Император Пограничья 14

Глава 15

Главное здание суда Владимира встретило меня высокими потолками и строгими колоннами серого мрамора. Я шёл по широкому коридору к залу заседаний, ощущая непоколебимое спокойствие. Последний незакрытый вопрос. Последняя точка в истории узурпатора Сабурова.

Зал оказался переполнен. Галереи для зрителей забиты до отказа — бояре в парадных костюмах с гербами родов, купцы в дорогих сюртуках, офицеры в форме, простолюдины в скромной одежде. Все хотели увидеть, как падёт тот, кто отправил сотни людей на смерть ради собственной власти.

Я занял место в центре судейской коллегии за высоким столом из тёмного дуба. По обе стороны от меня расположились двое опытных судей — седовласый Иволгин Степан Матвеевич, которому было за семьдесят, и жилистая брюнетка средних лет Карташова Антонина Олеговна. Оба служили правосудию ещё при князе Веретинском, пережили правление Сабурова и теперь получили шанс восстановить справедливость.

Аристократов может судить только князь. Поэтому я здесь — как председатель коллегии, как тот, кто вынесет вердикт. Но вести процесс, зачитывать обвинения, допрашивать свидетелей будут Иволгин и Карташова. Я лишь наблюдаю, слушаю и решаю.

Сабурова ввели через боковую дверь. Михаил Фёдорович выглядел, как размазанный по обочине жук. Некогда элегантный церемониймейстер превратился в сгорбленного человека с тусклым взглядом. Седина проступила на висках, под глазами залегли тёмные круги, руки дрожали. Восемь месяцев назад этот человек руководил моей несостоявшейся казнью. Теперь он сидел на скамье подсудимых в потёртом сером костюме, лишённый титулов, власти и достоинства.

Рядом с узурпатором устроился назначенный ему княжеством адвокат — молодой мужчина лет тридцати с нервным взглядом. Фамилия Елисеев, если я правильно запомнил. Он листал папку с документами, и по его лицу было видно — он понимает безнадёжность своей работы. Однако закон требовал, чтобы у каждого обвиняемого был адвокат. Даже у предателя.

Иволгин постучал молотком по столу. Гул в зале стих.

— Объявляется открытое судебное заседание, — произнёс старик, и голос его прозвучал на удивление твёрдо. — Слушается дело номер семьсот тридцать восемь дробь десять ноль два. Обвиняемый — граф Михаил Фёдорович Сабуров, бывший церемониймейстер княжеского двора, принявший власть после гибели князя Веретинского.

Карташова открыла папку и начала зачитывать обвинения.

— Пункт первый. Убийство князя Веретинского Аристарха Никифоровича с последующим сокрытием следов преступления. Фабрикация официальной версии о самовозгорании князя. Незаконный захват власти.

Зал взорвался приглушённым гулом. Кто-то ахнул, кто-то начал перешёптываться с соседями. Я наблюдал за реакцией. Бояре в первых рядах переглядывались — многие из них подозревали правду, но слышать её вслух на открытом суде означало конец любых иллюзий.

Сабуров сидел неподвижно, опустив голову. Не отрицал, не протестовал. Просто сидел.

Карташова продолжила:

— Пункт второй. Сокрытие особо тяжкого преступления — теракта в Сергиевом Посаде. Во время Гона Бездушных была взорвана крепостная стена города, что привело к гибели десятков мирных жителей. Обвиняемому вменяется: сокрытие преступления через активные действия по уничтожению улик, фальсификация документов и подделка докладов, препятствование правосудию через попытки помешать расследованию, злоупотребление должностным положением через использование полномочий князя для сокрытия диверсии.

На этот раз зал замер. Тишина стала гулкой, давящей. Я видел, как побелели лица купцов в средних рядах. Использование Бездушных против людского поселения — преступление против человечества по меркам Содружества. Хуже не бывает.

Женщина в третьем ряду всхлипнула. Рядом с ней мужчина сжал кулаки. Кто-то из зрителей выкрикнул проклятие в адрес узурпатора. Иволгин снова постучал молотком, призывая к порядку.

