Хозяйка приюта, или Я не твоя жена, дракон!

Эпилог

— Для почетного оформления Билля о правах неблагих приглашается леди Ивари Реннер, — громогласно объявил герольд.

Его голос, магически усиленный, разнесся по всему дворцу и далеко за его пределы — на площадь, где собрались горожане. И простые люди, и неблагие. Конечно, там же были и стражники, и даже солдаты. Их направили туда, чтобы следить за порядком.

Но, судя по всему, такая осторожность была излишней. В конце концов, с того момента, как я начала активно заниматься правами неблагих, прошло пятнадцать лет. Закон был логичным продолжением того, что давно уже перестало быть новшеством: неблагие такие же люди, как все остальные. Вот это да! И пятнадцати лет не прошло, как говорится, а все уже заметили.

Закон отменял систему контроля, которая давно уже была никому не нужна. А когда-то даже мне пришлось поставить себе на кожу метку: все-таки я была неблагой и собиралась представлять их интересы. Так что следовало играть по общим правилам.

Потому с тех пор у меня на запястье красовалась не только витееватый огненный узор метки Алана, но и черный уродливый браслет: “позорная метка неблагой”.

Собственно, я сама по себе была весьма громким заявлением по поводу того, что касается прав неблагих.

Но с этого дня — никаких больше меток, ура!

Впрочем, намного более серьезным своим достижением я считала то, что десять лет назад было отменено обязательное воспитание неблагих детей в приютах. Теперь они могли расти в семьях, как и нормальные дети.

Вместо этого мне удалось создать систему “консультантов” — тех, кто мог помочь родителям справиться с особенными детьми. Чаще всего консультантами становились взрослые неблагие, реже — обычные люди или даже драконы. Разумеется, все они проходили специальную подготовку, над программой которой я ломала голову несколько месяцев, вспоминая все, что знала о воспитании детей, психологии и о том, как сохранять спокойствие в любых ситуациях (важный навык для любого, кто имел дело с детьми хоть раз).

Нет, приюты остались, конечно! Не все родители горели желанием воспитывать рогатых, крылатых, пушистых и искрящихся огнем детей. Но они больше не напоминали тюрьмы. Я старалась сделать их похожими на большие семьи — такие же, какую когда-то удалось создать мне самой.

“Конечно, мама, — шутила Бетти в ответ на эти мои рассуждения. — Мы были — одна большая неблагополучная семья. И игрушки из выгребной ямы. Отличный пример!”

Вот кто бы мне сказал, что она вырастет такой язвой! Это все влияние Мелиссы. А такой чудесной девочкой была!

Бетти, хоть и любила поехидничать, стала пару лет назад моей правой рукой. Именно она теперь учила консультантов работать с неблагими, направляла их и контролировала — в конце концов я поняла, что она в какой-то момент сняла с моих плеч всю систему обучения.

Я беспокоилась, конечно. Ведь она должна жить своей жизнью, а не моей!

“Мам, почему ты думаешь, что это не моя жизнь?”

“Но ты же так любишь цветы! И у тебя отлично получается с ними справляться! Ты…”

“Ты что, — в ужасе округляла глаза Бетти, — ограничиваешь меня в выборе потому что я — неблагая? Разве я не могу заниматься чем-то другим, кроме как использовать свой дар? Боже, мама! Я и не подозревала, что ты такая шовинистка, оказывается! А прикидывалась-то…”

“Ой, да хватит!”

Я потом заговаривала с Бетти об этом еще несколько раз — а потом однажды увидела, как она успокаивает похожего на ящерку малыша, которого мои подчиненные забрали из приюта настолько ужасного, что приют Хантов во времена Долорес мог бы показаться его фоне даже уютным.

Однажды Бетти все-таки со мной разоткровенничалась — это явно стоило ей немало.

“Мам, наши родители… — Бетти помедлила, а потом выпалила: — Затолкали нас с Бертом в приют, когда узнали, что я всего-то могу цветы вырастить… Допустим, огромные, но это не так уж важно. Нам было по шесть. Я просто… просто помню, как это. Хочу помочь остальным таким же. Разве это плохо?”

