Император Пограничья 14

Глава 7

Вечерние тени легли на улицы Владимира, когда Муромец остановился у массивного трёхэтажного здания с широкими окнами и вывеской «Первая купеческая гильдия Владимира». Место выбрано неслучайно — в двух кварталах от главной площади, рядом с Торговыми рядами и Таможенным приказом. Купцы любили держать руку на пульсе городской жизни.

Я вышел из машины вместе с Ярославой и двумя охранниками. Княжна устала после дневных переговоров у Ладыженской, но держалась молодцом — спина прямая, взгляд внимательный. Верная спутница в этой политической возне.

— Готова ко второму раунду? — тихо спросил я.

— Купцы проще аристократов, — отозвалась Засекина с лёгкой улыбкой. — Им хотя бы не нужно притворяться, что они думают о чём-то кроме денег.

Справедливое замечание. Я открыл перед ней тяжёлую дубовую дверь с медными накладками и мы вошли внутрь.

Контора местной гильдии разительно отличалась от изящного особняка Ладыженской. Здесь царили основательность и практичность — широкие коридоры с высокими потолками, массивная мебель из тёмного дерева, картины с изображением торговых и речных судов. Пахло табаком, дорогим коньяком и деньгами — этим неуловимым ароматом успеха, который невозможно подделать.

Нас провели на третий этаж, в просторный зал заседаний. За длинным столом красного дерева уже сидело около десятка человек — главы крупнейших торговых домов Владимира. Лица разные, но у всех одинаковое выражение — настороженное, оценивающее. Они пришли послушать, о чём будет говорить человек, который разгромил армию княжества и теперь претендует на трон.

Во главе стола восседал сам Гордей Кузьмич Маклаков — глава первой купеческой гильдии. Престарелый тучный мужчина с круглым лысым черепом и пышными седыми бакенбардами, которые компенсировали отсутствие волос на макушке. Одет богато, но без излишеств — тёмный костюм отличного сукна, золотая цепь на жилете и галстук с такой же золотой булавкой, перстень с крупным изумрудом на пальце. И… семечки подсолнуха. Передо старым купцом стояло блюдце с шелухой, а пухлые пальцы ловко отправляли очередное зёрнышко в рот.

— А-а-а, маркграф Платонов! — голос Маклакова был удивительно бодрым для человека его лет и комплекции. — Милости просим, милости просим, Ваше Сиятельство! И княжна Засекина с нами — честь для нашего скромного собрания.

Он встал, придерживая стол, и слегка поклонился. Движение было неловким — тучное тело плохо слушалось, — но искреннее уважение в глазах читалось легко. Как успел выведать и доложить на брифинге Коршунов, Гордей Кузьмич дорос до богатства и влияния из простого народа, и это чувствовалось в каждом его жесте, в каждом слове. Попытки облагородить манеры присутствовали, но пережитки простого происхождения то и дело прорывались наружу.

— Благодарю за приглашение, Гордей Кузьмич, — ответил я, усаживаясь в указанное кресло. Ярослава заняла место рядом со мной.

— Так-так-так, — Маклаков снова плюхнулся в своё кресло, которое жалобно скрипнуло. — Давайте сразу к делу, без церемоний. Мы люди занятые, вы тоже небось не от скуки к нам пожаловали. Слышали мы, что вы на выборах баллотируетесь. И интересно нам стало — что такой человек, как вы, может предложить купечеству?

Я не спешил с ответом, окидывая взглядом собравшихся и сличая их с документами, подготовленными Родионом. Пожилой купец справа с умными глазами и тонкими губами — торговля зерном, если память не подводит. Молодой мужчина слева, около сорока, с жёстким взглядом — металлы и оружие. Дама средних лет с острым носом и золотыми серьгами — ткани и краски. Все представители крупнейших торговых домов. Все ждут.

Купеческие гильдии — это не просто клубы по интересам. Это официальные сословные объединения торговцев. Они регулировали торговлю и помогали княжеской власти собирать налоги.

Система работала просто: гильдия регистрировала купца, фиксировала размер его капитала и вид деятельности. Это давало княжеской власти удобный инструмент для налогообложения и надзора. Одновременно гильдия ограничивала доступ к торговле — только зарегистрированные купцы имели право вести дела.

По сути, гильдия — это лицензия на бизнес. И социальный лифт для незнатных людей.