Елисеев, адвокат, судорожно записывал что-то в блокноте. Руки его тряслись.

Карташова перевернула страницу.

— Пункт третий. Сотрудничество с организованной преступной группировкой. Обвиняемый вступил в сговор с наркокартелем Юсуфова Хасана Рашидовича по прозвищу «Волкодав», действовавшего на территории Восточного Каганата. Совместно с преступной группировкой обвиняемый организовал попытку теракта в городе Астрахани, который должен был привести к массовому убийству мирных жителей через взрыв баржи, начинённой хлором, аммиаком и другими химикатами. Целью теракта была дискредитация тогда ещё маркграфа Платонова Прохора Игнатьевича как террориста. Расчётное число жертв — более пятисот человек.

Зал взорвался. Крики возмущения, проклятия, требования немедленной казни. Иволгин колотил молотком по столу, но шум не утихал. Карташова ждала, сложив руки на папке. Я сидел неподвижно, наблюдая за Сабуровым.

Узурпатор поднял голову. В его глазах не было раскаяния. Только страх. Он знал, что проиграл. Знал, что конец близок.

Постепенно шум стих. Карташова продолжила:

— Пункт четвёртый. Нападение на территорию союзного княжества. Марка Угрюм на момент нападения являлась частью Сергиево-Посадского княжества, с которым Владимирское княжество находилось в состоянии мира. Обвиняемый отправил воинский контингент численностью около тысячи человек для захвата чужой территории, что привело к гибели сотен подданных Владимира. Данное действие квалифицируется как военное преступление и государственная измена.

Офицеры в форме, сидевшие ближе к выходу, зашумели. Кто-то из них потерял товарищей в той бойне. Кто-то — родственников. Я помнил ту битву. Помнил, как сотни бойцов шли в атаку под моими заклинаниями. Помнил лица тех, кого убил.

Не испытывал радости. Не испытывал торжества. Просто делал то, что должен был сделать.

Дочитав, Иволгин кивнул и жестом пригласил первого свидетеля.

— Вызывается свидетель обвинения Горшков Алексей Петрович, патологоанатом городского морга.

Из боковой двери вышел мужчина лет пятидесяти в буром твидовом пиджаке с заплатками на локтях. Худой, сутулый, с залысинами и нервным тиком в уголке глаза. Он прошёл к трибуне для свидетелей, положил дрожащие руки на перила и замер, избегая смотреть в сторону Сабурова.

От стола обвинения поднялась женщина лет сорока в строгом чёрном костюме с юбкой. Прокурор Вера Константиновна Зотова — так представили её в начале заседания. Жёсткие черты лица, собранные в тугой узел волосы, пронзительный взгляд. Она подошла к трибуне свидетеля и начала допрос.

— Свидетель, вы проводили вскрытие тела князя Веретинского?

— Да, — хрипло ответил Горшков.

— И каковы были ваши выводы?

Патологоанатом облизнул губы. Пауза затянулась. Наконец он заговорил, глядя в пол:

— В официальном заключении я указал, что причиной смерти стало самовозгорание вследствие потери контроля над огненным Талантом.

— А какова была истинная причина смерти?

Горшков сглотнул. Его руки сжали перила сильнее.

— Колотая рана в области подбородка с проникновением в основание черепа и повреждением продолговатого мозга, — произнёс он тихо, но отчётливо. — Смерть наступила почти мгновенно.

Зал взорвался шёпотом. Бояре в первых рядах наклонились друг к другу, обмениваясь возбуждёнными репликами. Купцы в средних рядах вытянули шеи, пытаясь лучше рассмотреть свидетеля.

— Почему же вы указали в заключении ложную информацию? — продолжила Зотова.

Горшков поднял глаза. В них читалась смесь страха и облегчения.

— На меня оказывалось давление. Граф Сабуров лично посетил морг через два часа после доставки тела. Он… он сказал, что моя семья будет в безопасности, только если я напишу нужное заключение. У меня жена и двое детей. Я… я не смог рисковать ими.

— Имелись ли иные улики, указывающие на убийство?

