Господин следователь. книга шестая

Глава восьмая В Москву!

Мое питерское сидение закончилось и вот, как я уже говорил где-то в начале, мы катимся в синеньком вагоне.

Каждый занят своим делом. Маменька постукивает спицами, что-то такое вяжет. Бьюсь об заклад — не любимому сыну, а новообретенной воспитаннице. Ладно, пускай. Я пытаюсь вникать в учебник по истории философии права. Очень надеюсь, что моих знаний по истории философии и иных прочих мне хватит, чтобы ответить хотя бы на троечку. То есть — на удовлетворительно.

А воспитанница (временная!) семьи Чернавских устроилась в кресле с какой-то тоненькой книжкой. Я ее у нее в комнате видел. Не удержавшись, попросил:

— Ань, разреши глянуть?

Что такое читает моя соавторка? Ухватив книгу, посмотрел обложку.

Ох ты, боже ты мой! Нюшка изучает «Практическое пособие по производству кирпича» инженера Деппа.

— М-да… — протянул я. — Нашла что-нибудь полезное?

— Конечно, — хмыкнула Нюшка. — Тута разные способы описываются…

— Аня, не тута, а тут, — подала голос матушка. — А лучше скажи — в этой книге описываются разные способы… Да, что там у тебя описывается?

— Ага, туточки, в этой книге, описывается производство красного кирпича…

Ольга Николаевна тоже глянула на обложку, вздохнула и только рукой махнула. Матушка у меня мудрая, все понимает. Все, кроме одного — зачем приличной барышне знать, как изготавливают кирпич? Ну, предположим, захотелось девчонке иметь собственный кирпичный заводик. Похвально. Но зачем самой-то вникать в технологические процессы? Для этого специально обученные люди есть.

Кстати, тут я согласен с госпожой министершей, а Аньке — хоть кол на голове теши. Дескать, хотя бы в теории она должна знать — как месить глину, смешивать с песком и все прочее. А иначе рабочие станут пользоваться ее бестолковостью. Поленятся, такого налепят, что до печки не донести, развалится.

Вон, скорчила страдальческую мордочку, захлопала глазенками, изображая несчастное существо, вынужденное уже вторую неделю выслушивать поучения и наставления. Надеюсь, Анька уже пожалела о том, что поехала в Москву? А батюшка не хотел отпускать. Мол — пусть барышня, хоть она и в статусе воспитанницы, учит повариху премудростям выпекания драников и приготовления картофеля-фри. Дескать — Матрена, хоть и отказывается готовить незнакомые яства, но под воздействием Нюшки сдастся и научится. Но госпожа министерша оказалась тверда — дескать, Анечку возьмет с собой, а кухарка пусть готовит то, что привыкла.

Тихонечко, чтобы не увидела матушка, показал Нюшке кулак.

— Станешь дразнить маменьку — выпорю, — пообещал я одними губами, но Анька меня услышала. А в ответ показала язычок — длинный и розовый.

А матушка, оказывается, все видит.

— И как вам не стыдно⁈ — укоризненно произнесла маменька. — Один титулярный советник и кавалер, вторая — барышня, почти на выданье, а ведете себя как малые дети. Аня, я понимаю — что с нашего Ивана Александровича взять? Мальчишка, он и есть мальчишка, пусть и кавалер. Но ты-то у меня барышня серьезная.

Не знаю, как Анне Игнатьевне, но мне стало стыдно. Взрослый же мужик, блин! Все-таки, сам был педагогом, понимаю, когда детишки расшалятся, то их следует призвать к ответу. Или ответственности.

Но не я в этом виноват. Это все Анька. Связался с ней, стал вести себя несообразно возрасту и положению.

Первая остановка, на которой предполагалось наличие станционного ресторана-буфета, было Чудово. Мне, по правде-то говоря, уже захотелось есть. Все-таки, завтрак сегодня был ранним, а сама поездка, да еще и зубрежка (ладно, просто чтение), отчего-то возбуждали аппетит. Я, было, дернулся, чтобы выскочить из вагона, но вспомнил, что этого делать нельзя. Следует подождать минут пять. Придут горничные и сообщат, что место за столиком они уже заняли, а теперь ожидают распоряжений. Или, если в ресторане покажется долго — так есть буфет.

