Бедовый 11. Источник

Интерлюдия

Илие не надо было быть умудренным годами воеводой, чтобы довольно скоро понять — что-то пошло не так. Об этом догадывались даже ведуны, почувствовавшие сначала резкие возмущения силы, а после услышавшие голос Царей царей. Правда, он не был похож на обычный призыв. Скорее, на крик пролетающей птицы. Словно первожрец куда-то сильно торопился. И у воеводы было предположение — куда именно.

К тому же, Илия более не ощущал хист Травницы. Не то чтобы он питал какие-то особые чувства к Инге. Она всегда была стервой, которая всеми правдами и неправдами добивалась того, что хотела. Поэтому с этой старой рубежницей приходилось держать ухо востро. Оттого она и стала когда-то любовницей Илии. Не из-за большой любви, в подобную глупость воевода давно не верил, — лишь из желания понимать, что замышляет эта хитрая особа. Правда, тогда Инга стала слишком много позволять себе, потому пришлось ее отослать, нажив почти смертельного врага. А когда ее помощь опять понадобилась, Илия вспомнил старую, во всех смыслах, знакомую.

И теперь она мертва. В том, что все обстоит именно так — воевода Выборга был уверен. Чудес не бывает. Хуже того, она не принесет ему реликвию. А вот в этом крылась самая главная неприятность. Да что там — настоящая катастрофа.

Внезапно в голове Илии родилась чудовищная в своей простоте догадка. Что, если это была часть коварного плана Бедового? Воевода привык считать того за юродивого, дурачка, но что, если мальчишка действительно стал рубежником? Настоящим, коварным, не знающим пощады?

Как только возникла эта мысль, больше не осталось никаких раздумий и сомнений. Прошлые соглашения, которые и прежде представлялись воеводе вынужденной мерой, потому что договариваются всегда с равными, теперь казались невероятной глупостью. И воевода отдал собранной дружине короткий приказ: «Выдвигаться».

Быстро ли могут передвигаться рубежники? Наверное, тем, кто хоть раз видел подобное, этот вопрос не приходил в голову. Быстро. Как самый испуганный подранок, улепетывающий со всех ног от голодного хищника. Как обезумевшая птица, предчувствующая расползающийся пожар. Быстро ли могут бежать ведуны, когда в авангарде несется кощей? Невероятно медленно.

Сколько раз воеводе приходилось останавливаться, чтобы подождать своих людей. Моровой, Печатник, Лучница, Горбач, Шорох, Песчаник, Ермило, Пух, Горох, Каменюка, Сквозняк — а ведь это были лучшие его люди. Сейчас они двигались на пределе своих возможностей и все равно казались сонными черепахами.

И вместе с тем Илия понимал — он не может оторваться от них. Это его единственная сила, единственная поддержка. Неизвестно, что ждет воеводу там. Илия был слишком умен и опытен, чтобы бросаться с головой в мутный омут, надеясь на благоприятный результат. Пусть он и был намного сильнее Травницы, но следовало опасаться того, что убило ее.

Потому в лес они вошли вместе. И вместе двигались по жухлой от поздней осени траве, плотному ковру опавших и уже набравших влагу листьев, хворосту, глухо хрустевшему под ногами. Илия даже не остановился, чтобы поприветствовать лешего, как того требует обычай, — в другое время обязательно так бы поступил. Воеводе нельзя ссориться с нечистью, да еще такой важной — никогда не знаешь, кто и где пригодится. Но теперь было уже не до этого.

И все же, как ни пытался Илия двигаться в ногу с отрядом, проскользнув мимо мертвого дерева, он первый оказался на месте побоища. По-другому это и назвать никак было нельзя. Воевода с удивлением рассматривал сначала опушку, усеянную мертвыми животными, и только после обратил внимание на человеческие останки — Лантье, Агата, какой-то странный четвертованный чур, Травница и… Роман. Иномирный кощей, на которого Илия и возлагал основные надежды, лежал на земле спокойно, словно ничего не произошло, и он только прилег отдохнуть. Однако у Воеводы не оставалось никаких сомнений по поводу его состояния. Илие приходилось видеть мертвых рубежников.

Увиденное настолько повергло в шок главного кощея Выборга, что он не сразу осознал важное — посреди этого побоища стоит единственный живой человек. С той лишь поправкой, что это был не человек — рубежник, да и живым его назовешь лишь с большой натяжкой. Поэтому воевода остановился на единственном утверждении — посреди побоища стоял тот, кого и следовало опасаться.

