Император Пограничья 14

Глава 5

Я окинул собеседника пристальным взглядом, оценивая потенциальную угрозу. Угроза повисла в воздухе, как острие клинка, готового пронзить меня в любой момент. Высокий, крепкий мужчина в расцвете сил с тёмными коротко стриженными бакенбардами с проседью. Уверенная осанка человека, привыкшего командовать.

Харитон держался с достоинством, но в напряжении плеч читалась едва сдерживаемая ярость. Опасный противник. Не в бою — там я уничтожил и более грозных врагов. Но на этом поле интриг и политических игр он чувствовал себя в родной стихии.

Память услужливо подбросила образы покойного патриарха Воронцова. Старик был хитёр, расчётлив и безжалостен. Собрал Боярское ополчение, чтобы уничтожить мой острог чужими руками, не запятнав собственную репутацию. И погиб вместе со своими планами, превратившись в кусок мяса, попавшего на шампур. Похоже, Харитон унаследовал не только титул главы рода, но и жажду мести.

— Ваш батюшка считал, что сможет уничтожить мой острог чужими руками, — произнёс я ровным тоном, глядя Харитону прямо в глаза. — Забыл о том, что интриговать и строить козни — это не то же самое, что уметь сражаться в открытом бою.

Щёки Воронцова вспыхнули нездоровым румянцем. Кулаки сжались, пальцы побелели от напряжения.

— Вы посмели… — глава рода сделал шаг вперёд, голос дрожал от едва сдерживаемой ярости. — Посмели оскорбить память моего отца?

— Я лишь констатировал факт, — холодно отозвался я. — Патриарх Воронцов сотрудничал с Сабуровым, развязавшим войну против Марки Угрюма, привёл к моим стенам Боярское ополчкение и погиб в бою. Это не оскорбление. Это правда.

— Правда⁈ — голос Харитона сорвался на глухой крик, эхо разнеслось по залу думы. — Вы напали на Владимирское княжество! Разгромили его армию! Убили моего отца — старика, который служил этому княжеству полвека! А теперь пришли сюда с вооружёнными отрядами, захватил столицу силой, и смеете говорить о каких-то выборах⁈

Я не ответил сразу. Позволил тишине повиснуть в воздухе, давая аристократам возможность переварить услышанное. Некоторые закивали — да, маркграф действительно ввёл войска во Владимир. Другие переглянулись, явно вспоминая, что ворота открыли сами владимирцы. Третьи пригнули головы, опасаясь, что я начну разить магией направо и налево. Никто не хотел разделить судьбу Ипполита Крамского.

— Во-первых, — начал я ровно, не повышая голоса, — войну развязал не я. Князь Сабуров отправил наёмников уничтожать деревни, ставшие частью Марки Угрюма. Я выполнял свой долг перед подданными, защищая свою территорию от карателей. Во-вторых, владимирская армия первой пришла на мою землю, а не наоборот, и среди её воинов был ваш батюшка. Я не нападал на него в уборной, застав в компрометирующей позиции, — оскал на моём лице стал шире, кто-то тихонько и нервно хихикнул. — Он находился в командной ставке армии, будучи допустимой целью. В-третьих, я не «захватывал» Владимир силой. Город открыл мне ворота добровольно. Бояре выдали мне Сабурова. Где вы видите захват? Быть может, в вашем возрасте стоит начать носить очки?.. — насмешка повисла в воздухе.

— Ложь! — Харитон развернулся к залу, обращаясь к присутствующим. — Он лжёт! Город должен был сражаться до конца! Защищаться от захватчика! А вместо этого… — голос сорвался от ярости. — Вместо этого трусы распахнули ворота перед врагом!

По залу прокатился ропот. Кто-то возмущённо загудел, кто-то молчал, опустив головы, но так поступили не все.

— Трусы⁈ — резко поднялся с места один из бояр средних лет, лицо его побагровело. — Вы называете нас трусами, Харитон Климентьевич⁈ Мы спасли город от разорения! Армии не было, защищаться было нечем!

— Именно так, — поддержала его боярыня Ладыженская, и в её голосе впервые прозвучала сталь. — Мы приняли решение, которое сохранило жизни тысяч горожан. Это не трусость, Харитон Климентьевич. Это мудрость. То, чего явно не хватало вашему отцу, когда он увёл Боярское ополчение на бойню.