Конечно, не плохо, как я могу с тобой спорить? Берт, впрочем, стремлений сестры не разделял.

Когда мы перебрались в столицу и Алан озаботился тем, чтобы найти всем детям учителей (“Если вы не хотите работать с неблагими — катитесь в задницу!”), Берт неожиданно увлекся изучением языков. Древний, арентийский, сальпо, кинжийский... Как приемный сын лорда Алана Реннера он мог построить карьеру дипломата — хотя чего-чего, а дипломатической тонкости ему не хватало. Но Берт с присущим ему упорством не сдавался и пер напролом.

“Даже жалко, что у нас конфликтов с соседями нет, — сетовал Алан. — Вот тут-то Берт бы разгулялся”.

Я изо всех сил верила в то, что Берт научится быть деликатным и тонким. Я, в конце концов, мать, мне положено верить в своих детей! Параллельно с их воспитанием я занималась политикой и общественной работой: благо, я в самом деле получила для этого все возможности. Я хотела сделать так, чтобы ограничений для неблагих и предубеждений против них же стало как можно меньше. Вначале мне казалось, что не хватит и трех жизней, чтобы со всем справиться! И, должно быть, я в самом деле не смогла бы почти ничего без Алана, без его поддержки, советов и помощи. Ну и его власти, и связей, конечно.

Отношение к неблагим постепенно менялось.

Несмотря на это, мне регулярно приходилось разбираться с нарушениями в приютах, воровством, злоупотреблением, грубостью — но это была та работа, которая никогда не заканчивается.

По крайней мере жестокость по отношению к неблагим детям перестала быть нормой — а это уже немало.

— Леди Ивари Реннер? — повторил герольд, и его голос эхом оттолкнулся от стен коридора, по которому я бежала.

Да бегу, я бегу! Ай! Споткнувшись о ступеньку, я едва не упала.

— Осторожно! — поддержал меня под локоть коридорный. — Леди Реннер! Вас проводить?

— Меня пробежать! — бодро откликнулась я и рванула вперед.

Знаю я эти дворцовые традиции: все медленно, неспешно… Этак я до завтра не управлюсь.

— Но в вашем положении…

Я недослушала, что там он собирался сказать про мое положение.

Что он вообще понимает в моем положении? Как будто мужчины могут быть беременными.

Боже, да когда же этот дворец закончится! Никогда не понимала, зачем короли живут в таких местах. Коридоры-коридоры, лестницы-лестницы, лепнина-лепнина, картины-картины… Как в музее!

Его величество, который оказался довольно добродушным и открытым новому (настолько, что позволил мне заниматься делами неблагих и, пускай и не сразу, но принял мысль о том, что неблагие тоже могут быть обычными членами общества), говорил, что привык.

А я радовалась, что Алан не король, а — всего лишь канцлер. Так что мы можем жить в уютном особняке, который похож на дом, а не на выставку изящных искусств.

— Леди Ивари…

— Я здесь, я здесь! — выпалила я, влетая в Светлую галерею — главный церемониальный зал дворца, где проходило торжественное подписание Билля о правах неблагих.

Всего подписи должны быть три: его величества, лорда канцлера и главы парламента.

Но в этот законопроект его величество решил добавить и мою подпись тоже — видимо, ему это показалось символичным и красивым жестом.

Который я испортила.

Боже, как неудобно!

— Добрый день, здравствуйте, добрый день… — бормотала я, быстро-быстро двигаясь по красной дорожке.

Вот я недотепа!

Тянулась эта красная дорожка через весь огромный церемониальный зал, сейчас — наполненный людьми и драконами. Члены парламента, аристократия, королевская семья, даже парочка парламентских делегаций…

В общем, красиво и с большой помпой.

Наконец зал закончился и я, с облегчением выдохнув, оказалась у огромного стола, на котором лежал, собственно, билль.

Его величество, удивительно невозмутимый для дракона и тем более для короля, кивнул. Кажется, даже улыбнулся: морщинки, разбегающиеся лучиками от уголков глаз, стали четче. Пожалуй, узнав его поближе, я поняла, почему тогда, много лет назад, Алан встал на его сторону и считал его “не худшим вариантом”.

