Господин следователь. книга шестая

Глава четвертая Девчонка голубых кровей

Батюшка, подобревший после обеда, сообщил, что у него имеется целых два часа свободного времени, но потом он должен участвовать в важном совещании у министра. Но зато мы можем втроем посидеть, попить кофе, и поболтать. Кто знает, когда опять выпадет свободная минутка?

Мы с матушкой сегодня кофе уже пили, но отказываться не стали. Я от кофе никогда не отказываюсь, а госпожа министерша (оказывается, супругу товарища министра можно и так звать), просто посидит со своими мужчинами.

Прогулка, на которую мы с утра отправились, почти удалась. В Таврическом саду не погуляли, потому что он оказался заполнен грязным снегом. Дворники из близ лежавших домов, должные бороться со снегом, ленятся вывозить его на Неву, а отвозят в сад, скидывают в пруды. Правильно — весна, само растает.

Поэтому, пришлось брать извозчика и отправляться в другой сад, в Летний. Я бы предпочел пешком, но матушке не пристало ноги бить. Что ж, двугривенный — не деньги.

Снег убран (Лебяжья канавка рядом!), все чистенько, статуи стоят и памятник баснописцу на месте. Деревья и кусты голые, но кое-где появились почки. Побродили немножко, а потом отправились в кофейню. Забавно, эта кофейня существует и в моем времени. Правда, кофе сейчас кажется вкуснее.

Мы бы еще побродили, но пора было возвращаться. И оба довольны. Матушка счастлива, что отправилась на прогулку с собственным сыном. А я… Да и я очень доволен. Матушка Ивана Чернавского уже стала родной, а заодно и с Питером познакомился.

Сюда ехали напрямую, по Пестеля (как она нынче-то называется?), а обратно сделали крюк, чтобы по Невскому, а потом на Литейный.

Кажется — знакомый город, но в тоже время — и нет. На том месте, где стоит храм Спаса на крови свалены бревна и кучи камня. Не иначе, строительство началось. И Невский выглядит по-другому. Дома, вроде пониже, а проезжая часть уже. А еще — дома Зингера нет. Что-то стоит на его месте, но не то.

Про отсутствие автомобилей и про прохожих, что переходят проспект где им в башку взбредет, говорить не стану.

Ничего страшного, освоюсь в столице. Тем более, чем хорош Петербург — так это тем, что улицы располагаются так же, как и в моем времени. Вот, как в Москве стану ориентироваться, пока не знаю. Там-то и здания двигали с места на место, и застройка иная. Поэтому, очень и хорошо, что поеду не один.

Кофе отправились пить не в гостиную, а в специальную комнату. Судя по старому запаху табака, въевшемуся в стены и потолок, она была когда-то курительной. Но мы-то с отцом не курим.

Сначала проговорили деловые вопросы. Главное, разумеется — как там идет подготовка к экзаменам? Услышав, что подготовка идет, отец слегка успокоился. Потом товарищ министра сообщил, что служебная записка о создании при Сыскной полиции криминалистического кабинета министром уже рассмотрена, одобрена, и вскоре будет отдана на подпись самому государю. Но быстро эти вопросы не решаются. Дай бог, чтобы со следующего года ввели две штатные единицы, а оборудование и прочее купит за свой счет. Потом казна с ним рассчитается, хотя он в этом и не уверен.

— Да, Ваня, — сказал отец. — Я тут подумал и решил, что если мы отпечатки пальцев станем снимать, фотографические карточки с преступников делать — так нам система антропометрической регистрации не нужна. Лишнее это. Да и пальчики с фотографированием дешевле выйдут.

— Поддерживаю целиком и полностью, — согласился я. Действительно, зачем усложнять жизнь? Пальчики и фото — за глаза и за уши.

— Приятелю своему Абрютину отпиши, — велел батюшка. — Пусть начинает собираться, осенью на новое место службы заступит.

