Кайран Вэйл. Академия Морбус

Глава 15. Игра в правду

Через два дня после встречи с Элриком меня нашли после урока малых проклятий. Не Сирил и не кто-то из Дома Костей. Ко мне подошёл старшекурсник в строгой, лишённой украшений чёрной мантии — не факультетской, а общеакадемической формы.

— Кайран Вэйл?

— Я.

— Профессор Малхаус просит вас зайти. В его кабинет. Сейчас.

Я кивнул, стараясь не показывать, как внутри всё переворачивается. Профессор Аргус Малхаус. Криминалистика и судебная магия. Его имя упоминали с особым, сухим уважением. Он не принадлежал ни к одному Дому, подчиняясь напрямую ректору, и его кафедра была чем-то вроде внутренней инспекции. К нему вызывали не для приятных бесед.

Кабинет Малхауса находился не в крыле какого-либо Дома, а в нейтральном административном корпусе. Коридоры здесь были чище, тише, стены окрашены в тусклый серый цвет. Воздух пах пылью и старыми документами, без привычного магического фона — видимо, здесь работали серьёзные поглотители шума.

Дверь в кабинет была из тёмного дуба, с простой бронзовой табличкой: «Проф. А. Малхаус. Расследование магических инцидентов». Я постучал.

— Входите.

Голос был сухой, без эмоций, как скрип пергамента. Я вошёл.

Кабинет был не таким, как я ожидал. Никаких зловещих артефактов на полках, никаких магических диаграмм на стенах. Просторная комната, заставленная стеллажами с аккуратными папками. Большой письменный стол, заваленный бумагами. И одинокий стул для посетителя. Окно, выходящее во внутренний двор, пропускало холодный свет.

За столом сидел сам Малхаус. Человек лет пятидесяти, с лицом, которое казалось вырезанным из жёлтой слоновой кости. Тонкие, бескровные губы, прямой нос, высокий лоб, на котором застыли морщины глубокой сосредоточенности. Его глаза, серые и острые, как скальпели, изучали меня без приветствия, без любопытства — просто фиксировали факт моего присутствия. Он был одет в тот же простой чёрный камзол, что и его посыльный.

— Садитесь, Вэйл.

Я сел, положив руки на колени, стараясь не сутулиться. В комнате было тихо. Слишком тихо. Даже моё дыхание казалось грубым нарушением порядка.

Малхаус отложил перо, которым что-то писал, и сложил руки на столе. Его пальцы были длинными, сухими, без единого украшения.

— Кайран Вэйл. Четырнадцать лет. Последний наследник дома Вэйл. Поступил в академию Морбус в этом наборе. Определён в Дом Костей. Имеет зафиксированный дар поглощения малых проклятий. — Он говорил ровно, перечисляя факты. — В настоящее время участвует в межфакультетном проекте по изучению аномалий с адептом Бэллой Ситцен. Кураторы — Сирил Веспер и Вердания Чертополох. За первые две недели проявил нестандартные способности к диагностике. Участвовал в ликвидации инцидента с гемолитическим артефактом. Всё верно?

— Всё верно, профессор, — подтвердил я, глотая. Он знал всё. Конечно, знал.

— Хорошо. — Он сделал небольшую паузу, как бы давая информации улечься. — Теперь я расскажу вам историю, Вэйл. Не требуя немедленных комментариев. Просто слушайте.

Он откинулся на спинку кресла, и его взгляд устремился куда-то за моё плечо, в прошлое.

— Пять лет назад, в ходе рутинной инвентаризации фондов библиотеки, пропали три свитка. Не самые ценные с магической точки зрения, но содержащие уникальные лингвистические данные по до-катастрофным наречиям. Их поиски ни к чему не привели. Четыре года назад, во время практикума по элементальной алхимии, произошёл взрыв. Погиб студент. Официальная причина — нарушение техники безопасности. Три года назад от сердечного приступа умер ассистент профессора Вербуса, работавший над каталогизацией древних юридических казусов. Два года назад сошёл с ума и был изолирован архивариус, специализировавшийся на генеалогии тёмных родов. Год назад бесследно исчез студент Дома Теней, увлекавшийся криптографией доклассического периода.