Но тут, что называется, случился облом. В нашем вагоне появился мужчина, одетый, хотя и прилично, но заметно, что это не благородный господин, а лакей. Видимо, камердинер.

— Н-ну? — в нетерпении спросил наш сосед — полупохмельный статский советник, проявивший признаки жизни. — И где пиво?

И впрямь — в руках у камердинера ничего не было.

— Ваше высокородие, — плачущим голосом отвечал лакей. — В Чудове на днях пожар был, и ресторация, и буфет — все сгорело.

С Чудовым всегда не слава богу. Помнится, в декабре меня тут приняли за государственного преступника, а нынче и ресторан сгорел.

— А отчего в лавку не сбегал? — взревел статский советник, вскакивая с места.

— Так лавка на станции тоже сгорела, а в город бежать — минут двадцать, я узнавал. Я бы и сбегал, так не успею — стоянка всего сорок минут. Водки могу купить, прямо тут продают.

— Иди… Сгинь с глаз моих, — простонал статский советник, падая обратно в кресло. — Болван, кто же водкой опохмеляется?

Я мог бы поспорить — водкой очень многие опохмеляются, а потом запивают пивом. Но лучше не буду. Не стоит сыпать соль на свежие раны. Ему, бедолаге, и так тяжко. Помню, как у самого в Череповце пару раз случилось похмелье.

Стоило камердинеру скрыться, как в вагон вошла старшая горничная.

— Ольга Николаевна… — начала она, но матушка пресекла ее речь:

— Уже все знаю. Ресторан закрыт, буфет сгорел. Ступай к себе.

— Ежели, барыня желает, так я могу что-нибудь прикупить — картошечку горячую продают, огурчики… Еще пирожки с ливером. Я пробовала — вкусные.

Бабульки на станциях. Ну, как же без них? Все как у нас! А почему бы и нет? Мелкий бизнес возник сразу с появлением железных дорог и станций.

— Ступай, — еще раз повторила приказ матушка. — Если желаете — так вы с Дуняшей себе купите что-нибудь. Иван, дай Настеньке денег.

Без слов полез во внутренний карман, вытащил бумажник, посмотрел на маменьку.

— Рубля вам хватит?

— Хватит барыня, — закивала довольная горничная.

Ну, рубль, так рубль. Все равно деньги не мои, а папенькины, который вручил мне тугой бумажник на дорожные расходы. Мужчина должен платить, а не женщина, пусть эта женщина и его мать.

Но не станет жена товарища министра есть в вагоне, словно прислуга. Кажется, следующая станция с буфетом будет часа через два? Уж как-нибудь потерпим. А вот прислуга, между прочем, станет сейчас баловаться горячей картошечкой с солеными огурчиками!

— Маменька, а может, мы чайку попьем? — предложил я, поглядывая на Аньку.

— Чайку? — возмутилась матушка.

— Ага, чайку, — кивнул я. — И сами попьем, и господина статского советника угостим. Анечка чаю хочет. И печенюшки у нее пропадают. Аня, ты хочешь чая?

Разумеется, моя кухарка немедленно закивала — мол, коли не выпьет чая, так помрет. Она уже вообще приняла «низкий старт». Сейчас побежит к проводнику, все решит.

Если бы сынок попросил чайку, скорее всего, матушка бы отказала — мол, большой, потерпишь. Но как отказать Анечке? Тем более (я это чувствовал!)госпоже Чернавской и самой хотелось попить чайку, да еще и с печеньем. Реноме, разумеется, блюсти следует, но тут есть повод слегка отступить от правил.

И госпоже министерше ничего не оставалось, как развести руками, глубоко вздохнуть — мол, что же с вами делать? А Нюшка уже деловито кивала мне на бумажник — мол, позолоти лапку. Придется позолотить, куда я денусь?

Воспользовавшись тем, что Анька метнулась к проводнику, озадачивать того чаем, маменька, оглянувшись через плечо — услышит ли нас статский советник, спросила:

— Ваня, скажи мне честно и откровенно — ты не слишком сердишься на моего батюшку?

