Император Пограничья 14

Глава 4

Известие о приближении армии маркграфа Платонова ворвалось во Владимир вместе с новостями от беглецов. Израненные наёмники и бояре, чудом спасшиеся от разгрома, рассказали друзьям и родне о страшной магии воеводы, о том, как земля поглощала солдат, а металл оживал в его руках. Купцы Гостиного двора спешно заколачивали ставни лавок, пряча самые ценные товары в подвалы, опасаясь грабежей. Ведь нередко вторгшейся армии города отдавали на поживу. Женщины хватали детей и запирались в домах, мужчины метались между слухами и домыслами — одни говорили о тысячной армии магов, другие — о демонах, третьи шептались о проклятии, постигшем князя.

В боярских особняках царил траур пополам с паникой. Старая боярыня Курагина не выходила из семейной часовни, ожидая вестей о муже и сыновьях. В доме Мещерских женщины рыдали — младший сын погиб в первой атаке на форт. Толбузины заперли ворота и выставили вооружённую охрану, опасаясь мародёров. Знатные семьи спешно грузили ценности в машины, готовясь бежать в загородные поместья — подальше от города, который вот-вот падёт.

В зале Боярской думы собралось едва ли двадцать человек из положенных трёх сотен. Остальные либо погибли под Угрюмом, либо сбежали, либо затаились в своих владениях, выжидая исхода. Боярин Кисловский, глава таможенной службы, первым взял слово, его голос дрожал от едва сдерживаемого страха:

— Господа, положение катастрофическое! У нас нет армии, нет командиров, казна пуста! Городские стены не выдержат правильной осады, а уж против магии Платонова…

— Сабуров привёл нас к этому! — перебил его другой аристократ. — Его безумная война уничтожила цвет нашего воинства!

— Что толку искать виноватых? — вмешалась пожилая дама. — Платонов будет здесь через несколько дней, может, раньше. Нужно решать — сопротивляться или договариваться.

Советник Акинфеев поднялся со своего места, седая голова склонилась в притворной скорби:

— Достопочтенные бояре, я предлагаю прагматичное решение. Откроем ворота и встретим маркграфа с почестями. Покажем, что мы не враги ему, а жертвы безумия Сабурова. Возможно, он проявит милость.

По залу прокатился ропот — одни возмущались трусостью, другие молча кивали. В конце концов, страх перед неминуемой расправой перевесил остатки гордости. Решение было принято.

Я въехал во Владимир на Муромце, за мной следовали ещё пара грузовиков и пара внедорожников с моими лучшими бойцами. Тридцать Северных Волков во главе с Ярославой, мои усиленные гвардейцы, Черкасский и Безбородко — достаточно, чтобы подавить любое сопротивление, но я знал, что они не понадобится.

Городские ворота были распахнуты настежь, словно для почётного гостя. Улицы опустели — горожане попрятались по домам, выглядывая из-за занавесок. Я чувствовал их страх, смешанный с любопытством. Они ждали завоевателя, тирана, демона — а увидели обычного человека в простой камуфляжной форме.

На Соборной площади меня встречала делегация. Впереди — седой старик в богатом пальто, опустившийся на колени прямо на мокрую от снега брусчатку. За ним — пяток бояр и чиновников, все с опущенными головами. Он представился и продолжил торопливо говорить, но мой взгляд зацепился за фигуру справа от старика — я сразу узнал эти черты.

Михаил Фёдорович Сабуров лихорадочно запихивал золотые рубли в кожаный саквояж. Кабинет, ещё вчера — центр власти княжества, превратился в разграбленную берлогу. Документы горели в камине, ценные книги валялись на полу. План был прост — добраться до гаража через тайный ход в винном погребе, сесть в заранее подготовленную машину, рвануть в Москву. Там, в ИКБ можно будет снять деньги, заранее отложенные на чёрный день. Который, похоже, настал. За такую кубышку стоило поблагодарить Демидовых и Яковлевых. Именно благодаря их щедрым вливания двести тысяч, отправленных на уничтожение Платонова, оказалось на личном счету князя. Хватит за глаза, чтобы начать новую жизнь в Европе.