— Да. Первое, следы преступления были сокрыты через обжигание тела магией огня, которое произошло уже после смерти. Второе, при исследовании раневого канала я обнаружил мельчайшие частицы аркалия в мягких тканях. Это указывает на то, что орудием убийства выступал клинок из аркалия. Судя по длине колотого канала — около пятнадцати сантиметров — это был кинжал или короткий нож.

Адвокат Елисеев вскочил с места.

— Возражаю! Свидетель находился под давлением и боялся за свою семью. Его показания недостоверны, так как он уже один раз солгал под принуждением. Кто может гарантировать, что сейчас он не лжёт снова?

Карташова повернулась к нему.

— Экспертиза тела князя Веретинского была проведена повторно комиссией из трёх независимых патологоанатомов. Все трое подтвердили наличие колотой раны и частиц аркалия. Их заключение приобщено к делу. Вы не успели ознакомиться?..

Елисеев мотнул головой и упал на стул. Сабуров по-прежнему сидел неподвижно, уставившись в стол перед собой.

Иволгин вызвал следующего свидетеля.

— Трофимов Владимир Сергеевич, специалист по особым поручениям князя Оболенского, Сергиев Посад.

Вошёл хорошо знакомый мне представительный мужчина лет тридцати в хорошо сидящем строгом синем костюме. Выправка, уверенные движения, спокойный профессиональный взгляд. Он встал у трибуны, положил перед собой папку с документами и кивнул судьям.

— Господин Трофимов, расскажите суду о результатах расследования диверсии в Сергиевом Посаде, — попросила прокурор.

— По поручению Его Светлости князя Оболенского Матвея Филатовича я передаю официальные результаты расследования, проведённого службами безопасности Сергиева Посада, — ровно произнёс Трофимов, открывая папку. — В ходе следствия была выявлена агентурная сеть, действовавшая по приказам Владимирского княжества. Генерал армии Карагин получал крупные денежные суммы от агента Владимира — полковника Рубцова. Рубцов организовал взрыв склада боеприпасов, что привело к обрушению участка крепостной стены во время Гона Бездушных. Целью диверсии было впустить Бездушных в город и спровоцировать массовую гибель мирных жителей. Князь Оболенский лично гарантирует достоверность представленных материалов и готов подтвердить это официальным письмом в адрес суда.

— Суд благодарит вас, — кивнул Иволгин. — Вызывается Федосеев Пётр Николаевич.

В зал вошёл полноватый мужчина лет сорока пяти с мягкими чертами лица и пухлыми пальцами. Когда-то он кланялся Сабурову при каждой встрече. Сейчас прошёл мимо, даже не взглянув. Самая опасная разновидность предателя — тот, кого долго унижали.

— Свидетель, вы занимали должность личного секретаря обвиняемого? — спросила Зотова.

— Да, — уверенно ответил Федосеев. — Я вёл документооборот графа Сабурова с момента его назначения церемониймейстером и продолжал работать после… после того, как он стал князем.

— Расскажите суду, что вы наблюдали после смерти князя Веретинского.

Федосеев сглотнул и заговорил быстро, словно боялся, что не успеет выговориться:

— На следующий день после гибели князя граф Сабуров приказал мне принести все документы, касающиеся переписки Веретинского с разведкой за последние полгода. Я принёс три папки из архива. Он лично просмотрел их и отобрал около двадцати документов. Затем… затем сжёг их в камине своего кабинета. Он уничтожил часть документов, связывающих Владимир с диверсией. Я видел текст в одном из донесений разведки в адрес покойного князя — там упоминался генерал Карагин и его роль в качестве агента.

— Вы уверены в этом?

— Абсолютно. Я выносил огарки документов для дальнейшего уничтожения.

Карташова кивнула:

— Что ещё вы можете сообщить?

— Через три дня после этого граф… князь Сабуров вызвал меня и продиктовал приказ. — Федосеев достал из кармана сложенный лист. — Я сохранил черновик. Там было сказано: «Полковник Рубцов Анатолий Сергеевич объявляется особо опасным преступником. При обнаружении подлежит немедленной ликвидации. Захват живым нежелателен». Я переписал приказ набело, князь подписал его и отправил через курьера начальнику Сыскного приказа.