Илию не обманул внешний вид. Существо отдаленно походило на тверского кощея, который недавно ответствовал на суде перед ним. Пусть теперь он и напоминал бледную тень некогда сильного и властного Трепова. Дед, и прежде не славившийся пышнотелостью, ныне и вовсе усох, ссутулился, подался плечами вперед, точно стеснялся себя. Однако это была не та старость, к который привыкли люди. Здесь все оказалось намного сложнее и вместе с тем ужаснее.

Воевода чувствовал силу. Иную, не ту, к которой он привык. Не присущую жизни, а силу могущественную, равнодушную и всеобъемлющую. Она не ворочалась подобно просыпающемуся зверю, не тянулась неподатливой патокой, как хист, которым долго не пользовались. Эта сила просто была, напоминая ровную гладь озера, с дремлющим под толщей воды чудовищем. И только одно слово приходило на ум воеводе, чтобы охарактеризовать ее — неживая. И перед ним стоял тот, через кого эта сила транслировала свою волю. Первожрец нежизни, натянувший на себя одну из многочисленных оболочек, отвергнутый мирами рубежник, Царь царей.

Все это Илия осознал за краткий миг. До того, как подоспела его дружина. Осознал, но стоял неподвижно, еще не понимая, как именно ему следует поступить. Прежде в мире воеводы все было предельно понятно — если перед тобой крон, надобно бежать без оглядки. Если кощей с иномирными рубцами — тоже. Если равный тебе — полагайся на внутреннее чутье и опыт.

Воевода являлся исполнительным и неглупым человеком. Однако чего в нем точно не было — так это умения быстро принять правильное решение в непонятной и сложной ситуации. Как всякий русский человек, Илия любил долго размышлять, думать, порой даже страдать от того, что не может найти выход из сложившейся ситуации. Одним словом — кручиниться. И только через страдания находить какое-нибудь решение. Пусть и не всегда верное.

Теперь судьба требовала от него быстрых действий. Его перестраховка сыграла плохую службу. Не будь рядом дружины, Илия бы простой сбежал. Пусть идиоты говорят множество высокопарных слов о бесстрашии и русских богатырях. Илия знал еще кое-что — своя рубашка ближе к телу. Конечно, от нежизни не убежишь. Так говорили когда-то. Может, она стала расползаться подобно заразе по его землям. Ну и что? Илия смог бы укрыться, доложить князю, а после бы тот придумал, что делать. Или нет. Но разве в ответе воевода за судьбу целого княжества, не говоря уже о мире?

Теперь же, перед глазами своих рубежников, этого сделать уже нельзя. Бог с ними, с тверскими: располовиненным Лантье и обезглавленной Агатой, но вот убитая Травница и мертвый Роман — это уже другое дело. Проклятый долг правителя требовал вмешаться.

Однако прежде чем Илия сказал хоть слово, заговорил Он. Странное дело, голос оставался тем же самым, который принадлежал Трепову, разве что более спокойным и одновременно с тем каким-то надломленным. Будто Дед окончательно что-то утратил и даже не пытался этого отыскать.

— Хорошо, что ты пришел. Мне нужны преданные последователи.

Воевода вздрогнул, осознав, что нежизнь, которая предстала в образе этого старика, обращается к нему. Еще он понимал, что надо что-то ответить, но не мог ничего придумать. Поэтому стал отдавать приказы, чтобы никто не понял, как воевода испуган.

— Шорох, Песчаник, Горох, — негромко сказал он, махнув вправо. — Сквозняк, Пух, Ледящий, — теперь его рука взметнулась в другую сторону. — Печатник, защиту. Остальным быть готовыми атаковать.

Вроде ничего не произошло, рубежники принялись медленно обходить противника, но сердце Илии, точно предчувствуя скорую беду, забилось как оглашенное. Хотелось, как маленький мальчик, накрыться теплым тяжелым одеялом в слабой надежде, что кошмар закончится.

Песчаник меж тем коснулся стылой земли, и та стала превращаться в зыбь. Илия надеялся, что стоит рубежнику дорасти до кощея, его способность улучшится. Хист у парня был интересный, рубцы приходили когда рубежник длительное время находился среди песчаных дюн.