Глава парламента, чем-то похожий на Аба, разве что в миллион раз более заносчивый, не удостоил меня и взглядом. Он был человеком, но считал меня ужасной выскочкой из-за того, что я, видите ли, лезу в политику.

Ничего, потерпит.

Секретарь церемонно протянул мне перо. Так, осталось отдышаться. Не хватало только кляксу поставить!

Кто-то в толпе закашлялся, явно пряча смех. Кто-то, ага. Подняв взгляд, я увидела, разумеется, Мелиссу. Она стояла рядом с остальными детьми, недалеко от стола, и беспардонно надо мной смеялась.

Невыносимая девчонка!

Говорила я Алану, покупать ей театр — это как-то перебор! Нет, я не отрицала, что Мелисса талантлива. Но ее нельзя баловать, с ее-то характером. Ладно-ладно. Конечно, я это не всерьез. Только баловать ее и нужно.

Поймав мой взгляд, Мелисса широко улыбнулась и жестом показала мне расправить плечи и повыше вздернуть подбородок.

“Мам, это же как пьеса! — наставляла она меня накануне. — А ты — главная героиня! Все должно быть эффектно!”

“Мелли, это просто формальность”, — ворчала я.

“Мам!” — возмущались дети все хором и снова принимались доказывать мне, как я неправа.

Что мне нужны платье, речь, прическа и все остальное. Что парламентарии сожрать меня готовы из-за того, сколько веса в политической жизни страны я вдруг приобрела. Король мне благоволит, за канцлером я вообще — замужем… Возмутительно!

“Мама, как ты не понимаешь! — возмущалась Бетти. — Это исторический момент не только для всех неблагих — но и для всех женщин!”

Остальные кивали.

Вырастила и обучила на свою голову.

Сейчас, если присмотреться, в лукавой улыбке Мелиссы можно было рассмотреть напряженность. Ничего удивительного: через неделю состоится премьера в ее собственном театре. Ее собственной пьесы.

“Отродья”.

“Ты уверена?” — спросил Алан, когда она только об этом заявила.

“Конечно, я планирую ввести побольше комедий, — поспешила Мелисса. — Любовных историй, может быть, приключений… иначе широкого зрителя мне не привлечь. Это просто… просто начало, пап! Нужно громко заявить о себе. К тому же, это уже проверенный сюжет, он сработает, я уверена!”

Больше всего Мелисса волновалась о том, что может “подвести” Алана. Что такой щедрый подарок — театр! — пропадет даром, что пьеса провалится, а дело в итоге окажется убыточным.

Хотя дело, конечно, было не только в этом.

О родителях она не говорила. Никто из нас о них не упоминал, фамилия Макмайер никогда не произносилась в нашем доме. Их театр по-прежнему был популярен, они жили припеваючи и мы даже сталкивались несколько раз на светских приемах.

Впервые это случилось около семи лет назад. Когда неприязнь к неблагим уже немного ослабла, нам с Аланом удалось уговорить девочек появиться на весеннем балу во дворце. Софи отказалась, а Мелисса и Бетти, которые к тому времени уже были достаточно взрослыми, согласились.

Мелисса потребовала черное платье, хотя этикет велел дебютанткам надевать белое, уложила вокруг головы косы — и готовилась затмить всех. На другое она была не согласна, конечно.

А потом увидела чету Макмайеров. Те сделали вид, что ее не узнали.

А я жалела о том, что не могу их просто убить.

Поэтому теперь Мелисса, разумеется, хотела затмить родителей: уступать им столицу и зрителей она отказывалась наотрез.

Возможно, я, как мама, была не объективна, но считала ее самой талантливой девочкой в мире и была уверена, что у нее все получится.

А Макмайерам желала всяческих бед.

— Где ты была? — прошипел Алан, подходя ближе и дотрагиваясь до моего локтя. — Я уже собирался тебя искать!

— Проспала, — так же тихо призналась я.