Зал зашумел громче. Кто-то одобрительно закивал. Глава рода Воронцовых стиснул зубы, но промолчал.

— Враг — это тот, кто приходит убивать, — произнёс я твёрдо. — Я пришёл во Владимир не убивать, а восстанавливать порядок. Сабуров был узурпатором, предателем, убийцей своего господина. Он развязал войну против соседнего княжества и привёл Владимир к краху. Разве я виноват в том, что бояре увидели в моём приходе избавление от тирана?

— Вы убили моего отца! — прорычал Харитон, делая ещё один шаг вперёд. — Убили в магическом поединке! Старик не имел шансов против человека, расправившегося над Архимагитстром!

Внутри меня вспыхнуло раздражение. Харитон пытался представить дело так, будто я обладал подавляющим преимуществом в силе. Ложь. И я не собирался позволять ему распространять эту ложь перед всей думой.

— Не имел шансов? — переспросил я холодно. — Ваш отец был Магистром третьей ступени с редким даром эфиромантии. Я — Магистр первой ступени. На два ранга ниже. Его магический резерв значительно превосходил мой, — я обвёл взглядом притихший зал. — Тот факт, что я победил и Архимагистра Крамского, и вашего отца, лишь доказывает одно: ранг — не единственное, что решает исход поединка. Реальный боевой опыт, тактика, навыки, решимость — вот что определяет победителя. А патриарх Воронцов оказался слабее, чем предполагал его громкий ранг.

Харитон дёрнулся, словно я ударил его. Лицо побагровело.

— Вы смеете…! — Харитон шагнул вперёд.

Однако я продолжил, не давая ему перебить:

— Вы, аристократы, забыли, что такое сражаться за свою жизнь. Для вас магия — инструмент для демонстрации статуса, а не оружие. Позор, когда во главе рода стоит человек, которого нельзя толком назвать боевым магом.

Кулаки Харитона побелели от напряжения. Губы дрожали, он еле сдерживался, чтобы не броситься на меня прямо здесь, в зале думы.

Голос мой стал жёстче:

— Если Магистр третьей ступени проигрывает Магистру первой в честном поединке — это не моя вина. Это доказательство того, что ему давно следовало передать место главы рода тому, кто знает, с какого конца держаться за магический жезл.

Казалось, что Воронцова сейчас хватит апоплексический удар. По залу прокатился шокированный вздох. Несколько бояр возмущённо загудели, но многие молчали, не в силах возразить.

— Ваш отец пришёл убивать моих людей, — закончил я холодно. — Он выбрал войну. Я всего лишь оказался более умелым бойцом.

Предполагая, что это не поможет, я всё равно попытался воззвать к голосу его разума:

— Знаете, что самое печальное? Ваш отец мстил за внуков. Он не смог пережить их смерти и пришёл ко мне с армией. Теперь лежат в земле и внуки, и дед. А теперь вы собрались мстить за отца. Видите закономерность? Цикл насилия. Месть порождает месть. Кровь требует крови. Вы хотите погибнуть, мстя за отца? А потом кто-то из ваших родных пойдёт мстить за вас? И так до тех пор, пока от вашего древнего рода не останется ничего, кроме могил?

Харитон дёрнулся, словно я ударил его.

— Я не…

— Подумайте, — перебил я жёстко. — Ваш отец был умным человеком, опытным политиком. Но жажда мести затмила разум. Вы хотите повторить его путь? Или у вас хватит ума остановиться?

Из дальних рядов поднялся Германн Белозёров. Лицо графа было напряжённым, в глазах читалась боль. Он сделал несколько быстрых шагов к центру зала, останавливаясь между мной и своим старшим братом.

— Харитон, — голос Германна звучал твёрдо, но в нём слышались умоляющие нотки. — Прекрати. Отец сам выбрал этот путь. Он знал риски. Война — это не игра в поддавки.