Вот это правильно. Мне без Василия скучновато будет, и неизвестно, кого на его место поставят, но такие люди, как Абрютин, в министерстве нужнее.

— Кстати, можешь Абрютина с «аннушкой» поздравить, — продолжил отец. — Указ государем уже подписан, пока твое письмо идет, как раз губернатор ему и орден, и грамоту перешлет. Порадуйся за своего друга — крестик ему за дело по раскрытию убийства Борноволкова прилетел.

Э, а я? За Василия рад, но дело-то раскрывал я! Но покосившись на крестик святого Владимира на своем мундире (а в чем мне ходить-то?) только вздохнул.

Отец, правильно понявший вздох сына, усмехнулся:

— А я тебе говорил — лучше бы тебе третьего «станислава» дали. Вот, за это дело тебе бы и Анна бы третья прилетела. Теперь сиди, да жди у моря погоды. Нижестоящие ордена тебе не положено давать, а вышестоящие ты, прости, чином не вышел.

И чего меня по больному бить? И сам знаю, что Владимир третьей степени или Станислав первой, положены лишь с шестого ранга. А до коллежского советника мне… У!

— Да, что я еще хотел сказать… — призадумался отец. — Ты же исправнику своему говорил, что его на должность помощника делопроизводителя прочат?

— Ага, — кивнул я.

— Я копию формуляра Абрютина запросил, а он, оказывается, еще и Анну четвертой степени имеет. Подумал — так чего же кавалера боевого ордена в помощниках держать? Я его с осени сразу в делопроизводители и поставлю.

— А у Абрютина есть «аннушка»? — удивился я. — Не помню я у него на палаше ни крестика, ни темляка.

— Так твой Абрютин офицер, пусть и бывший, у них свои причуды, — хохотнул батюшка. — Он же не боевое оружие носит, а полицейское. Вот, если бы ты его в парадном мундире узрел, так на шпаге бы «клюковка» и была.

Не хвастал Василий мне своим орденом. Ишь, скромный у нас исправник. Уважаю.

— Ну и ладно, заслужил надворный советник свою «аннушку», — хмыкнул я. — У меня тоже Анна имеется…

Ага. На шее висит. Или на загривке?

— Вот, здесь ты прав. Иная Анна дороже стоит, чем орден. А девка твоя отлично готовит, — похвалил отец Нюшку, погладив себя по животу. — И судак преотличный, и эта, картошечка жареная. Как ты сказал название?

— Картофель-фри, — любезно подсказал я.

Не стану же говорить, что картофель-фри, равно как и драники — мое изобретение? Здесь до такого еще не додумались. А батюшке, судя по всему, «зашло». А он еще омлет по-нюшкински не пробовал.

— Нет, умница девка! Такого никто не сготовит. Пожалуй, переманю я ее у тебя.

Ага, Нюшку он переманит. Батюшка, пусть и генерал, я чином помладше, но не переманит.

— Не заплатить тебе столько, чтобы Нюшка тебе в кухарки пошла, — хмыкнул я.

— Чего? — возмутился отец. — Как это не заплатить? Да ты вообще обнаглел, титуляр… Ты сколько ей платишь? Рублей пять?

— Семь, — скромно сообщил я.

— Семь? — захлопал отец глазами. — Начинающей поварихе — семь? В Череповце? Да ты ошалел, сынок! Я Матрене нашей восемь в месяц платил, сейчас десять положил, раз столица, но она тридцать лет нам стряпает.

Тут вмешалась матушка.

— Саша, не забывай, что Анна Игнатьевна у Вани не только за кухарку, но и за прочую прислугу. Мальчик же писал.

— Она у меня и за уборщицу жилых и нежилых помещений, и за истопника, и за ночного сторожа.

— Да ну, чего там девке делать-то? — пренебрежительно махнул рукой батюшка. — Печку протопить, да на одного приготовить? Все равно, семь рублей — это много.