— Что?! Ты проспала! Иви…

— Не ругайся, мне нельзя нервничать! — прибегнула я к главному аргументу и накрыла ладонью округлившийся живот. — Почему бы мне не проспать? Я же беременна!

Шестой месяц как-никак!

Когда-то я и подумать не могла, что у нас с Аланом появятся еще дети, общие.

Вернее… Тогда, пятнадцать лет назад, мне вообще было не до этого, все было слишком непонятно. И настоящее, и будущее.

После того, как драконы-котята увели от нашего дома Долорес и мэра Освальда, Алан тоже ушел, предварительно сказав обновить на всякий случай защитный барьер.

“Мне нужно кое с чем разобраться, — сказал он. — Чтобы для вас было безопасно переезжать в столицу. Благодаря тебе я хотя бы знаю, с кем именно имею дело и кто именно решил меня убрать на этот раз. До этого кандидатов было слишком много”.

Я только кивнула. Слишком сильно хотела, чтобы Алан плюнул на карьеру при дворе, на должность генерала — и просто остался здесь, с нами. Но он не ставил мне условий, было бы нечестно поступать с ним по-другому.

Хоть я и сходила с ума от волнения.

В тот день я впервые увидела Алана в драконьей форме. Он был… огромным, тень от крыльев накрывала дом, а когда он загребал ими воздух, ощущение было таким, как будто на нас надвигается ураган.

“Какая большая виверна!” — обрадовался Дерек, перекрикивая ветер и глядя Алану вслед.

“Это дракон”, — поправила я.

“А какая разница?”

Хороший вопрос.

Глупо было думать, что Алан оставит нас без защиты. Потому уже на следующий день после того, как он отправился в столицу, на пороге защитного купола появился небольшой отряд солдат-драконов, которые чуть меньше напоминали котят и чуть больше — грозную силу.

Во главе отряда стоял лорд Альберт. Камзол из темно-зеленого бархата, узкие черные брюки, гладко зачесанные назад светлые волосы, стоящий у ног огромный белый чемодан.

В руках он держал белый зонт, плоский и изящный, хотя дождь был совсем не большим и необходимость от него скрываться была под вопросом.

“Иви! Какая встреча! — обрадовался Альберт, когда я подошла к границе защитного купола. — Рад знакомству! Не впустите меня?”

На меня уставились удивительно цепкие серые глаза.

“Зачем? — насторожилась я. — С Аланом что-то…”

“Нет, конечно, нет! Я здесь, чтобы обеспечить вашу безопасность, пока его светлость, скажем так, занят”.

“Скажем так — чем?”

“Скажем так, головы летят, — доверительно сообщил он. — Даже жалко все пропускать — столько новой информации”.

Информации? Ладно, все потом.

“Кажется, в прошлый раз вы были не восторге от нашего дома, — ухмыльнулась я, открывая для гостей барьер. — Впрочем, в этот раз канализация исправна. Добро пожаловать”.

“Спасибо!” — с искренним облегчением выдохнул Альберт.

Похоже, этот вопрос его не на шутку волновал.

Он окинул опасливым взглядом старый дом, который уже нуждался в ремонте не так отчаянно, но все-таки от идеала был пока далек: стены не красили уже много лет, в некоторых окнах по-прежнему не хватало стекол, лепнину на фасаде я тем более не восстанавливала: просто было не до того.

“Признаться, я чувствую себя дураком, — сказал Альберт, шагая ко мне. — Ловко вы меня провели, Иви”.

Он бросил на меня многозначительный взгляд, который говорил о том, что он в курсе моей… особенности.

“Вряд ли вы могли догадаться. Прошу”.

Мы направились к дому.

“Но я должен был, — он аккуратно ступил на крыльцо и огляделся, а потом смущенно сказал: — Я не вижу подставки для зонтов”.

“У нас ее нет. — Как и зонтов, кстати. — Но вы можете просто… раскрыть зонт и высушить его прямо так”.

Альберт удивленно уставился на меня. Осмотрел голые обшарпанные стены, старую лестницу.

