Через три дня после инцидента с Торном меня разыскал Леон Харт. Он подошёл ко мне после лекции по магической демографии, когда я пытался незаметно слиться с потоком студентов, направляющихся в столовую.
— Вэйл. Нужно поговорить. Наедине.
В его голосе не было обычной отстранённой учтивости. Была срочность. Я кивнул и последовал за ним. Он повёл меня не в общие помещения, а в один из малых учебных залов, который в это время суток обычно пустовал. Включил слабый светильник, запер дверь на простой механический засов — бесполезный против магии, но создающий психологический барьер.
— Что случилось? — спросил я, садясь на один из деревянных стульев.
Леон не сел. Он стоял, сцепив руки за спиной, и его взгляд за стёклами очков был непривычно острым.
— Я провёл анализ, — начал он без предисловий. — Статистический анализ данных по студенческому контингенту академии за последние пять лет. Официальных данных, которые доступны через архив Дома Костей для учебных целей.
Я молчал, давая ему продолжить.
— Уход студентов из академии, — продолжал Леон, расхаживая по маленькой комнате, — происходит по трём основным каналам. Первый: отчисление за академическую неуспеваемость или грубые нарушения. Второй: смерть в результате несчастных случаев, дуэлей, магических экспериментов. Третий: «добровольный уход по состоянию здоровья», включая психические расстройства. — Он остановился и посмотрел на меня. — Цифры по всем трём каналам стабильны. Имеют сезонные колебания, коррелируют с интенсивностью учебного процесса. Всё в пределах статистической погрешности. Как и должно быть в любой крупной, строго регулируемой системе.
Он сделал паузу, снял очки и начал механически протирать линзы краем мантии.
— Но есть четвёртая категория. Неофициальная. Та, что в отчётах не фигурирует, но о которой все шепчутся. «Исчезновения». Студенты, которые просто пропадают. Без следов, без объяснений. Их имена вычёркивают из списков, их вещи утилизируют, их койки занимают новые. Как будто их никогда и не было.
— И? — спросил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
— Я построил модель. Взял все доступные упоминания, слухи, записи в дневниках дежурных (которые, кстати, ведутся неаккуратно, и в них полно пробелов). Собрал всё, что смог. И проверил на корреляцию с другими параметрами. С фазами активности Сердцевины. С внутренними политическими циклами Домов. С успеваемостью. С личностными характеристиками самих пропавших.
Он снова водрузил очки на нос и посмотрел на меня прямо.
— И знаешь, что я нашёл? Никакой корреляции с фазами Сердцевины. Никакой — с политикой. Слабую — с успеваемостью (чаще пропадают середнячки, не отличники и не аутсайдеры). Но есть одна сильная, чёткая корреляция.
Я уже знал, что он скажет. Но ждал.
— Они пропадают тогда, когда в академии появляется новый сильный стрессовый фактор. Конфликт между Домами, провал важного эксперимента, внезапная проверка свыше. Любое событие, которое нарушает привычный, отлаженный ритм жизни Морбуса. — Леон подошёл ко мне вплотную. Его голос упал до шёпота, но от этого стал только яснее. — Исчезновения работают как… клапан сброса давления. Система избавляется от элемента, который в момент стресса становится наиболее уязвимым, наиболее «шумным». Или который может этот стресс усугубить. Это не случайность, Кайран. Это… функция.
Он отступил на шаг, дав мне переварить.
— Ты думаешь, я этого не знал? — тихо спросил я.
— Я думаю, ты знаешь больше, — парировал Леон. — Потому что я проверил последние три таких «стрессовых события». Война Домов из-за того кровавого артефакта. Провал ритуала на Празднике Тени. И недавний… ментальный инцидент в Шёпотах. И в каждом случае незадолго до или сразу после события пропадал ровно один студент. Каждый раз из разных Домов. Каждый раз — не самый заметный, но и не самый серый. Тот, чьё отсутствие не создаст пустоты, но чьё присутствие могло бы стать проблемой. Как будто кто-то проводит… санитарную чистку. Убирает потенциальные очаги инфекции до того, как они вспыхнут. Или после.
