Кайран Вэйл. Академия Морбус

Глава 16. Испытание на лояльность

Новое задание от ректора не заставило себя ждать. Вызов пришёл в виде очередного кристалла-донесения, который Сирил вручил мне после завтрака. Кристалл был тёмным, почти чёрным, и в нём не было обычной информационной вспышки — только чёткий приказ: «Явиться в кабинет Ректора. Немедленно».

Сердце, привыкшее уже к постоянной лёгкой панике, на этот раз упало глубже обычного. Бэлла, стоявшая рядом, когда Сирил передал кристалл, встретилась со мной взглядом. В её глазах промелькнуло то же холодное понимание: это не обычная проверка.

Путь к Ректорату казался короче, чем в прошлый раз. Мост над бездной не вызывал головокружения, а пульсация Сердцевины внизу ощущалась как знакомый, надоедливый шум. Я шёл, пытаясь подавить дрожь в руках. Что я сделал? Что они нашли? Малхаус? Наши тайные сеансы с Элриком? Ответная атака на «Певца Крови»?

Дверь в кабинет была уже открыта. Я вошёл.

Ректор стоял у своего стола, спиной ко мне. Он не обернулся. В комнате царила та же леденящая тишина.

— Кайран Вэйл. — Его голос, как всегда, звучал отовсюду и ниоткуда.

— Я здесь, господин Ректор.

— В Доме Шёпота есть ученик. Третий курс. Элиас Торн. — Ректор говорил медленно, отчеканивая каждое слово. — Он проявил… неуместное любопытство. Используя техники ментального проникновения, он извлёк из памяти профессора Валемара фрагмент памяти. Фрагмент Истинного Имени той… в прочем остальное тебе и нужно знать.

«Но тогда я за него продолжу — той сущности — Зверя, что хранит вход в Шрам» — сообщил Голос.

Лёд пробежал по спине. Истинное Имя. Даже намёк на него был одним из самых страшных табу Морбуса.

— Его необходимо устранить, — продолжил Ректор. — Чисто. Без шума. Чтобы даже намёка на утечку не осталось.

Он наконец повернулся. Тень под капюшоном казалась гуще, чернее.

— Это твоя задача. Тебе предоставлены все данные. Сделай это в течение сорока восьми часов. Студент должен исчезнуть так, чтобы это выглядело как несчастный случай или самоубийство на почве психического переутомления. Это проверка твоей точности, Вэйл. Твоей лояльности. И твоего понимания приоритетов.

На стол легла тонкая папка из чёрной кожи. Рядом с ней — ещё один тёмный кристалл.

— Вся информация здесь. Теперь иди. И помни: излишнее милосердие к источнику утечки — это предательство по отношению ко всем, кто находится под защитой наших стен.

Я взял папку и кристалл. Руки не дрожали. Внутри была только пустота. Холодная, готовая к работе пустота.

— Я понимаю, — сказал я ровным голосом и вышел.

Только когда я оказался в пустом коридоре, дыхание вернулось. Сорок восемь часов. Убить. Проверка на лояльность.

Я не пошёл в Склеп. Я направился в комнату семь. Бэлла, как я и надеялся, была там. Она сидела над картой, но, увидев моё лицо, сразу отложила перо.

— Ректор? — спросила она.

Я кивнул, положил папку и кристалл на стол и рассказал ей. Всё. Слово в слово.

Когда я закончил, она побледнела. Её пальцы сжали край стола так, что костяшки побелели.

— Элиас Торн, — прошептала она. — Третий курс Шёпота. Я знаю его. Тихий. Блестящий в ментальных техниках. Не тот, кто полезет куда не надо из любопытства. Если он что-то выудил… значит, был очень веский повод. Или его подставили.

— Неважно, — сказал я, и мой голос прозвучал чужим. — Мне приказали его устранить.

Бэлла подняла на меня глаза. В них бушевала буря — ужас, гнев, расчёт.

— Ты можешь этого не делать.

— Если я откажусь, меня устранят. Как несчастный случай. И его всё равно убьют, только более жестоко. Ты сама говорила — в этой игре нет места сомнениям.