“Что ж… хорошо! Здесь… уютно! Ала… Хм, его светлость сказал, что теперь в этом доме весьма комфортно, и я вижу, что он прав. Не покажете нам комнаты? Я бы хотел принять ванну”.

А вот с ванной у нас как раз напряженка: снова что-то сломалось.

“Понимаете…”

В глазах Альберта появился ужас, и я постаралась сдержать смех.

Позже я узнала, что Альберт — настоящий гений наблюдения, анализа и придворных интриг. За то короткое время, что он пробыл в Брайтмуре, Альберт умудрился в два счета, не вмешивая в это нюх Юджина, вычислить воришку, который таскал у мясника запасы. Просто между делом, исследуя город.

Альберт также был одним из тех, кому Алан доверял полностью, — потому и отправил его к нам во главе небольшого отряда надежных людей.

Именно Альберт позже подсказывал мне, как найти подход к его величеству, к парламентариям, аристократии и даже обычным людям, от настроений которых тоже многое зависело.

Во многом именно благодаря ему Билль о правах неблагих все-таки будет подписан.

Я бы умоляла его помочь и с наблюдением за приютами тоже (никто лучше него не чуял ложь, а иногда мне это было необходимо), если бы Альберт ни впадал в панику при одном только слове “провинция”. Видимо, та неделя без горячей воды, с купанием в лоханке или в реке, его доконала.

А вот, кстати, и он (наверняка вымытый до скрипа). И, как всегда, в идеально сидящем камзоле, на этот раз — темно-синем. А рядом… ну конечно. Все чаще Альберт появлялся в обществе одного молчаливого дракона — лорда Хэндлифа. Тот вместо того, чтобы делать карьеру в парламенте, где ему с рождения было уготовано место, или в армии, как полагается родовитому дракону, или, на крайний случай, стать степенным землевладельцем и снять этот груз с плеч младшего брата, внезапно решил пойти в полицию и стать простым детективом. Это был скандал. Но раскрываемость у него была такой высокой, что он даже получил Орден чести от его величества.

Судя по всему, они с Альбертом были одного поля ягодами и упоенно соревновались между собой в том, кто кого перещеголяет в наблюдательности и логике.

— Ты плохо себя чувствуешь? — обеспокоенно прошептал Алан.

Его рука на моем локте напряглась, как будто он был готов прямо сейчас послать подальше парламентариев, короля, дипломатические делегации и всех остальных, взять меня в охапку и увести отсюда.

Впрочем, почему — как будто?

Я обернулась к нему — и не смогла удержаться от улыбки. Может быть, когда-нибудь мое сердце при виде него перестанет влюбленно трепыхаться, но пока еще нет.

Алан был… удивительным. О лучшем муже и мечтать нельзя было. На секунду сжав его руку, я отстранилась. Для нежности еще будет время, а сейчас стоило наконец-то вспомнить о деле.

— Не желаете ли произнести речь? — церемонно спросил герольд.

Я кивнула и снова посмотрела на Алана, ища поддержки.

Вот уже пятнадцать лет он занимал пост канцлера — ровно с того момента, как выяснил правду о том, кто пытался его убить чужими руками. На кого работал его дворецкий Ги, кто стоял за тем, что Ивари подсунули яд и, наконец… наконец, кто убил истинного сестры Алана, Кэтрин, оставив ее одну с ребенком на руках.

Истинный Кэтрин, как и Ивари, стал случайной жертвой королевского канцлера, которому мешал Алан и который всеми силами старался убрать его с дороги.

Когда все выяснилось, выплыла правда о еще сотне интриг, убийств, взяток и прочих неприглядных вещах, которые творил на своем посту канцлер. Прижатые к стенке сообщники канцлера болтали весьма охотно — и топили его все больше с каждым словом.

Его величество рассвирепел — и, так уж вышло, но должность занял Алан.

“Зачем?” — выпалила я, услышав об этом.

Отлично! Будучи генералом — мой мужчина был в опасности, а уж сейчас, когда власти у него еще больше… мне придется волноваться о его благополучии еще сильнее!

