Бедовый 11. Источник

Глава 17

Соревнования нечисти по количеству и разности выпитого с последующим преодолением препятствий в виде расставленной мебели было назначено на вечер. Я предлагал перенести на четыре утра, так как именно в это время происходило все самое ужасное в мировой истории, но домашние мою отсылку не поняли. Ну и ладно.

Если честно, мне в какой-то момент стало самому интересно, чем же все закончится. Просто я к процессу отравления организма этанолом подходил с дилетантской точки зрения, не задумываясь обо всех тонкостях данного искусства. И понятно, что там, где я учился, Григорий преподавал. Наверное, потому обычный процесс возлияния вызывал в нем смертную скуку, и теперь бесу приходилось выдумывать все новые «фишки», чтобы почувствовать вкус к жизни.

Я разве что предложил усложнить алкоолимпиаду, привнеся в нее элементы триатлона. Нет, велосипеды доставать не стал, и гостиную превращать в бассейн тоже (мне еще с Саней договариваться насчет Стыня), но маршрут от кухни к оранжерее оказался максимально усложнен хаотично разложенными предметами, часть которых нужно было обогнуть, а часть перепрыгнуть.

Наверное, это и стало той роковой ошибкой. После отмашки и самого быстрого синхронного запрокидывания голов, которое я только видел в жизни, все пошло, если можно так сказать, по плану, но уже на выходе из кухни первый болид этой скоростной гонки повело. Самый главным претендентом на победу, конечно же, оказался Гриша. Будто могло быть по-другому.

За ним на почтительном расстоянии следовал Саня, а замыкал шествие самый слабенький в алкогольных утехах Митя. И все было бы хорошо, если бы не мое усложнение. Гриша добежал до гостиной, мотанулся вокруг дивана, прополз под стулом с гнутой спинкой (на котором для увесистости лежала вытащенная из Ингиного кабинета печатная машинка), заскользил змейкой между разложенных гантелей — и тут-то и произошел главный казус сего мероприятия.

Григорий был невероятно хорош в искусстве приема всего, что может разрушить организм. Желательно, конечно, в жидком эквиваленте. Однако сколько я его помню, всегда с негативом отзывался о любых физических нагрузках. И именно данное обстоятельство замечательного беса и подвело.

Я буквально за секунду до, когда Григорий еще только вихлял задом рядом с гантелями, понял, к чему все идет. Как-то уж очень странно всколыхнулся живот беса. Но что тут скажешь, чем поможешь? Остается лишь только посочувствовать. Потому, когда произошла та самая катастрофа, а потеря такого объема алкоголя для нечисти действительно была катастрофой, я стоял неподалеку, многозначительно почесывая в затылке. Что интересно, отвращения не было, лишь нечто вроде злорадства, перемешанного с гомерическим хохотом, который буквально рвался изнутри.

Правда, совсем не до смеха стало, когда шедший вторым Саня вместо сочувствия или напротив, получения спортивного преимущества, вдруг набросился на Гришу с кулаками. Да причем довольно серьезно так набросился, что аж рыжие клоки волос полетели.

— Юния, разними их.

— Не могу, если распробуешь вкус хисс… ста, то есть риск не остановиться в нужный момент. А что сс…сам, боишься?

— Опасаюсь, — честно признался я.

Пока мы раздумывали, как именно поступить, мимо пусть и медленно, но неотвратимо продефилировал Митя. А вскоре и сама драка сошла на нет. Домовой и бес расцепились, как уставшие и недовольные коты. Что самое интересное, Гриша без слов поплелся за половой тряпкой, чтобы вымыть пол, а Саня направился обратно, в сторону кухни.

Когда с последствиями алкоолимпиады было покончено, мы почти в полном составе собрались у стола.

— Что мы узнали сегодня, дорогие друзья? — вкрадчиво поинтересовался я.

— Что водка — сила, спорт — могила, — мрачно отозвался бес.

— Мне очень импонирует, Григорий, что ты делаешь логические выводы. Но не нравится, что они в корне неправильны. Ладно, давайте ближе к сути. Саня, я свое условие выполнил, вот только уж не знаю, рад ты этому или нет, теперь твоя очередь. Как нам с твоей помощью обезопасить себя от Стыня?

— Сразу говорю, это может сработать на часок, два. Я ж его сил не знаю.

— Думаю, за час я успею сказать все, что хочу, — ответил я.

— Так вот…

— А вы чего все тут? — обиженно зашел на кухню Митя. — Я там в оранжерее уже почти полчаса кукую.

— Хобби у тебя так себе, — заметил я. — Тебе не говорили, что кукушки нынче не в моде?

— Ну я же выиграл! — протянул обиженно лесной черт.