Сложный вопрос. Вчера мы с маменькой съездили-таки к моему здешнему деду — генералу Веригину. Возможно, лучше бы и не ездить. Нет, с одной стороны, все нормально. Дед на внука не сердится, напротив, переживает, что любимый и единственный внук на него сердит. Но я узнал кое-что другое. Оказывается, о «бунтарских взглядах» студента Чернавского и прокламациях, которые оный студент читал, батюшка узнал не от полицейского департамента, а от своего собственного тестя. Полиция отправила анонимку не в Новгород, а прямо сюда, генералу, при котором и жил внук. А уж Веригин, обеспокоенный за благополучие своего внука — как душевное, так и прочее, сообщил зятю.

— Маменька, как я могу сердиться на то, чего не помню?

— Ваня, ты о чем-то не договариваешь, — покачала головой маменька. — Да, у тебя имеются некоторые проблемы с памятью, мы с тобой об этом уже говорили. Но теперь-то ты все узнал, верно? Мне бы ужасно не хотелось, чтобы между моим отцом и моим сыном произошла размолвка. Вы оба очень дорогие мне люди.

Если бы я все узнал, было бы проще. Но я узнал далеко не все. Матушка, между тем, продолжила:

— Отец очень переживает и за тебя, и за свой проступок. Думает — а не похоже ли это на донос?

— Да ну, какой донос? Дедушка ведь не в Охранное отделение написал, а своему зятю, да еще и отцу собственного внука.

— А батюшка-то твой, вице-губернатор, по какому ведомству числился? — хмыкнула матушка. — Не к МВД ли? А у военных с полицией и жандармами все время склоки, это я с детства помню. Знаешь, как дедушка не желал меня замуж за чиновника внутренних дел отдавать? Еще хорошо, что Сашин отец — твой дед, который на Крымской войне погиб, вместе с моим отцом служили, и воевали вместе. Еще и имения у нас рядышком, поэтому мы с Сашкой с детства друг друга знаем.

— А батюшка у тебя в детстве кукол не ломал? — поинтересовался я, желая уйти в сторону от неприятного разговора.

— Попробовал бы он мою куклу сломать — уж я бы ему задала, — хмыкнула маменька с воинственным видом. Покачав головой, вдруг вспомнила: — А вот на детском балу — нам тогда не то семь лет было, не то восемь, он вместо меня Машку Лентулову танцевать пригласил! Я ему этого до сих пор простить не могу.

— И правильно, такое нельзя прощать, — совершенно серьезно сказал я, хотя меня самого раздирал смех. — Надеюсь, ты ему отомстила?

— Увы, — вздохнула матушка. — Хотела я ему клей на стул налить, чтобы приклеился, но штаны Сашкины пожалела. Да и конфуз бы случился. Но снежком ему как-то в глаз попала!

Я бы с удовольствием послушал о детских годах родителей, чтобы не отвечать на вопросы, но маменька вернулась к разговору.

— Знаешь, когда мы получили письмо от моего батюшки, в котором он рассказывал о тебе, о прокламациях, а твой батюшка решил немедленно действовать — пока не поздно подключить все свои связи, чтобы спасти мальчика, нам казалось, что мы действуем правильно. Думали, промедли Саша на месяц, на неделю, то никакие связи бы не помогли. Ни связи вице-губернатора, ни связи генерала в отставке.

— Н-ну, скорее всего, вы были правы, — уклончиво сказал я. Еще чуть-чуть, и расскажу о признании Прохорова, и о Завьялове. Но не стоит.

— А знаешь, как мы с отцом себя виним? — горько улыбнулась матушка. — Поистине — благими намерениями вымощена дорога в ад. Испугались, вырвали мальчика из университета, заставили вернуться в Новгород — а он теперь без памяти… Если бы не это, учился бы ты себе и учился…

— А вот об этом маменька не переживай, — улыбнулся и я в ответ. — Вспомни другую фразу — все, что не делается, все к лучшему. Не вытащили бы вы меня из университета, как знать, что бы дальше случилось? Не помню, как мне жилось раньше, но я сейчас ни о чем не жалею. Мне интересно.

— Ну, вот и славно, — сказала маменька.

Не знаю, она на самом деле так считала или делала вид, что успокоилась? Дед и мои родители сделали то, что они и должны были сделать.

А тут примчалась и Анька. Она успела озадачить проводника, одарить того целым рублем, а как поезд тронулся, в наш салон занесли четыре стакана крепко заваренного чая.