Он снова посмотрел на меня. Его серые глаза были абсолютно пусты.

— Что объединяет эти случаи, Вэйл?

Я молчал, понимая, что вопрос риторический.

— Их объединяет то, что все жертвы так или иначе работали с информацией. С информацией о времени до Катастрофы. О том, каким был мир до того, как его перевернули с ног на голову и назвали Тьму Истиной. И во всех случаях официальные заключения были… удобными. «Несчастный случай». «Самовольные эксперименты». «Врождённая слабость духа». Ни одного расследования, доведённого до логического конца. Ни одной попытки найти связь.

Он выдвинул ящик стола и достал оттуда тонкую папку из серого картона. Положил её передо мной, но не открыл.

— Я веду собственное расследование. Неофициальное. Потому что официально эти дела закрыты. И в процессе этого расследования я обратил внимание на вас.

Моё сердце упало куда-то в ботинки.

— На меня?

— На вашу уникальную особенность, — уточнил он. — Вы не просто снимаете проклятия. Вы чувствуете их структуру. Вы видите «швы», как вы выразились в отчёте брату Хельвину. Вы, по сути, видите следы вмешательства. Манипуляции. Фальсификации.

Он приоткрыл папку. Внутри лежали несколько фотографий — не магических отпечатков, а обычных, чёрно-белых снимков. На них были запечатлены места происшествий, которые он описал. Я увидел обугленный стол в лаборатории, аккуратный кабинет с упавшим на пол стулом, пустующую келью.

— Официальные диагносты, — продолжал Малхаус, — искали следы насильственной магии, яды, вмешательство посторонних. И ничего не находили. Потому что, возможно, вмешательство было иного рода. Не грубым. Тонким. Как корректировка уже существующей реальности. Как внесение крошечной ошибки в уравнение, которая приводит к катастрофе. Или… как активация уже заложенной в жертву «мины».

Он ткнул пальцем в одну из фотографий — ту, где была пустая келья.

— Этот студент, Ренар, изучал символы, которые встречаются в самых ранних, «испорченных» слоях фундамента академии. Он утверждал, что нашёл закономерность. На следующий день его не стало. Ни следов борьбы, ни остаточных чар. Просто… пустота. Как будто его стёрли ластиком. — Малхаус посмотрел на меня. — Вы чувствовали когда-нибудь подобную «пустоту», Вэйл? Не отсутствие магии, а след её насильственного, идеального удаления?

В голове пронеслись картины: Солерс и остальные, чья аура оборвалась чисто; кристалл с кроверазрушающим ядом, чья структура была пронизана чужеродной грязью; ритм Камня с его фальшивыми нотами.

— Возможно, — осторожно сказал я. — Но я не уверен.

— Я не прошу уверенности. Я прошу внимания. — Малхаус закрыл папку. — Я считаю, что в академии действует механизм. Не человек, не группа заговорщиков. Механизм самоочистки. Он выявляет тех, кто подбирается слишком близко к запретным истинам, и… ликвидирует их. Маскируя под несчастные случаи или естественные причины. И делает это так искусно, что даже опытные криминалисты не находят зацепок.

Он снова откинулся в кресле, и его лицо в тусклом свете казалось вырезанным из камня.

— Вы, Вэйл, можете быть уникальным инструментом в этом расследовании. Не следователем. Не детективом. Живым детектором лжи. Вы чувствуете искажения в ткани реальности. Значит, можете почувствовать и следы подобных «чисток». Места, где реальность была… подправлена.

Я сидел, переваривая его слова. Они были безумными. И в то же время ужасающе логичными, вписываясь в ту картину больного организма, которую начали рисовать Элрик и Чертополох.

— Почему вы рассказываете это мне? — спросил я наконец. — Я первокурсник. Я никому не известен. Я не имею власти.