Да только словно в насмешку над этим, парень жуть как боялся открытых пространств — иначе воевода давно бы отправил его в ту же Сахару. Стыдно сказать, Илия сам перепробовал все, включая угрозы, а помог только чужанский фокусник. Ну, это воевода его так величал, именовался он не иначе как «психотерапевт» — вроде как знахарь для психов. Правда, шутки шутками, а все сдвинулось с мертвой точки. Илия уж не знал, чего они там делали, но вот уже Песчаник стал выбираться вместе с дружиной на обходы границы. Того и гляди, станет одним из самых сильных бойцов.

Уже вся проплешина пожухлой травы и потемневших, словно даже от времени, листьев точно поплыла под ногами Царя царей. Заколыхалась, заходила мелкими волнами. Илия знал, стоит ступить в эту зыбь, и все — после уже не выберешься, как бы ни старался. И с каждым движением начнешь увязать все крепче.

Вот только противник и не думал пытаться выбраться из ловушки. Более того, он даже не шевельнулся, разве что воздух перед лицом Лжетрепова исказился от странной формы заклинания. По крайней мере, Илия никогда не видывал ничего подобного прежде.

И Песчаник упал на землю, схватившись за горло и извиваясь подобно червю. Воевода не знал, как помочь дружиннику, и главное — не понимал, что происходит с рубежником. А следом один за одним рухнули остальные. Упали так скоро, точно их срезали острой косой.

Илия видел лишь силу, которая разошлась вокруг Царя царей подобно взрыву. И опалила крылья его «мотылькам». И словно бы даже обошлось без каких-либо видимых повреждений, однако рубежники корчились в предсмертных муках, не в силах сразу отпустить хист.

— Саша! — заревел воевода.

— Сейчас, сейчас, не могу я быстрее! — прокричал в ответ рубежник.

По тону было понятно, что Печатник крайне раздражен и испуган. Собственно, как и все, кому посчастливилось остаться подле воеводы. Они не умирали, как те несчастные, попытавшиеся окружить противника, но казалось, что все это лишь вопрос времени.

Однако наконец толстые невидимые нити, подобно морским канатам, оплели воеводу. Илия удивился задумке Печатника. Он просил защитные печати, а вместо этого получил Цепь. И только с некоторым запозданием воевода понял, что это верное решение. Сквозняк, прозванный так за скорость, с которой противник оказывался на лопатках, то ли из-за невероятного страха, то ли из-за подобной же храбрости, попытался быстро приблизиться к обидчику своих товарищей. И у него вроде бы даже могло получиться. Ветер, который всегда был союзником хиста Сквозняка, подул, а тот, будто оседлав его, помчался к противнику.

И завис в воздухе, натолкнувшись на взгляд Царя царей. А воевода закряхтел, ощутив на себе великую мощь, «заскрипела» невидимая Цепь, которой сейчас были связаны все рубежники.

Илия лишь обнадеживал себя тем, что если так худо ему, каково же приходится бедным ведунам. И стоило оглянуться, как он убедился в этом — Моровой, Лучница, Горбач — все остальные — скрючились, будто их придавило бетонной плитой.

Рубежникам пришлось тяжело, однако все вместе они справились. Смогли дать отпор нежизни. И даже Царь царей это понял.

А сам Илия приободрился. Он и не думал, что с таким противником можно совладать. Жалко, не взял всех дружинников. Сейчас бы пригодились и ивашки, замершие на границе перехода в ведуны. Даже учитывая, что некоторые из них могли не выжить. Нынешняя цель с лихвой оправдывала все возможные жертвы.

Постепенно дружинники стали подниматься — силы равномерно распределялись между ними с помощью печати. И кощей тут действовал на пользу остальным. Правда, сам Илия осознал, что значительно ослабел. Ноги стали ватными, плечи тяжелыми, веки налились свинцом. Чтобы удержать противника в фокусе внимания, приходилось предпринимать немыслимые усилия.

И тогда Он ударил вновь. Подобного Илие прежде не доводилось испытывать. Он дрогнул, опустившись на колено. Остальных же вовсе размазало по земле. Для воеводы обиднее всего было, что и у Царя царей сил уже оставалось не так много. Сюда бы несколько кощеев и, возможно, с этим мерзким созданием удалось бы совладать.

Вот только у противника на сей счет были свои соображения. Он будто очнулся от сильного оцепенения и неторопливо направился к воеводе.

И Илия понял, что находится в своего рода ловушке. Печать сковывала его, заставляла помогать слабым ведунам. На миг у него возникла крамольная мысль — вырваться из-под ее власти. Дружинники умрут, в этом никаких сомнений, а он… уйдет.