— Ты⁈ — Харитон развернулся к родственнику, в его взгляде мелькнуло такое презрение, что некоторые бояре поёжились. — Ты посмел заговорить со мной⁈ Ты, который не просто ушёл из семьи, предав память предков, но и спёлся с убийцей нашего отца⁈ Твоя дочь живёт в его остроге! Служит ему!

Германн побледнел. Губы сжались в тонкую линию.

— Полина — взрослая девушка, — произнёс он сдержанно. — Она сделала свой выбор. Я не могу и не буду ей указывать.

— Конечно, не можешь! — новый глава рода рассмеялся, но смех вышел злым, колючим. — Ты всегда был слабаком, Германн. Сбежал из рода, потому что не вынес отцовской строгости, которая сделала бы из тебя мужчину. А теперь прислуживаешь этому… — он махнул рукой в мою сторону. — Этому висел… — он резко оборвал себя и поправился, — выскочке из Пограничья!

Даже сейчас, когда эмоции бушевали столь ярко, мой оппонент сохранял голову на плечах, понимая, что прямое оскорбление развяжет мне руки, позволив вызвать его на дуэль.

— Господа, прошу! — резко поднялся со своего места полноватый боярин Кисловский. — Мы собрались здесь не для семейных разборок! Давайте вернёмся к делу!

— Да, — кивнула пожилая боярыня Ладыженская, глядя на Харитона с укоризной. — Хватит сводить счёты. Маркграф объявил о выборах. Если желаете участвовать — заявите свою кандидатуру или покиньте зал.

Харитон тяжело дышал. Кулаки всё ещё были сжаты, но он понимал — здесь, в зале думы, его слова не имели силы. Он резко развернулся к скамье, где восседал Акинфеев с регистрационным журналом.

— Я, Харитон Климентьевич Воронцов, глава рода Воронцовых, выдвигаю свою кандидатуру на престол Владимирского княжества! — прозвучал его голос на весь зал. — Я буду бороться за престол ради справедливости и памяти отца!

Он резко развернулся и зашагал к выходу. Шаги гулко отдавались в тишине. Дверь с грохотом захлопнулась за его спиной.

Зал выдохнул. Несколько бояр зашептались между собой. Германн Белозёров вернулся на своё место, опустившись на скамью и устало прикрыв глаза ладонью.

Повисла неловкая пауза. Затем поднялся боярин Кисловский, тот самый полноватый мужчина в богатом пальто. Он прокашлялся, поправил цепь на шее и направился к возвышению.

— Я, Николай Макарович Кисловский, глава таможенной службы Владимирского княжества, также выдвигаю свою кандидатуру. Мой род уходит корнями к временам основания княжества. Мои предки служили князьям веками, управляли финансовыми потоками, знали все торговые пути, — он обвёл взглядом присутствующих. — Мне известны тонкости таможенных дел, налоговых сборов, торговых соглашений. Княжество нуждается в опытном управленце, а не в… — он многозначительно посмотрел на меня. — Не в чужаке из Пограничья, пришедшем с оружием, — закончил он подчёркнуто вежливым тоном.

Кисловский записался в журнал и покинул зал, держа спину прямо.

Следом поднялась боярыня Ладыженская. Престарелая дама медленно спустилась по ступеням амфитеатра, опираясь на трость. Лицо её было усталым, но в глазах читалась твёрдая решимость.

— Лариса Сергеевна Ладыженская, — произнесла она негромко, но каждое слово долетало до всех уголков зала. — Я потеряла младшего сына в числе казнённых «заговорщиков» при князе Веретинском, — она помолчала, давая боярам вспомнить те страшные дни. — Моя программа проста: примирение и исцеление ран княжества. Прекращение междоусобиц. Я хочу, чтобы больше никакие матери не хоронили детей из-за прихотей правителей.

Она посмотрела на меня. В её взгляде не было ни враждебности, ни симпатии. Лишь горькое понимание, ведь я тоже прошёл через ту же казнь.

— Мы оба знаем, что такое тирания, — добавила она тихо. — Но я не уверена, что военная сила — лучший путь к миру.

Боярыня записалась и медленно покинула зал. За ней последовал худой боярин Скрябин. Желчное лицо, впалые щёки, глаза горели фанатичным блеском.