Михаил Фёдорович спустился по винтовой лестнице в погреб. Холодный воздух подвала обдал лицо, пахнуло сыростью и уксусом. Он прошёл между стеллажами, нажал на потайной рычаг — часть стены отъехала в сторону, открывая узкий проход.

В конце туннеля его ждали. Трое гвардейцев с автоматами наперевес. Впереди — подполковник Ленский, тот самый, которого Сабуров месяц назад вышвырнул из гвардии по состоянию здоровья. На самом деле нужно было просто освободить место для Ладушкина, убрав всех возможных конкурентов, способных возглавить подразделение.

— Ваша Светлость, — голос Ленского звучал насмешливо, — куда же это мы собрались?

— Как вы посмели! Я ваш князь!

— Были князем, — поправил его голос из темноты.

Акинфеев вышел из тени, старательно избегая взгляда Сабурова.

— Илья Петрович? И ты тоже?

— Город нуждается в стабильности, Михаил Фёдорович. А вы… вы принесли только хаос и смерть. Связать его!

Пока гвардейцы заламывали руки за спину, защёлкивая наручники, Сабуров с горькой иронией вспомнил собственные мысли, мелькнувшие в его голосе полгода назад над телом Веретинского: «Импульсивно. Непродуманно. Но… открывает интересные возможности». Теперь его советник повторял тот же путь.

А ещё яснее встали перед глазами слова Платонова, озвученные на том злополучном обращении ко всему Эфирнету: «Графу Сабурову я хочу напомнить: те, кто приходят к власти через кровь, редко удерживают её надолго. Берегитесь собственных союзников, граф. Они могут оказаться столь же… решительными, как и вы».

Кляп заткнул рот, не дав выкрикнуть проклятия. Пророчество сбылось.

Я узнал его сразу — Михаил Фёдорович Сабуров, собственной персоной. Человек, который ещё восемь месяцев назад руководил моей несостоявшейся казнью. Теперь он валялся на мокрой брусчатке с кляпом во рту, в порванном пиджаке, с диким взглядом загнанного зверя. Судьба любит такие повороты.

— Узурпатор схвачен при попытке к бегству, — продолжал седой старик, представившийся Ильёй Петровичем Акинфеевым. — Мы, верные слуги престола, не могли допустить, чтобы преступник избежал справедливого возмездия.

Я смотрел на него, не скрывая презрения. Предатель, продавший своего господина. Да, Сабуров был негодяем, убийцей, тираном. Но это не делало предательство Акинфеева благородным поступком. Крыса остаётся крысой, даже если кусает другую крысу.

— Приму вашу… услугу, — холодно произнёс я. — Севастьян, возьмите пленника под охрану. И поднимитесь уже с колен, Илья Петрович. Зрелище жалкое.

Тот поспешно встал, отряхивая колени. В его глазах мелькнуло облегчение — он явно ожидал худшего.

— Ваше Сиятельство весьма великодушно. Бояре и горожане не хотят кровопролития. Мы готовы признать вашу власть, открыть казну, предоставить всё необходимое…

— Обсудим позже, — оборвал я его. — Сейчас мне нужен дворец для размещения штаба. Проводите.

Тронный зал владимирского дворца помнил многих князей. Теперь здесь собрался мой военный совет — несколько человек вместо пышного двора. Ярослава устроилась у окна, наблюдая за площадью. Севастьян Журавлёв, командир моих усиленных гвардейцев, изучал планировку дворца, отмечая возможные пути отступления.

На столе передо мной лежал магофон. Я набрал номер, и через несколько секунд послышался голос Бориса:

— Воевода, как обстановка?

— Владимир взят без боя. Сабурова выдали его же приближённые. Позови отца и Родиона.