И воевода мысленно даже почти согласился на подобное. А после с трудом повернулся к Моровому, который пытался встать, все еще не в силах поднять голову. И почему-то вспомнил, как этот недотепа пришел к нему с одним рубцом. Испуганный, слабый, забитый, только осознавший, кем именно был его отец. Вспомнил худого Сашу Печатника, толстую лучницу, которая, как и каждая рубежница, первую силу вкладывала в красоту. И в груди Илии родилось какое-то странное, доселе незнакомое чувство. Оно походило на злость. И вместе с тем жалило сильнее огня.

— Вставайте! — рявкнул Илия, вкладывая в печать остатки своей силы.

Он даже не думал, что впервые за все время был самым настоящим воеводой. Отцом для своих людей, а не номинальным правителем, которого назначили из Новгорода за былые заслуги.

И ведуны принялись подниматься. Чтобы выдержать еще один удар нежизни. Чтобы стоять до тех пор, пока последний из них не упадет замертво. Вот только Илия не учел самого важного. Нежизнь побеждала всегда хитро, исподтишка, вовлекая тебя в бой, а потом прибегая к коварным уловкам. Так получилось и на этот раз.

Сухая старческая рука сомкнулась не на шее кощея, чтобы задушить, она легла мягкой дланью ему на плечо. И холод, нестерпимый холод пронзил Илию от макушки до пяток. Его затрясло, как припадочного, но самое страшное — он не понимал природы происходящего. А Царь царей, облачившийся в оболочку Трепова, с удовольствием ему объяснил:

— Это сила внутри тебя. Вот только дело в том, что эта сила не твоя. Ты — мой маленький любитель пользоваться частью разрушенной Оси другого мира. Поклонник Осколков, так?

Острая, как боль, которую сейчас испытывал Илия, догадка пронзила его мысль. И страх сковал все его тело. Потому что ему грозило нечто страшнее смерти. Каждый желает обмануть смерть. Но никто не думает, каким жутким существованием способно все это обернуться. И Илие на мгновение показалось, что он знает.

— Ты правильно все понял, — спокойно, без всякого злорадства, продолжил Царь царей. — Ты и твои жалкие рубежники лишний раз продемонстрировали, что в этом мире я еще слаб. Я не могу одной лишь своей волей обращать жизнь в нежизнь. Мне нужны последователи. Благо, думаю, в этом вы, любители стать сильнее с помощью Осколков, мне поможете.

Илия нащупал нить, которая тянулась от него к печати. И, руководствуясь все тем же странным, неизведанным чувством благородства, так чуждого рубежникам, он из последних сил рванул ее на себя, разрушая одновременно собственную связь и саму печать.

— Уходите! — крикнул он. — Скажите князю! Расскажите все!

Это были его последние слова в родном мире. Потому что затем заговорил Царь царей, но уже исключительно для воеводы. Мир вокруг молчал, а голос первожреца нежизни звучал лишь в голове Илии.

— Ты можешь сопротивляться. Но рано или поздно все равно сломаешься. Я вижу много той заемной силы, которая внутри тебя…

Его голос будто убаюкивал Илию, успокаивал. Боль уходила вместе с холодом, вместе с эмоциями. Жизнь все медленнее текла по жилам бывшего воеводы Выборга. Мир тускнел во мраке ночи, становился безжизненным, равнодушным, как и сам рубежник.

Все тревоги и волнения не просто отошли на второй план, пропали. Они не исчезли, но теперь мирно существовали в памяти лишь едва заметной тенью. Остался только холодный разум. И сила.

Илия, или тот, кто когда-то назывался Илией, поднялся с колен:

— Я готов служить нежизни.

Наверное, окажись сейчас кто-то рядом, он бы рассмеялся от открывшейся взгляду картины. Огромный детина клялся в верности крохотному старику. Вот только к тому моменту никого рядом уже не осталось. Выборгские дружинники исполнили последний приказ своего воеводы, пусть руководствуясь больше не долгом, а страхом за собственную жизнь.

Что интересно, Царь царей не спешил догонять рубежников. Они были не нужны. Что может эта мелкая сошка, которая и Осколков-то не нюхала, предложить ему? Чтобы поработить этот мир, требовалось иное.

— А теперь ты обратишься к своей памяти, и мы начнем искать всех кощеев, кто пользовался частью разрушенной Оси. Нежизни нужна паства.