Хейтер из рода Стужевых, том 3

Глава 17

Я закидывал в спортивную сумку вещи для выступления в бойцовском клубе, а также другие мелочи для съёмной квартиры. Вася уже собрался и сидел на своей кровати, готовый выходить. Когда в дверь постучали, он тут же вскочил и поспешил открыть ее. На пороге стояла Ксения Земская. Вид у неё был какой-то потерянный, и она не решалась переступить порог.

— Алексей, можно тебя на минутку? — тихо произнесла она, глядя будто сквозь меня.

Всё так же продолжала стоять в коридоре при этом, хотя Вася отступил, пропуская её.

— Заходи, — кивнул я, звякнув росчерком молнии. Всё было готово для выхода.

Она переступила порог, старательно пряча взгляд, что на неё совсем не похоже.

— Можно нам поговорить наедине?

— Отчего ж нельзя? — пожал я плечами и посмотрел на Васю.

— Я внизу тебя подожду, — сказал он, и только в этот момент я понял, что он тоже внезапно перестал смотреть мне в глаза.

Это что ещё такое? Я тут же напрягся, чуя неладное. Будто решив подбросить ещё больше дров в топку моей мнительности, Снежнов и Земская кивнули друг другу, будто заранее о чём-то договорившись. То есть, он в курсе, зачем она пришла⁈ Похоже, дело пахнет серьёзным разговором, и я вряд ли буду рад его услышать.

Вася молча вышел, прикрыв за собой дверь. Мы же продолжили стоять на своих местах. Тишина определённо затянулась, что начинало меня нервировать. Не люблю неопределённости.

Вздохнув, я нарушил молчание и махнул рукой на стул возле Васиного стола.

— Присаживайся. Что там у тебя такое важное?

Ксения послушно опустилась на край стула, сцепив пальцы на коленях. Я сел напротив, на свой, и молча ждал. Тишина затягивалась, становясь невыносимой. Она нервно теребила край юбки, её взгляд метался по комнате, избегая встретиться с моим.

«Да что ж такое, — пронеслось у меня в голове. — Не говорите только, что она влюбилась и сейчас признаться хочет! Это глупо и совершенно на неё не похоже. Но что же тогда?»

— Я… я общаюсь с Валентином Рожиновым, — наконец выдохнула она, словно рубанула топором. И впервые посмотрела на меня.

Внутри у меня всё похолодело и тут же закипело. Валентин! Его имя действовало на меня, как красная тряпка на быка. В висках застучало, и перед глазами всплыли картины: тёмный тамбур поезда, затем вагон и боль в животе, его перекошенное ухмылкой лицо, хруст моей собственной кости на дуэли. Кулаки сами собой сжались, перед глазами начала опускаться серая пелена ярости. Но я сдержался, не накинулся на неё, чтобы тряхнуть. Лишь прорычал:

— Что ты сейчас сказала?

Земская вздрогнула и сглотнула.

— Пожалуйста, выслушай меня до конца и не перебивай, — взмолилась она, жалобно смотря на меня.

В ее глазах читались испуг и искренняя мольба, но не они заставили меня сказать следующее, а понимание, что если не промолчу, то не сдержусь, меня накроет.

— Обещаю, — хрипло сказал я. Мне стоило огромных усилий сохранять спокойствие.

Она глубоко вздохнула и начала свой монолог, слова лились путано и быстро, будто она боялась, что её прервут. Напоминало исповедь, но кроме как с иронией, я это слушать не мог.

— Валентин подошёл ко мне через пару дней после той дуэли… Умолял просто выслушать его. Я, конечно, не хотела, ты же понимаешь… Но он был так настойчив и выглядел… таким раскаявшимся. И я подумала, что, может, стоит дать ему шанс объясниться. И, Алексей, он оказался не таким ужасным человеком, как ты думаешь! Он был просто ослеплён любовью к Анне и ужасно ревновал. Потому он и ударил тебя в поезде, когда впервые увидел вас вместе. И на дуэли… он признался, когда ты не сдался, даже испытывая дикую боль, то понял, что ты тоже сильно её любишь. И тогда он решил, что должен её отпустить, потому что между вами настоящие чувства, а его она просто обманула. Потому он сказал те слова после дуэли, во всеуслышание. Отрёкся от Анны. Но потом… потом он узнал, что вы с ней вообще не общаетесь, и это произошло ещё до дуэли. И он был в шоке. Он сказал, что Анна поиграла чувствами вас обоих. И он очень хочет с тобой помириться, понять, что же на самом деле произошло. Он давно просил меня помочь вам помириться, но я… Я боялась твоего гнева. Боялась, что ты будешь злиться на меня за то, что я с ним общаюсь. И… и я… прости, что скрывала это от тебя! Я просто хотела как лучше!