— Понял. Сейчас всех соберу и поставлю на громкую связь.

Через несколько минут послышались голоса Игнатия и Коршунова.

— Поздравляю с победой, сын, — голос отца звучал сдержанно. — Но не спеши с решениями. Владимир — не Угрюм, там другие правила игры.

— Мои люди докладывают о настроениях в городе, — вступил Коршунов. — Паника спадает. Горожане боятся, но готовы принять любую власть, лишь бы был порядок. Купцы уже интересуются, сохранятся ли торговые маршруты.

Севастьян подошёл к столу, его ироничная улыбка стала шире:

— Воевода, армии как таковой здесь не осталось. Остатки гвардии отсиживаются в казармах, бояре попрятались. Можете короноваться хоть сейчас — никто и слова поперёк не скажет.

— Покажи силу, только не перегибай палку, — добавила Ярослава, не оборачиваясь от окна. — Страх полезен, но террор порождает ненависть. А ненависть рано или поздно найдёт выход.

Я откинулся в кресле, закрыв глаза. Память услужливо подбросила образы из прошлой жизни. Сколько раз я наблюдал, как тираны захватывали трон силой оружия? И сколько из них удержались дольше пары лет?

Помню князя Ростислава Буйного из Полоцка. До того, как я присоединил его земли, он захватил власть, вырезав всю княжескую семью. Правил три года в постоянном страхе перед заговорами, спал в разных покоях каждую ночь, пробовальщики умирали от яда раз в месяц. В конце собственная стража задушила его в бане — их банально перекупили.

Или боярин Мечислав из Изборска. Сверг законного князя, объявив его слабоумным. Полгода триумфа, потом восстание горожан, поддержанное дружиной. Повесили на главных воротах, труп висел неделю, пока дворняги совсем не растаскали.

А сколько их было в древней Римской империи? Десятки, если не сотни узурпаторов за пятьдесят лет смуты. Каждый командир легиона считал себя достойным пурпура, каждый брал столицу силой мечей. И где они теперь? Средняя продолжительность правления — два-три года. Почти все закончили насильственной смертью. Потому что если ты взял власть силой, любой другой генерал с армией имеет такое же «право». Нет легитимности — нет причины подчиняться, кроме страха. А страх держит, только пока ты лично стоишь над душой с клинком в руках.

Ещё хуже вспоминалось Смутное время, о котором мне уже довелось почитать за прошедшие месяцы. Лжедмитрий Первый ворвался в столицу с иноземным войском, заявил права на престол. Через год его зарезали прямо в тронном зале. Лжедмитрий Второй — та же история, только ещё позорнее. Семибоярщина пыталась договориться, созвала Земский собор, но бояре не смогли прийти к единому решению. Каждый тянул одеяло на себя, каждый хотел посадить своего ставленника. В итоге вместо компромисса получили развал. Моя империя рассыпалась на княжества, которые грызутся до сих пор. Вот цена отсутствия легитимного механизма передачи власти.

Сабуров — живой пример той же ошибки. Убил Веретинского, захватил трон. И что? Полгода правления, и вот он — связанный, преданный своими же. Всё княжество шептало за его спиной — «цареубийца», «узурпатор», «предатель». Этот шлейф тянулся за ним каждый день, отравляя любое начинание.

— Не буду повторять ошибок Сабурова, — произнёс я, открыв глаза. — Если возьму трон силой сейчас, получу те же проблемы. Бояре будут искать способ свергнуть очередного «тирана», купцы начнут выводить капиталы, народ будет ждать любого повода для бунта.

— Что предлагаешь? — спросила Ярослава.

— Легитимность через Боярскую думу. Пусть выберут меня сами, по доброй воле. Тогда никто не сможет назвать узурпатором.

— Но это же не настоящие выборы, — скривился Севастьян. — Всё равно выбор очевиден. Зачем играть в эти игры?