Зал зашумел. Сабуров сидел, стиснув зубы.

— Почему вы сохранили черновик? — спросила судья.

Федосеев наконец поднял глаза:

— Я понял, что служу убийце. Я испугался. Подумал, что если он хочет убрать нашего собственного полковника, то однажды может убрать и меня. Я спрятал черновик как… как страховку. На случай, если придётся доказывать свою непричастность.

Елисеев снова вскочил.

— Где доказательства этих обвинений? Документы? Приказы?

Прокурор невозмутимо парировала:

— Часть документов была изъята при обыске кабинета обвиняемого после его ареста. Также имеются показания свидетелей, в том числе самого Рубцова, который согласился дать показания в обмен на смягчение приговора.

Иволгин жестом попросил ввести следующего свидетеля. В зал под конвоем ввели худого мужчину средних лет в тюремной робе. Рубцов выглядел скверно — синяк на пол лица, щетина, сутулая спина. Он встал у трибуны и заговорил, бегая глазками:

— Полковник Рубцов Анатолий Сергеевич. Работал по приказам князя Веретинского — задачи и деньги шли через защищённый канал. После того как операция была раскрыта силами Сергиева Посада, а сам князь погиб, я вернулся во Владимир докладывать вышестоящему командованию. Сабуров решил замести следы — отдал приказ меня убрать. Три дня его люди прочёсывали город. Еле ушёл. На днях я был схвачен агентами Его Светлости князя Платонова.

Зал снова зашумел. Кто-то из купцов выкрикнул проклятие. Офицеры в форме сидели с каменными лицами — многие из них понимали размер бесчестья, учинённого Веретинским.

Елисеев попытался ещё раз:

— Свидетель является преступником! Его показания куплены обещанием смягчения приговора!

Карташова холодно посмотрела на адвоката.

— Показания Рубцова подтверждены документами обвиняемого, а также записями допроса Карагина, переданными князем Оболенским. Всё приобщено к делу.

Следующими выступили жители Сергиева Посада. Пожилая женщина в чёрном платье рассказывала дрожащим голосом, как Бездушные ворвались в её квартал через пролом в стене, как она видела, как твари высасывали жизнь из соседей. Мужчина лет тридцати с длинным шрамом через лицо описывал, как сражался с Трухляками на баррикаде, пока не подоспела помощь. Молодая мать всхлипывала, вспоминая, как пряталась в подвале, слушая крики умирающих наверху.

Я слушал и чувствовал, как в груди разгорается холодная ярость. Веретинский заочно приговорил всех этих людей к смерти в угоду своему безумию, а Сабуров пытался скрыть преступления своего предшественника. Десятки оборванных жизней — просто помеха на пути к власти.

Иволгин объявил перерыв на десять минут. Зрители потянулись к выходу, обсуждая услышанное. Я остался сидеть за столом, глядя на Михаила Фёдоровича. Узурпатор не двигался. Даже не пытался пить воду, которую принёс ему конвоир.

После перерыва зал снова заполнился. Карташова вызвала следующего свидетеля.

— Акинфеев Илья Петрович, бывший советник обвиняемого.

Седой мужчина с острым взглядом прошёл к трибуне. Он получил помилование в обмен на полное сотрудничество со следствием. Теперь он расплачивался за этот шанс.

— Господин Акинфеев, расскажите о сотрудничестве обвиняемого с наркокартелем Хасана Волкодава, — попросила Зотова.

Советник кивнул и начал говорить размеренно, чётко:

— Я присутствовал при разговоре Сабурова с представитель Хасана Волкодава — Карим Мустафин по прозвищу «Скорпион». Он предложил устранить маркграфа Платонова за двести пятьдесят тысяч рублей. План заключался в похищении двоюродного брата маркграфа — журналиста Святослава Волкова — и заманивании Платонова в Астрахань на обмен. Там его должны были убить.

— И что ответил обвиняемый?

