Хейтер из рода Стужевых, том 3

Глава 21

Интерлюдия

За столиком в углу тихого, почти пустого кафе Плетнёв медленно помешивал ложечкой эспрессо. Напротив него, откинувшись на спинку стула, сидел Холодов, его взгляд был устремлен в окно, где спешили по своим делам прохожие.

— Ты уверен, Аркадий, что правильно сделал, поддержав Стужева-младшего в этой авантюре? — Плетнёв нарушил молчание, его голос был ровным, без эмоций. — Игра с Водяновыми — не детская возня в песочнице. Тут может прилететь такая серьёзная отдача, что только кости собирай.

Холодов перевёл на него взгляд. В его глазах читалась непоколебимая уверенность.

— Более чем. Парень не глуп. И у него своя правда. Его использовали, теперь он пытается переиграть ситуацию в свою пользу. Я уважаю это. Да и ты ведь его в беде не бросишь.

Плетнёв усмехнулся, коротко и сухо.

— Я-то не брошу. Но… А что на это говорит Платон Борисович? — он сделал небольшую паузу, глядя на Холодова поверх чашки.

Но старик молчал, словно о чём-то глубоко задумавшись. Такое поведение Антон истолковал однозначно:

— Или ты ему ничего не рассказал? Не много ли берёшь на себя, решая судьбу его сына и наследника? — продолжал он насмехаться.

Лицо Холодова оставалось непроницаемым. Он отпил глоток своего чёрного кофе, прежде чем ответить.

— Я не беру на себя ничего. Я докладываю. Регулярно. Как и положено. Отправляю отчёты о всех значимых событиях в академии. О дуэли, о коалициях, о Водяновых, о растущем интересе к Алексею со стороны Рожиновых. Всё.

— И? — Плетнёв поднял бровь. — Каковы указания?

— Никаких, — Холодов развёл руками. — Абсолютное молчание. Ни похвалы, ни осуждения. Единственное, что он написал в последнем сообщении: «Продолжайте заботиться о нём». Вот и всё.

Плетнёв отставил чашку, его пальцы принялись выстукивать по столу неторопливый ритм.

— Любопытно. Получается, Платон просто наблюдает со стороны, не вмешиваясь.

— Именно, — кивнул Холодов. — Создаётся впечатление, что это… Своего рода испытание. Проверка. Платон всегда был сторонником жёстких методов воспитания. Возможно, он с самого начала хотел бросить Алексея в эту академическую пасть, чтобы посмотреть, выплывет он или нет. Станет ли он сильнее… Или сломается. Если за ним не будет стоять род и отец.

Он помолчал, глядя на своего собеседника.

— Так что, можно сказать, я не просто поддерживаю его «авантюру». Я ещё и выполняю указание своего сюзерена — забочусь о его сыне. А забота в данном случае — не уберегать его от всех опасностей, а дать ему возможность с ними справиться. И если для этого нужно дать ему немного верёвки… Что ж, я дам. Пока не увижу, что он начинает вешаться.

Плетнёв задумчиво кивнул, в его глазах читалась напряженная работа мысли.

— Рискованная педагогика. Но кто знает… Может, ты и прав. Может, в этом и была истинная цель Платона — устроить сыну боевое крещение в условиях, где за ним не будут тут же подчищать все ошмётки. Жестоко. Но эффективно. Ты сам рассказывал, что парнишка сильно изменился после переезда.

Холодов кивнул. Плетнёв же допил свой эспрессо и отодвинул чашку.

— Что ж, посмотрим, оправдает ли молодой Стужев надежды своего отца. И твои, Аркадий. Надеюсь, тебе не придётся потом собирать его по кускам.

— Надеюсь, — тихо согласился Холодов, и в его голосе впервые прозвучала лёгкая, едва уловимая тревога.

Да, он был уверен в силе парня. Тот точно выше первой звезды неофита. Если поставить его против Марии, то Аркадий не уверен, что девушка победит. А это много значит. Но даже так — сейчас они вклинились в чужие разборки, а это всегда чревато непредвиденными нюансами.

Воздух в клубе был будто наэлектризован и гудел. Вокруг царил контролируемый хаос, та самая управляемая суета перед спектаклем.

Гном прыгал вокруг двух техников, возящихся с камерами, и орал:

— Я сказал, угол шире! Чтобы всё лицо гостя было видно, когда он будет добивать!

Мужики никак на его окрики не реагировали, а молча выполняли свою работу по настройке оборудования.

Охранники, привыкшие к обычным подпольным боям, нервно перешептывались, поглядывая на Плетнёва — его присутствие придавало всему происходящему официальный, и оттого ещё более тревожный оттенок. Всё же, дела тут крутятся не совсем легальные, хоть и крышуются этим представителем власти. Насколько я знал, он крайне редко сюда заглядывал, сейчас же вне графика согнал всех на работу.