“Иви, дорогая. Думаешь, кто-то просто так признает то, что неблагие — такие же люди, как и остальные? Или стоит им помочь, например, находясь на посту канцлера? Кроме того, есть кое-что, чего не может генерал, но что может канцлер”.

“Например?”

“Издавать указы в обход парламента. Такие, которые позволят нам усыновить и удочерить наших детей официально в то время, когда по всем правилам неблагие должны расти в приютах”.

О.

Мне все равно не нравилась эта идея — но Алан был непреклонен.

И вот сейчас, спустя пятнадцать лет, наши труды наконец увенчались успехом. Билль о правах неблагих. Отчаянно хотелось сжать руку Алана, но сейчас было не время для сантиментов. Нужно было думать о деле.

Речь помогал мне писать Альберт, так что вышла она короткой и емкой — сама я бы не справилась. Так, главное, — слова не забыть.

— Я бы хотела обратиться к каждому, кто причастен к этому биллю, — заговорила я. “Иви, тебе нужно сгладить углы, не стоит лишний раз показывать, сколько у тебя власти, — ворчал Альберт. — Будь тоньше. И почеши этим занудным парламентариям самолюбие”. — Спасибо. Это общее дело. Любые реформы начинаются с безумств, но только у самых дальновидных хватает прозорливости их поддержать.

Алан закашлялся, Альберт тоже спрятал смех в кулаке. Вот подлецы, мы же вместе эту речь писали! Хотя, конечно, “дальновидность” и “прозорливость” — это я парламентариям-консерваторам здорово польстила. Даже его величество явно пытался не засмеяться. Душевный все-таки человек! Дракон.

Вдохновенно произнося заученную речь, я пробежала глазами по залу и наконец посмотрела на первый ряд, где стояли наши с Аланом дети.

Мелисса — вся в черном, статная и гордая леди.

Бетти и Берт, как всегда рядом, такие разные, но такие одинаковые.

Дерек. Ему вот-вот исполнится двадцать — он был завсегдатаем балов и салонов, а его голубые глаза, мягкая улыбка и светлые волосы сводили с ума всех девушек, кто оказывался у него на пути. Уверена, многие из них изрядно промыли отцам и матерям мозги по поводу симпатии к неблагим.

К одному конкретному неблагому, который пока не хотел ничего серьезного.

“Мам, ну не всем же быть как Юджин, который с семнадцати женат!”

“Ты главное предохраняйся, — вздыхал Алан. — Мне еще бастардов в роду не хватало”.

“Пап!”

А я все никак не могла привыкнуть, что этот красавчик-сердцеед — это тот же крикливый мальчуган, который не умел обращаться в виверну правильно и никак не мог принять необходимость одежды.

Дереку нравилась поэзия — и не только потому, что она позволяла пудрить девушкам головы (как и обещание полетов под звездным небом — в буквальном смысле, те даже не возражали против формы виверны).

Кажется, стихи Дерека были неплохи — по крайней мере, я не раз и не два натыкалась на то, что их переписывают, передают из рук в руки, цитируют и даже вышивают на одежде.

Кроме того, Дерек помогал Мелиссе с текстами пьес для театра. Я частенько натыкалась на этих двоих в библиотеке, пока они ругались до хрипоты, а Мелисса использовала аргумент: “Как ты можешь со мной спорить, я помню, как ты с голой задницей по дому бегал!”

В общем, семейная идиллия.

Рядом с Дереком стояли Лили и Софи, уже взрослые совсем, поверить не могу! Им пришлось сложнее всех: все-таки у одной были рожки, у второй — крылья. Им, в отличие от остальных детей, сложно было затеряться в столичной толпе.

Лили единственная из детей, кто решил связать свою жизнь с собственным даром. Она хотела стать спасательницей. Тушить пожары, разбирать завалы — помогать тем, кому это нужно. Конечно, это повергало меня в ужас. Вдруг…

“Мам, не волнуйся, ты же знаешь — меня непросто обидеть!”

Легко ей сказать!