— Именно поэтому, — немедленно ответил Малхаус. — Вы вне системы внутрисистемных интриг. Вы новый элемент. Непредсказуемый. К тому же, у вас уже есть репутация «специалиста по странному». Ваше появление на месте будущего «несчастного случая» не вызовет лишних вопросов. Вы можете быть там официально — по заданию Дома Костей, по вашему проекту с Шёпотом.

Он говорил так, как рассчитывают ходы в шахматах. Холодно, безэмоционально.

— А если этот «механизм» решит, что я сам стал угрозой?

— Тогда, — сказал Малхаус, и в его глазах на мгновение мелькнуло нечто, похожее на ледяное сожаление, — вы станете ещё одним пунктом в моей папке. Но до тех пор вы будете под моим негласным наблюдением. И у вас будет доступ к информации, которая может помочь вам… выжить. И, возможно, понять, что на самом деле происходит с вашим собственным даром.

Последняя фраза зацепила меня. Я посмотрел на него.

— Что вы знаете о моём даре?

— Я знаю, что родовой дар Вэйлов исторически был направлен на нейтрализацию проклятий и вредоносных чар, — ответил он. — То, что проявилось у вас, — нечто иное. Более всеобъемлющее. Более… абсолютное. И я знаю, что подобные аномалии редко возникают на пустом месте. Часто они являются ответом на давление среды. Как иммунитет, мутирующий под действием смертельного вируса. Возможно, изучение «механизма» поможет вам понять и себя.

Он был чертовски убедителен. И чертовски опасен.

— А если я откажусь?

Малхаус пожал одним плечом — едва заметное движение.

— Если вы откажетесь. Я не стану вас шантажировать или принуждать. Это бесполезно и контрпродуктивно. Я просто констатирую, что без вашей помощи моё расследование, вероятно, так и останется теорией. А вы лишитесь потенциального союзника и источника информации. Выбор за вами.

Он не давил. Он предлагал. Хладнокровно, с открытыми картами. И в этом была своя, извращённая честность.

Я молчал, глядя на серую папку на столе. Внутри неё лежали смерти, тайны, возможно, ключ к пониманию всего Морбуса. И этот человек предлагал мне заглянуть внутрь. Стать его глазами и ушами в мире, где реальность могла быть подделана.

— Что мне нужно делать? — спросил я наконец.

Малхаус почти улыбнулся. Только уголки его губ дрогнули на миллиметр.

— Пока — ничего необычного. Продолжайте свою работу по проекту. Изучайте аномалии. Но когда в следующий раз столкнётесь с чем-то, что кажется вам… слишком чистым, слишком идеальным в своей «несчастности», слишком удобным для официальной версии — сообщите мне. Не через официальные каналы. — Он достал из другого ящика маленький, плоский камень, похожий на гальку. — Это нейтральный артефакт. Не связан с академическими сетями. Если вам нужно связаться, коснитесь его и мысленно произнесите моё имя. Я найду способ встретиться. И… вот.

Он протянул мне ещё один предмет. Небольшой блокнот в тёмно-сером переплёте, страницы пустые.

— Это? — я взял его. Бумага была обычной, чуть шершавой.

— Блокнот. Самый обычный. Без магических меток, без следов, без связи с клеймом. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Для записей, которые вы не хотите, чтобы кто-либо ещё видел. Даже стены.

Я перелистал несколько страниц. Они были чистыми. По-настоящему чистыми. После месяцев жизни в месте, где каждый клочок пергамента мог быть прочитан системой, эта простота казалась подозрительной.

— Почему вы мне это доверяете? — спросил я снова, зажимая блокнот в руке.

— Потому что, как я уже сказал, вы вне игры, — повторил Малхаус. — И потому что я видел ваш отчёт по делу Алисии Вейн. Вы могли убить. Вы выбрали иной путь. В мире, где большинство выбирает самый простой вариант, такой поступок заслуживает… внимания. Теперь идите. У вас есть ещё занятия.

