Император Пограничья 14

Глава 10

Утро после бала, где отравили кандидатов, встретило меня деловым докладом Коршунова и напряжённым графиком встреч. Ярослава уехала на встречу — работать с жёнами, сёстрами и дочерьми бояр. Женский электорат требовал особого подхода, и она справлялась с этим лучше меня. Я не возражал. У каждого своя роль в этой войне без мечей.

Моя машина остановилась у трёхэтажного особняка на окраине аристократического квартала. Не самый богатый район, но и не бедный — здесь жили те, кто ещё не пробился наверх, но уже вышел из низов. Младшие сыновья знатных родов, захотевшие независимости. Бояре в первом поколении, получившие титул за службу, а не по рождению. Мой электорат.

Последние имели право голосовать на грядущих выборах, будучи главами своих, пусть небольших и новых, родов. А вот первые — младшие сыновья права голоса не имели. Зато они имели влияние дома, за семейным столом, в разговорах с отцами и старшими братьями. Убеди младшего — и он убедит главу рода. Особенно если глава рода колеблется между кандидатами. Один разговор с сыном мог склонить чашу весов.

Безбородко открыл дверь, я вышел, оглядывая фасад. Штукатурка местами облупилась, окна без витражей, парадный вход скромнее, чем у настоящих аристократов. Деньги здесь считали. Каждый рубль шёл в дело, а не на показную роскошь.

Внутри собралось человек тридцать. Молодые, в основном — от двадцати до тридцати пяти. Кто-то в добротных, но не роскошных костюмах. Кто-то в военной форме без наград. Взгляды настороженные, оценивающие. Они пришли посмотреть на того, кто обещал им шанс.

— Благодарю за то, что пришли, — начал я без церемоний. — Знаю, многие из вас сомневались. Маркграф из Пограничья, без связей при дворе, без древнего имени. Зачем вам такой князь?

Тишина. Кто-то переглянулся с соседом. Кто-то сложил руки на груди.

— Отвечу сам, — продолжил я. — Потому что нынешняя система вас душит. Все ключевые должности достаются по праву рождения. Старший сын получает титул, земли, связи. Младшие — объедки. Талант? Не важен. Способности? Никого не волнуют. Главное — кем родился, а не кем стал.

Несколько кивков. Мышцы на лицах расслабились. Я попал в точку.

— При мне всё изменится, — сказал я твёрдо. — Места в новой администрации получат те, кто их заслужил. Не по древности рода, а по делам. Командиры гарнизонов, управляющие приказами, судьи — все посты открыты для талантливых. Докажите свою ценность — получите должность. И не важно, чей вы сын.

Зал зашумел. Кто-то заговорил с соседом, кто-то выпрямился в кресле. Я видел, как загорелись глаза у нескольких молодых бояр. Впервые кто-то говорил им то, что они хотели услышать.

Худощавый блондин с острым взглядом поднял руку:

— Ваше Сиятельство, это всё прекрасно звучит, но скажите… — он помедлил, подбирая слова. — А как же древние привилегии? Право суда над простолюдинами на наших землях? Право первой ночи? Право на барщину?

Я внимательно посмотрел на него и мысленно усмехнулся. Конечно. Они хотели получить те же привилегии, что у старших. Не изменить систему, а занять в ней лучшее место.

Право суда — да, оно существовало и активно использовалось. Помещик судил крестьян на своей земле. Результат? Бесконечная коррупция и произвол. Виновен тот, кто заплатил меньше или не понравился барину. Никакой справедливости, только личная выгода судьи. И это не говоря ещё о том, сколько пострадавший мог ожидать рассмотрения своего дела, если оно вообще состоится.

Дорожные пошлины — ещё одна архаичная привилегия. Помещик мог взимать плату за проезд через свои земли. Звучит выгодно, но на практике душило торговлю. Купцы выбирали длинные обходные пути, лишь бы не платить десяток мелких поборов. Экономика стагнировала.

Магическая служба от одарённых — самое мерзкое из прав. Обнаружил у крестьянина дар? Забирай в услужение, используй как живой инструмент. Подсвети в темноте. Разожги огонь. Заморозь продукты. Высуши бельё. Но магическое обучение простолюдинам недоступно — ни академий, ни наставников, ни Эссенции для развития. Многие такие люди, не имея богатых покровителей, оставались недоучками, которые могли лишь инстинктивно использовать свой дар на уровне бытовых фокусов. Потенциальный боевой маг или целитель тратил жизнь на то, чтобы помещику не приходилось зажигать свечи вручную. Талант сгорал впустую. А ведь из этих людей могли вырасти Магистры, если бы им дали шанс.