Я посмотрел на него тяжело:

— Первое, потому что у меня нет армии, способной долгое время удерживать всё княжество силой. Да, сейчас мой отряд самый боеспособный. Но в княжестве остались силы правопорядка, вооружённая охрана и служба безопасности знатных родов. Особенно тех, кто проигнорировал созыв Боярского ополчения и отсиделся дома. У них дружины целые, арсеналы нетронутые. К тому же я вывел часть войска из Угрюма, чтобы взять Владимир. Мой острог сейчас ослаблен. Если начнётся партизанская война, если бояре объединятся против общего врага-узурпатора, я просто не смогу держать контроль везде одновременно, и княжество погрузится в гражданскую войну.

Будь у меня подавляющая военная сила, которая не ослабляла бы острог, я мог бы установить железный контроль, взять присягу с побеждённых и держать их страхом. В прошлой жизни я порой именно так присоединял новые земли — тысячи воинов под моими знамёнами делали любое сопротивление бессмысленным. Но сейчас у меня нет этих тысяч. А значит, этот путь не сработает.

Вздохнув, я продолжил:

— Второе, потому что легитимность работает, даже когда меня нет на месте. Узурпатор может держать столицу, пока стоит с армией. Но стоит ему уехать — и через неделю мятеж. А легитимный князь уезжает в другой город — и ему там подчиняются. Чиновники работают, не саботируя. Налоги собираются. Приказы исполняются. Видишь разницу?

— Тонко, — одобрительно кивнула Ярослава. — Сила держит только то, что видит. Закон держит всё остальное.

— Именно, — подтвердил я. — Выборы в данном случае — это не демократия. Это ритуал легитимизации. Когда бояре сами меня выбирают, они связывают себя этим решением. Они не могут потом сказать «это незаконный узурпатор», потому что они сами его выбрали. Коллективное решение элит снимает с меня клеймо захватчика и размазывает ответственность по всем участникам.

— Разделение ответственности, — кивнула Засекина. — Если что-то пойдёт не так, это не «Платонов узурпировал власть», а «мы все вместе его выбрали».

— И ещё, — добавил я. — Это снимает проблему других претендентов. Если я просто беру трон силой, каждый сильный боярин думает: «А почему не я? У меня тоже есть дружина». Начинается грызня. А если меня выбрали через процедуру — есть формальное обоснование, почему именно я, а не кто-то другой.

Я обвёл взглядом собравшихся:

— Посмотрите на мою ситуацию трезво. У меня нет формальных прав на престол Владимирского княжества. Никаких. Я не из княжеской династии, не родственник Веретинского. У меня нет поддержки народа — они меня не знают, для них я просто очередной боярин с мечом. У меня нет поддержки политических элит — половина боярства меня терпеть не может, учитывая, что мы перебили их родственников под стенами южного форта, вторая половина выжидает, к кому примкнуть. Если я сейчас объявлю себя князем по праву сильного, это прямой путь к катастрофе. Через месяц начнутся заговоры, через три — восстания, через полгода меня убьют или изгонят, а княжество погрузится в новую смуту.

Собственно, я уже проходил этот путь. В Угрюмихе я мог бы попытаться перевешать всех несогласных в первую же неделю. У меня была сила. Но я так не сделал. Вместо этого планомерно завоёвывал доверие, показывал, что могу быть полезен, что мои решения правильные. Показал собственную магическую силу, показал прибыль от сотрудничества со мной в виде добычи ценных Реликтов, купил продовольствие и товары для деревни, защитил охотников от убийц Макара Гривина.

И лишь когда получил это доверие, когда люди начали видеть во мне не захватчика, а настоящего хозяина, я физически устранил конкурента — старосту Рындина. И то не просто убил, а сначала получил доказательства его преступлений, обнародовал их, показал всем, что старый порядок прогнил. После этого никто не пискнул, когда я взял власть. Потому что это была справедливость, а не узурпация.

