».

Сел в кресло, прикрыл глаза чтобы вновь увидеть то, что показал мне древний дух. Мысли роились, и я ощущал себя в некотором роде потерянным. Я представил себя на его месте.

«Он был слаб, как маг и не мог долго выдержать меня. Но он выполнял моё задание, по освобождению пленников Морбуса.»

Я открыл глаза и осмотрелся. Зал по-прежнему был пуст.

«Да, я могу с тобой разговаривать даже без медитации, и читать твои поверхностные мысли. Скажу честно — меня тоже удивляет эта возможность.»

«Ты меня слышишь?» — мысленно обратился я к нему.

«Можно и так выразиться. Так будет удобнее… Посмертно, но Корвин выполнил мою просьбу, хоть он до конца и не верил в то, что собирается сделать.»

«Это он из-за тебя был такой странный? И что он там делал?»

«Это была наша первая попытка освободить пленника Морбуса. Ты же в курсе, что стен лучше не касаться? Так вот, слушая Истинную причину…»

Я мысленно подобрался, готовясь узнать то, что пойдёт в разрез с тем, что уже успел узнать.

«…Я понял причину их правил», — мысль духа была холодной и ясной, как горный ручей.

«Стены — это не просто защита. Это всепоглощающая система. Они поглощают рассеянную магию, случайные мысли, блуждающие сны. Но иногда… поглощают слишком много. Или не то. Иногда они захватывают не энергию, а отпечаток сознания. Душу, слишком слабую, чтобы удержаться вместе. Эти отпечатки… они застревают. Как заноза. Они медленно растворяются, питая фундамент, но некоторые — самые упрямые, самые яростные — цепляются. И шепчут.»

Я медленно выдохнул, ощущая, как ледяное понимание разливается внутри.

«Парень… Тот, что в дереве. Он один из таких?»

«Он был одним из первых, кого я попытался высвободить», — прозвучал ответ. — «Его эксперимент разорвал завесу на мгновение. Я ухватился…, но не рассчитал силу. Геоматический эгрегор, дух самых низов, оказался сильнее. Он перехватил отпечаток и вплёл его в свою плоть — в камень и дерево. Я не смог вытащить парня. Только… договорился. Скорректировал симбиоз, чтобы сознание не распалось полностью. Чтобы ждал, и его время пришло.»

Голос стих, и в тишине его мыслей я почувствовал что-то вроде усталой горечи. Не всесильного мудреца, а старого воина, проигравшего первую битву.

«А Корвин? Он что, тоже…?»

«Корвин был проводником. Его собственная магия, искажённая и слабая, была отнюдь не идеальным резонатором. Он не мог слышать шёпот стен и не сойти с ума. Отчасти. Я направлял его. Указывал места, где печать тоньше, где можно… подпилить решётку. Слизнуть каплю яда из их чаши. Его задачей в Оранжерее был другой узел. Другая заноза в стене. Но что-то пошло не так. Его собственная нестабильность… или чья-то бдительность. Его перехватили. И принесли тебе на заклание.»

Вот оно. Прямое подтверждение. Корвин был не просто «проблемным студентом». Он был таким же инструментом в чужой игре. Только в руках этого древнего призрака, а не Ректора. И Ректор, видимо, это почувствовал. И решил… почистить.

«Так они… они знали о тебе? О том, что ты пытаешься освободить пленников?»

«Обо мне — вряд ли. Они чувствовали вмешательство. Аномалию в аномалии. Постороннюю волю, ковыряющуюся в их механизме. Корвин стал точкой напряжения. И они решили стереть эту точку вместе со всем, что к ней прилипло. С помощью нового, более мощного инструмента. Тебя.»

Всё сходилось. Ужасающе, леденяще логично.

«А теперь? — мысленно спросил я, глядя в темноту зала. — Ты во мне. Они добились своего? Уничтожили тебя?»

Холод внутри сдвинулся, и в нём послышалось что-то вроде сухого, беззвучного смеха.

«Они загнали лису в капкан, не зная, что у лисы в зубах ключ от этого капкана. Их „поглощение“ — это то, что я пытался сделать сам уже века. Проникнуть в самое сердце пустоты, которая может пожирать их искажения. Ты — не устранил проблему, мальчик. Ты — открыл врата. И теперь я по эту сторону врат.»

От этой мысли стало одновременно страшно и… странно спокойно. Он не был паразитом. Он был… сообщником поневоле. Таким же заключённым, каким был и я. Только его тюрьма длилась веками.