Я скромно стоял в углу, делая лёгкую растяжку, и чувствовал, как по спине бегут мурашки. Это не был страх. Скорее, мандраж перед выходом на сцену. Всё должно было пройти идеально. Один провал — и все эти недели подготовки, вся эта паутина интриг пойдут коту под хвост. Рухнут прямо на меня. Не хотелось бы переиграть самого себя.

Ко мне подошёл Холодов. Его спокойствие в этой кутерьме действовало умиротворяюще.

— Всё помнишь? — тихо спросил он, внимательно смотря на меня.

— Первые две минуты дерусь по-настоящему, — так же тихо отчеканил я. — Показываю, что могу, но не слишком. Потом начинаю уставать. Пропускаю первый сильный удар, падаю.

— И начинаешь работать на камеру, — кивнул он. — Драться, но уже вяло. Уворачиваясь, но так, чтобы он всё равно попадал. И главное — реакция. Боль. Шок. Отчаяние. Ты не просто проигрываешь, тебя ломают.

Я кивнул, сглотнув. Мы уже сто раз это проходили, репетировали. Насколько это, в принципе, возможно.

— Капсулу дашь прямо перед выходом? — поинтересовался я.

— Плетнёв принесёт. Держи её за щекой, не проглоти случайно. Как только он поднимет руку для последнего удара, а охрана начнёт срываться с мест — кусай. Эффект будет мгновенным: пена, судороги, бледность. Идеальная картинка для скорой и для протокола. Но главное — всё это снимается на камеры с лучшим разрешением, чтобы в подробностях.

Мне предложили стакан с мутной жидкостью — коктейль из лёгких анальгетиков и стимуляторов, чтобы я мог держаться и не вырубился раньше времени от настоящей боли. Смысла особого принимать такое вроде не было, ведь мой дар обезболивал. Но, немного посомневавшись, я всё же залпом выпил противную гадость. Мало ли, вдруг гнева от Огнева не будет? И что тогда? Справлюсь?

Плетнёв, появившись как из-под земли, молча сунул мне в ладонь маленькую желатиновую капсулу. Я спрятал её в рот, за щёку. Она была гладкой и безвкусной.

— Остановим вовремя, не волнуйся, — похлопал меня по плечу Плетнёв, но в его глазах я прочитал то же напряжение, что чувствовал сам. Слишком многое было на кону.

Я посмотрел на залитый светом прожекторов ринг. Сейчас там будет настоящая бойня. И я — главная жертва. Добровольная. В голове пронеслись слова, которыми я утешал себя все эти дни: «Всё ради компромата на Таню. Всё ради того, чтобы перестать быть пешкой. Это большая игра, и я в ней главный игрок».

Но сейчас, с горьким привкусом во рту и сжимающимся от волнения желудком, я почувствовал себя не стратегом, а актёром, который вот-вот выйдет на сцену без страховки.

— Приехали! — раздался крик, и все мигом разбежались по своим местам.

Глубокий вдох. Выдох. Пора начинать спектакль.

Интерлюдия.

Миша проснулся от того, что его кто-то тряс за плечо. Надо же, он заснул в автомобиле — неожиданно.

— Приехали, парень, — сказал водитель и Огнев вылез на свежий воздух. — Тебе туда.

Михаил кивнул и направился к двери. За ней — лестница вниз. Спускаясь, он ощущал сладостное предвкушение. Он покажет сам себе и своим новым-старым друзьям, что не сдал позиций.

Кто бы мог подумать, что бастард подобным балуется! Дерётся за деньги в подпольном клубе! Миша знал о существовании подобного места, но это слишком низко для его происхождения. Жалкие простолюдины, слабаки. Это бесчестно для любого аристократа, опускаться до их уровня.

Константин поверхностно знал об этом месте, пару раз бывал, как он сам сказал, в роли зрителя. Но ему быстро наскучило. Это не помешало парню раздобыть номер организаторов, и Миша договорился о встрече и противнике. Даже сумму потребовали не такую большую — сто рублей! Смехотворно. Якобы, это взнос для новичка. А за дополнительную вторую сотню обещали «оценивающим» поставить Дракона. Именно под этим смехотворным псевдонимом скрывался Стужев. Позорище.

Он спустился вниз и оказался в зале, погружённом в полумрак и заполненном зрителями. На больших экранах транслировался бой в яме по центру помещения.

На скамейках для участников Миша увидел парня и сразу узнал. Стужев прикрывал лицо медицинской маской, но это не могло скрыть его личность.