Первая гильдия — это элита. Внешняя торговля, владение морскими судами, фабриками, заводами. Капитал не менее пятидесяти тысяч рублей. Вторая — внутренняя торговля, речные суда, капитал от двадцати тысяч. Третья — мелочная торговля, трактиры, ремесло, всего пятьсот рублей для входа. К величине объявляемых капиталов привязывался размер гильдейского сбора — один процент от капитала.

Эти люди контролировали экономическую жизнь княжества. И они поддерживали Кисловского — главу Таможенного приказа, который гарантировал сохранение старых порядков и их привилегий. Но привилегии можно купить. Вопрос лишь в цене.

— Снижение пошлин и акцизов, — начал я спокойно. — Защиту торговых путей. Стабильность и предсказуемость политики. Три простых вещи, которые нужны любому торговцу.

— Ха! — Маклаков хлопнул ладонью по столу, отправляя в рот очередное семечко. — Обещать-то легко! Веретинский тоже обещал, а потом драл с нас три шкуры. Сабуров обещал порядок, а устроил войну, которая угробила торговлю.

— Я не Веретинский и не Сабуров, — ответил я твёрдо. — Моё слово — это не пустой звук. Спросите у тех, кто имел дело с Угрюмом.

— Спрашивали, — неожиданно подал голос пожилой купец справа. — Ваши магазины, «Угрюмый Арсенал» в смысле, работают честно. Цены справедливые, договоры исполняются в срок. Никаких подвохов.

— Вот видите, — продолжил я. — Теперь давайте говорить конкретно. Снижение налогов, таможенных пошлин и акцизов — на десять процентов от текущих значений.

— Десять? — Маклаков расхохотался, разбрызгивая шелуху от семечек. — Да вы шутник, Прохор Игнатьич! Двадцать. Не меньше двадцати.

— Пятнадцать, — отрезал я. — И это окончательное предложение. Плюс планку уплаты НДС подниму с десяти тысяч рублей до ста тысяч. Всяко вам легче заживётся.

Старый купец перестал смеяться. Прищурился, оценивающе посмотрел на меня.

— До ста… — протянул он.

Купечество волнуясь зашепталось.

— И когда это вступит в силу? — спросила дама с острым, как бушприт, носом.

— Через месяц после вступления в должность, — пообещал я. — Издам соответствующий указ в первую неделю правления.

Маклаков задумчиво лузгал семечки, глядя на меня. Потом неожиданно задал вопрос:

— А если вы не победите на выборах? Тогда что?

— Тогда вы продолжите работать с Кисловским, — пожал я плечами. — Или Ладыженской. Или Скрябиным. Или Воронцовым, не дай Бог. И каждый из них по-своему хуже для вас.

— Да ну? — Маклаков прищурился. — Кисловский-то как раз обещал нам уже льготы. Человек проверенный, его Таможенный приказ работает не так уж плохо.

— Обещать-то обещал, — кивнул я. — Но как он будет восстанавливать казну после войны? Без значительного притока капитала это сделать не получится. Либо налоги придётся поднимать, либо казна останется пустой. А пустая казна — это слабая армия, небезопасные дороги и проблемы с соседями. Думаете, это стабильность?

Расчёт был простым. Я предлагал конкретные выгоды здесь и сейчас. Кисловский предлагал сохранение статуса-кво. Но статус-кво после разгромленной армии и пустой казны — это не стабильность, а медленная деградация.

— А вы как собираетесь, Прохор Игнатьевич? — подался вперёд Маклаков. — Чем казна потери компенсировать будет? В том числе и от снижения налоговых ставок, пошлин и акцизов, на которые вы столь любезно пошли.

— Откуда и раньше, — ответил я спокойно. — Моё маркграфство в отличие от вашего княжества в войне не пострадало. Угрюм стремительно развивается, и имеет источники дохода, о которых Сабуров и мечтать не мог.

Я не солгал. Шахта Сумеречной стали обеспечит значительные средства в казну. Краткосрочные потери от снижения налогов вполне компенсируются. Да и торговля оживится — купцы начнут работать активнее, когда налоговое бремя уменьшится. Больше оборот — больше абсолютных поступлений, даже при меньших ставках.

— Так почему, по-вашему, остальные кандидаты окажутся хуже? — уточнил один из участников деловой встречи. — Тот же Кисловский? Он хотя бы понимает, как работает торговля, знает все тонкости.