— Я говорила о защите! О нападении в ответ! Не о хладнокровном убийстве невинного! — её голос сорвался. Она встала, отвернулась к окну. Её плечи дёргались. — Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт.

Я ждал. Внутри та самая пустота обретала форму. Форму решения.

— Есть другой путь, — наконец сказала она, обернувшись. Её лицо было мокрым от слёз, но глаза горели холодным, ясным огнём. — Не убивать. Инсценировать.

— Инсценировать что? Самоубийство? Его найдут. Проверят. Если он жив…

— Не самоубийство, — перебила она. — Психический срыв. Полную потерю рассудка. Такую, чтобы его пришлось срочно изолировать и отправить на материк, в лечебницу. Без права возвращения. Исчезновение из академической жизни без физической смерти.

Я смотрел на неё, оценивая план. Он был безумным. Невероятно сложным. Риск провала — огромным.

— Как? Как мы это сделаем?

— Для психического срыва нужен триггер, — заговорила она быстрее, её ум уже работал на полную. — Что-то, что вызовет лавинообразный коллапс сознания у менталиста. Что-то… пугающее. Что-то из его собственных страхов. У каждого Шёпота есть свои демоны. — Она посмотрела на кристалл. — Там должна быть его психологическая карта. Узнаем его слабое место. А потом… ты можешь создать нужное ощущение? Не просто поглотить, а… вложить? Страх? Пустоту?

Я задумался. Я никогда не пробовал что-то «вкладывать». Только забирать. Но принцип должен быть обратным. Если я могу поглотить страх из предмета… значит, могу понять его структуру. И, возможно, воспроизвести.

— Не знаю. Но могу попробовать.

План был головокружительно авантюрным. Он зависел от десятков переменных, от реакций людей, от точности нашего исполнения.

— Если мы провалимся, — сказал я тихо, — нас ждёт не просто смерть. Нас сотрут. Как ошибку.

Бэлла подошла ко мне вплотную. Её глаза были на одном уровне с моими.

— Тогда не будем проваливаться. Но, Кайран… если ты не хочешь этого делать, если не готов на такой риск… я пойму. Я могу попытаться помочь ему сбежать. Одна.

Я покачал головой. Помощь с побегом была смертным приговором им обоим. И меня это не спасло бы. Ректор узнал бы.

— Нет. Делаем по-твоему. Но мне нужна каждая деталь. Каждая секунда.

Мы потратили остаток дня на планирование. Кристалл содержал исчерпывающую информацию об Элиасе Торне: его расписание, привычки, карту психического профиля (видимо, составленную для каких-то служебных нужд Шёпота). Его слабое место, как и у многих глубоких менталистов, было чётко обозначено: страх потери собственного «Я», растворения в чужих мыслях, превращения в пустой сосуд. Он панически боялся «тишины в голове» — состояния, когда его собственный внутренний диалог стихал, и на его место приходило нечто извне.

Идеальная мишень.

Мы решили действовать завтра вечером. Торн по расписанию должен был заниматься в индивидуальной ментальной кабинке в библиотеке Шёпота — изолированном помещении с усиленной защитой от внешних воздействий. Идеальное место для «несчастного случая». Нам нужно было попасть туда, пока он внутри.

Проблема была в доступе. Кабинка открывалась только по клейму Шёпота. Бэлла решила её.

— У меня есть доступ. Я скажу, что мне нужно сверить данные по одному из наших старых проектов. Это правда — у меня действительно был совместный с ним проект год назад. Меня пропустят. Я открою дверь и вызову его наружу под предлогом срочного сообщения. В этот момент ты будешь рядом, за углом. Как только он выйдет и дверь закроется… ты делаешь своё дело.

— А если он почувствует меня? Мой дар?

— Он менталист, но не сенсор. Его внимание будет на мне, на сообщении. Удар должен быть быстрым, точечным и… тихим.

Весь следующий день я провёл в нервозном ожидании. На уроках я не мог сосредоточиться, пропуская мимо ушей монотонные речи профессоров. Внутри я репетировал. Пытался представить, как не забирать страх, а создавать его. Как сформировать в своей пустоте не воронку, а… иглу. Иглу чистого, безмолвного ужаса перед потерей себя.