Интересно, проводник разжился кипятком на станции или в его тайных закромах самовар стоит? Не знаю — реально ли вскипятить самовар в вагоне, когда он подпрыгивает и подскакивает на рельсах? Теоретически, такое возможно, а вот практически… В общем, сам не знаю, а врать не стану.

Проводник поставил поднос на столик, поклонился, сообщил — мол, если что — он принесет еще. Определенно, имеется самовар! За такое можно еще двугривенный накинуть.

По правилам этикета, приглашать гостя к столу, если дело происходит в дороге, должен мужчина. Что ж, с меня не убудет.

— Ваше высокородие, — обратился я к статскому советнику. — Милости просим к нам. Пива нет, но крепкий чай очень даже полезен. — Подумав, добавил. — В некоторых случаях…

Статский советник, уныло сидевший в кресле и, слегка дремавший, открыл вначале один глаз, потом второй. Посмотрев на меня, спросил с сомнением:

— Вы так считаете?

— Проверено, ваше высокородие, — улыбнулся я дружелюбно, но в пределах субординации.

— Пожалуй, что и так, — закряхтел статский, вставая с кресла. — Если чайку попью, так может, до Бологого и доживу. А там, — мечтательно закатил он глаза вверх, — авось и пивко найдется.

— Будем на это надеяться и верить, — попытался утешить я страдальца, хотя в душе самую малость злорадствовал. Нечего было так надираться! Но, опять-таки — а кто не без греха?

— Вы, как я полагаю, будете господином Чернавским-младшим? — поинтересовался статский советник.

— Именно так, — не стал я отказываться. С удивлением спросил: — А как вы догадались?

У статского советника знаки министерства финансов, на груди (то есть, в петлице) орден святой Анны, на шее Станислав. Если была бы юстиция или МВД, тогда еще мог знать.

— Товарищ директора департамента торговли и мануфактур Кирилл Кириллович Решетень. — представился статский советник. — Прошу вас попросту, по имени и отчеству. А вас звать-величать? Фамилия-то на слуху, а имя-отчество подзабыл.

— Иван Александрович, — представился я.

— Тут все просто, дражайший Иван Александрович, — пояснил Решетень. — Мы с вами, пусть и служим по разным ведомствам, но все равно относимся к чиновничеству империи. А чиновничество, в какой-то мере, это единый муравейник. А если что-то с кем-то случается — все быстро становится известным. А если младшего чиновника государь удостаивает орденом, который имеется не у всякого генерала, то это хорошо запоминается. Тем более, если у этого чиновника еще и батюшка занимает важный пост. Так что, если на мундире чина девятого класса висит крест святого Владимира, то он должен быть лишь Чернавским, а не кем иным. Думаю, в Российской империи такого больше и нет[1].

Я привел господина статского советника к нашему импровизированному обеденному столу, где уже хозяйничала Анька. Открыл, было, рот, чтобы поинтересоваться у девчонки — а мыла ли она передние лапы, но решил, что сегодня вопросы гигиены можно отставить. Тем более — в присутствии посторонних. Представил Решетеня моим дамам, представил и нас. Нюшку, после секундного замешательства, все-таки назвал Анной.

Кирилл Кириллович, приняв свой стакан (в подстаканнике!) с наслаждением сделал глоток. Потом поморщился — все-таки, горячо, вздохнул:

— Прошу прощения за свой вид, но, буквально вчера провожали нашего столоначальника в отставку. Вроде, и идти не стоило — мне же в командировку, по служебной надобности, но и проигнорировать невозможно — этот столоначальник почти сорок лет в нашем департаменте трудился, решил бы, что начальство презирает. Он и так бедный. Писали министру ходатайство, чтобы ему хоть в отставку коллежского советника получить — министр отказал. Мол — столоначальники выше надворного советника претендовать не должны. Министра понять можно — дай одному коллежского, завтра другой чин повыше запросит. А у коллежского уже и пенсия повыше.

Нюшкино печенье и на самом деле было вкусным. Как говорится — таяло во рту. Решетень, правда, схрумкал только одну печенюшку, но похвалил.

Товарищ директора департамента с похмелья был очень болтлив.Иначе, с чего бы ему обсуждать начальника с посторонними людьми? Ну да ладно, бывает.

