Господин следователь. книга шестая

Глава девятнадцатая Проделки бухгалтера

За окном еще относительно светло, хотя времени уже восемь. Устал от бумаг, а ложиться спать еще рано. Сходить погулять? Сделаю крюк, выйду к Большому театру, пройдусь по Охотному ряду.

Но по ряду бродить уже смысла нет — все павильоны закрыты. Может, сходить еще разочек на Каменный мост? Вроде бы, книжная лавка там открыта до девяти вечера? Потом зайти куда-нибудь кофе выпить на сон грядущий, да и спать.

Но тут раздался стук дверь.

Кого это там несет? Надеюсь, не какая-нибудь дамочка из тех, жаждущая скрасить одиночество молодого человека? Гостиница респектабельная, но от этих дамочек спасения нет. А у нас облико с моралью, а еще (это немаловажно!) — жуткое опасение подцепить какую-нибудь бяку. Нет уж, нафиг такое счастье.

— Здрасьте, Иван Александрович. Небось, соскучились без меня?

Вот оно, горюшко привалило. Нюшка, да не одна, а в сопровождении какого-то мужика в армяке и простонародной шапке, но с явной военной выправкой.

— Дядя Тихон, корзинку и почтовый пакет клади на стол, — скомандовала Анька так четко, словно всю жизнь только этим и занималась. Потом кивнула: — Дядь Тихон, ты пока меня ждешь, можешь какого-нибудь седока взять, а то и не одного. Чего тебе попусту-то торчать? Рублик заработаешь, барыне не скажу.

— Да кого тут возьмешь, у гостиницы-то? — угрюмо пробасил Тихон. — Здесь, барышня, своих извозчиков хватает. Чужой кто сунется, сбрую враз изрежут.

Ого, опять-таки, как у нас. Тутошние «таксисты» поделили территорию, чужих не любят.

— Так тебе трудно на сто саженей отъехать? — удивилась Нюшка. — Отъедешь подальше, а там народ ходит. Только не вздумай за реку никого везти.

— Да нешто не понимаю? — хмыкнул кучер, выходя из комнаты. А Нюшка крикнула вдогонку: — Часика через два подъедешь, меня заберешь.

Даже не удивился, что Анька командует прислугой моей тетушки. Никогда не верил в то, что «сказывается кровь», а тут поверишь.

У второй двоюродной сестры моей матушки, которая вдова, усадьба в Сокольниках. По здешним меркам далековато от Москвы, значит, свой выезд приходится иметь. Надо было у маменьки поинтересоваться — а за кем была замужем ее кузина? Усадьба, выезд. Хм… Либо ее покойный муж был генерал, либо купец первой гильдии. Но купец — вряд ли.

Кстати, отчего «уехать за реку» означает совершить нечто непристойное? У Островского соблазнитель возил Ларису за реку, у Чехова жандармиха уехала с буфетчиком за реку[1].

В общем, Нюшка позволила хозяйскому кучеру малость подшабашить. И даже не потребовала отстегнуть ей процентик за молчание.

— Я, Иван Александрович, вас кормить приехала, — безапелляционно заявила девчонка, начиная разгружать корзину. Вытащила что-то завернутое в чистое полотенце, горшочек, прикрытый крышкой и даже тарелку с ложкой. Ишь ты, Красная шапочка, навестившая бабушку.

— Пять дней сама не своя, испереживалась — как вы там? А меня там извели — вилку и ложку держать, как правильно при разговоре копыто отставить… Тьфу, ваше влияние. Я про ногу и каблучок. Ольга Николаевна и Любовь Петровна говорят — надоело твое нытье, так что бери коляску, поезжай, Ивана Александровича покорми, а заодно почту ему отвезешь. А вы, между прочем, могли бы заехать. И даже нумер свой не сказали. Пришлось спрашивать — где проживает господин Чернавский? Вначале не хотели указывать, пришлось сестрой называться. Еще спасибо, что со мной Тихон, он уважения к гостье прибавляет.