— Орест Михайлович Скрябин, — представился он, голос звучал резко. — Я занимал пост церемониймейстера при покойном князе Веретинском после того, как граф Сабуров попал в опалу и был смещён с этой должности. — Он говорил быстро, нервно. — А когда узурпатор захватил власть, он сфабриковал против меня дело о растрате казённых средств, пожелав отомстить мне. Месяц я провёл в темнице как узник совести. Вышел лишь после его падения.

Скрябин повернулся ко мне, и в его взгляде мелькнула плохо скрытая неприязнь.

— Маркграф Платонов развалит княжество безумными идеями о равенстве черни и знати, — произнёс он подчёркнуто вежливо, но с нескрываемым презрением. — Он нелегитимный правитель, пытающийся навязать нам свою волю силой оружия. Княжеству нужен опытный администратор, знающий тонкости управления, а не юнец-воин, который привык решать всё мечом.

Теперь настала моя очередь. Я сделал шаг вперёд, глядя на притихших бояр.

— Я, Прохор Игнатьевич Платонов, маркграф Угрюма, выдвигаю свою кандидатуру на престол Владимирского княжества, — произнёс я твёрдо. — Я происхожу из древнего рода, чьи корни уходят в глубь веков. Но я не буду спекулировать родословной. Судите меня по делам.

Я обвёл взглядом присутствующих.

— Я обещаю восстановление величия княжества. Справедливость для всех сословий без различия происхождения. Прекращение бесконечных междоусобиц. Защиту для Пограничья — не за взятки, а по праву подданных. Доступ к образованию, как магическому, так и обычному, для всех желающих. — Я сделал паузу. — Обещаю сильную руку, но справедливую. Не тиранию, а порядок.

Я направился к возвышению и записался в журнал. Акинфеев кивнул мне, его лицо оставалось невозмутимым.

— Регистрация кандидатов будет открыта ещё два дня, — объявил советник. — Выборы состоятся через неделю, в полдень, в этом зале. Ваши Благородия, спасибо за участие в заседании думы.

Зал ожил. Бояре поднимались со своих мест, переговариваясь между собой. Слышались обрывки разговоров:

— … Воронцов слишком агрессивен…

— … Кисловский знает толк в финансах…

— … боярыня Ладыженская достойная кандидатура…

— … Платонов сильный, но опасный…

Я развернулся и направился к выходу. Ярослава Засекина шла рядом, её глаза внимательно следили за реакцией присутствующих.

— Началось, — тихо проговорила она. — Неделя интриг, подкупов и закулисных договорённостей.

— Знаю, — коротко ответил я.

Дверь зала захлопнулась за моей спиной. Проще было бы их всех перевешать. Иногда иметь принципы так неудобно.

Я вышел из душевой, вытирая полотенцем мокрые волосы. Горячая вода смыла напряжение дня — осады и боя, выступления в Боярской думе, переговоров, осторожных слов и скрытых угроз. Капли стекали по плечам, полотенце на бёдрах было единственным, что скрывало тело после долгого дня.

Ярослава сидела у окна в одной из гостевых спален дворца князя. Здание временно осталось без владельца, пока тот ждал суда в тюрьме, но комнаты остались роскошными — тяжёлые портьеры, резная мебель, широкая кровать с балдахином. За дверью сторожили двое гвардейцев, но здесь, в этих стенах, мы наконец были наедине.

Княжна распустила косу. Медно-рыжие волосы рассыпались по плечам обжигающим водопадом, отражая свет единственной горящей лампы. Редкий момент — обычно она заплетала их в боевую косу с металлическими кольцами, готовая к бою в любой момент. Сейчас же она выглядела… мягче. Женственнее. Хотя я знал, какая сила скрыта в этом атлетическом теле, какая воля живёт в глазах цвета штормового моря.

Она повернула голову, и на губах появилась лёгкая усмешка.

— Значит, маркграф Угрюма умеет не только рубить врагов, но и заговаривать зубы боярам, — произнесла княжна, откидываясь на спинку кресла. — Как тебе новая роль политика?

Я подошёл к ней, бросив полотенце на спинку соседнего стула. Встал сзади, положил руки на её плечи, почувствовал тепло кожи под тонкой тканью рубашки. Наклонился и поцеловал в шею, вдыхая запах её волос и чего-то цветочного, что она использовала для ухода за кожей.