С титулом маркграфа то же самое. Я не просто оттяпал кусок земли Владимирского княжества и объявил его Маркой. Выполнил все условия и процедуры по закону, получил подтверждение нового статуса от Оболенского. И лишь потом, когда всё было оформлено по правилам, порвал связи с Владимиром, дополнительно усилив собственную позицию доказательства невыполнения феодального контракта между столицей и Пограничьем. Юридически чисто, политически обоснованно.

Текущая ситуация — логичное развитие того же подхода. Я не меняю методов. Сначала легитимность, потом власть. Не наоборот. Иначе получится как у Сабурова — полгода мучений и позорный конец.

— А Сабуров? — словно прочитав мои мысли, уточнил отец. — Казнишь?

Я посмотрел в окно, где на площади всё ещё толпились любопытные:

— Казню, но не сейчас. Если повешу его сразу после взятия города, это будет выглядеть как месть, расправа победителя. Мне нужно сначала стать законным князем, провести открытый суд, доказать все его преступления. Только тогда казнь станет актом справедливости, а не самосуда. Иначе это клеймо останется на мне навсегда — «вошёл в город и сразу начал вешать».

По этой же причине в своё время я не казнил сразу старосту Рындина, а вначале вывел его на чистую воду. В таких вещах важен порядок.

Серо-голубые глаза Засекиной блеснули одобрением:

— Умно. Покажешь себя не завоевателем, а восстановителем законности. Народ это оценит.

— Не серчай, воевода, но как по мне, это рискованно, — возразил Севастьян. — А если не выберут? Или выдвинут своего кандидата?

— Выберут, — уверенно ответил Коршунов по связи. — После того, что случилось с их армией, они понимают расклад сил. Вопрос только в том, насколько дорого обойдутся их голоса.

— Я не собираюсь покупать власть, — отрезал я. — Договариваться — да. Идти на разумные компромиссы — возможно. Но не торговать принципами. Марионеткой в руках боярских кланов я не буду.

В зале повисла тишина. Затем отец тяжело вздохнул:

— Что ж, решение достойное. Рискованное, но достойное. Когда планируешь созвать думу?

— Сегодня же. С этим не стоит затягивать. Сейчас сила на моей стороне, а если будем рассусоливать, потеряем разгон. После этого у бояр будет время успокоиться, обдумать ситуацию и понять выгоду от сотрудничества. А твои орлы, Родион, успеют собрать информацию на каждого оппонента.

— Поддерживаю, — кивнула княжна Засекина. — Покажи силу, но дай надежду. Классический приём.

Журавлёв усмехнулся:

— Занятно будет посмотреть, как бояре будут изворачиваться, пытаясь угодить и не потерять лицо.

Я поднялся из-за стола:

— Решение принято. Готовьтесь к долгой игре, господа. Нам предстоит не просто взять власть, а создать новое княжество на обломках старого. И начнём мы с того, что покажем всем — время узурпаторов и тиранов прошло.

Я вошёл в Большой зал Боярской думы последним, намеренно дав им время собраться и переговорить между собой. Высокие своды терялись в полумраке — вечернее солнце едва пробивалось через узкие окна, бросая косые полосы света на древние гербы знатных родов. Амфитеатр с рядами деревянных скамей, рассчитанный на три сотни человек, зиял пустотой. Меньше сотни мест было занято — многие погибли в бессмысленной войне, другие бежали из города или попросту не решились явиться.

Обрывки разговоров долетали до меня, пока я шёл к возвышению.

— … расправа неизбежна. Он же разгромил нашу армию…

— … может, проявит милость? Не все же поддерживали Сабурова…

— … молодой, горячий. Кто знает, что у него на уме…

Я поднялся на возвышение, где стояло массивное княжеское кресло с резными подлокотниками в форме грифонов. Не сел. Встал рядом, положив руку на спинку. Символично — я не князь, пока они сами не изберут меня.