— Саша, а ты не забыл? — строго посмотрела матушка на отца. — Сам же обмолвился, что девочка нашего Ваню спасла.

— Про то не забыл, — хмыкнул батюшка. Подумав, сказал: — Эх, дороговатая нынче прислуга… Черт с ним, стану платить твоей девке десять рублей! Зато, такой обед дам, что министр с прочими сослуживцами удавятся от зависти. Жалко, судака с Шексны далеко везти, но мы тут свое что-нибудь отыщем.

— Не переманишь ты Аньку десятью рублями, — засмеялся я. — Больше скажу — двадцать давать станешь, откажется.

— С чего бы это? — вытаращил глаза батюшка. — Да двадцать рублей управляющий в ресторации получает. Причем — он еще за свои деньги должен одежду шить. А тут кухарка, на всем готовом. Нет, Ванька, что-то ты не то несешь. Не знал бы тебя, да не была бы твоя… Анна Игнатьевна такой мелкой, решил бы, что девка для тебя не просто кухарка!

— Саша, как ты можешь! — возмутилась матушка.

— А что? — сверкнул глазами отец. — Да в Петербурге за двадцать рублей трех чухонок можно нанять! И стряпать станут, и стирать.

Пропустив мимо ушей намек (другой бы такое сказал — не поздоровилось бы, а тут отец), решился-таки рассказать родителям о нашем литературном тандеме.

— У нас с Анной еще одно дело имеется. Мы с ней сказки пишем.

— Сказки⁈ — в один голос спросила родители. А господин товарищ министра оторопело сказал: — Нет, точно у нас Ванька ошалел.

— Чего сразу ошалел-то? — обиделся я. Принялся объяснять. — Сидел я как-то, стал от нечего делать сказку сочинять про деревянного человечка, про его приключения. А Анька — коза, послушала, записала, потом в редакцию газеты «Осколки» отправила. Отругал я ее, конечно, даже уши надрать хотел, да поздно уже. А Лейкин — редактор, за сказку уцепился. Только мы с ним договорились, что печатать он начнет, когда всю сказку целиком напишем. Был бы я автор известный, он бы в каждом номере давал, по главе. Так вот, сказка написана, с первого мая в газете напечатают.

— Ванька, я тебя точно, в Сибирь отправлю, — пообещал батюшка. — Куда-нибудь так законопачу, чтобы почта была верстах в ста, а лучше в двести. Мой сын — пишет сказки? Да еще в «Осколках».

— Так я под псевдонимом пишу, — сдержанно пояснил я. — Вернее — у нас один псевдоним на двоих. Лейкин нам уже и аванс заплатил — четыреста рублей. И еще восемьсот выплатит, как сказка выйдет. И книжку обещал издать, но это потом. Но все равно — почти по шестьсот рубликов у нас с Анькой входит, чем плохо?

На отца было больно смотреть. Но справившись с грустью, он спросил:

— Ванька, тебе что, денег не хватает?

— Да, сынок, — присоединилась матушка, — если не хватает — ты только скажи. У меня деньги есть… Да и батюшка не откажет.

— Ну почему не хватает-то? — хмыкнул я. — Я, по уездным меркам, вообще состоятельным человеком считаюсь. Но если можно еще чуточку заработать — чем плохо?

— Эх, не хотел тебе раньше времени говорить, но скажу, — вздохнул отец. — Я же тебе на свадьбу подарок готовил — доходы с нашего имения во Владимирской губернии на тебя собрался отписать. Не все, но половина твоя. Не так, чтобы много, но тысяч двадцать у тебя в год выйдет.

Это чего, мой отец богатенький Буратино? А я и не знал. Половина дохода — двадцать тысяч, а целиком — сорок? А у него три имения. Сто двадцать тысяч в год? Ладно, с имений может столько не набегать, год на год не приходится, но сто тысяч отец имеет. Сколько это в переводе на деньги двадцать первого века? Не знаю, но до фига. Да еще жалованье. И чего я переживал, что наем дома дорого обходится?