— Понимает, — согласился я. — И знает, как сохранять старые порядки. Вы слышали его речи? Он открыто говорит о древности своего рода, о традициях, о том, что каждый должен знать своё место. Для него я — выскочка без корней. А вы как думаете, что он скажет про купца из третьей гильдии, который захочет подняться во вторую? Или про простолюдина-ремесленника, мечтающего открыть мануфактуру?

Маклаков поморщился. Сам он поднялся из низов и прекрасно понимал, о чём я говорю.

— А другие кандидаты? — подал голос молодой купец. — Боярыня Ладыженская, например. Порядочная женщина, все её уважают.

— Лариса Сергеевна — достойный человек с правильными ценностями, — кивнул я, — но она сама понимает, что выдвинулась из чувства долга, а не из желания власти. Её программа — мир и примирение после кровавых лет Веретинского и некомпетентности Сабурова. Это важно. Но недостаточно. Княжеству нужен не только мир, но и восстановление. Экономика, торговля, оборона — всё лежит в руинах. Для этого нужен опыт управления в кризисных ситуациях. У меня такой опыт есть. Я поднял Угрюм с захолустной деревни до процветающего острога, так что сумел разбить армию Владимира. Я надеюсь, что боярыня сможет стать мне отличным советником, мудрым голосом в думе. Но тянуть на себе восстановление целого княжества?..

— Скрябин? — спросила дама с острым носом.

— Скрябин — жертва политических игр, — ответил я спокойно. — Веретинский его возвысил, а Сабуров бросил в тюрьму. Насколько мне известно, он честный человек и грамотный администратор. Но послушайте его речи — он называет любые изменения «опасным популизмом». Для него главное — процедуры, регламенты, порядок ради порядка. При нём ничего не изменится. А княжеству нужны изменения, иначе оно просто не выживет.

— Ну а Воронцов? — осторожно спросил ещё один темноволосый купец в очках. — Род влиятельный, связи есть…

— Харитон Климентьевич публично объявил о мести, — сказал я твёрдо. — Вы были в думе, когда он выдвинул свою кандидатуру? «Молитесь, чтобы я не выиграл» — его собственные слова. Звучит довольно двусмысленно, почти угроза всему княжеству, разве нет? Он худший из возможных вариантов, — моё лицо стало жёстким. — Его поддерживают семьи тех, кто пал под Угрюмом. Родственники погибших бояр. Как вы думаете, что будет его первым шагом? Вопрос не в том, начнёт ли он войну. Вопрос в том, когда. И угадайте, кто будет её финансировать? Военные налоги, реквизиции, принудительные займы. Вы хотите, чтобы ваши торговые дома разорились ради чужой вендетты?

Купцы переглянулись. Молчание затянулось.

— Картину вы нарисовали ясную, Прохор Игнатьевич, — наконец произнёс Маклаков. — Только вот что интересно. Кисловский предлагает стабильность старых порядков. Ладыженская — мир и примирение. Скрябин — законность и процедуры. Воронцов — силу и месть. А вы что предлагаете? Кроме обещаний про налоги и дороги?

— А я предлагаю путь вперёд. Не возвращение к старому, не примирение с нынешним положением, не бюрократическую стагнацию и не войну ради войны — а строительство сильного княжества на основе торговли, справедливости и компетентности.

— Что-то мы ушли от темы… — протянул Маклаков, потирая переносицу. — Хорошо. Пятнадцать процентов. Это мы можем обсудить. А что насчёт защиты торговых путей? О чём конкретно речь?

— Расширение отрядов Стрельцов, — ответил я, переходя к следующему пункту. — Усиление патрулирования дорог между городами. Создание постов на ключевых маршрутах.

— Стрельцы? — переспросил молодой купец слева. — Они и сейчас есть. Толку от них — как от козла молока.

— Их слишком мало и они плохо оснащены, — парировал я, — но главная проблема в том, что прошлая власть использовала их исключительно для защиты столицы и набивания собственного кошелька за счёт поиска и добычи Реликтов, — добавил я. — При мне будет иначе. Древние говорили: «Настоящий порядок — это когда женщина может пройти с кошельком золота через всю страну, не будучи ограблена или обесчещена». Именно такую цель я ставлю себе.

Маклаков присвистнул.

— Амбициозно. Очень амбициозно.

— Но выгодно, — добавил я. — Сейчас вы тратите значительные средства на охрану караванов. Это ведёт к удорожанию товаров и усилению конкуренции. Если можно будет не тратить деньги на охрану, торговцы из Владимира получат преимущество на ближайших рынках — в Сергиевом Посаде, Муроме, Покрове, Суздале, Коврове.