И, конечно, барщина… В Пограничье эта система давно сдохла — там каждая пара рук на счету, и никто не станет держать людей в крепостной зависимости. Но здесь, в глубине княжеств, всё ещё процветало средневековье в чистом виде.

Я знал, как работает эта система. Часть помещиков до сих пор заставляла крестьян бесплатно отрабатывать на помещичьей земле. Понедельник, среда, пятница — крестьянин пашет поле барина. Остальные дни — своё жалкое хозяйство. Крепостной. Бесправный. Привязанный к земле, как инвентарь.

Другие помещики перешли на оброк — крестьянин платит дань деньгами или продуктами, но хотя бы распоряжается своим временем. Всё равно крепостной, но уже с иллюзией свободы. Пять рублей в год и мешок ржи — и барин не лезет в твою жизнь. Пока платишь.

И лишь самая прогрессивная часть аристократов додумалась до аренды. Крестьянин снимает землю за плату, как свободный человек. Может работать по найму, торговать, нанимать других. Может накопить и купить собственный участок.

Я собирался в течение года перевести всё княжество на аренду. Не только из гуманизма, но и экономической целесообразности. Цифры не врали. Арендаторы трудились усерднее, потому что работали на себя. Доходность выше. Контроль минимальный — достаточно договора и работающей судебной системы. Никаких побегов, недоимок, враждебности. Рыночные, партнёрские отношения вместо феодального рабства.

Барщина и оброк — это замкнутый круг нищеты. Аренда — возможность роста. Торговли. Промышленности. Будущего.

Но этим молодым боярам я не мог объяснить всё это сразу. Они хотели получить те же права, что имелись у более знатных родов. Право эксплуатировать. Право угнетать.

— Насчёт судебной системы, — после пазу ответил я твёрдо. — Справедливость не зависит от происхождения. Ни судьи, ни обвиняемого. Законы будут едины для всех, и дела крестьян будет рассматривать выездной судья, а не помещик. Боярин или крестьянин — перед законом равны. Совершил преступление — ответишь. Независимо от титула.

Несколько человек нахмурились. Один боярич скрестил руки на груди, губы сжались в тонкую линию. Второй перестал теребить бородку и уставился на меня с недоверием.

— Но это же… — начал кто-то сзади.

— Это справедливо, — перебил я. — И это сыграет вам на руку. Судья не сможет задавить ваши жалобы в адрес более богатых и древних родов. Не сможет вынести решение только потому, что ваш противник — Горчаков или Шереметьев. Закон один для всех. Включая вас самих.

— Вы хотите лишить нас того, за что мы боремся! — вскочил молодой парень в углу, лицо покраснело. — Мы хотели получить права настоящих бояр!

— Права? — усмехнулся я. — Или произвол? Я предлагаю вам больше. Не право угнетать слабых, а возможность строить карьеру на основе своих заслуг. Стать главой приказа, командиром гарнизона, советником князя. Не потому что родились в правильной семье, а потому что лучше других справляетесь с работой.

Круглолицый, крепко сложенный шатен медленно кивнул:

— Наконец-то кто-то говорит о справедливости, а не о древности рода.

— Справедливость — это красивое слово, — фыркнул иной, — но как это работает на практике? Вы обещаете нам должности. А через год решите, что боярин вам не нужен, и назначите на его место крестьянина?

— Если крестьянин справляется лучше — да, — ответил я без колебаний. — Но вопрос не в происхождении. Вопрос в компетентности. У вас есть образование, связи, ресурсы. У вас огромное преимущество перед простолюдинами. Используйте его. Докажите, что вы лучше, умнее, эффективнее. И места будут ваши.

— А если мы не согласны с такими условиями? — спросил кто-то сзади.

Я повернулся к голосу:

— Значит, вам по пути с Воронцовым или Кисловским. Они сохранят для вас старую систему. Где первенец наследует титул, земли и влияние, а второй сын получает военную карьеру, если повезёт. Где всё зависит от связей и древности рода. Где вы всегда будете вторыми. Где старшие братья получат всё, а вам останутся крохи, — пауза. — Я не обещаю лёгкой жизни. Я обещаю справедливость и возможность делом доказать свою ценность, свою компетентность.

Тишина повисла в зале. Несколько человек переглянулись. Худощавый блондин задумчиво потёр подбородок. Крепыш шатен снова заёрзал, но теперь в его глазах читалось не недоверие, а размышление.

— Вы правда в это верите? — тихо спросил молодой боярин у окна. — Или это просто предвыборные обещания?