— Если отпишешь, то отказываться не стану, — твердо заявил я.— Женюсь — дом надо ставить, лучше кирпичный. Но дело-то в том, что мне интереснее самому зарабатывать. А у Нюшки планы наполеоновские — собирается то ли молочный завод поставить, то ли кирпичный. В общем, что-то такое, чтобы деньги приносило. Она меня в долю обещает взять…

— Рассчитать надо твою прислугу, — твердо сказал отец. — Вот, чтобы завтра же ты ей полный расчет дал.

— Ага, как же… — хмыкнул я. — Я рассчитаю, а ты ее на службу возьмешь, судаков печь и картошку во фритюре готовить.

Но похоже, шутка не получилась. Батюшка тяжело задышал, собираясь что-то сказать непутевому сыну, но тут вмешалась маменька.

— Сашка, а ты чего разошелся-то? — мягко спросила она. — Ты, чай, не в министерстве, а Ваня — не твой подчиненный.

Ну да, маменька сказала мягко, но отец мгновенно успокоился. И уже совсем иным тоном произнес:

— Да я не разошелся. Я Ваньку послушал — похоже, что им его собственная прислуга вертит.

— И что? — хмыкнула маменька. — Анна у него золото, худого не посоветует. А то, что пишет мальчик сказки вместе со своей кухаркой — и что здесь плохого? И если заводик какой поставят — тоже неплохо. Нет, Саша, ты неправ!

— Оленька, так я ничего плохого-то не сказал, — заюлил отец. — Но куда годится, чтобы моим сыном управляла прислуга?

— Саша, а ты чего хочешь? Чтобы Ваня сам хозяйством занимался, денежные вопросы решал? Ты сам-то много хозяйством занимаешься? Я тебе главным не мешаю заниматься, в служебные дела не лезу, в документы финансовые, верно?

— Так то ты, — пробурчал батюшка, молчаливо признав, что он подкаблучник. Но покажите мне мужчину, который не является подкаблучником? Есть, разумеется, отдельные индивиды, не понимающие, что подкаблучникам жить гораздо проще.

— Ну, по осени Иван женится, у него жена будет. Вот, пусть она сама с его прислугой и разбирается. А ты не забыл, что у Вани с памятью плохо? Мы же с тобой сколько о том говорили? Ты же хотел Ваню из Череповца отозвать, к себе пристроить, чтобы он у тебя на виду был.

Ну, милые родители. Конечно, за заботу спасибо, но лучше не надо.

Отец совсем сник. Похоже, он тоже близко к сердцу воспринял проблемы сына, только об этом не говорил вслух.

— Да, батюшка, — кивнул я. — Мы с маменькой сегодня все утро о том разговаривали. Есть у меня такие проблемы, но я их решу. А Анька как раз мне помогает. Считай, что я за ней, как за каменной стеной. Она же, иной раз, даже по служебным делам мне пользу приносит. Если что выяснить, сплетни какие вызнать — а мне это приходится делать, то Анька — мой лучший информатор. Считай, что свое жалованье она с лихвой отрабатывает.

Батюшка только руками развел — мол, живи, как хочешь. Надеюсь, сказку нашу он прочитает, и отойдет.

Матушка же, посмотрев на часы, спросила:

— Саша, ты не опоздаешь?

Отец тоже глянул на циферблат, бодро сказал:

— Еще минут тридцать есть, еще успеваю.

— Вот и ладно, — кивнула матушка. — Скажи-ка еще — тебе эта девочка никого не напоминает?

— Какая девочка? — не сразу понял отец. — Ты про Аньку, кухарку? — Пожал плечами. — Так я ее и не видел.

— А ты сходи, посмотри. Она наверняка на кухне. Заодно и спасибо девчонке скажешь за судака. Она же не наша кухарка, жалованье ей Ваня платит.