Он вынул из складок мантии сложенный листок бумаги и развернул его передо мной. Там была нарисована аккуратная диаграмма, графики, столбцы. И три имени с датами: Солерс (Когти). Некий студент из Теней, пропавший после Праздника. И… пустая графа с вопросительным знаком после даты «инцидент с Торном».
— Вот, — ткнул он пальцем в пустую графу. — Ожидаемая жертва ещё не назначена. Или уже назначена, но мы об этом не знаем. Система готовится к следующему сбросу. И я хочу знать, Кто. Или Что. Её запускает.
Я долго смотрел на диаграмму. Ум Леона был поразительным. Он, сидя в архиве, вычислил то, до чего Бэлла и я дошли через риск, боль и прямой контакт с ужасом.
— Зачем ты мне это показываешь? — наконец спросил я. — Ты же понимаешь, насколько это опасно. Если система чистит тех, кто «шумит»… твоё расследование — самый громкий шум из возможных.
— Потому что я не хочу стать следующим вопросительным знаком в этой графе, — честно сказал Леон. — Я подобрался слишком близко. Я это чувствую. В архиве стали пропадать документы, к которым я обращался. Мои запросы стали «теряться». За мной наблюдают. Не постоянно. Эпизодически. Но наблюдают. — Он снова сел, и его плечи слегка ссутулились. — Я могу скрывать свои вычисления, притворяться посредственным статистиком. Но это вопрос времени. Рано или поздно я споткнусь. И тогда… клапан сработает.
Он посмотрел на меня. В его глазах не было страха. Был холодный, аналитический расчёт. Человека, оценивающего свои шансы.
— Ты что-то знаешь, Вэйл. Я видел это с первого дня. Ты идёшь сюда не просто учиться. У тебя своя игра. И после того, как я увидел, что случилось с Торном… я понял, что ты не просто знаешь. Ты — часть этого механизма. Не жертва. Инструмент.
Последнее слово повисло в воздухе, тяжёлое и неоспоримое. Я не стал отрицать. С Леоном это было бы бесполезно.
— Что ты предлагаешь? — спросил я вместо ответа.
— Союз, — немедленно сказал он. — Я предоставляю тебе данные. Мои модели, мои прогнозы. Я могу вычислять закономерности, слабые места в системе отчётов, моменты, когда внимание «санитаров» будет отвлечено. А ты… ты предоставляешь мне защиту. Ты ближе к центру, чем я. Ты знаешь правила этой игры. Помоги мне не стать статистикой.
Это был разумный обмен. Прагматичный. Почти циничный. И от этого — более честный, чем любой клятвенный союз.
— А если твои вычисления приведут нас к тому, кто стоит за этим? К «санитару»? — спросил я.
— Тогда у нас появится выбор, — сказал Леон. — Или уничтожить его. Или… научиться им управлять. Но для начала — просто выжить.
Я подумал о Ректоре. О его холодных приказах. О Сириле, который следил за каждым нашим шагом. О Малхаусе с его теорией механизма. Была ли у Леона, с его голыми цифрами, хоть какой-то шанс против этой машины?
Но его цифры уже привели его к порогу истины. Без чьей-либо помощи. Его ум был оружием, которым я не обладал.
— Хорошо, — сказал я. — Союз. Но условия. Ты никому не говоришь о наших разговорах. Ни о чём. Все твои вычисления — только для нас двоих. И если я скажу, что нужно замереть, лечь на дно — ты делаешь это без вопросов. Понимаешь?
Леон кивнул.
— Понимаю. Разумные условия. — Он протянул руку. Я пожал её. Его ладонь была сухой, прохладной. — И, Кайран… спасибо. За то, что не стал меня убеждать, что я сошёл с ума.
— Ты не сошёл с ума, — сказал я, отпуская его руку. — Ты просто начал видеть стены своей клетки. Добро пожаловать в клуб.
Мы вышли из учебного зала поодиночке, с интервалом в пять минут. Я пошёл в комнату семь. Бэлла уже была там. Она что-то писала в блокнот Малхауса (который мы теперь использовали вдвоём), но, увидев моё лицо, отложила перо. В её глазах всё тот же холодный расчёт, и деловая хватка. А то что было три дня назад, минута слабости, и она вероятно уже и забыла, выкинула это из головы. Но не я. И взгляд то и дело цеплялся за её губы, а в памяти всплывал этот вкус ни с чем не сравнимый.