Адреналин ударил по голове, парень чуть было не рассмеялся, радуясь своей удаче. С трудом, но удалось сдержаться. Он осмотрелся, ища регистратора.

— Я Пламя, — сказал он надменно и бросил на стол двести рублей.

Мужчина безэмоционально посмотрел на него и, забрав деньги, спрятал их под столом.

— Через бой твой выход. Противник — Дракон, — сказал он, делая запись в тетради.

Миша ухмыльнулся и направился в зону участников. Она даже подписана была.

Стужев его не узнал, оно и неудивительно. Миша прикрыл низ лица респиратором, на голове капюшон. Даже волос не видно.

Немного, ещё немного, и он отомстит. По телефону сказали, что можно не сдерживаться. Если он победит Дракона, то получит обратно свои двести рублей. Будто ему нужны эти деньги. Сегодня это место станет могилой амбиций ублюдка Алексея Стужева! А сам Миша сможет гордо смотреть в глаза друзьям.

Михаил видел, как охранник подошёл к Стужеву, и тот спустился, скрывшись за регистратором. Поначалу Огнев даже заволновался, что его цель сбежала от страха, что его предупредили. Но вскоре и к нему подошли, позвав на бой.

Этот момент пришёл. Час расплаты.

Стужев вышел на ринг первым. В его глазах, пытавшихся казаться спокойными, Михаил уловил то, что и ожидал — затаённый, животный страх. А всё потому, что Огнев скинул капюшон и снял респиратор, сунув в карман.

Стужев узнал его, но не спешил сбегать.

«Дрожи, червь. Твоё время истекло», — с наслаждением подумал Огнев, вставая в стойку. Диктор что-то говорил, но Миша не слушал, он был в предвкушении.

Гонг возвестил начало.

Первый раунд Михаил отвел на разведку. Стужев метался, пытался работать на дистанции, отскакивал. Его удары были быстрыми, но пустыми, словно комариные укусы. Огнев парировал их почти небрежно, каждой клеткой ощущая своё превосходство. Пара точных, несильных ударов по блоку Стужева — просто намёк, приглашение к танцу, где ведущим был он, Михаил.

А потом Стужев пропустил первый удар — жалкий джеб. Устал! Он выдыхался!

Огнев начал наращивать давление. Каждый его удар был молотом. Ребро ладони, апперкот — каждый раз, когда они достигали цели, тело Стужева вздрагивало, а в его глазах вспыхивали искры паники.

Алексей начал чаще пытаться обхватывать его руками, чтобы перевести всё в борьбу, но Михаил с силой, от которой противник аж закашлялся, отбрасывал его, как назойливого щенка.

— Что, Стужев? Уже устал? — прошипел Огнев, отправляя Алексея в стену точным ударом ноги в живот.

Тот не упал, хоть и ударился о бетонную стену, а по его лицу пробежала гримаса настоящей боли. Медицинская маска уже валялась на полу — порвалась резинка.

Злость, чистая и прекрасная, закипала в Михаиле. Это был тот самый кайф, тот нектар власти и превосходства, которого ему так не хватало все эти недели, нет, месяцы. Все неурядицы и проблемы, что свалились на него снежным комом и норовили похоронить заживо, будто рассосались. Костя оказался прав, ему нужен был этот бой. Огнев впервые за долгое время ощущал себя вновь свободным.

Стужев был уже не бойцом, а живым манекеном, мешком с костями, который Михаил методично, с наслаждением избивал. Защита противника рассыпалась на глазах. Правый хук в печень — Стужев согнулся, издав сдавленный стон. Левый в челюсть — его голова дёрнулась назад, брызги слюны и крови разлетелись в свете прожекторов, как грязные блёстки. Алексей покачнулся, и в его глазах Огнев увидел то, чего ждал, — животный, неприкрытый ужас. Ужас перед неотвратимой силой.

Михаил не останавливался. Это было слишком сладко. Каждый удар был не просто ударом — это было стирание позора той дуэли, восстановление попранной иерархии. Он мстил за всё: за наглость, за этот вызывающий взгляд, за тот чёртов браслет, который не должен был болтаться на запястье выскочки. За всё, что с ним случилось из-за этого никчёмного бастарда, возомнившего себя выше его, самого графа Огнева!

Стужев рухнул на грязный бетонный пол, беспомощно прикрывая голову руками. Гонг? Нет, ещё рано. Огнев навис над ним, обрушивая град ударов. Они сыпались на рёбра, по почкам, по затылку. Он слышал хрипы Алексея, видел, как его тело дёргается в конвульсиях под его кулаками. Это был триумф. Абсолютный и безраздельный.