— Князь Сабуров… — Акинфеев запнулся, потом продолжил тверже, — … предложил усовершенствовать план. Он хотел устроить «несчастный случай» со взрывом баржи, начинённой хлором и аммиаком. Идея была в том, чтобы срежиссировать ситуацию так, будто Прохор Игнатьевич, защищаясь, использовал магию, которая привела бы к гибели сотен мирных жителей Астрахани. Это навсегда заклеймило бы Его Светлость как террориста.

Зал замер. Даже шёпота не было. Только тяжёлое, давящее молчание.

— Кто должен был поставить химикаты для теракта? — продолжила прокурор.

— Сабуров инсценировал кражи с военных складов. Он лично согласовал этот пункт с Мустафиным.

Елисеев не вставал. Он сидел, уставившись в свои записи, и не поднимал головы. Защищать это было невозможно.

Иволгин вызвал последнюю группу свидетелей — по обвинению в развязывании войны. Снова выступил Акинфеев, описывая, как Демидов и Яковлев подкупили Сабурова, как тот отдавал приказы о мобилизации, как собирал боярское ополчение и когда это не получилось пошёл на сговор с покойным Климентом Воронцовым, как приказал наёмникам жечь деревни с мирными жителями, ушедшими под мою власть.

Затем дали слово пленным владимирской армии, уже освобождённым после капитуляции.

Капитан Дебольский, худой мужчина с перевязанной рукой, рассказывал, как их вели в бой против укреплённого форта без должной подготовки. Как погибали товарищи под огнём автоматов и заклинаниями магов. Как отступали, оставляя раненых.

Боярин Селиверстов вспоминал последнюю атаку, когда покойный генерал Хлястин бросил резервы в наступление, хотя исход битвы уже был предрешён. Сотни людей погибли за несколько часов.

Елисеев всё так же молчал. Сабуров всё так же сидел, уставившись в стол.

Иволгин постучал молотком.

— Выступления свидетелей завершены. Слово предоставляется стороне защиты.

Елисеев медленно поднялся. Посмотрел на Сабурова. На судей. На меня. Провёл дрожащей рукой по лицу. И тихо произнёс:

— Защита не имеет возражений по фактам, изложенным обвинением.

Зал выдохнул.

Сабуров резко вскочил с места, опрокинув стул.

— Что⁈ — в его голосе прорезалась ярость, которую он сдерживал весь процесс. — Вы даже не будете пытаться меня защищать⁈

Елисеев побледнел, но не отступил:

— Господин Сабуров, факты неопровержимы. Документы, свидетели, экспертизы — всё говорит против вас. Любая попытка опровергнуть эти обвинения будет выглядеть как издевательство над…

— Вы обязаны меня защищать! — Сабуров схватился за край стола. — Это ваш долг! Ваша работа!

— Я защищаю вас, насколько это возможно, — ровно ответил адвокат. — Но не стану лгать суду и позорить себя безосновательными возражениями. Обвинение подготовлено безупречно. Я могу лишь просить суд учесть…

— Просить⁈ — Сабуров дёрнулся вперёд, но конвоиры схватили его за плечи. — Вы сдаёте меня! Предаёте!

Иволгин постучал молотком:

— Обвиняемый, успокойтесь, или вас удалят из зала!

Узурпатор тяжело дышал, глядя на адвоката с ненавистью. Затем медленно опустился обратно на место. Конвоиры поставили упавший стул.

Елисеев продолжил тише:

— Защита может лишь указать на… на тяжёлые обстоятельства, в которых находился мой подзащитный. Князь Веретинский был безумен и представлял угрозу для княжества. Возможно, убийство было… актом отчаяния. Попыткой спасти Владимир от полного краха.

— Это не оправдание убийству, — холодно отозвалась Карташова.

— Я и не пытаюсь оправдать, — устало ответил адвокат. — Просто прошу суд это учесть при вынесении приговора.

Он сел. Сабуров сидел, стиснув зубы, глядя перед собой невидящим взглядом.

Иволгин постучал молотком.

— Перед вынесением приговора обвиняемому предоставляется последнее слово.