— Боярам приходится улыбаться человеку, которого они боятся, — тихо сказала она, поворачивая голову, чтобы посмотреть на меня. — Это забавно. Они дрожат от страха, но вынуждены изображать радушие.

— Пусть улыбаются, — усмехнулся я, проводя губами по линии шеи к плечу. — Главное, что они понимают расклад сил.

Ярослава откинула голову назад, прижимаясь к моей груди. Её пальцы нашли мои руки на её плечах, переплелись с ними. Через секунда она встала, и мы оказались так близко, что я почувствовал тепло её тела. Она подняла руку, провела пальцами по моей груди — лёгкое прикосновение, которое отозвалось дрожью.

— Устал, да? — спросила она негромко. — Не физически. Морально. Война с Владимиром тянулась слишком долго. Интриги врагов не прекращаются. Теперь вся эта канитель…

Я обнял её за талию, притянул ближе. Наши тела соприкоснулись, и напряжение дня словно растворилось.

— Рядом с тобой легче, — признался я просто.

Она улыбнулась — та самая редкая улыбка, которую видели немногие. Не насмешливая, не боевая. Просто тёплая.

— Харитон опасен, — сказала княжна, становясь на миг серьёзной. — Он не фанатик, как могло показаться. Умный политик. Расчётливый. Будет мстить за отца, и такие противники хуже открытых врагов.

Я кивнул. Это я понимал. Достойный противник заслуживал уважения.

— Всё равно одержу победу, — просто констатировал я.

Ярослава засмеялась — коротким, звонким смехом.

— Вот это я и люблю в тебе. Никаких сомнений.

Мы молчали несколько мгновений, просто стоя в обнимку. Я гладил её волосы, наслаждаясь их мягкостью под пальцами.

— Северные Волки останутся, пока ситуация во Владимире не стабилизируется, — произнесла она, глядя на меня снизу вверх. — Обещаю.

Я сделал паузу, собираясь с мыслями. То, что собирался сказать, было важно.

— Переведи базу Северных Волков из Твери в Угрюм, — предложил я негромко.

Княжна замерла. Посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых читалось удивление.

— Прохор…

— Подумай, — продолжил я, не отпуская её. — Это деловое предложение. Угрюм растёт, нам нужны профессионалы. Но это и… личное. Так мы всегда будем рядом.

Слова прозвучали проще, чем того заслуживали. На самом деле я хотел сказать больше. Что после стольких лет одиночества, после потери Хильды, я наконец встретил женщину, рядом с которой чувствую себя целым. Что война и политика проще переносятся, когда знаешь, что рядом есть человек, который разделит с тобой и хорошее, и плохое. Что мысль о её отъезде в Тверь после завершения контракта оставляет пустоту в груди. Но всё это звучало бы слишком… уязвимо. Слишком открыто. Поэтому я просто понадеялся, что она поймёт то, что я не смог выразить словами.

Я видел, как она обдумывала мои слова. Понимал серьёзность того, что предложил — это было не просто переездом компании наёмников. Это было решением связать свою жизнь с моей теснее.

— Дай мне время подумать, — сказала она наконец тихо.

Я кивнул. Это было справедливо.

— Весь день ждал, когда останемся вдвоём, — произнёс я, меняя тему.

— Вот как? — лукаво улыбнулась княжна. — Неужели у тебя на меня какие-то планы?..

— О да, грандиозные…

Ярослава потянулась ко мне, и наши губы встретились. Поцелуй начался нежно, почти осторожно, но быстро стал страстным. Её руки скользнули по моей спине, мои пальцы зарылись в её распущенные волосы. Мир сузился до нас двоих, до тепла её тела, вкуса её губ.

Мы медленно двинулись к кровати, не прерывая поцелуя. Упали на мягкие подушки, переплетаясь в объятиях. Её рубашка исчезла, моё полотенце давно оказалось где-то в стороне. Прикосновения стали жарче, дыхание чаще…

Мы лежали в полутьме, обнявшись. Ярослава устроила голову на моей груди, я гладил её распущенные волосы, наматывая медно-рыжие пряди на пальцы. За окном царила глубокая ночь, в комнате тихо и покойно. Довольное молчание окутывало нас — не нужны были слова, чтобы передать это ощущение абсолютного покоя.