Совет торговли и мануфактур при Московской городской думе игнорирует распоряжения департамента, считая себя едва ли не главным деятелем торговли и Москвы, и губернии. Решили, что сами имеют право устанавливать цены на хлеб, минуя министерство. Вот, предстоит ему вначале встретиться с Ушаковым — городской головой, а если с ним не удастся договориться — идти к губернатору. А иначе придется писать жалобу самому государю, но государь шутки шутить не любит. Ишь, распустилось местное самоуправление, много воли взяли.

Я слушал речь господина товарища директора с умилением. Все как у нас! У нас глава Земской управы бодается с губернатором, а тут местное самоуправление бодается с государственной властью.

Попили чаю, послушали статского, скоротали время до Бологого. Там буфет функционирует нормально, а мы уже и аппетит перебили. Но все-таки мы пошли. А что делать в вагоне, если стоянка у нас полтора часа?

Матушка с Анькой ограничились котлетками (в мое время взяли бы по салатику, но здесь ничего подходящего не было), а я, разумеется, взял полный обед. Господин Решетень уверенно закупил четыре бутылки пива, а к нему ветчины, но сумел осилить только одну. Верно, перемогся чаем и дальше ему пить не хотелось. Я этому только порадовался. Наклюкался бы товарищ директора, могло бы и развести. А так — посвежел и порозовел.

До Москвы еще успеем выспаться. Я откинулся на сиденье, матушка тоже, а Нюшку, по общему разумению, устроили на диванчик. Ей, сообразно возрасту, можно и улечься. Это нам несолидно, да не уместимся мы на диване. А нашей козлушке есть где лапы вытянуть. Она, как легла, сразу же отключилась. Пришлось еще и одеялом укрывать. Беда с девчонками.

Проснулся я от негромкого разговора маменьки с нашим соседом. Может, я бы и не проснулся, но восхотелось посетить некое место. Сходил, сделал вид что опять заснул, но выставил ухо, словно локатор. А разговор, надо сказать, был интересным.

— Я все понимаю, уважаемая Ольга Николаевна, — вещал статский советник. — Я уже немолод, возможно, что произвел при встрече не самое лучшее впечатление. Но у меня хорошие перспективы…

Интересно, о чем это он?

— Нет, Кирилл Кириллович, возраст ваш не при чем. И впечатление вы произвели самое благоприятное, — ответствовала матушка. — Но барышня еще очень молода, ей даже пятнадцати нет. Надо завершить образование.

Это что получается? Старый хрыч мою Нюшку сватает? Так это… Старый крот в меховой шубе явился к полевой мышке сватать Дюймовочку.

Первый порыв — встать, сказать все, что я думаю. Но порыв удержал.Эпоха не та… послушаю, что он еще скажет. А статский советник сказал со значением:

— Я не настаиваю на немедленной свадьбе. Готов подождать годика два, а то и три. Можно и пять, но через пять мне исполнится пятьдесят лет, сослуживцы станут смеяться. Впрочем… У меня перспектива получить департамент, а вместе с ним и чин генерала, а за генерала и молодой барышне замуж выходить незазорно.

Матушка что-то отвечала. Вроде того, что не стоит спешить. Тем более, что за один день пути сложно составить впечатление о человеке. Тем более, если собираешься взять замуж. Но Решетеня ничего не смущало.

— Ваша барышня хороша собой, я вижу, что она станет хорошей хозяйкой… Печенье, опять-таки очень вкусное печет! А я вдовец, к тому же бездетен. Стало быть — у моей будущей вдовы не будет судебных споров с наследниками. Родовых имений у меня нет, все состояние зависит от жалованья, но я не беден. У меня имеются сбережения, а если появится наследник, то я сумею обеспечить и его будущее, и будущее Анечки.

Обычно у воспитанниц нет приданого, но я готов взять барышню и бесприданницей. Вот тут я возмутился. Как это моя Нюшка, да бесприданница? Не бывать такому, чтобы свою кухарку, да без приданого замуж отдавать! Сколько у меня осталось — рублей двести или триста? Все отдам, мундир заложу, займу-перейму, а меньше тысячи не дам.

[1] Статский советник ошибается. В империи имеется случай награждения титулярного советника Владимиром 4 степени, но в отличие от Чернавского, этот чиновник лишь литературный персонаж.