Я посмотрел ему в глаза:

— Приезжайте в Угрюм. Посмотрите, как я управляю своей Маркой. Там простолюдин может стать офицером. Крестьянская дочь — командиром отряда. Учителем — любой, кто умеет учить, независимо от происхождения. Я не обещаю — я уже делаю.

Зал снова зашумел, но теперь иначе. Не настороженно, а заинтересованно. Кто-то кивал, кто-то спорил с соседом, кто-то записывал что-то в блокнот.

Я дал им минуту переварить сказанное, затем продолжил:

— У каждого из вас есть выбор. Старая система, где вы навсегда останетесь на вторых ролях. Или новая, где вы можете стать во главе. Решайте сами.

Блондин первым поднялся с места и протянул руку:

— Я с вами, маркграф.

За ним встали ещё трое. Потом ещё пятеро. К концу встречи около половины присутствующих выразили поддержку. Остальные молчали, но я видел в их глазах сомнение. Не отказ — именно сомнение. А это уже прогресс.

Война за престол ведётся не только мечами и магией. Иногда достаточно правильных слов, сказанных правильным людям в правильное время. Младшие бояры получили то, чего им никто не давал раньше — шанс.

Теперь посмотрим, как они им воспользуются.

Казармы княжеской гвардии встретили меня запахом оружейного масла, сапожного гуталина и застарелого пота. Высокие потолки, узкие окна с решётками, портреты князей на стенах — всё дышало военной традицией. Здесь служили поколения офицеров, защищавших княжество от внешних и внутренних врагов.

Во Владимире существовала регулярная армия. Небольшая, но всё же — профессиональная сила, чья задача заключалась в охране границ, защите города и крупных поселений через систему крепостей-гарнизонов. Не ополчение, не временные дружины, а постоянные войска с уставом, иерархией и дисциплиной.

Сабуров, как ни пытался, не смог оторвать их для похода на Угрюм. Причин было три.

Первое — после «грамотного» управления нескольких последних князей армия поредела как в численности, так и в качестве. Предшественник Веретинского тратил деньги на дворцовые празднества, а не на жалование солдат, а сам Веретинский — на параноидальные поиски и раскрытие заговоров, казни и акции устрашения. Сабуров набивал собственный карман. Результат предсказуем: лучшие офицеры уходили в наёмники, рядовые дезертировали, новобранцы не получали достойного обучения.

Второе — переброска армии в Пограничье делала княжество уязвимым. Особенно перед Сергиево-Посадским, с которым Владимир долго враждовал благодаря тому же Веретинскому. Границу надо было держать на замке. Оставить её без войск — значит, открыть путь соседям, которые с радостью воспользуются слабостью.

Третье, самое важное — Сабуров не имел легитимности, о которой я так обстоятельно говорил со своими сторонниками. Узурпатор на троне, убивший законного князя. Он не пользовался поддержкой ни народа, ни бояр, ни офицеров. Старшие командиры напрямую ему не отказывали — слишком опасно. Но тянули время под различными предлогами, саботировали приказы, находили причины для отсрочек. Скорее всего, не хотели идти воевать с подданными собственного княжества, участвуя в междоусобице. Поэтому Сабуров задействовал наёмников и боярское ополчение — тех, кого можно купить или принудить.

Я оглядел собравшихся офицеров. Человек пятнадцать в военной форме разной степени парадности. Кто-то в полном мундире с орденами, кто-то в простом камуфляже без излишеств. Лица напряжённые, спины прямые, руки за спиной или на поясах. Офицеры, чьи товарищи пережили разгром под Угрюмом. Деморализованы происходящим хаосом, но всё ещё профессионалы.

Благодаря своевременному докладу Коршунова я заочно знал многих из этих людей. В первом ряду стоял подполковник Ленский — жилистый мужчина с седыми висками и шрамом через правую бровь. Именно он вместе с Акинфеевым арестовал Сабурова при попытке бегства. Месяц назад узурпатор вышвырнул его из гвардии якобы по состоянию здоровья. На самом деле — чтобы освободить место для своего ставленника Ладушкина, убрав конкурента.

Рядом с Ленским — майор Струков, крепкий мужчина лет сорока с квадратной челюстью и тяжёлым взглядом. Его постигла та же участь. Вышвырнут за ненадобностью, когда Сабуров расчищал место для своих людей.

А их руководителя, полковника Щербина, узурпатор и вовсе убил чужими руками. Официально — инфаркт. На деле — устранение неудобного командира, который отказался посылать гвардейцев в Угрюм.