Ярослава устроилась у окна, скрестив руки на груди. Её глаза внимательно изучали собравшихся, отмечая каждое движение, каждый шёпот. Княжна Засекина умела читать толпу не хуже опытного менталиста.

Зал постепенно затих. Некоторые бояре сидели, вжавшись в скамьи, словно пытаясь просочиться сквозь спинки или стать невидимыми. Другие выпрямились, готовые встретить судьбу с достоинством. В первом ряду восседала пожилая дама в строгом чёрном платье — седые волосы убраны в тугой узел, спина прямая, как у гвардейского офицера. Рядом — полноватый мужчина средних лет, нервно теребящий золотую цепь на шее. Чуть поодаль — худой боярин с желчным лицом и впалыми щеками, в глазах которого читалась затаённая злоба.

В дальнем конце зала, почти в тени, я заметил Германна Белозёрова. Бывший казначей Сабурова сидел отдельно от основной группы, словно подчёркивая свою особую позицию. Наши взгляды встретились — он едва заметно кивнул.

Я заговорил, не повышая голоса, но акустика зала донесла мои слова до каждого угла:

— Ваши Благородия, благодарю за мудрое решение открыть ворота города. Вы избежали бессмысленного кровопролития, сохранили жизни горожан и собственные головы.

Напряжение в зале можно было резать ножом. Кто-то судорожно сглотнул.

— Владимир — древний город с великой историей. Ваши предки строили это княжество, защищали его, приумножали славу. Вы — наследники этого величия.

Пауза. Я обвёл взглядом зал, видя, как некоторые бояре слегка расслабились. Слишком рано.

— Но мы все знаем горькую правду. Два последних правителя довели княжество до катастрофы. Веретинский был тираном и безумцем, сжигавшим людей по малейшему подозрению. Сабуров — предателем и узурпатором, который ради власти пролил кровь своего господина, а затем отправил сотни ваших сыновей и мужей на бойню под стены Угрюма.

Несколько женщин в траурных платьях не сдержали всхлипов. Пожилая дама в первом ряду сжала губы в тонкую линию.

— Династия Веретинского фактически пресеклась, а Сабуров и вовсе не имел права на трон, его власть была незаконной с первого дня. Теперь перед всеми нами стоит выбор.

Я сделал несколько шагов вдоль возвышения, давая словам повиснуть в воздухе. В прошлой жизни я мог просто объявить свою волю, опираясь на право сильного, то то были другие времена и другие законы. Сейчас, всё иначе. Интриги. Переговоры. Политика. Всё та гнусь, которую я всегда презирал.

— Есть два пути, — продолжил я. — Первый — я беру власть силой. Моя армия контролирует город, сопротивления нет. Но что дальше? Через год, пять, десять лет найдётся новый «герой», который решит повторить путь Сабурова. И снова прольётся кровь, снова семьи потеряют отцов и сыновей. Круг замкнётся.

Полноватый мужчина нахмурился, явно не веря своим ушам. Худой боярин наклонился к соседу, что-то прошептал.

— Или второй путь. Владимир сам выбирает князя. По древней процедуре, которая применяется, когда династия пресекается или теряет поддержку народа. Боярская дума собирается и избирает достойнейшего. Законно. Легитимно. Без принуждения.

Тишина взорвалась шёпотом. Бояре переглядывались, не веря услышанному. Кто-то на задних рядах громко спросил соседа:

— Это ловушка? Проверка лояльности?

— Он же держит город… Зачем ему наше одобрение?

Пожилая дама в первом ряду медленно поднялась. Голос её звучал твёрдо, несмотря на возраст:

— Маркграф. Позвольте представиться — Лариса Сергеевна Ладыженская. Вы говорите это серьёзно? Настоящие выборы, без… давления с вашей стороны?

Я посмотрел ей в глаза. В них читалась боль — она потеряла кого-то в этой войне. Или раньше.