Аудиенция была окончена. Я встал, сунул блокнот и камень во внутренний карман мантии.

— Профессор, — я остановился у двери. — А если этот «механизм»… если он не безликий? Если за ним кто-то стоит?

Малхаус уже снова взял перо и что-то писал, не глядя на меня.

— Тогда, Вэйл, нам с вами предстоит узнать, кто именно. И какова его цель. До свидания.

Я вышел. Дверь закрылась за мной с тихим щелчком. В коридоре было прохладно и тихо. Я стоял, прислонившись к стене, пытаясь перевести дыхание. В кармане лежал блокнот. Он казался невероятно тяжёлым.

Когда я вернулся в комнату семь, Бэлла уже была там. Она что-то чертила на большом листе бумаги — вероятно, карту аномалий. Увидев моё лицо, она сразу отложила перо.

— Что случилось? Ты выглядишь так, будто видел призрак.

— Хуже, — я сел на свой стул и рассказал ей всё. О вызове, о Малхаусе, о его теории, о блокноте и камне-передатчике.

Она слушала, не перебивая, её лицо стало каменным. Когда я закончил, она долго молчала, глядя на свой чертёж.

— Малхаус, — наконец произнесла она. — Да, это в его духе. Он всегда копал глубже, чем положено. Слышала что несколько лет назад у него был конфликт с Вербусом из-за методики расследования одного дела. Говорят, он вышел победителем, но с тех пор его отодвинули от самых громких процессов. Видимо, он решил копать самостоятельно.

— Ты думаешь, он прав? Насчёт механизма?

— Не знаю. — Она покачала головой. — Но его теория… она логично ложится на то, что мы уже начали подозревать. Если Морбус — это больной организм, то у него должны быть защитные реакции. Иммунный ответ. Уничтожение «инфицированных» клеток — тех, кто узнаёт слишком много. — Она посмотрела на меня. — Но это делает нашу работу в сто раз опаснее. Если нас заподозрят не просто в изучении симптомов, а в поисках причины болезни…

— Нас сотрут, — закончил я её мысль словами Чертополоха.

— Именно. — Она встала и начала нервно ходить по маленькой комнате. — И теперь к нам привязался Малхаус. Он полезен. Он даёт доступ к информации, к защите, возможно. Но он же — маяк. Если за ним следят, то и на нас обратят внимание.

— Он утверждает, что действует осторожно.

— Все так утверждают, пока не попадаются, — парировала Бэлла. Она остановилась и посмотрела на меня. — И почему он пришёл именно к тебе? Ты уверен, что это не проверка со стороны самого Ректора? Не провокация?

Я об этом думал.

— Не похоже. Слишком… откровенно. И блокнот… он настоящий. Чистый. Я проверил.

— Хм. — Бэлла снова села, упираясь подбородком в сложенные руки. — Тогда, возможно, это шанс. Но нам нужно выстроить дополнительные уровни защиты. С Малхаусом мы будем общаться только через тебя. И только о том, что можно подать как продолжение нашего проекта. Никаких прямых упоминаний о ритме, об Элрике, о твоём даре в полном масштабе.

— А как же его помощь в понимании моего дара?

— Пока — только теория. Книги, архивы. Никаких практических экспериментов под его руководством. — Её голос стал твёрдым, почти жёстким. — Кайран, ты должен понять. Ты сейчас в центре внимания слишком многих игроков. Ректор видит в тебе инструмент. Сирил видит в тебе проблему и потенциальный актив. Чертополох видит в тебе интересный феномен. Теперь Малхаус видит в тебе детектор. И у каждого из них свои цели. Ты должен балансировать, не становясь полностью инструментом ни одного из них.

В её словах звучала не только стратегия. Звучала… ревность. Не романтическая. Профессиональная. Она была первой, кто увидел во мне не угрозу и не курьёз, а партнёра. И теперь её место, её уникальный доступ ко мне, оспаривал кто-то другой. Кто-то с большей властью и знаниями.