«Это возможно,» — подтвердил Голос, когда я медитировал в перерыве. — «Ты поглотил много страха. Ты знаешь его вкус, его структуру. Теперь представь, что ты не ешь, а… выплёвываешь. Но выплёвываешь не пережёванный кусок, а его идею. Его квинтэссенцию. Сконцентрируйся.»

Я пытался. На ладони у меня лежал старый ключ, который я нашёл в архиве и который нёс на себе слабый отпечаток чьего-то страха быть запертым. Я чувствовал этот страх, эту холодную, липкую панику. И я пытался не втянуть её в себя, а, наоборот, оттолкнуть от себя, сгустить в точку и… выстрелить. Ничего не выходило. Страх просто рассеивался.

— Ты слишком стараешься, — сказала Бэлла, наблюдая за моими мучениями в комнате семь. — Это не физическое усилие. Это намерение. Как желание. Ты должен захотеть, чтобы он почувствовал этот страх. Не ты ему его передаёшь. Ты создаёшь условия, при которых его собственный страх, уже живущий в нём, просыпается и разрастается до немыслимых масштабов. Ты — катализатор. Спичка, брошенная в бочку с порохом.

Спичка. Это было понятнее.

Вечером мы отправились в крыло Дома Шёпота. Библиотека здесь была иной — не стеллажи с книгами, а ряды звуконепроницаемых кабин с матовыми стеклянными дверями. Воздух вибрировал от подавленных мыслей, от сосредоточенного молчания. Здесь думали громче, чем где-либо ещё.

Бэлла шла уверенно, её сизая мантия сливалась с полумраком. Я следовал за ней на почтительном расстоянии, стараясь выглядеть как студент Костей, пришедший по делу. Мы прошли вглубь, мимо дежурного библиотекаря — пожилого Шёпота с закрытыми глазами, который лишь кивнул, почувствовав клеймо Бэллы.

Кабинка Торна была в дальнем конце зала. Дверь была матовая, за ней — ничего не было видно.

— Жди здесь, — прошептала Бэлла, указав на глубокую нишу с картотекой в двух шагах от кабинки. — Я выведу его. Будь готов.

Она подошла к двери, приложила клеймо к панели. Дверь бесшумно отъехала в сторону. Я увидел слабый свет изнутри и силуэт человека, сидящего за столом. Бэлла что-то сказала, её голос был тихим, но настойчивым. Силуэт встал.

Мой момент.

Я вышел из ниши, сделав один шаг, чтобы оказаться на прямой линии между дверью и тем местом, где теперь стоял Элиас Торн. Он был высоким, худым парнем с усталым, интеллигентным лицом. Его глаза были большими, чуть воспалёнными от напряжения. Он смотрел на Бэллу с лёгким раздражением.

Я сосредоточился. Не на нём. На том страхе, который я изучал весь день. На страхе тишины. Пустоты. Растворения.

Я представил не иглу. Представил щелчок. Тихий щелчок выключателя в самой глубине сознания. Щелчок, после которого все внутренние голоса разом смолкают, и остаётся только… ничто. Всеобъемлющее, абсолютное ничто, которое начинает медленно затягивать тебя внутрь.

И я захотел, чтобы он это почувствовал. Не как атаку извне. Как пробуждение чего-то внутри. Как внезапное осознание, что дно, которого он так боялся, только что проломилось у него под ногами.

Я послал это желание. Не лучом, не импульсом. Тончайшей нитью намерения.

Элиас Торн вздрогнул. Сначала едва заметно. Потом его глаза расширились. Не от испуга. От чистого, немого ужаса. Его рот приоткрылся, но звука не последовало. Он схватился за голову, пальцы впились в виски.

— Нет… — вырвалось у него хрипло. — Нет, только не это… голоса… где голоса?..

Он отшатнулся назад, в кабинку. Бэлла, действуя по плану, сделала вид, что пытается его удержать, но отступила, крича (тихо, но достаточно громко для библиотеки):

— Элиас! Что с тобой? Держись!