Сабуров медленно поднялся. Его руки дрожали, когда он схватился за край стола. Зал затих в ожидании.

— Я… — начал узурпатор и запнулся, облизнул потрескавшиеся губы. — Я не хотел, чтобы всё обернулось так. Меня загнали в угол. Понимаете? Загнали!

Голос его окреп, наполнился отчаянием.

— Князь Веретинский сошёл с ума! Он собирался уничтожить весь Сергиев Посад, отдать его на съедение Бездушным! Я остановил его! Спас тысячи жизней! Это же должно что-то значить⁈

Кто-то в зале фыркнул. Сабуров дёрнулся в ту сторону, но продолжил:

— Диверсию в Сергиевом Посаде приказал Веретинский, не я! Я просто… я просто пытался замести следы. Потому что если бы правда вышла наружу, Владимир стал бы изгоем! Нас бы растерзали! Я защищал княжество!

— Ты защищал свою шкуру, — громко произнёс кто-то из офицеров в форме.

Зал зашумел одобрительно. Иволгин постучал молотком, но шум не утих сразу.

— Демидов и Яковлев! — выкрикнул Сабуров, и в голосе его прорезалась истерика. — Они давили на меня! Он заставил развязать войну против Угрюма! Шантажировали! У меня не было выбора!

Я сидел неподвижно, наблюдая за его попытками переложить вину. Типичное поведение крысы, загнанной в угол. Всегда найдётся кто-то другой. Веретинский. Воронцов. Демидов. Обстоятельства. Судьба. Кто угодно, только не он сам.

— А с Волкодавом… — узурпатор задохнулся, — … это была попытка остановить угрозу! Платонов становился слишком опасным! Он подрывал стабильность всего региона! Кто-то должен был его остановить!

— Взорвав баржу с химикатами в мирном городе? — холодно спросила Карташова.

— Это был… это был крайний случай! Меня вынудили!

Зал взорвался свистом и криками. Купцы в средних рядах освистывали узурпатора. Офицеры выкрикивали проклятия. Женщина в чёрном платке швырнула в него скомканным платком, который упал у подножия скамьи подсудимых.

— Тишина! — Иволгин колотил молотком. — Тишина в зале!

Но Сабуров уже не слушал. Он развернулся ко мне, и в глазах его полыхнуло безумие.

— Ты! — закричал он, тыча в меня пальцем. — Всё из-за тебя! Если бы ты сдох на том эшафоте восемь месяцев назад, ничего этого не случилось бы! Владимир был бы в порядке! Веретинский успокоился бы! Всё было бы хорошо!

Я встретил его взгляд спокойно. Никаких эмоций. Просто фиксация факта: человек сломался окончательно. Он сидел, тяжело дыша, уставившись в пол.

Я поднялся. Зал мгновенно затих.

— Граф Михаил Фёдорович Сабуров, — произнёс я, и голос мой прозвучал ровно, без эмоций. — Суд признал вас виновным по всем пунктам обвинения. Убийство правителя. Сокрытие преступлений против человечества. Сотрудничество с преступными группировками. Организация массового убийства мирных жителей. Развязывание войны против союзного княжества.

Я сделал паузу, глядя на сломленного человека перед собой.

— Приговариваю вас к смертной казни через повешение. Приговор будет приведён в исполнение завтра на рассвете на городской площади. Да смилостивится над вашей душой Господь.

Иволгин постучал молотком.

— Суд закончен.

Рассвет окрасил небо над Владимиром в холодные оттенки серого и розового. Я стоял возле помоста с виселицей в окружении охраны, оглядываясь по сторонам. Та самая площадь, где восемь месяцев назад я стоял на эшафоте с петлёй на шее, слушая, как Михаил Сабуров зачитывает приговор.

Колесо истории сделало полный оборот.

Церемониймейстер, ставший князем через предательство, заканчивал там же, где я заново начал свой путь к власти в чужом для меня времени. Ирония судьбы была настолько очевидной, что я почти улыбнулся. Почти.