Она замолчала, запыхавшись, и взглянула на меня с надеждой, ожидая ответа. А я просто смотрел на неё. Гнев, разочарование и какая-то усталая горечь клокотали во мне. Она купилась на эту дешёвую ложь. Купилась полностью. Хотя, разве не ожидаемо? Ещё при первой встрече в том переулке ведь понял, что она туповата.

Но, с другой стороны, за этот короткий промежуток времени, что занял её монолог, я смог взять себя в руки и хоть как-то успокоиться. Злиться на эту бестолочь сложно. Если Анна действительно игралась моими чувствами, то Ксения просто наивная дура.

— Закончила? — спросил я, и мой голос прозвучал глухо и отстранённо.

Она кивнула, сглатывая.

— Прошёл месяц и неделя, Земская. Довольно большой срок, — начал я, стараясь говорить ровно. — И знаешь, что меня больше всего поражает? Что такая прямолинейная и, казалось бы, простая девушка, как ты, могла все эти недели скрывать от меня, что мило проводит время в обществе моего заклятого врага.

— Но он тоже был под влиянием эмоций! Он был слеп и сожалеет! — попыталась она возразить, но я резко поднял руку, останавливая её.

— Я, как и обещал, тебя не перебивал. Теперь слушай ты. Ты многого не видела и не знаешь. Валентин никогда не любил Анну. Она была для него игрушкой. Он унижал её постоянно, при мне в том числе. Давил на её отца, чтобы тот не смел заступаться за собственную дочь. Его сестра, Таня, всё это прекрасно видела и пыталась оградить Анну от него, потому что не хотела видеть её в своей семье. Она считала, что брат заигрался. Так что не тешь себя иллюзиями. И та речь прозвучала специально, чтобы Анну унизить, она ведь домой уехала не просто так. Я тебя давно предупреждал насчёт Татьяны, какая она двуличная мразь. Так вот, её брат — её точная копия. Даже неизвестно, кто хуже. У них это семейное наверняка.

Я сделал паузу, глядя ей прямо в глаза.

— И ответь мне честно, — ухмылялся я, а мои слова сочились сарказмом. — Ты, поддавшись на его сладкие речи, не рассказала ли ему случайно, что ты на самом деле княжна Юсупова? Или, может, поделилась с Таней?

— Нет! — вспыхнула она, и в её глазах мелькнуло настоящее возмущение. — Ничего подобного я ему не говорила!

— Вы с Таней живёте вместе. Таня сама настояла, чтобы вы стали соседками, так ведь? Две графини потока. Неужели ты не думала, что эта паучиха могла сама что-то найти, догадаться? Я уверен, могла. Она знает всё обо всех. И вполне возможно, что вся эта благостная инициатива Валентина «помириться» — её рук дело. Ты об этом не задумывалась?

— Всё не так, как ты думаешь! — упрямо настаивала она, вставая. — Валентин искренне хочет мира! Не все строят планы по захвату мира, Алексей!

— А какое, собственно, тебе дело до того, что я думаю? — моё терпение начало лопаться, и в голосе прозвучали стальные нотки. — Это моё личное дело. Как и твоё — выбирать, с кем дружить. Если ты спелась с моими врагами, что ж, твой выбор. Продолжай верить в эту чушь и подставлять уши. Но я не намерен быть пешкой в их играх. И не намерен терпеть предательство.

Я тоже поднялся с места, наблюдая, как её подбородок задёргался. Как она прикусила губу.

— Заметь, ты первая начала искать со мной дружбы. Что бы что? Променять на моего врага, но какого! Третьекурсника. Графа. Как же это ожидаемо и банально. Так что можешь больше не приходить на наши совместные тренировки. Уверен, Валентин уже с упоением тебя тренирует, верно? Он же не мог упустить такой шанс произвести на тебя впечатление.

Она молчала, и это было красноречивее любых слов. Да, он тренировал её. Прекрасно.

— Всё, свободна, — я указал рукой на дверь. — И да. Я буду хранить твои секреты, как и раньше. Уж ты, пожалуйста, побереги мои. Особенно в обществе Рожиновых. Поклянись.

— Клянусь, — прошептала она, и я увидел, как на её глазах выступили слёзы. Она резко развернулась и направилась к выходу.

Уже в дверях она обернулась, её голос дрожал от обиды и злости.

— Тупоголовый упрямец! Не видишь, что не все вокруг тебе враги! Люди могут просто оступиться! Нельзя ведь лишать второго шанса!

Я горько усмехнулся.

— Как иронично! Я ведь считаю так же по отношению к тебе. Тупоголовая наивная овца. Тебя обвести вокруг пальца проще, чем у ребёнка конфетку отнять.