Глаза у купцов загорелись. Я попал в точку. Снижение издержек — мечта любого торговца.

— А кто платить будет за этих Стрельцов? — подозрительно спросил пожилой купец.

— Казна, — коротко ответил я. — Это государственная функция. Обеспечение порядка и безопасности — задача князя, а не купцов.

— Вот это правильные слова, — одобрительно покачал головой Маклаков. — А то при Веретинском драли с нас деньги на армию, а армия только по городу маршировала. Дороги защищай сам.

Тут молодой купец слева неожиданно задал вопрос:

— А как мы узнаем, что вы действительно выполните обещания? Красиво говорить — это одно. Делать — совсем другое.

Умный вопрос. Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Потому что мне это выгодно, — сказал я просто. — Я не собираюсь быть князем на пару лет. Я строю на десятилетия вперёд. Процветающее купечество — это полная казна. Полная казна — это сильная армия и развитие княжества. Это элементарная логика.

— Логика… — протянул Маклаков, задумчиво почёсывая бакенбарды. — Ну что ж. Логику мы понимаем. А что насчёт предсказуемости политики?

— Княжество настрадалось от самодуров и сумасшедших князей, — сказал я жёстко. — Веретинский был тираном и безумцем. Сабуров — предателем и авантюристом. Сейчас требуется адекватный и разумный правитель, который понимает цену своим решениям и последствия каждого шага.

— И вы такой правитель? — прищурилась дама с острым носом.

— Я такой правитель, — подтвердил я. — Спросите у жителей Угрюма. Спросите у моих вассалов. Я держу слово — обещал защитить тех, кто пошёл под мой протектора, и я это сделал. К тому же я не меняю правила игры на ходу и не устраиваю войны ради личных амбиций.

Маклаков снова раскусил семечко, задумчиво глядя в потолок. Потом посмотрел на меня.

— Хорошо. Это всё понятно. А теперь самое интересное — что ещё вы можете предложить? Кроме общих слов про налоги и безопасность?

Вот оно. Время главного козыря.

— Поставки изделий из Сумеречной стали для дальнейшей перепродажи, — сказал я спокойно.

Тишина. Абсолютная тишина. Даже Маклаков замер с приоткрытым ртом.

— Сумеречная сталь? — переспросил пожилой купец с недоверием.

— Сумеречная сталь, — подтвердил я. — Многие из вас слышали про торговый дом «Альпийские металлы», который поставляет Сумеречную сталь в Угрюм, где мы изготавливаем оружие для дальнейших поставок в Тверь, Сергиев Посад, Рязань, Тулу, Смоленск и Ростов.

Купцы переглянулись. Некоторые явно догадывались, откуда дует ветер — месторождение в Угрюме. Но держали свои соображения при себе, подыгрывая мне в версии про лихтенштейнский металл.

— Золотая жила, — выдохнул молодой купец. — Спрос на Сумеречную сталь огромный. А предложение…

— Ограниченное, — закончил я за него. — Именно поэтому я готов предложить вам доступ к этому рынку. При условии вашей поддержки на выборах.

Маклаков резко подался вперёд, его глаза загорелись алчным огнём.

— Монополию! — выпалил он. — Мы хотим монополию на торговлю Сумеречной сталью во Владимире!

Я расхохотался. Не сдержался. Наглость старого пройдохи была восхитительна.

— Нет, — сказал я твёрдо, когда смех стих. — Категорически нет. Этот ресурс слишком важен для обороны княжества, чтобы отдавать его под контроль одной группы. Я готов продавать вам излишки, но не отдавать контроль.

— Но… — начал Маклаков.

— Без «но», — перебил я. — Это не обсуждается. Либо вы берёте то, что предлагается, либо не берёте вообще.

Купцы переглянулись. Недовольство читалось на лицах, но понимание тоже. Даже частичный доступ к Сумеречной стали — это огромное преимущество.

— Ладно, — проворчал Маклаков. — Не монополия так не монополия. Но хотя бы приоритет?

— Приоритет — можно обсудить, — кивнул я. — Первая купеческая гильдия Владимира получает преимущественное право закупки излишков. Устроит?

— Устроит, — согласился старый купец, и по его довольной физиономии было видно, что он именно на это и рассчитывал.