Отец только проворчал — мол, делать ему нечего, как кухарок за стряпню благодарить, но встал и пошел.

— Маменька, а кого моя Анна напоминает? — поинтересовался я.

Неужели кого-то из высокопородистых особ? Я-то этому не удивлюсь, но неужели в глаза бросается?

— Подожди, сейчас батюшка вернется, спросим и его.

Чернавский-старший вернулся минут через пять. Садиться в кресло не стал, но доложил:

— Поблагодарил. Но так и не понял — кого мне девка должна напоминать? Есть что-то такое, но сказать не могу, не понял.

— А ты подумай, повспоминай. Не из нынешних знакомых, а из прежних. Может, кого-то из моих подруг? Из тех, кто в гимназии со мной учился? Я на Аню смотрю — ну, словно кого-то из своих подружек вспоминаю.

— И где я твоих подружек мог увидеть? — проворчал отец. Пожав плечами, спросил: — Может, на Лизку Шаховскую? Нет, Лизка толстая была, а эта девка худая.

— И ничего она не худая, — возмутился я. — Вполне себе упитанная девушка. Не наезжайте на мою Аньку.

— Ваня, а ты, часом, сам-то не знаешь? — поинтересовалась матушка.

— Маменька, у Аньки мать умерла, отец у нее управляющим склада работает. А матушка у нее родом из деревни Аннино. Может, и Аньку в честь деревни назвали… — начал я, но меня перебила маменька.

— Точно же, вылитая Сонька Голицына. У нее тетка в деревне Аннино жила. Может, и по сию пору живет? Мы же с ней вместе в гимназии мадам Бернс учились, сошлись на том, что обе имеем отношение к новгородскому дворянству. Только у моего батюшки имение под Валдаем, а у Голицыных под Череповцом. У Анны Игнатьевны с Сонькой — одно лицо.

— Ну, маменька, ты даешь! — восхитился я. — Я же и сам недавно узнал, кто у Аньки биологический — то есть, настоящий отец.

Пристав Ухтомский, когда повествовал мне об Нюшкиных родителях, умолчал кое о чем. Но установить — кому принадлежала половина деревни Аннино — раз плюнуть. А уж установить родственные связи наших Голицыных с прочими — это задача для архивариуса из городской управы и пять рублей. Переплатил, но ради Аньки не жалко. Не знаю, правда, зачем мне это знать?

— Как ты интересно выразился — биологический отец, — покачала головой маменька. — Стало быть, отец Ани — князь Сергей Голицын? Он Соньки помладше будет…

— И что за Сергей Голицын? — встрепенулся батюшка. — Что за братья такие у твоих подруг? Отчего я не знаю?

— Саша, я Сонькиного брата всего один раз видела, — улыбнулась маменька. — Знаю лишь, что в кавалерии служил, до ротмистра дослужился, потом погиб. Я ведь Соньку лет пять не видела, если не семь. Не помню только, где брат у нее погиб — не то под Самаркандом, не то под Бухарой? Нет, позже. Я с Сонькой виделась… да, семь лет назад, еще до турецкой войны. Она говорила, что брат у нее погиб. А где? Подожди-ка, сейчас вспомню. Вспомнила — он в Хивинском походе погиб, когда пленных наших освобождали.

Бедная Анька. Получается, девчонка дважды сирота? Впрочем, ее отец все-таки Игнат Сизнев, а не таинственный князь Голицын.

— И что, на моей кухне стряпает княжна Голицына? — хмыкнул отец. Пожав плечами, хохотнул: — У Голицыных, да у прочих Гедиминовичей вместе с Рюриковичами таких княжон немеряно. Все, мне пора.

Вот тут батюшка прав. Незаконнорожденных деток полно. И мало кто из господ дворян их признает своими. Вон, у великого просветителя графа Льва Толстого собственный сын в извозчиках служил — то есть, в настоящий момент служит и, ничего.