— Я не собираюсь никому полностью доверять, — сказал я спокойно. — В том числе и Малхаусу. Но его информация может быть полезна. А блокнот… — я потрогал карман, — блокнот нам нужен. Для настоящих записей.

Бэлла вздохнула, и некоторое напряжение покинуло её плечи.

— Ладно. Ты прав. Просто… будь осторожен. И помни: я здесь. Не только как партнёр по проекту. Я здесь твою союзник.

Она сказала это просто, без пафоса. Но в этих словах было что-то, от чего внутри стало чуть теплее. В этом холодном каменном мире появилась точка, на которую можно было опереться. Ненадёжная, рискованная, но своя.

— Я помню, — кивнул я.

Мы вернулись к работе. Бэлла показывала мне свои наброски карты, основанные на слухах и первых наших вылазках. Я добавил то, что почувствовал во время сеанса с Элриком — не конкретные места, а общее ощущение «направления», где давление ритма было слабее. Наша карта постепенно превращалась из собрания аномалий в схему напряжённости.

Вечером, вернувшись в спальный блок, я задёрнул занавеску на своей койке и достал блокнот Малхауса. Перо у меня было обычное. Я долго смотрел на чистую страницу. Что написать? Что можно доверить бумаге, даже магически чистой?

В конце концов я вывел одно слово: «РИТМ». Потом ниже: «Фальшивые ноты = слабые места?». И ещё ниже: «Иммунный ответ системы?».

Этого было достаточно для начала. Я закрыл блокнот и спрятал его под матрас, в щель между досками койки и каменной стеной. Пустое место в камне, которое я заметил ещё в первое время.

Лёг спать, но сон не шёл. В голове крутились слова Малхауса. «Механизм самоочистки». Если он прав, то Солерс, Корвин, Алисия Вейн, даже тот несчастный парень, ставший деревом — все они могли быть не просто жертвами обстоятельств или чьей-то злой воли. Они могли быть… отбракованными клетками. Удалёнными за то, что они функционировали неправильно, что несли в себе опасную информацию или нестабильность.

А я? Я был чем-то совершенно иным. Не просто сбой. Я был чужеродным телом, которое система пока не могла классифицировать. Инструментом, который можно было направить на удаление других сбоев. Или… инструментом, который мог однажды быть направлен на саму систему.

Это была головоломка с миллионом неизвестных. И Малхаус дал мне первый реальный ключ — признание, что кто-то ещё видит абсурдность происходящего. Что я не одинок в своих подозрениях.

На следующий день на практикуме по договорному праву Вербус разбирал казус с невыполнением условий магического контракта. Его сухой голос бубнил что-то о «санкциях за нарушение воли контрагента». Я сидел и смотрел в окно, где по серому небу ползли тяжёлые тучи.

Рядом тихо щёлкнуло. Леон, сидевший рядом, что-то уронил. Я обернулся. Он поднимал с пола свою линейку-калькулятор — сложный механический прибор для магических вычислений. Наш взгляды встретились. Он что-то прочитал на моём лице — не тревогу, а глубокую задумчивость.

— Проблемы с контрактами, Вэйл? — спросил он тихо, с лёгкой усмешкой.

— Скорее, с пониманием, где здесь вообще можно найти честные условия, — ответил я столь же тихо.

Леон кивнул, как будто я сказал нечто глубокомысленное, и вернулся к своим записям. Но в его взгляде, когда он снова мельком взглянул на меня, было не просто любопытство. Было понимание. Как будто он тоже что-то знал. Или догадывался.

Мир Морбуса был пронизан ложью. Но иногда, в самых неожиданных местах, можно было найти кусочки правды. Или людей, которые, как и ты, устали от игры, правила которой им никогда не объясняли.

Я снова посмотрел в окно. Тучи сгущались. Скоро будет дождь. Холодный, пронизывающий, как всё в этом месте. Но где-то под землёй, в темноте, пел свою больную песню раненый камень. И теперь у меня был не только слух, чтобы её слышать. Появился первый, смутный план того, что с этой песней можно сделать.