И тут тело Стужева затряслось в странной, неестественной судороге. Изо рта вырвалась пена, окрашенная в розовый цвет кровью. Его глаза закатились, и он обмяк, окончательно прекратив сопротивление.

Раздался гонг, а в яму ворвался охранник, оттаскивая Огнева. К Стужеву рванули врачи.

И тогда это накрыло Михаила сокрушительной волной. Не просто удовлетворение, а ликующий, всепоглощающий триумф. Он выпрямился во весь рост, поднял сжатые кулаки и издал рык — низкий, дикий, первобытный крик победителя. Он сделал это. Он не просто победил. Он уничтожил его. Стёр в пыль. На его глазах. При всех.

Вот только… Это вообще нормально? Ничего страшного же не случилось? Появился червь сомнений, который Огневу не нравился. И которого он пытался всячески игнорировать.

Словно ответом на его вопрос послужила похвала охранника и поздравления с победой. Он пророчил Пламени высокие рейтинги, но парень его не слушал.

— Да не переживай ты так! Щас его подлатают, — засмеялся охранник, хлопнув Огнева по спине. — Тут не умирают, всех лечим. Будешь ещё сегодня выступать?

— Нет.

— Деньги не забудь свои забрать, чемпион, — снова радостно засмеялся мужчина.

Наконец, Миша оказался наверху, на улице. Он дышал полной грудью, словно сбросив с души тяжкий груз. Он отомстил, он смог это сделать. Никакой Стужев, никакие интриги — ничто не могло остановить его. Это был его час. Его настоящий триумф.

Он опять уснул в машине. Видимо, перенервничал. Не помнил, как добрался до общежития и завалился спать прямо в одежде.

Голова гудела, будто в ней поселился рой разъярённых шершней. Каждый вдох отдавался острой болью в рёбрах, и я почти физически чувствовал фиолетовые пятна синяков, проступающих на коже сквозь пот. Я оттолкнулся от бетонного пола, пытаясь подавить стон.

Меня подняли и залили в рот зелье, которое могло поставить на ноги и мёртвого. Взгляд еще не сфокусировался, но я узнал эти голоса — Плетнёв и Холодов.

— Алексей! Ты как? — прозвучало как будто из-под воды.

Адреналин ещё не до конца отпустил, и инстинкт заставил меня резко отмахнуться.

— Отстаньте! — прохрипел я, делая вид, что едва стою на ногах. — Водянов… Он же смотрит…

Плетнёв коротко усмехнулся, а Холодов крепче взял меня под локоть, помогая удержать равновесие.

— Расслабься, артист. Трансляцию уже пять минут как прирезали. Макс видел только твой эффектный финал с пеной у рта. Всё, спектакль окончен.

Облегчение волной прокатилось по мне, такое сильное, что ноги на мгновение действительно подкосились. Меня быстро подхватили и повели в зал.

Зрителей уже не было — все разошлись. Меня потащили дальше, в местный общественный санузел, где я умылся и быстро переоделся, не без помощи Холодова. Он же сунул в руку бутылку с водой.

— Ну что, герой, — вошедший Плетнёв похлопал меня по плечу. — Готов завершить представление? Макс уже позвонил, отчитался хозяину. Пора его неприятно удивить.

Сделав последний глоток, я кивнул. Боль давно прошла, а раны затянулись. Я ощущал бодрость, хоть и был бы не против нормально помыться. Но не сейчас, не время. Надо заканчивать.

Я расправил плечи, бросил пустую бутылку в мусорку и вышел в коридор. Несколько шагов, и вот мы перед дверью, за которой ждал Максимилиан Водянов. Пора было собирать плоды своей маленькой победы.

Тот сиял от счастья. Он расхаживал по маленькому вип-помещению, не в силах усидеть на месте. Огромный экран на стене был выключен, пахло вином и закусками, что находились здесь же на столе.

— Только что говорил с Озёрским, — выпалил Водянов, подойдя ко мне и положив руку на плечо. — Всё чисто. Он более чем доволен. Запись у нас в кармане, благодаря тебе мы, наконец, почти загнали графа Огнева в угол. Вот он удивится, узнав о ночных похождениях своего сыночка!

Он засмеялся и похлопал меня по плечу. И тут его взгляд упал на Плетнёва. Тот стоял, прислонившись к косяку, и на его лице играла такая откровенно довольная, хищная ухмылка, что Макс резко замолк. Воздух в комнате мгновенно переменился, став тяжёлым и зловещим.

— Что происходит? — спросил Макс, и его голос потерял всю свою предыдущую восторженность, став плоским и настороженным.

Я сглотнул. Сейчас, возможно, самый важный момент всего моего плана…