— Молодец, — махнул рукой бес. — Возьми с полки пирожок.

— Какой пирожок? А приз?

Бес с видом глубоко уставшего от всех мировых глупостей человека поднялся на ноги, подошел к кухонному шкафичку и достал оттуда одну из многочисленных бутылок водки.

— За упорство, граничащее с глупостью, и за победу, пусть и нечестную…

— Чего это нечестную, дядя Гриша? — возмутился тот.

— В общем, за прибытие к линии финиша лесной черт Митя премируется пол-литрой. Бурные аплодисменты переходящие в овации.

Мы похлопали черту, который, впрочем, не смутился сказанному и сел на свободный стул, баюкая бутылку, как грудного ребенка. Не удивлюсь, если он ее еще и пить не будет, а сохранит на какой-нибудь особый случай. Как говорил один из классиков: «Душа лесного черта — потемки». Ну, или не классик, но вроде бы точно кто-то говорил.

Меня больше интересовало, какие методы у домового имелись против Стыня. Нет, за время своего рубежничества я повидал много чудес. Но как именно нечисть собиралась если не справиться, то удержать какое-то время крона на расстоянии — это действительно колдунство самого высшего уровня.

Что удивительно, чем больше говорил о своей задумке спокойный и обстоятельный домовой, тем сильнее я уверялся в мысли, что это вполне может сработать. Потому что план был примитивный, как старый массивный лом. А по моему опыту, именно такие замыслы, всегда и срабатывали. Правда, имелось и то, что меня смущало.

— Когда мы это сделаем, те, кто находятся здесь, останутся без защиты домового.?

— Все так, — признался Саня.

— Это чего, пока вы там шляетесь, сюда может прийти кто угодно и того… — первым догадался бес.

— Не того, — успокоил я Григория. — Твоя честь останется нетронутой, неживые просто вас убьют.

Следовательно, надо опять устраивать великое переселение народов. Просить фекойцев дать вид на жительство? Нет, Анфалар точно не откажет, но мы вроде договорились, что мухи отдельно, котлеты отдельно. Хотя, думаю, по поводу нечисти он не скажет ничего против. А вот Кусю можно определить совершенно в другое место. Собственно, туда, где ей и надо находиться.

Грифониху я нашел на заднем дворе. Моя самая внушительная нечисть грелась в лучах с каждым днем все больше теряющего силы солнца. Завидев меня, грифониха проворно поднялась, приблизилась и ткнулась клювом в подмышку.

Она действительно заметно вымахала, посветлела опереньем, напоминая теперь кусок айсберга, взгляд обрел какую-то степенность. А я помнил, как еще совсем недавно воспитывал ее, мелкую и глупую. Наверное, именно так и растут дети. Понятно, что отец из меня не очень, Куся так уж получилось, была больше предоставлена сама себе. Но можно сказать, что в конечном результате немало и моей заслуги.

— Хочешь туда, где тебя не будут сдерживать стены дома и можно вдоволь гулять?

Наверное, такого заинтересованного взгляда я не видел давно. Грифониха что-то негромко прощебетала, словно боясь, что сказанное мной не более чем шутка. Я нежно погладил ее по загривку, понимая, что довольно скоро (конечно, если все получится) наши пути разойдутся. И это навевало небольшую грусть. Но вместе с тем мне было понятно, что это вроде неизбежности. Ребенок вырос и готов покинуть отчий дом.

Но торопиться и бросаться с места в карьер я не стал. Ближайшие два дня я провел дома, восстанавливая хист. Сначала, конечно, с помощью ключа мотанулся в Железнодорожный тупик, где находился спортивный магазин, и взял все необходимое для осуществления плана домового. А уже потом просто отлеживался. В ближайшие несколько дней сил предполагалось потратить с избытком, поэтому не хотелось бы сесть в лужу. Вот ведь как, растешь, Матвей Батькович. Так, глядишь, и начнешь прежде думать, нежели говорить.

Единственное, что меня смущало, — та самая обратка от Источника, которая будто бы и не думала проходить. Нет, понятно, что с моей нынешней популярностью я едва ли в ближайшее время стану много общаться с людьми. Но постоянно говорить правду, когда требовалось чуть сгладить углы, оказалось непросто.

К примеру, в один из дней Юния задала очень странный вопрос: «Матвей, я красивая женщина?». На что дурья башка ляпнула первое, что пришло в голову: «Так ты же не женщина». И все, обида, бойкот, сердитые взгляды. А вот мог бы соврать, так сказал бы… Ну, не знаю, что именно. Но точно придумал бы нечто нейтральное.