Но его уже не было там. Он смотрел в пустоту перед собой, его лицо исказила гримаса нечеловеческого страха. Он забормотал что-то бессвязное, обрывки фраз, среди которых я расслышал: «…имя… оно пустое… оно съедает…» Потом он закричал. Коротко, пронзительно, как загнанный зверь. И бросился бежать. Не в нашу сторону. Вглубь библиотеки, сшибая стулья, рыдая и что-то выкрикивая про «тишину, которая шепчет».

Акция привлекла внимание. Двери других кабинок открылись. Появился библиотекарь. Бэлла, мгновенно перевоплотившись, закричала:

— Помогите! С ним что-то не так! Он бредит!

Хаос был идеальным прикрытием. Я отступил в тень, пока к Бэлле и мечущемуся Торну сбегались другие студенты и преподаватели. Через минуту появился сам Арсан Валемар. Его аскетичное лицо было непроницаемым. Он одним взглядом оценил ситуацию, подошёл к Торну, который теперь бился в истерике на полу, и положил ему руку на лоб.

Торн затих мгновенно. Его тело обмякло. Но глаза оставались открытыми, полными того самого немого ужаса, который я в него вложил.

Валемар поднял голову, его взгляд скользнул по Бэлле, по окружающим, на мгновение задержался на мне в тени — и прошёл дальше.

— Ментальный коллапс, — холодно констатировал он. — Ретроградное воздействие от контакта с защитными ментальными конструкциями высокой мощности. Отвести в изолятор. Немедленно. И… очистить помещение. Всем.

Его приказ был исполнен мгновенно. Торна унесли. Библиотеку начали эвакуировать. Бэлла подошла ко мне, её лицо было белым как мел.

— Пошли. Быстро.

Мы вышли, смешавшись с толпой потрясённых студентов. Никто не обратил на нас внимания. Мы были просто одни из многих, кто увидел, как сходит с ума их однокурсник.

Только когда мы оказались в безопасной глуши Нейтрального Пола, Бэлла обернулась ко мне. Она дышала часто.

— Ты… ты это видел? Что ты сделал?

— То, что мы планировали, — ответил я, и голос мой звучал ровно, хотя внутри всё дрожало от пост-адреналиновой слабости. — Я не атаковал. Я… указал его страху дорогу. Он сделал всё остальное сам.

— Он сломался. Полностью. — В её голосе прозвучало что-то вроде ужаса. Не передо мной. Перед тем, что она стала соучастницей. — Это… это хуже, чем убийство.

— Это выживание, — поправил я жестоко, но честно. — Его отправят в лечебницу. Он будет жить. Пусть и не своей жизнью. Но он будет жить. И мы — тоже.

Она молчала, глядя на чёрную воду фонтана. Потом кивнула, как бы принимая эту горькую правду.

— А Валемар? Он поверил?

— Он увидел то, что хотел увидеть. Или то, что ему было удобно увидеть. Ментальный коллапс от «защитных конструкций». Значит, его память не была взломана — её защищали. И он сам постарается стереть этот инцидент, чтобы не подвергать риску других. Наша часть сделана.

Мы стояли в тишине, слушая, как где-то далеко звучит тревожный гул — видимо, официальная версия уже начала распространяться.

— Ты справился, — наконец сказала Бэлла, не глядя на меня. — Ректор будет доволен. Угроза «нейтрализована». Чисто. Почти без шума.

— Да, — согласился я. Но в этом «да» не было ни удовлетворения, ни облегчения. Была только усталость и тяжёлый осадок на душе. Но ректор совсем не этого от меня ожидал. Совсем не этого…

На следующий день Сирил вызвал меня для отчёта. Он выслушал моё краткое изложение — я описал всё как «направленное индуцирование психического срыва через точечное воздействие на ключевую фобию объекта». Сухо, технично, без подробностей.

Сирил кивал, делая пометки.

— Результат достигнут. Валемар подтвердил версию о ретроградном ментальном ударе. Студент Торн эвакуирован. Память профессора чиста. — Он отложил перо и посмотрел на меня. Его взгляд был тяжёлым, оценивающим. — Ректор удовлетворён эффективностью. Но передал: в следующий раз он хочет видеть чёткое исполнение приказа. Целиком. Без импровизаций.