Дверь захлопнулась. Я остался один в тишине комнаты, чувствуя, как адреналин медленно отступает, оставляя после себя лишь горький осадок и тяжёлый камень на душе. Всё рухнуло. Очередное предательство. И хуже всего было то, что мне её даже жалко. Потому что Рожиновы не играют в поддавки, они, как пауки, окутывают всё вокруг сетью и заставляют людей плясать, словно марионеток. И она стала их очередной мишенью. Хотя, мне должно быть плевать, не так давно эту дуру знаю. Но всё равно больно.

Я спустился в холл. Вася, прислонившись к стене, тут же оттолкнулся и выпрямился, словно по команде «смирно». Его взгляд метался по моему лицу, выискивая следы гнева, разочарования, чего угодно. Он был напряжён, как струна, и дышал неровно.

Хм, неужели Земская мимо в женскую половину не пробегала? К Валентину пожаловала, что ли? С отчётом. Идиотка.

Я прследовал мимо Снежнова к выходу, не глядя.

— Пошли.

Он молча зашагал рядом. Мы вышли на улицу, пересекли двор, углубились в тёмный академический парк. Фонари отбрасывали на снег наши длинные, искажённые тени. Тишина между нами была густой и тяжёлой, давящей. Я чувствовал, как Васю распирает от вопросов, но он сжимал зубы, не решаясь нарушить этот хрупкий, ледяной покой. И получить заслуженные упрёки.

Только когда мы вышли за ограду академии на полупустую вечернюю улицу, он не выдержал.

— И что теперь? — выдохнул он в напряжении.

— Ничего, — ответил я, глядя прямо перед собой на уходящую в темноту дорогу. — Теперь мы вдвоём.

— Меня твоё спокойствие пугает, — признался он, забегая немного вперёд, чтобы видеть моё лицо. — Кричи, ругайся, что угодно… Но не это.

Я коротко усмехнулся.

— Ты сам-то давно знал? Почему не сказал?

— Да вчера увидел её с Валентином. Сидели, болтали в кафешке, как голубки. Точно тебе говорю, развесил ей на уши чепухи, а она и втюрилась, хоть и отрицает это…

— В кафе? — не понял я, так как мы сами вчера в кафе собирались.

— Да, за пару часов до нашей общей встречи. Я приказал ей прийти с повинной, но ты застрял в библиотеке, а потом этот вечер… Не при всех же ей было поднимать вопрос, верно? А потом ты с Цветаевой пошёл гулять, — Вася отмахнулся. — Я и позволил ей на день перенести. Потом бы точно рассказал тебе всё.

Мы прошли какое-то время в тишине. Снежнов поглядывал на меня, словно что-то хотел сказать.

— Ну что ещё? — вздохнул я. — Не томи.

— Серьёзно, почему ты так спокоен⁈ — возмутился он. — Я чуть было сам не зашёл тогда в кафе, чтобы вмазать тому уроду. Но он же третий курс, ещё и правила академии. Даже за пределами ничего нельзя. В смысле, выяснять отношения.

— Мне не нужны твои оправдания. Просто, в следующий раз, если что-то подобное случится, не молчи. Тут же сообщай. Договорились?

— Угу. И всё же, ты поразительно спокоен, я вот так не могу, — пробурчал он.

— Просто я знаю, куда выплесну всё это в ближайшее время. В клубе. Выпущу пар на паре рож.

Он кивнул, понимающе. Потом его лицо снова стало серьёзным.

— Я считал её подругой. Настоящей. Потому и дал шанс. Думал, она сама всё объяснит… как друзья. Если бы не считал её другом, пришёл бы к тебе вчера, не сказав ей ни слова.

Это была правда с его стороны, я чувствовал. А ведь редкие пропажи Земской тоже напрягали меня, будто что-то предвидел. Вот как это работает? А самому Снежнову я могу доверять? Он верил этой дурынде, не ожидая подвоха. Да и я сам прекрасно понимал, что такая простачка не могла столько времени дурить нам головы — это всё тонкое влияние Валентина. Он её долго мариновал, с упоением.

— Ладно. Идём. Надо успокоиться и выспаться перед боем, — вздохнул я.

Я вытирал пот с лица полотенцем, когда Вася, кивнув на прощание, скрылся за дверью спортзала. Он должен был первым пойти в душ сегодня, его очередь. Оставался только я, тишина и гул в ушах после интенсивной работы на груше.

Мне оставалось запереть подсобку, ключ от которой мне отдал ещё в первые дни Щебнев. Но внезапно дверь скрипнула, и на пороге возник он сам. Мы столкнулись почти лоб в лоб.