Умный старик. Попросил невозможное, чтобы я отказал, а потом согласился на то, что хотел получить изначально. Классический торговый приём.

— Ещё одно, — добавил я. — При мне торговля будет честной. Взятки и откаты чиновникам, монополии, выдаваемые за мзду, серые схемы с таможней — всё это прошлое. Будут чёткие правила, одинаковые для всех.

— А как же… — начала дама с острым носом.

— Знаю, — перебил я. — Сейчас половина торговли идёт через откаты. Администрация прошлых князей загнала вас в эту систему. Но это неэффективно. Вы тратите деньги на взятки, чиновники богатеют, а казна недополучает. При мне всё будет иначе.

— Легко говорить, — скептически протянул молодой купец. — Там такие авгиевые конюшни… Как вы их расчистите?

— Жёстким контролем и суровыми наказаниями, — ответил я. — Чиновник, пойманный на взятке, лишается должности и отправляется на каторгу. Купец, дающий взятку — огромный штраф. С третьего раза — тоже каторга. Система проста: либо все работают по правилам, либо все несут ответственность.

Маклаков присвистнул.

— Сурово.

— Справедливо, — поправил я. — Коррупция — это рак, который пожирает государство изнутри. Я не намерен терпеть её.

Тут пожилой купец справа неожиданно спросил:

— А что, если чиновник потребует взятку? Отказать — он может отомстить, задержать груз, придраться к документам…

— Докладывайте напрямую мне, — отрезал я. — Создам специальное ведомство по борьбе с коррупцией. Анонимные доносы, расследования, наказания. Чиновники будут знать — взятка это не доход, а прямой путь на каторгу.

Купцы переглянулись. В глазах читалось и недоверие, и надежда. Они устали от системы, где приходилось платить дважды — налоги в казну и взятки чиновникам. Но верили ли они, что я смогу это изменить?

— Хорошо, — наконец сказал Маклаков. — Мы вас поняли, Прохор Игнатьич. Давайте подведём итоги. Вы предлагаете: снижение налогов на пятнадцать процентов, повышение порога уплаты, усиление охраны торговых путей, предсказуемую политику, доступ к Сумеречной стали и борьбу с коррупцией. Мы предлагаем: всестороннюю поддержку на выборах…

«…через наши голоса, а также Боярские рода, на которые мы имеем влияние». Это осталось неозвученным, но было ясно, как день.

— Правильно?

— Правильно, — подтвердил я.

— И когда всё это начнёт работать?

— Налоги — через месяц после вступления в должность. Охрана путей — через три месяца, нужно время на наём и обучение Стрельцов. Борьба с коррупцией — с первого дня. Сумеречная сталь — как только наладим логистику, примерно через два месяца.

Маклаков кивнул, явно прикидывая что-то в уме. Потом посмотрел на других купцов.

— Нам нужно время всё обдумать. Посоветоваться с другими членами гильдии. Это не решение одного человека, понимаете?

— Понимаю, — согласился я. — Сколько времени вам нужно?

— Дня три, — Маклаков почесал бакенбарды. — Устроит?

— Устроит, — кивнул я, поднимаясь из-за стола. — Жду вашего решения, Гордей Кузьмич.

— Получите, получите, Прохор Игнатьевич, — старый купец тоже встал, придерживаясь за стол. — И спасибо, что пришли. Разговор получился толковый.

Мы обменялись рукопожатиями с каждым из присутствующих купцов. Некоторые смотрели заинтересованно, другие — настороженно, но все были вежливы. Это хороший знак.

Выходя из конторы, я заметил, как несколько купцов сразу же собрались в кучку и начали оживлённо обсуждать что-то. Решение они примут быстро — деньги не любят ждать.

Вечер окончательно вступил в свои права, над Владимиром зажглись первые звёзды.

— Неплохо, — заметила Ярослава, когда мы сели в Муромец. — Ещё одна фракция на нашей стороне.

— Половина фракции, — поправил я. — Вторая половина консерваторов — это старые знатные рода. С ними придётся встречаться отдельно. И они будут куда более упёртыми, чем купцы.

— Почему?

— Потому что купцам нужна прибыль. А старой знати — статус и привилегии. Первое я могу дать легко. Со вторым сложнее.

Безбородко завёл двигатель, и машина тронулась по ночному городу. Я откинулся на спинку сиденья, закрывая глаза. Два визита за день — к Ладыженской и к купцам. Прогресс есть. Но впереди ещё много работы.