Я понял. Мне дали понять, что моя уловка была замечена. И в этот раз её сочли допустимой. Потому что результат был. Но милость не будет бесконечной.

— Понял, — сказал я.

— Хорошо. Можешь идти.

Я вышел. В коридоре я снова встретил Бэллу. Она шла мне навстречу, её лицо было задумчивым.

— Валемар вызвал меня, — сказала она тихо, когда мы поравнялись. — Спрашивал о вчерашнем. О том, что я видела. Я рассказала нашу версию. Он слушал, кивал. Потом сказал: «Иногда стены, которые мы строим для защиты, начинают давить на тех, кто внутри. Будь осторожна, Ситцен. Не подходи слишком близко к стенам.» И отпустил.

— Он знает, — прошептал я. — Или догадывается.

— Да. Но он не выдаст. Потому что наша версия удобна и для него. — Она вздохнула. — Мы прошли эту проверку, Кайран. Но цена…

Она не договорила. Но я понимал. Цена была куском нашей собственной человечности. Мы спасли жизнь, но искалечили разум. Мы защитили себя, но стали соучастниками в чём-то уродливом.

— Я пойду, — сказал я. Мне нужно было побыть одному.

Она кивнула, но, когда я сделал шаг, её пальцы вдруг схватили мою мантию. Сильно, будто она тонула.

— Подожди. Один чертов момент. Просто… постой.

Я замер. Потом медленно, будто преодолевая невидимое сопротивление, повернулся. Она не плакала. А смотрела куда-то мне за спину, в темноту коридора, а её рука дрожала. И обнял её, не то чтобы, для утешения.

А чтобы самому не рухнуть. Мы стояли так, два силуэта в пустом каменном тоннеле, прижавшись лбами друг к другу, дыша в унисон. Её волосы пахли пылью архивов и чем-то острым, тревожным — как сам Морбус.

Она потянулась ближе. Или это сделал я. Не было решения, только притяжение двух зарядов, вывернутых наизнанку одним вечером.

Поцелуй вышел как у заворожённых. Неумелый, сбивчивый. Сначала лишь лёгкое, испуганное касание губ, будто проверяли, не обожжёшься ли. Потом — отчаяннее, когда поняли, что это единственная твёрдая точка в рушащемся мире. Мы продолжали, пока не кончился воздух и не вернулось осознание: где мы, кто мы и что мы только что сделали.

Мы разомкнулись одновременно. Отпрянули на полшага. В темноте я не видел её лица, только слышал её сбитое, стыдливое дыхание. Мои губы горели.

— Ладно… — выдохнула она, и это слово так повисло в воздухе, ничего не разрешая и не объясняя. Это не было нежностью. Это была констатация факта: ты не один. Я не одна. Мы здесь. И мы это сделали.

Потом она тихо выдохнула, отпустила мантию, и мы разошлись без слов. Это длилось меньше минуты. Но в этой пустоте внутри что-то сместилось — не заполнилось, нет, просто изменило форму, приспособившись под новый, ещё более опасный груз.

Я ушёл в самую дальнюю часть архива Дома Костей, где никто не бывал, и сел на холодный пол в нише между стеллажами. Закрыл глаза. Внутри была привычная пустота. Но теперь в ней плавало что-то новое. Отголосок того безмолвного ужаса, который я разбудил в другом человеке. Я не поглотил его. Я его создал. Или выпустил на свободу.

«Ты использовал свой дар не как грубый инструмент, а как тонкий,» — сказал Голос. Его тон был неодобрительным? Нет. Задумчивым. — «Ты не сломал замок. Ты подобрал к нему ключ. Это прогресс. Но помни: каждый ключ может открыть не только дверь наружу, но и ящик с ядом внутри себя.»

Я сидел в темноте, слушая тишину архива. Где-то далеко, в лечебнице на материке, теперь будет жить человек, который боялся тишины больше всего на свете. И я сделал его таким.

Это была победа. Самая горькая победа в моей жизни. Но в мире Морбуса, как я начинал понимать, других побед не бывало. Только выбор между разными видами поражения. И сегодня я выбрал то, что оставило нас всех в живых.

Пусть и не совсем здоровыми.