Наверное, еще более усугубило эту напряженную ситуацию, что я не взял Юнию с собой к Егерю. А что поделаешь, место в Трубке всего лишь одно — а собирать проход под размер Куси я не хотел. К тому же, дополнительное существо — лишний расход хиста. Я же теперь был разумным (насколько это вообще вязалось со мной) и рассудительным рубежником. Вот когда отправимся в Скуггу — так обязательно лихо возьму. Хотя, справедливости ради, я тогда всех с собой прихвачу.

А к исходу второго дня случилось еще нечто неприятное, словно мало мне было всяких бед. Саня прибежал ко мне (что делал довольно редко) и бесцеремонно поволок в одну из комнат второго этажа. Та сейчас пустовала, потому что была маленькой и угловой, но вместе с тем именно отсюда просматривалась большая часть улицы. В последнее время пустой. Однако сейчас там, метрах в восьмидесяти, виднелась фигура рубежника, хист которого я даже не стал щупать. И так понятно, кто это, по отсутствующему взгляду и покатой спине. Неживой.

— Давно он тут? — почему-то шепотом.

— Нет, — покачал головой Саня. — Но мне это не нравится. Сроду сюда никто не заходил.

— В дом не полезет?

— Если не дурак, не полезет. Я в своих владениях его размажу.

Пришлось дождаться, пока неживой вдоволь нагуляется и только тогда собираться в путешествие. Короче говоря, после всех приготовлений дрожащая от нетерпения грифониха влезла в Трубку, а я сложил реечку в форме квадрата и вытащил ключ. Надо сказать, что мне теперь процесс перехода не казался чем-то из ряда вон выходящим. Человек действительно привыкает ко всему. Шаг в мутные тягучие «воды» портала — и вот я уже нахожусь перед домиком Егеря.

Кусю я выпустил сразу, правда, тут же строго сказал не отходить далеко. Грифониха жадно втягивала запах незнакомого леса, и, казалось, была готова в любой момент ослушаться приказа. Единственное, что ее останавливало, — слишком больше количество неопознанного. Лес пах на все лады множеством чужих созданий, разумных и нет, награжденным хистом и лишенным промысла. Потому после непродолжительного изучения нового для себя куска мира, Куся послушно подошла ко мне.

В прошлый раз я был здесь вечером и вроде как разглядел все рубежным зрением, однако теперь хижина предстала в другом свете. Солнце пробивалось сквозь желтую листву, нежно обнимая поросшую мхом крышу. Ожерелья из «куриных богов» висели над входом и медитативно позвякивали на ветру, словно мы находились близ какого-то буддийского храма. А запотевшие окна и слабый сизый дымок из трубы свидетельствовали о том, что там натоплено. Пахло терпкими травами, старым деревом и чем-то неуловимым, но невероятно родным.

Хотелось поскорее оказаться внутри, взять в руки кружку чая и греть озябшие пальцы. Что, кстати, было немаловажно. Я постоял около минуты, пока грифониха изучала местность и почувствовал, как меня пробрало до костей. Осенний лес, когда уже прошло бабье лето и дожди полосуют землю, не располагает к долгим прогулкам.

Я торопливо постучал в дверь, от нетерпения чуть ли не пританцовывая. А может, причиной тому послужила невероятная свежесть, уже пробравшаяся за ворот одежды и расползающаяся по телу дальше. От внезапного звука заблеяла в пристройке коза, словно только того и ждала.

— Кто? — отозвались изнутри. Голос оказался странный. Вроде егерский, но в то же время чужой. Простуженный, что ли?

— Михаил, — я тут же осекся, вспомнив наставления Егеря. — Миша, это Матвей, Бедовый. Я к тебе по делу.

Хозяин ответил не сразу, словно я застал его в самое неподходящее время. Однако довольно скоро голос раздался вновь, уже обретая знакомые интонации:

— Ладно, входи.

Я на автомате поднял голову, мысленно прощупывая печати. Так уж повелось, что теперь первое, что я делал, прежде чем войти в здание, проверял, не случится ли со мной что-нибудь плохое. Если внутри жил рубежник, то он старался максимально себя обезопасить. Но печатей не было. Как в прошлый раз, так и сейчас. Наверное, все дело в том, что Егерь жил на отшибе и сюда вообще редко кто забирался. Вот он и не считал нужным тратить хист попусту.

Когда я потянул дверь, запах трав, дыма, домашней еды и прочего стал невыносимым. Голова закружилась, ноги подкосились и, казалось, я уже вообще забыл обо всем на свете. Зачем сюда пришел, что хотел. Егерь стоял чуть склонив голову и разглядывая меня, будто видел в первый раз. Единственное, меня разве что смутила цепь на его ноге. Нет, я понимаю, что у каждого свои извращения, особенно когда живешь вдали от цивилизации, слышал даже про шибари и аутоасфиксиофилию, пусть сам и не использовал. Но цепь тут каким боком?