Лили было восемнадцать — сейчас она была девушкой исключительной красоты, рожки и красные глаза делали ее похожей на опасную и прекрасную богиню какого-нибудь древнего пантеона. Я переживала еще и из-за этого: вдруг ее обидит мужчина, но… ровно до того момента, как Лили впечатала одного незадачливого кавалера в стену прямо посреди бала под громкий смех Дерека, который оказался рядом и видел все, так сказать, в подробностях. А нечего было руки куда не надо тянуть!

“Иви, родная, просто дай детям жить их жизнью, — напоминал Алан. — Ты так много делала для того, чтобы они могли выбирать”.

“Но они же выбирают!” — возмущалась я.

Пожалуй, я, как и любая мама, просто была не готова к тому, что дети так быстро вырастут и станут такими самостоятельными.

Софи, поймав мой взгляд, робко улыбнулась и покрепче вцепилась в локоть стоящего рядом долговязого жениха. Ее крылышки дернулись — но больше она не пыталась за ними спрятаться. Почти. Она все еще была невероятно стеснительной, прийти сегодня сюда — было для нее подвигом.

Больше всего Софи любила общаться с неблагими детьми, легко могла найти контакт даже с самым замкнутым и ершистым. А еще — Софи собиралась замуж, вот уж сюрприз. Уже через неделю! Жених, долговязый, темноволосый, с карими драконьими глазами, стоял рядом с ней сейчас и бессовестно сиял счастливой улыбкой.

Его звали Невилл — дракон “из приличной семьи”, который души не чаял в Софи и для которого она стала истинной. Он был таким же стеснительным и молчаливым — так что какое-то время главной домашней шуткой было то, как они с Софи вообще умудрились познакомиться и тем более договориться о свадьбе.

А сегодня утром мы узнали, что Софи — беременна.

Тут уже мне пришлось убеждать Алана в том, что все в порядке и его дочь — просто выросла.

Сегодня в этом зале не хватало только Юджина — но его Моника собиралась рожать со дня на день, так что он не захотел уезжать из Брайтмура.

Теперь он стал настоящим семьянином, степенным и серьезным. Они с Моникой жили в доме Хантов: вернулись туда из столицы, поближе к лесу и простору.

Аб тоже остался в Брайтмуре — и вот уже много лет успешно отказывался от поста мэра, который ему время от времени предлагали. “Я врач, а не буквоед!” Впрочем, это не мешало ему вернуться в городское правление, как только оттуда убрали Долорес. А вот няня Урсула теперь снова жила в столице — вместе с продавцом кукурузы. Они купили дом на окраине города в тихом районе — и Урсула была уверена, что успеет еще понянчить моего малыша и ребенка Софи.

Алан красноречиво намекал, что хорошо бы ей не слишком напрягаться и вообще… “Иви, я не люблю, когда меня в моем же доме учат жить!”

“Да что ж ты так нервничаешь? — шутила я. — Неужели королевского канцлера может вывести из себя простая пожилая женщина?”

— И наконец, — произнесла я, завершая затянувшуюся речь. — Я хочу сказать спасибо моим детям. Без вас бы я не справилась.

Эту часть мне не писал Альберт — но должна же я хоть что-то сказать искренне? Я улыбнулась, перебегая взглядом с одного любимого лица на другое.

— Мы тебя тоже любим, мам! — выкрикнула Мелисса, и Дерек оглушительно свистнул.

Возмутительно! Вот все-таки манеры — их слабое место. Эта же мысль появилась крупными буквами на кислом лице главы парламента. Зазвучали жидкие аплодисменты, и я наконец поставила свою подпись. Вслед за мной расписался Алан, потом — глава парламента и, наконец, его величество.

Когда король отложил перо, по подписям пополз желтый свет магии. Огонь пробежался по каждой букве, охватил край документа, как будто замкнулся в кольцо, а потом погас, превратившись в круглую печать с гербом.

Билль о правах неблагих был официально принят!

С улицы тоже донеслись аплодисменты — хлопали собравшиеся на площади у дворца люди. За пятнадцать лет отношение к неблагим здорово изменилось: многим стало очевидно, что если нанять на работу почтальоном, к примеру, кого-то, кто умеет летать, то посылки можно доставлять намного быстрее.