— Что-то случилось.
— Леон Харт, — сказал я, садясь. — Он вычислил систему. Санитарные чистки, корреляцию со стрессом. Всё.
Бэлла замерла. Потом медленно положила перо на стол.
— И?
— И он предложил союз. Его данные в обмен на нашу защиту.
— Ты согласился?
— Да.
Бэлла закрыла глаза на секунду. Когда открыла, в них бушевала буря.
— Кайран, ты понимаешь, что ты делаешь? Мы с тобой — это одно. Мы проверяли друг друга, мы прошли через огонь. Леон… он умён. Опасен. Но он непредсказуем. Он действует по логике, а не по инстинкту выживания. Он может совершить ошибку из-за любопытства. И потянуть нас за собой.
— Он уже на пороге, — возразил я. — Система за ним присматривает. Если мы его бросим, он станет следующим «сбросом». А его знания пропадут. Или того хуже — попадут к тому, кто сможет их использовать против нас.
— А если он сам окажется ловушкой? Ещё одной проверкой на лояльность от Ректора? — её голос звучал резко. — Ты думал об этом?
Думал. Конечно, думал.
— Он не ловушка, — сказал я с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал. — Его страх был настоящим. И его анализ… он слишком точен, чтобы быть подставой. Это работало бы против системы, а не на неё.
Бэлла встала и начала ходить по комнате, её движения были резкими, нервными.
— Хорошо. Допустим, он честен. Тогда теперь нас трое. Три точки сбоя вместо двух. В три раза больше шума. В три раза больше риска.
— И в три раза больше ресурсов, — парировал я. — У него доступ к архивам, к статистике, к данным, которые нам с тобой никогда не получить. Он может стать нашими глазами там, где мы слепы.
Она остановилась, упёршись руками в стол.
— И кто будет решать? Кто будет тем, кто скажет «да» или «нет», когда придёт время действовать? У нас теперь комитет по выживанию?
— Решать будем мы с тобой, — сказал я твёрдо. — Он — источник информации. Не более. Окончательное решение остаётся за нами.
Бэлла смотрела на меня долго. Потом её плечи обмякли. Она села.
— Ладно. Пусть будет по-твоему. Но я хочу с ним поговорить. Лично. Чтобы оценить его самой.
— Договоримся. Завтра, здесь.
На следующее утро я предупредил Леона. Он кивнул, без возражений. После полудня мы все трое собрались в комнате семь. Бэлла сидела за столом, как судья. Я стоял у окна. Леон вошёл, осмотрелся и занял стул напротив Бэллы.
— Бэлла Ситцен, — представилась она холодно. — Теперь ты знаешь, кто я.
— Леон Харт. Я знаю. И знаю, что ты не доверяешь мне. Это разумно.
— Расскажи мне, что ты знаешь. Всё. И почему ты решил, что мы тебе нужны.
Леон вздохнул и начал говорить. Он изложил свою теорию ещё более детально, чем мне, подкрепил цифрами, графиками, которые принёс с собой. Он говорил о вероятностях, о стандартных отклонениях, о паттернах, которые не видны невооружённым глазом. Это было впечатляюще. И страшно.
Бэлла слушала, не перебивая. Когда он закончил, она задала всего один вопрос:
— Что ты будешь делать, если твои вычисления укажут на следующую жертву? На того, кого система выберет для «сброса»?
Леон помолчал, обдумывая.
— Это от многого зависит, — сказал он наконец. — Если это случайный, ни в чём не повинный студент… я попытаюсь предупредить его. Ненавязчиво. Изменить его поведение, чтобы он перестал быть «шумным». Если это кто-то, кто представляет угрозу для других… возможно, позволить системе сделать свою работу будет меньшим злом.
— Меньшим злом, — повторила Бэлла без интонации. — Удобная философия для статистика.
— Реальность состоит из выборов между плохим и худшим, — парировал Леон. — Я не герой. Я аналитик. Моя задача — понять механизм. А что делать с этим пониманием… это уже вопрос стратегии. Ваша область, как я понимаю.
Бэлла обменялась со мной взглядом. В её глазах читалась та же оценка, что и у меня: опасен, но полезен. И, кажется, искренен.