— Помнишь, как ты проиграла мне в том поединке? — усмехнулся я, разрывая тишину.

Княжна фыркнула, приподняв голову и глядя на меня с насмешкой.

— Ты перебросил меч в левую руку. Нечестно.

— Всё честно. Я не не говорил, что правша.

— Хитрец, — пробормотала она, но в голосе слышалась улыбка. — А помнишь битву с Кощеем? Как Матвей чуть не впал в панику, когда я несла вас обоих по воздуху?

Я рассмеялся, вспоминая эту картину.

— Человек, способный стать трёхметровым чудовищем, что разорвёт десяток Стриг, боится высоты. Это было… неожиданно.

— Он причитал что-то про землю и твёрдую почву под ногами, — хихикнула Ярослава.

Мы засмеялись вместе, и это ощущение лёгкости после напряжённых дней было бесценно. Я притянул её ближе, поцеловал в макушку.

— Кстати, кажется, Матвею запала в душу Раиса Лихачёва, — поделился я наблюдением.

— Что? — удивлённо приподнялась на локте Засекина. — Серьёзно?

— Я видел, как он вёл себя, когда она находилась в операционной после ранения. Жизнь висела на волоске. Матвей… переживал. По-настоящему.

Княжна задумалась, глядя в пространство.

— Оба одиноки. Матвей годами топил себя в бутылке, Раиса после экспериментов Фонда сторонилась людей. А тут встретили друг друга. Бывает так — находишь того, с кем не одиноко. Верно?

Вместо ответа я поцеловал её в кончик носа.

— Что любишь есть больше всего? — вдруг спросила она, меняя тему.

Я усмехнулся от неожиданности вопроса.

— Жаркое из оленины с можжевельником. Томлёное мясо буквально распадается на волокна.

Такое готовил мой отец в молодости, когда ещё ходил на охоту. Увы, в современности ничего похожего мне пока не попадалось.

— И каково это на вкус? — удивилась девушка.

— Представь винно-ягодный соус с кислинкой, тепло специй и мясо с глубоким, почти железистым вкусом дичи.

— Ты, конечно, затейник… А я люблю мёд с орехами, — призналась она. — Мать готовила такой десерт. С корицей и изюмом.

Мы говорили о простых вещах — о местах, которые хотели бы посетить вместе. Не после победы, не когда закончатся все битвы. Просто мечтали. Ярослава рассказывала о морском побережье Сицилийского королевства, которое хотела бы повидать, о белых скалах и синих волнах, увиденных на в Эфирнете. Я вспоминал горные озёра, где вода была настолько чистой, что видно дно на двадцать метров.

— Знаешь, я не ожидала найти такого человека, — сказала она вдруг тихо. — Мужчину, рядом с которым чувствую себя одновременно защищённой и свободной.

Я поцеловал её в макушку, обнял крепче.

— Ты нужна мне, — сказал я просто, но искренне. — Не только в бою. Просто нужна. Ты та, кто понимает. Кто идёт рядом, а не за спиной. Это редкость. Рядом с тобой я могу быть собой.

Ярослава приподнялась на локте, посмотрела на меня с лёгкой усмешкой.

— Только не говори, что я размягчила грозного маркграфа.

Я улыбнулся в ответ, притянул её к себе для ещё одного поцелуя — ленивого, нежного.

— Если кому и удастся, — прошептал я между поцелуями, — то только тебе.

Она тихо засмеялась, устраиваясь обратно на моей груди. Мы лежали в тишине, наслаждаясь близостью друг друга. Мир с его интригами, войнами и угрозами оставался за дверью. Здесь, в этой комнате, были только мы двое.

Довольные. Счастливые. Вместе.

Постепенно дыхание Ярославы стало ровным — она засыпала. Я гладил кожу на её плече, чувствуя абсолютный покой. Момент передышки в бесконечной череде битв. Момент, когда можно было просто быть человеком, а не воином и правителем.

Я закрыл глаза, обнимая её крепче. Мы заснули вместе, в обнимку, в полной тишине ночи.