— Алексей, задержись на минутку.

Я остановился, насторожившись. Николай Юрьевич выглядел, как всегда, — собранный, подтянутый, в своём неизменном тренировочном костюме. Но в его глазах читалась какая-то озабоченность.

— Ты молодец, что отдалился от Земской, — начал он без предисловий. — Пока ваше общение не зашло слишком далеко. Это мудрое решение.

Я на мгновение завис, переваривая его слова. И так вечер, голова плохо соображает, а тут он ещё.

— Вы о чём? Неужели о… влюблённости? — у меня даже голос дрогнул от нелепости подобного предположения.

— Именно, — серьёзно подтвердил он. — За мою недолгую преподавательскую деятельность я видел немало студентов, которые положили глаз не на ту девушку. Страдали потом не только от неразделёнки, но и от внимания её высокопоставленных родственников. Ректорат здесь не шутит. Один косой взгляд — и проблемы среднестатистическому студенту, вроде тебя, обеспечены.

Я не смог сдержать короткий, хриплый смех.

— Николай Юрьевич, вам совершенно не о чём беспокоиться. Я люблю только себя и свой род. И точка.

— А Цветаева? — мягко спросил он, не отрывая от меня взгляда.

— Любовница, — пожал я плечами, без тени смущения. — Я никогда не давал ей ложных надежд и прямо говорил, что жениться на ней не собираюсь. Нас обоих такие отношения устраивают. Но неужели вы пришли только затем, чтобы поговорить о моих амурных делах?

Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки.

— Прав, не только за этим. Зря ты вступил в коалицию Озёрского, Алексей. Очень зря. Держался бы от всей этой возни подальше.

Вот оно. Перешли к сути. Я и сам давно хотел расспросить его, но всё никак не мог подступиться, не знал, как начать диалог.

— Я и не собирался, — парировал я, чувствуя, как внутри всё сжимается от волнения. — Но меня раз за разом использовали втёмную. А быть безвольной пешкой я не намерен. Ни в чьих руках.

Я сделал шаг к нему, глядя прямо в глаза.

— А вы, Николай Юрьевич, за кого играете? Точно не за Огневых, это ясно. Иначе не помогли бы на дуэли с браслетами. Вы в стане Озёрского. Но тогда ваша инициатива… зачем вы мне помогли? Выделили помещение, позволили заниматься по индивидуальной программе. Холодову можете вешать лапшу про благородство и товарищество сколько угодно, но меня вам не одурачить.

Он покачал головой, и в его глазах мелькнула неподдельная, почти отцовская грусть. Это смотрелось странно на его относительно молодом лице. Он, скорее, как старший брат мог восприниматься, но не как препод или отец. Ещё и тощий.

— Неужели ты и правда так считаешь? Что всё, что я говорил — лишь пустые слова? Мне очень грустно это слышать, Алексей.

Он развернулся и вышел из зала, оставив меня в гробовой тишине. Его слова с нотками искреннего огорчения засели в мозгу занозой.

«Чёрт, — пронеслось у меня в голове. — А вдруг он и правда… такой же, как Холодов? Идейный. Я ведь точно его возраст не знаю. Может, маг хороший или омолодился просто»

Эта мысль казалась невероятной в мире, построенном на расчёте и выгоде. Тем более, члену группировки, которая вела активную информационную войну.

Я резко рванулся за ним, догнав в полутемном коридоре.

— Николай Юрьевич!

Он обернулся, его лицо было скрыто в тени.

— Если… если мне потребуется помощь, — выдохнул я, чувствуя, как рискую довериться не тому, — я могу к вам обратиться?

Щебнев несколько секунд молча смотрел на меня, его взгляд был тяжёлым и оценивающим. Казалось, он читал меня как открытую книгу, видя весь мой скепсис, все мои страхи и ту тень сомнения, что заставила меня его догнать.

— Если это будет в моих силах, — наконец, произнёс он тихо, но твёрдо.

Он снова повернулся, чтобы уйти. На этот раз я его не останавливал. Остался стоять посреди пустого коридора, полный сомнений. Сейчас я поддался наитию, поверив словам Щебнева. С одной стороны, он и правда достаточно мне помог, когда другие преподаватели продолжали избегать и игнорировать. Никто не горел желанием мне идти навстречу. Оценки не снижали — и на том спасибо.

И всё же оставалась вероятность того, что он имеет свои интересы и просто притворяется добряком. Слишком часто я обжигаюсь в последнее время, так что надо всегда допускать такую возможность. Но пока я даже не предполагал возможную третью сторону или выгоду, потому решил принять эту возможность.

Я развернулся и отправился обратно к подсобке — её ещё нужно было закрыть.