«И что теперь? — спросил я. — Мы продолжаем „подпиливать решётку“? Искать другие… занозы?»

«Теперь, — его мысль стала твёрдой, как обсидиан, — мы меняем тактику. Корвин был тонкой иглой. Ты — кувалда. Искажения, которые ты чувствуешь, — это не просто больные места. Это петли, на которых держится вся клетка. Корвин мог лишь ослабить нить. Ты можешь её порвать. Каждое поглощение, каждое уничтожение такого искажения — не акт службы им. Это удар молотом по опоре. Но бить нужно точно. И бить так, чтобы смотрители думали, будто ты забиваешь гвоздь, а не выбиваешь клин.»

Он помолчал, будто оценивая мою реакцию.

«Первым делом — учись. Их законы, их ритуалы, их слабости. Стань для них незаменимым мастером по починке того, что они сами же и ломают. А я… я буду смотреть их старыми глазами. И подсказывать, где ржавчина въелась особенно глубоко. Мы начнём с малого. Со следующего задания от твоего Ректора. В нём будет возможность. И тест.»

«Тест? На что?»

«На то, чью волю ты исполняешь. Их… или нашу.»

Голос смолк, оставив после себя не пустоту, а холодную, выверенную до мелочей стратегию. Я больше не был просто голодным зверем в клетке. Я был… диверсантом. А в голове у меня сидел командир партизанского отряда, который знал каждую тропинку в этом лесу, потому что когда-то сам его и посадил.

Я поднялся с кресла и посмотрел в окно, на багровый отсвет Сердцевины. Раньше он был угрозой. Теперь он был мишенью. Огромной, пульсирующей, охраняемой мишенью.

«Хорошо, старик, — подумал я, обращаясь к тишине внутри. — Покажи мне, где первый гвоздь. И как его выдернуть, чтобы вся стена затрещала.»

Из глубины донеслось слабое, одобрительное ощущение. Похожее на улыбку.

«Для начала… завтра на уроке у Вербуса обрати внимание на трещину в камне у третьей скамьи. Не на физическую. На ту, что видна лишь голоду. Это хорошее место для начала. Маленькая, почти незаметная петля. Давай посмотрим, сможешь ли ты её развязать, не привлекая внимания надзирателей.»

Путь к простому выживанию окончательно закрылся. Начиналась долгая, тихая война на истощение. И у меня в голове был самый опасный и опытный партизан во всём сломленном мире.

Я не мог сидеть, я ходил по залу кругом, погружённый в свои мысли. Но всё скатывалось к моим пробелам в теории магии. Всё же меня учил Генрих, а хоть и умный человек, но всё же не маг. И я продолжил задавать вопросы духу, хоть уже и чувствовал в его голосе усталость.

«Дух самых низов? Что ты имел в виду?» — мысленно обратился, разглядывая случайный свиток.

«Представь… нет, не дух. Представь сновидение камня. Огромное, медленное, глухое. Оно не мыслит, как мы. Оно… помнит давление, вес, тепло расплава и холод трещин. Когда тот парень прорвал завесу, его сознание — яркое, острое, человеческое — упало в это сновидение, как раскалённая капля в воду. Сновидение не поглотило её. Оно… обволокло. Запекло вокруг неё слоями памяти о давлении и росте. Как жемчужину вокруг песчинки. Его разум теперь вплетён в сон земли под этим местом. Он стал частью её древнего, бессловесного кошмара. Я смог только… прошептать в этот сон. Сделать его немного более осознанным для него самого. Чтобы он не забыл, что он — человек, а не слой породы.»

От этого живописания у меня ощутимо закружилась голова, и я прислонился к стенке.

«Извини, твой разум пока не готов к такому.»

«Ничего-ничего, мне нужно закаляться по всем фронтам. А эгрегор?»

«Это — само место. Древняя, немая воля камней и корней, на которых стоит Морбус. Не злая. Не добрая. Просто… сущая. Как тяга камня вниз. Она не замечает муравьёв на своей спине. Но если муравей пророет ход слишком глубоко… камень может сдвинуться. Не со зла. Просто потому, что ему неудобно. Тот парень прорыл такой ход. И камень… сдвинулся. Вобрал его в себя.»

Только выслушал духа, как в зале появился староста — Сирил Веспер. Он посмотрел на меня, и его взгляд мне сразу не понравился.