Харитон Климентьевич Воронцов стоял у высокого окна своего кабинета, наблюдая за вечерним Владимиром. Город жил привычной жизнью — редкие машины ползли по улицам, многочисленные конные экипажи везли стучали копытами по мостовой, в окнах особняков зажигались огни. Словно ничего не изменилось. Словно не погиб отец. Словно армия княжества не была разгромлена под стенами какого-то острога в Пограничье.

Глава рода Воронцовых сжал кулаки, чувствуя, как ярость вновь поднимается откуда-то из глубины груди. Платонов. Этот выскочка из ниоткуда убил патриарха — человека, пережившего двух князей, умевшего смотреть на два шага вперёд, державшего в руках половину боярства. Убил в честном магическом поединке, что делало месть ещё более необходимой.

— Харитон, — раздался усталый голос от двери.

Воронцов обернулся. В кабинет вошёл Арсений, младший брат. Мужчина лет тридцати восьми, некогда подтянутый и энергичный, теперь выглядел осунувшимся. Тёмные круги под глазами, плечи ссутулены, во взгляде читалась глубокая усталость. После смерти близнецов — Влада и Георгия — Арсений словно сломался изнутри. Сдался.

— Проходи, — коротко бросил Харитон, указывая на кресло напротив массивного письменного стола. — Садись.

Арсений опустился в кресло, будто груз невидимого бремени придавил его к подушкам. Харитон уселся напротив, внимательно изучая брата. Когда-то они были близки. Детство, проведённое под властной рукой отца, сблизило их. Но теперь между ними пролегла пропасть.

— Ты знаешь, зачем я тебя позвал, — начал старший брат без предисловий.

— Догадываюсь, — Арсений устало провёл рукой по лицу. — Выборы. Отец. Платонов.

— Всё верно, — кивнул Харитон. — Я выдвинул свою кандидатуру на престол. Буду бороться за власть. И мне нужна поддержка семьи. Твоя поддержка.

Младший брат помолчал, глядя в окно. Затем медленно покачал головой:

— Харитон, я понимаю твою боль. Отец погиб. Это трагедия для рода. Но я не могу…

— Не можешь? — голос старшего брата стал жёстче. — Или не хочешь? Платонов убил твоих сыновей! Влада и Георгия! Твою кровь! Неужели ты забыл об этом?

Лицо Арсения исказилось от боли. Пальцы сжались в кулаки, костяшки побелели.

— Я не забыл, — прохрипел он. — Ни на миг не забываю. Каждую ночь вижу их во сне. Влада с его дерзкой усмешкой. Георгия с книгой в руках. Они были… они могли стать достойными продолжателями рода.

— Тогда почему ты отказываешься мстить? — Харитон встал из-за стола, упёршись ладонями в полированную поверхность. — Почему сидишь сложа руки, пока убийца наших родных разгуливает на свободе и претендует на княжеский престол?

Арсений поднял голову, и в его глазах старший брат увидел не гнев, а бесконечную усталость:

— Потому что это Лидия Белозёрова втянула моих мальчиков в своё противостояние с Платоновым. Да, они и до этого были не ангелами — связались с криминалом, искали лёгких денег и острых ощущений. Молодость, глупость, жажда приключений. Но именно Белозёрова подтолкнула их к последнему шагу — к покушению на воеводу. А кончилось всё тем, что Платонов убил их, защищая своего отца. Он не пришёл к ним с мечом. Это они пришли к нему.

— И что с того? — Харитон выпрямился, его холодные серые глаза сверлили брата. — Они были Воронцовыми! Нашей кровью! Платонов должен ответить!

— Отец уже ответил за них, — тихо произнёс Арсений. — Собрал Боярское ополчение. Пошёл на Угрюм. И полёг там вместе со всеми, кто последовал за ним. Харитон, я не хочу потерять жизнь там, где уже погибли мои сыновья и наш отец. Эта месть пожирает нас. Когда она закончится?

Глава рода почувствовал, как ярость вскипает в груди. Малодушие. Слабость. Вот что он видел перед собой. Младший брат сдался. Сломался после потери сыновей, потерял волю к борьбе.

— Ты струсил, — произнёс Харитон презрительно. — Просто струсил, Арсений. Прячешься за красивыми словами о цикле насилия, но на деле просто боишься. Боишься Платонова, боишься войны, боишься смерти.