— Абсолютно серьёзно, боярыня. Я не буду указывать, за кого голосовать, не буду угрожать или подкупать. Но и обещать, что не буду бороться за престол, я не стану. Выдвину свою кандидатуру наравне с остальными.

Зал оживился. Впервые за годы тирании у них появлялся реальный выбор. Германн Белозёров встал со своего места, его голос разнёсся по залу:

— Это… небывалое великодушие. Или небывалая мудрость. Княжество действительно устало от тиранов, маркграф. Ваше предложение — глоток свежего воздуха после удушья последних лет.

Из толпы поднялся седой старик в мундире чиновника. Акинфеев, тот самый хитрец, сдавший Сабурова. По моему жесту он зачитал с экрана скрижали:

— Если позволите, Ваши Благородия, я напомню процедуру выборов согласно древнему закону. Срок — неделя. Три дня на регистрацию кандидатов, затем предвыборная кампания. Право выдвигаться имеют все бояре княжества, включая подданных из других городов. Право голоса — главы боярских родов Владимира, присутствующие на заседании думы. Также по три голоса имеют представители купеческой гильдии и высший офицерский состав княжеской армии. Представители духовенства имеют один голос. Голосование тайное — каждый опускает бюллетень с именем кандидата в урну.

— Таким образом, выборы состоятся через неделю, в полдень, в этом зале, — объявил я. — Регистрация кандидатов начинается сегодня. Каждый должен явиться лично и огласить свои намерения.

Из середины зала раздался голос:

— А что будет с Сабуровым? Он ведь формально князь.

— Сабуров сидит в темнице как государственный преступник. После выборов предстанет перед судом. Новый князь решит его судьбу.

Полноватый мужчина наконец набрался смелости встать:

— Маркграф, Николай Макарович Кисловский, глава Таможенного приказа. Позвольте вопрос. А если кто-то из нас победит, но потом… откажется от каких-то условий? Например, не захочет признавать мирные соглашения с Угрюмом?

Я холодно улыбнулся и ответил с угрозой в голосе:

— Тогда новый князь быстро поймёт, что армия Угрюма всё ещё сильна. Если придётся вернуться сюда во главе войска, я это сделаю. Однако, если новый князь хорошо выучит урок его предшественников — я стану его верным союзником.

Худой боярин с желчным лицом поднялся, его голос дрожал от едва сдерживаемой злобы:

— Орест Михайлович Скрябин. Вы говорите о легитимности, но многие считают, что вы захватили город силой!

— Город открыл ворота сам. Я не штурмовал стены. Ваши бояре выдали мне Сабурова. Я мог объявить себя князем по праву завоевателя — но предлагаю выборы. Пусть решит большинство.

Атмосфера в зале изменилась. Страх сменился осторожной надеждой, недоверие — расчётом. Младшие бояре перешёптывались о шансах, старшие прикидывали расклад сил.

Ярослава тихо подошла ко мне:

— Ты понимаешь, что теперь придётся бороться? Убеждать, договариваться, искать союзников? То, что ты так ненавидишь.

— Знаю. Но только так моя власть будет прочной. Не хочу повторить судьбу Сабурова — сидеть на троне и видеть в каждом боярине будущего предателя.

Внезапно из дальнего конца зала раздались быстрые шаги. По ступеням амфитеатра спускался высокий брюнет лет сорока пяти в чёрном костюме. Широкие плечи, уверенная походка, холодные серые глаза. На груди — герб с серебряным и красным полями.

Он остановился в трёх шагах, выпрямился:

— Вы объявили о выборах князя. Мы слышали о праве каждого боярина выдвинуть свою кандидатуру.

— Объявил, — равнодушно отозвался я. — И что?

Мужчина сделал шаг вперёд:

— Я, Харитон Климентьевич Воронцов, как новый глава рода Воронцовых, выдвигаю свою кандидатуру на престол Владимирского княжества! И молитесь, чтобы я не выиграл.

В задних рядах тяжело вздохнул Германн Белозёров.