У дальней стены стоял полковник Василий Огнев — командир Стрелецкого полка. Седовласый мужчина за пятьдесят с глубокими морщинами и усталыми льдистыми глазами. Ветеран, служивший ещё при вступлении на престол прежнего князя. Я знал о нём — именно его полк отказался участвовать в походе на Угрюм, сославшись на устав и обязанность защищать народ от Бездушных.

Некоторые офицеры присутствовали вчера на балу. Видели попытку отравления кандидатов. Беседовали со мной о расширении границ Марки, о настоящих врагах — Бездушных, перед которыми междоусобица аристократов теряла смысл.

— Благодарю, что пришли, — начал я, окидывая взглядом зал. — Знаю, для многих из вас это непростое решение. Но мы здесь не для того, чтобы обсуждать прошлое. Мы здесь, чтобы строить будущее.

Тишина. Несколько офицеров переглянулись.

— Армия Владимирского княжества деградировала за последние годы, — продолжил я жёстко. — Не по вашей вине. Вы делали что могли с теми ресурсами, что имели. Но факт остаётся фактом — жалование задерживалось, вооружение устаревало, казармы разваливались. Порой вас использовали как дубину для подавления бунтов, порой — как оловянных солдатиков на параде. Так или иначе вам мешали делать главное — защищать границы.

Огнев медленно кивнул. Ленский скрестил руки на груди, слушая внимательно.

— При мне это изменится, — сказал я. — Реформа армии. Современное вооружение. Достойное жалование, которое не задерживают месяцами. Восстановление боевой мощи. Не для междоусобиц, а для защиты княжества от настоящих угроз.

Я кивнул Безбородко, стоявшему у двери. Тот вынес деревянный ящик, поставил на стол и открыл крышку. Внутри лежали образцы оружия — короткие мечи, наконечники копий и алебард, а также головы топоров.

Металл имел характерный глубокий серо-синий оттенок с едва заметным мерцанием, словно в глубине клинка плескалось ночное небо. Я взял один из мечей и протянул ближайшему офицеру.

— Сумеречная сталь, — объявил я. — Произведена в Угрюме. Тяжелее обычного металла, но в руках владельца кажется невесомой. Практически не требует заточки — лезвие держит остроту годами. Способна рассекать броню, как масло. И главное — блокирует регенерацию Бездушных при ударе. Это не уникальные образцы. Это серийное производство. Но это ещё не всё…

Без лишних слов Безбородко поставил хорошо знакомый всем цинк с боеприпасами. Вот только его содержимое…

Несколько офицеров ахнули, когда я поднял один патрон на свет. Пуля мерцала характерным серо-синим отливом.

— Патроны из Сумеречной стали, — произнёс я спокойно, наблюдая за реакцией.

Кто-то в задних рядах присвистнул. Ветеран с орденом на груди побледнел, словно увидел что-то невозможное.

— Это же… — начал один из майоров хрипло. — Маркграф, вы понимаете, во что обходится такое производство? Один патрон стоит как хороший меч!

— Стоил, — поправил я, — но теперь всё будет иначе. В Угрюме мы использовали ровно такие боеприпасы для уничтожения Бздыхов во время Гона. Это всего лишь ресурс. Не драгоценность в сейфе, а рабочий инструмент.

Несколько офицеров подошли ближе, разглядывая оружие. Один из ветеранов, седобородый полковник с орденом на груди, взял в руки меч, проверил баланс, провёл пальцем по лезвию.

— Таким оружием мы могли бы… — пробормотал он, не закончив фразу.

— Могли бы эффективнее защищать границы, — закончил я за него. — Могли бы снизить потери в столкновениях с Бездушными. Могли бы вернуть армии боевую мощь.

Молодые офицеры одобрительно переглянулись. Кто-то кивнул. Майор Струков едва заметно улыбнулся — наконец-то кто-то говорил то, что они думали годами.

Но не все разделяли энтузиазм. Старый полковник, стоявший у окна, кашлянул. Полноватый мужчина лет шестидесяти с брезгливой складкой у рта. Благодаря Родиону я знал всю его подноготную — представитель почтенного боярского рода, купил должность за взятку, командовал тыловым снабжением и грел руки на казённых закупках, получая откаты. Именно такие, как он, боялись перемен больше всего.

— Маркграф, — произнёс он осторожно. — Вы говорите о реформах, о новом оружии, о восстановлении боевой мощи. Всё это прекрасно. Но скажите… кто будет командовать этой обновлённой армией? Офицерские чины всегда доставались достойным людям из знатных семей. Это проверенная веками традиция, гарантирующая качество командования.