Арсений встал из кресла. На его лице отразилась боль — не от обвинения в трусости, а от того, что брат не понимал его.

— Называй как хочешь, — устало махнул рукой младший брат. — Может, ты и прав. Может, я действительно трус. Но я устал хоронить родных. Устал видеть, как наша семья истекает кровью ради мести.

Он направился к двери, остановился на пороге:

— Удачи на выборах, Харитон. Но без меня.

Дверь закрылась с глухим стуком. Воронцов остался один в кабинете, где сумерки сгущались, а тени от мебели становились длиннее. Он опустился обратно в кресло, откинулся на спинку, закрыл глаза.

Арсений сломался. Германн предал род, перейдя на сторону Платонова. Из трёх сыновей патриарха остался только он — Харитон, старший. Тот, кто должен был возглавить род и свершить месть. Но как?..

Глава рода открыл глаза, уставившись в потолок. Холодный расчёт начал вытеснять ярость. Нужно было думать трезво. Анализировать ситуацию без эмоций.

Факты были жестокими. Сабуров — бывший князь с огромной суммой из неизвестных источников — подтянул все доступные войска. Наёмные роты, элитный отряд от Гильдии Целителей, боевые маги из Боярского ополчения. Результат? Разгром. Полный, унизительный разгром без серьёзных потерь для Платонова.

Харитон поднялся, подошёл к окну. На улице зажглись фонари, освещая брусчатку мягким жёлтым светом.

На рынке наёмников оставались компании, готовые взяться за заказ. Но кто из них пойдёт на Угрюм, видя, как погибли предшественники? Наёмники — не фанатики. Они торгуют жизнями за деньги, но не идиоты, чтобы лезть в откровенную смертельную яму. А даже если бы такие безумцы и нашлись — где взять средства? Владимирское княжество разорено войной. Казна пуста. Боярство потеряло значительную часть состояний. Кто даст деньги на очередной поход против Платонова?

Боярское ополчение? Харитон усмехнулся горько. Из тех, кто ходил под стены Угрюма, кто-то погиб, кто-то попал в плен, остальные потеряли всякое желание воевать. Во второй раз на Угрюм не пойдут даже под угрозой меча. Страх сильнее долга.

Гильдия Целителей? Они потеряли элитный отряд усиленных бойцов. Едва ли пришлют подкрепление снова. Если вообще пришлют. Гильдия не занимается благотворительностью — им нужны гарантии успеха и выгода. А какие гарантии может дать Харитон после такого разгрома?

Глава рода сжал кулаки. Прямая военная месть невозможна. По крайней мере, сейчас. Нужно было принять эту горькую правду.

Но это не означало отказа от мести вообще.

Харитон вернулся к столу, достал из ящика бумагу, ручку. Начал записывать мысли, выстраивая новую стратегию.

Даже если он выиграет выборы и станет князем, быстрого физического уничтожения Платонова ждать не стоило. Значит, нужно бить по другим направлениям. По финансам. По экономике. Лишить врага доступа к княжескому трону — это замедлит его восхождение, отнимет ресурсы, которые он мог бы использовать для укрепления позиций.

А дальше — удушение. Торговое эмбарго. Запрет на продажу товаров из Владимирского княжества в Угрюм. Санкции против тех, кто ведёт с ним дела. Промышленный шпионаж — выкрасть технологии, разработки, секреты производства. Экономические препоны на каждом шагу.

Платонов силён в бою. Но сможет ли он противостоять удушению экономикой? Острог растёт, ему нужны ресурсы, торговые связи, инвестиции. Перекрыть всё это — и рост остановится. А без роста Угрюм останется просто укреплённой деревней в Пограничье, не представляющей угрозы.

Харитон продолжал писать, выстраивая план. Связи отца среди боярства пригодятся. Контакты в торговых гильдиях. Влияние на таможню — благо Кисловский возглавляет эту структуру, и с ним можно договориться. Даже если Харитон не победит на выборах, он сохранит достаточно власти, чтобы делать жизнь Платонова невыносимой.

Месть не обязательно должна быть быстрой. Иногда медленное удушение эффективнее одного удара меча.

Глава рода Воронцовых отложил ручку, посмотрел на исписанные листы. План обретал форму. Чёткую, реализуемую форму.

Он не отступит. Не простит. Не забудет.

Платонов заплатит за смерть отца и племянников. Может, не сегодня. Может, не завтра. Но заплатит. Харитон Воронцов позаботится об этом.