Площадь заполнили люди. Тысячи владимирцев пришли посмотреть на казнь узурпатора. Бояре в дорогих костюмах стояли в первых рядах. За ними купцы, офицеры, простолюдины. Дети сидели на плечах отцов. Торговцы снова продавали жареные каштаны и горячий сбитень.

В центре площади возвышался эшафот. Та же конструкция из потемневшего дерева. Тот же помост, что пружинил тогда у меня под ногами. Только петля была одна, а не множество.

Сабурова вывели под конвоем. Он шёл медленно, ссутулившись. Серая тюремная роба болталась на похудевшем теле. Руки связаны за спиной. На лице — пустота.

Я вспомнил тот день. Как Сабуров стоял на этом же эшафоте, зачитывая приговоры. Как его голос звучал твёрдо и холодно. Как он смотрел на приговорённых без тени сострадания. Просто выполнял свою работу церемониймейстера, скучную, но необходимую.

Тогда я не знал, что встречу Ярославу. Что Полина станет частью моей жизни. Что Василиса окажется верным другом, а не просто деревенской девчонкой. Не знал, сколько достойных людей найду в этом прогнившем мире.

Узурпатора подвели к виселице. Палач — тот же мужчина со следами подпития на лице, что надевал петлю на мою шею, — накинул петлю на шею Сабурова.

Священник что-то тихо говорил осуждённому, держа в руках крест. Сабуров не реагировал. Просто стоял, глядя в толпу невидящим взглядом.

Палач спросил, есть ли у осуждённого последние слова.

Сабуров вздрогнул. Поднял голову. И закричал:

— Вы все умрёте! Слышите⁈ Платонов не спасёт вас! Он принесёт только смерть! Смерть всем! Владимир сгорит! Княжество рухнет! Вы все умрёте в огне и крови!

Его голос сорвался в истерический визг:

— Проклинаю тебя! Проклинаю твой род! Твоё княжество! Ты думаешь, убив меня, получишь мир⁈ Никогда! Будут ещё! Ещё десятки таких, как я! Ты утонешь в крови! Это никогда не кончится! Никогда!

Толпа загудела. Кто-то швырнул гнилой помидор, который шлёпнулся у ног бывшего князя.

Палач накинул на голову Сабурова чёрный мешок, обрывая его крики. Фигура в сером на миг замерла, затем дёрнулась в последней попытке вырваться.

Палач дёрнул рычаг.

Люк под ногами осуждённого распахнулся. Тело упало вниз, верёвка натянулась с глухим звуком. Громко хрустнули позвонки, и фигура в мешке повисла неподвижно. В отличие от моей собственной казни, где «доброжелатель» позаботился, чтобы верёвка оказалась короткой и я умирал в муках, сейчас всё было сделано чисто.

Толпа взревела. Крики одобрения, проклятия в адрес мёртвого, радостные выкрики. Кто-то запел народную песню. Другие подхватили.

Я смотрел на раскачивающееся тело и не чувствовал ничего. Ни удовлетворения. Ни облегчения. Просто пустоту.

Справедливость восторжествовала. Убийца получил по заслугам. Княжество очищено от узурпатора.

Я развернулся и направился к машине. Позади раздавались ликующие крики толпы.

— Гаврила, — окликнул я телохранителя, идущего сзади. — Когда толпа разойдётся, пусть тело снимут и похоронят на городском кладбище. Достойно. С отпеванием.

— Понял, Ваша Светлость. Но… народ может возмутиться. Сочтут это слишком большой милостью для предателя.

— Даже преступник заслуживает христианского упокоения, — ответил я. — Сабуров ответил перед законом. Теперь пусть отвечает перед Богом. Выполнить.

— Слушаюсь.

Я сел в машину и закрыл дверь, отсекая звуки празднества снаружи. Достал из кармана магофон, собираясь набрать номер Коршунова, чтобы прослушать свежий доклад о ситуации в городе и остроге. В этот момент устройство завибрировало входящим вызовом.

Станислав Листьев.

Я принял вызов.

— Ваша Светлость, — голос журналиста звучал деловито. — Всё готово. Первый номер «Голоса Пограничья» выходит завтра.