А затем все завертелось так быстро, что мой несчастный мозг не успевал обрабатывать поступающую информацию. Началось все с того, что приятное симметричное лицо Миши (аж зависть брала) пошло мелкой рябью. Будто и не лицо было вовсе, а поверхность озера, в которое кто-то бросил камень.

Затем Егерь неожиданно кинулся ко мне, сжав плечи в смертельной хватке. Жалобно звякнула цепь, и этот звук окончательно вывел меня из оцепенения. Я вдруг понял, что передо мной никакой не Егерь, а тот самый жиртрест, который жил у него. Виктор, кажется. Еще неожиданно улетучился флер домашности. Нет, по-прежнему пахло травами и дымом, но совсем обычно, без всякой притягательности.

Между тем хватка жиртреста усиливалась. Я даже не понимал, откуда в этом рыхлом жирном теле столько мощи. Он было потащил меня к дальней стене, но тут, с невероятным трудом, в домик ворвалась Куся. Сделать ей это оказалось сложно, потому что распахнутая дверь по размерам меньше всего подходила для этого статного и половозрелого существа. Однако грифонихе удалось.

Она коршуном накинулась жиртреста, царапая ему руки и попутно мне спину, а нечисть на цепи неожиданно откинула меня в сторону и набросилась на Кусю. Я не знал, откуда в жиртресте столько силы, однако за считанные секунды он повалил грифониху. Выглядел тот мерзко. Глаза округлились, рот с неожиданно острыми зубами криво распахнулся, точно житретста хватил инсульт, а в уголке губ засверкала слюна.

— Отошел! — прогремело с улицы.

Вот теперь я узнал голос Егеря. И сомнений в том, что это именно он, никаких не было. Жиртрест потерял всю свою боевитость и отполз прочь, к торчащему кольцу в стене, как собака, которой хозяин дал под зад сапогом.

Ошарашенная Куся махала крыльями, сбивая со стен и ближайшего стола утварь, и все не могла подняться на ноги.

— Матвей, убери ее, сейчас мне весь дом разворотит, — подал голос Егерь.

Я тяжело встал, чувствуя, как болят плечи. Каким бы ты кощеем ни был, но увесистый тумак всегда вызывает неприятные ощущения. Затем достал артефакт и приблизился к бушующей грифонихе.

— Куся, в Трубку! Куся!

Несчастная не сразу поняла, что от нее требуется. Пришлось даже положить ей на голову руку и мягко погладить. Лишь после этого Куся перестала беспорядочно сбрасывать на пол вещи. А затем и вовсе вняла голосу разума и забралась в Трубку. Правда, я тут же вынес артефакт наружу и выпустил грифониху. Все-таки сидеть взаперти после всего пережитого — это нехилый стресс.

— Дела, — протянул Миша.

Что самое забавное, сказал он это не глядя на устроенный бедлам — разбитые банки, разбросанную крупу, сваленные и растоптанные пучки трав, а на рассматривая приходящую в себя Кусю. Завис он порядочно, на несколько минут, мне даже пришлось прочистить горло, чтобы обратить на себя внимание.

— Привет, Матвей, — повернулся ко мне Егерь и протянул руку. — Ты на чем приехал?

— Долго рассказывать.

— А новгородские все без спроса в дом входят? — с определенной долей ехидства поинтересовался он.

— Да просто… Не знаю, так получилось.

— Жиртресты умеют наводить тень на плетень, уж в этом им не откажешь, — покачал головой Миша. — А когда голодные, еще сильнее становятся. Не знаю уж, как это у них устроено. Вот тебе и «повезло», — заковычил это слово пальцами Егерь, — я тут Витю как раз воспитываю. Ты чего, дурья башка, на рубежника кинулся?

Егерь обернулся на скулящего жирного человека. Хотя никакого не человека вовсе, конечно.

— Отощал, оголодал. А у него там птичка. Ее сразу почувствовал.

— Птичка, — покачал головой Егерь. — Если бы с этой птичкой что случилось, я бы тебя вот этими руками. Да что там, Матвей бы сам и убил. Куда тебе дураку с рубежником тягаться?

Я умолчал о том, что Витя без труда смял мое сопротивление. Хотя, если разобраться, и сопротивления-то особого не было. Скорее, он застал меня врасплох. Смог бы я одолеть жиртреста? Да, наверное, что смог бы, когда пришел в себя. Вот только не поздно ли было бы?

— Хорошо то, что хорошо кончается, — похлопал меня по плечу Егерь. — А на Витю ты не обижайся. Нечисть, что с нее возьмешь. Давай лучше поболтаем по поводу твоей… птички.