Я медленно повернулся к нему. Взгляд стал холоднее:

— Достойным? — переспросил я. — Или тем, у кого толще кошелёк?

Полковник покраснел.

— При мне командиры назначаются по заслугам, а не по размеру взятки, — отрезал я. — Хотите должность — докажите, что умеете командовать. В бою, на учениях, в реальных условиях. Происхождение и связи больше не играют роли. Только компетентность.

Офицеры обменялись красноречивыми взглядами — в глазах читалось удовлетворение. Подполковник Ленский не сдержал лёгкой улыбки. Я не побоялся сказать правду, которую все знали, но прятали.

Старая гвардия хмурилась. Те, кто получил чины по блату, понимали — их время заканчивается. Но возразить не могли. Слишком очевидной была правота моих слов на фоне разгрома под Угрюмом.

Полковник Огнев сделал шаг вперёд:

— Маркграф, а что насчёт Стрельцов? Мой полк… мы специализируемся на защите от Бездушных. Какое место мы займём в новой системе?

Я повернулся к нему:

— Ключевое. Стрельцы — элита. Ваша задача не изменится, но условия улучшатся. Расширение отрядов. Усиление патрулирования дорог между городами. Создание постов на ключевых маршрутах. Улучшение оснащения и финансирования.

Огнев слушал внимательно, морщины на лице разгладились.

— И главное, — добавил я жёстко, — прекращение порочной практики, где власть использовала Стрельцов исключительно для защиты столицы и набивания собственного кошелька за счёт добычи Реликтов. Ваша задача — защищать людей. Не обогащать князя.

Полковник медленно кивнул. В его усталых глазах мелькнуло что-то похожее на надежду.

— Вы действительно в это верите? — спросил он тихо. — Или это предвыборные обещания?

— Приезжайте в Угрюм, — ответил я. — Своими глазами посмотрите на мою дружину. Офицеры там не покупают должности — зарабатывают их в бою. Жалование выплачивается первого числа каждого месяца, без задержек. Каждый боец знает, что его командир получил звание за компетентность, а не за размер взятки. И когда приходят Бездушные, никто не думает о происхождении товарища рядом — думают о том, как выжить и защитить людей. Я не обещаю лёгких перемен. Но то, что я говорю, уже работает у меня в Марке. Само её выживание во время Гона доказательство того, что мой подход работает.

Офицеры молчали, переваривая услышанное. Кто-то с надеждой, кто-то со скепсисом, кто-то с открытой враждебностью. Но все понимали — время меняется. Старая система рухнула вместе с Сабуровым. Новая строилась прямо сейчас, на их глазах.

И им предстояло решить — стать частью этого будущего или остаться в прошлом.

Больше часа мы беседовали. Я отвечал на многочисленные вопросы, озвучивая своё видение развития вооружённых сил Владимирского княжества. Казармы я покинул с глубоким чувством внутреннего удовлетворения.

Неделя пролетела в череде встреч, переговоров и бесконечных разговоров. Боярские рода, военные, купцы, чиновники — я методично собирал голоса, обещая каждой группе то, что им было нужно. Справедливость. Возможности. Будущее.

Воронцов тоже не сидел сложа руки. Его люди работали в тени, напоминая о долгах, давя на старые связи, шантажируя компроматом. Кисловский покупал голоса через торговые контракты. Даже после самоотвода Ладыженской её сторонники разделились между мной и остальными кандидатами.

Но вот настал день голосования.

Я стоял перед входом в Большой зал Боярской думы, поправляя манжеты. Ярослава рядом проверяла, ровно ли лежит галстук. Её пальцы задержались на моём плече на секунду дольше необходимого.

— Готов? — спросила она тихо.

— Всегда готов, — ответил я.

За дверью гудел Большой зал Боярской думы. Больше сотни избирателей собралась, чтобы определить судьбу княжества. Главы родов, купеческая гильдия, высшие офицеры, представители духовенства. Каждый с бюллетенем в руке. Каждый с правом изменить историю.

Я сделал всё, что мог. Встречи, обещания, демонстрации силы и справедливости. Раскрытие заговора Гильдии добавило мне очков. Освобождение пленных, которое можно было приблизиться избранием меня на престол, склонило умеренных. Оружие из Сумеречной стали впечатлило военных.

Но достаточно ли этого?

Дверь в зал открылась. Илья Петрович Акинфеев склонил голову:

— Маркграф, пора. Голосование начинается.

Я кивнул, расправил плечи и шагнул к двери.

Следующий час решит, стану ли я князем по праву — или останусь просто завоевателем, взявшим город силой.