— Хорошо, — сказала она. — Ты в деле. Но правила просты. Всё, что ты узнаёшь, — только для нас троих. Никаких самостоятельных действий. Никакого героизма. Ты предупреждаешь нас, мы решаем, что делать. Нарушишь — связь разорвана. И ты останешься один.
— Согласен, — кивнул Леон. — Есть ли у вас сейчас какие-то данные, которые могут помочь моим моделям? Что-то, что не отражено в официальных отчётах?
Я посмотрел на Бэллу. Она едва заметно кивнула.
— Есть кое-что, — сказал я. — Не данные. Ощущения. Есть места в академии, где магия… фальшивит. Болеет. Как будто фундамент там повреждён. И эти места могут быть связаны с твоими «стрессовыми событиями».
Леон насторожился.
— Ты можешь их определить? Координаты?
— Приблизительно. — Я взял чистый лист и начал рисовать схематичную карту академии, отмечая крестиками те самые «фальшивые ноты», что чувствовал. Восточное крыло, фундамент под лабораториями Когтей. Стена рядом с архивом Костей. Зона возле кабинета Сирила. — Вот. Здесь давление другое. Здесь система… хромает.
Леон изучал карту, его ум уже работал, сопоставляя с его собственными данными.
— Интересно… Восточное крыло — там был инцидент с гемолитическим агентом. Архив Костей — туда подбрасывали артефакт. Кабинет Веспера… рядом с ним ничего громкого не происходило, но туда стекаются все отчёты. Все точки сбора информации. — Он посмотрел на меня. — Твои «слабые места»… это не случайные точки. Это узлы. Узлы контроля. Или наблюдения.
Теория обретала новые, более чёткие очертания. Если система имела слабые места, то они были не в случайных участках, а в самых важных. В её нервных узлах.
— Значит, если мы хотим воздействовать на систему… — начала Бэлла.
— Нужно воздействовать на эти узлы, — закончил Леон. — Но очень, очень осторожно. Потому что если они — нервные узлы, то любое воздействие вызовет мгновенную, болезненную реакцию. Возможно, именно такую, как «санитарная чистка».
Мы сидели втроём в маленькой комнате, и воздух казался густым от непроизнесённых мыслей, от страха, от странного, зарождающегося азарта. Мы были тремя разными частями одного пазла: я — чувствующая, Бэлла — связующая и стратегическая, Леон — аналитическая. Вместе мы могли видеть картину, недоступную каждому в отдельности.
— Что дальше? — спросил Леон.
— Дальше мы просто живём, — сказала Бэлла. — Учимся. Собираем данные. И ждём. Следующее «стрессовое событие» не заставит себя ждать. В Морбусе тишина никогда не длится долго. А когда оно случится… мы будем готовы. Или попытаемся быть готовыми.
Леон собрал свои бумаги и встал.
— Тогда я продолжу работу. Я попробую найти корреляцию между твоими «узлами» и историческими данными по инцидентам. Возможно, удастся предсказать, где ударит следующая молния.
Он ушёл. Бэлла и я остались вдвоём.
— Ну? — спросил я. — Твоё мнение?
— Он умён. Слишком умён для своего же блага, — сказала она. — Но он прав в одном — вместе мы сильнее. Просто… я боюсь, что его логика однажды столкнётся с нашей реальностью. И логика проиграет.
— Тогда мы его спасём, — сказал я. — Если сможем.
Она посмотрела на меня, и в её глазах на мгновение промелькнуло что-то мягкое.
— Ты начинаешь брать на себя ответственность за других, Кайран Вэйл. Это опасно.
— Всё, что мы делаем здесь, опасно, — ответил я. — Но если мы будем заботиться только о себе… тогда мы уже проиграли. Стали частью системы.
Она ничего не сказала. Просто кивнула. И мы вернулись к работе — каждый к своей части общего плана. У меня теперь была не только Бэлла. Был Леон. Была небольшая, хрупкая сеть внутри большой, чудовищной системы.
И впервые с того дня, как я переступил порог Морбуса, у меня появилось не смутное чувство выживания, а нечто, отдалённо напоминающее цель. Не просто выжить. Понять. И, возможно, изменить правила.