В последние годы ограничения воспринимались как пережиток прошлого — так что большинство радовались тому, что это наконец позади.

Конечно, проблемы не ушли разом. Среди неблагих хватало преступников — но их хватало и среди обычных людей, и среди драконов.

Кое-что в жизни неизбежно.

— Предлагаю сбежать с торжественного приема, — прошептал мне в ухо Алан.

По коже пробежали мурашки. Захотелось прижаться к нему теснее, поцеловать, сбросить к чертям неудобное платье... Но нужно быть быть разумной!

— Ты что, нельзя! Мы должны быть, как иначе? Мы должны…

Снова быть на виду, общаться с парламентариями и аристократами, улыбаться, вести долгие разговоры… хотя больше всего на свете хотелось сбежать домой и остаться наедине. Желательно — за дверями спальни.

Я соскучилась по Алану: в последние дни перед подписанием Билля у нас буквально и минуты свободной не было, чтобы побыть вместе. Слишком много подготовки и слишком много, несмотря ни на что, переживаний.

— Ты беременна, давай сошлемся на это, — хитро прищурился он. — Беременным все можно.

Беременна.

Я до сих пор не могла в это поверить.

Несколько месяцев назад, когда меня мучили тошнота, головокружение, слабость, я готовилась к плохим новостям о своем здоровье. По правде говоря, я до ужаса боялась врачей — в той, старой жизни, я уже проходила через тяжелую болезнь, которая начиналась так же. И я была в ужасе от того, что все повторится.

“Иви, истинные дракона не болеют, — в который раз пояснял Алан, пока мы ждали у кабинета целителя. — Пока я жив — уж прости, но ты не сможешь ни постареть, ни заболеть. Моя магия этого просто не позволит”.

“Но ты ведь не бессмертный. Правда?”

“Нет, просто драконы живут очень долго, пока не исчерпают магический резерв. И ты, моя истинная, обречена умереть со мной в один день. От меня не уйдешь”.

Он нежно меня поцеловал. Алан действительно, кажется, не постарел ни на день за прошедшие годы, да и я выглядела ровно так же, как когда впервые появилась в этом мире, но все-таки…

Позже, после осмотра, целитель объявил:

“Что ж, это, определенно, серьезно”.

“Что вы имеете ввиду?” — мрачно осведомился Алан.

“Ваша жена беременна. Разве это шутки?” — широко улыбнулся целитель.

Беременна.

Это настоящее чудо.

Я уже почти смирилась с тем, что не смогу иметь детей даже в этом мире.

“Все приходит вовремя, — успокаивал Алан, когда я заговаривала об этом, — ты моя истинная, просто поверь, магия найдет свое продолжение в любом случае”.

Я ему не верила, конечно, но не хотела спорить и лишать надежды и его тоже.

И вот сейчас — я носила под сердцем его малыша, а дети шумно обсуждали, что у них наконец появится братик или сестричка.

Может, потому что наконец настало время отложить политику и дела неблагих, чтобы просто... побыть мамой для своего малыша. И женой для лучшего на свете мужа. Теперь, когда все почти в порядке, у меня в самом деле появилась такая возможность. Думать об этом было захватывающе и немного страшно.

Беременность не доставляла ровным счетом никаких хлопот, кроме того, что я могла уснуть в самый неподходящий момент — и опоздать, к примеру, на мероприятие, к которому готовилась последние пятнадцать лет.

— Ну как, сбежим?

— Алан! Да как ты можешь! — возмутилась я.

Он хитро прищурился.

Позже, вечером, целуя его в нашей спальне, я в очередной раз виновато пробормотала:

— Не стоило нам все-таки уходить. Это неправильно.

Я почти спала, уютно устроившись в крепких руках. Было жарко, где-то на полу была разбросана наша одежда, а Алан гладил меня по бедру и время от времени целовал в макушку.

— Конечно, неправильно, — засмеялся мне в волосы Алан. — Но с каких это пор ты вдруг решила следовать правилам?

Конец