Надо было Анька назваться той, кем она записана в моем паспорте — Анной Сизневой, 14 лет, крестьянской девкой, находящейся в услужении у господина Чернавского. В гостинице — это не у родственников, тут надобно у пристава отмечаться. Паспорт-то я сдал хозяину, а обратно, уже через час, его принес сам господин пристав. Видимо, знает, кто нынче у его министра в товарищах. Но пристав, следует отдать ему должное — поинтересовался, а где мол, девка-то? Пришлось соврать — дескать, Анна, что в паспорт вписана, осталась в Петербурге, у отца. Если потребуется — могу от батюшки письменное подтверждение запросить. Хотел вначале на матушку стрелку перевести — но я ни адреса усадьбы не знал, ни фамилии очередной тетушки. Но ведь с другой-то стороны, толика правды в моем ответе имелась. Пожалуй, крестьянская девка Анна осталась в Питере, а здесь Анечка… Ну да, воспитанница госпожи министерши и моя младшая сестренка. Или старшая, но это по ситуации.

— Анька, не зуди, — миролюбиво попросил я.

— Чего не зуди-то? Болван вы, Иван Александрович, хоть и кандидат права. Неужели свободного часика не было? Переживаем. И я, и маменька ваша.

Куда годится оправдываться перед прислугой? Не годится. И я не стану.

Вместо ответа я встал, приобнял девчонку и чмокнул ее в макушку. Вообще-то, сам о ней соскучился. Не хватает ее бурчания и наставлений.

— Аня, честное слово — заработался. Занят часов до восьми, а как подумаю, что до Сокольников ехать — уже и сил нет. Мне еще до процесса три дня, а там — как пойдет. Отмучаемся, домой вернемся, тогда все опять на привычные рельсы встанет.

Нюшка, не по благородному шмыгнув носом, словно котенок ткнулась мне в плечо и вздохнула.

— Ваня, ну я же на самом деле волновалась. Пропал на пять дней. Знаю — случись что-то нехорошее, так сообщили бы. Но думаю — вдруг голодный?

Сразу же отстранившись, разложила на тарелке пирожки.

Есть мне не слишком-то и хотелось, но куда там. Анька, углядев на стене шнурок, не задумываясь подергала за него, а появившемуся коридорному приказала:

— Нам стаканчик чая и… — обернувшись ко мне, спросила: — Иван Александрович, ты, небось, кофе свой станешь пить? Тогда чай и кофе.

— А к чаю что-нибудь изволите-с? — спросил коридорный, но Нюшка уже закрывала дверь.

— Если бы изволили, то сказали.

Отпустив прислугу, снова вздохнула:

— Вон, Иван Александрович, стоило тебя одного отпустить, уже и щеки впали. Отощаешь, Елена Георгиевна разлюбит. Так что, садись, наворачивай тушеную картошку с мясом — пришлось за кухаркой присматривать, пока готовила. Ну что за кухарки-то на Москве бестолковые? Так что, трескай, наводи личико и заедай пирожками. А кофе принесут — я тебе компанию составлю.

Пришлось садиться и есть, куда же деваться? Начальство положено слушаться. Стану личико наводить. Интересно, это она придумала или я успел брякнуть? Не помню.

— Аня, а что там за почта? — поинтересовался я. Пакет, что притащил кучер, не был похож на письмо от Леночки. Да и рановато еще. Не договаривались мы с невестой писать друг другу письма каждый день.

— Из Череповца переслали, а вообще, если по адресу судить — от господина Лейкина. Если бы вы ему адрес на Фурштатской оставили — давно бы пришло.

Ну да, еще чего не хватало — афишировать, что автор сынок товарища министра. Разумеется, Лейкин все вычислит, но пусть сам.

— А почему не вскрыла? Мы же с тобой договаривались — если из «Осколков» — смело вскрывай.

— Так они на ваше имя адресованы, а как я стану вскрывать при ваших матушке и тетеньке?

— Тогда вскрывай, — в нетерпении махнул я ложкой. А вдруг он авторские экземпляры прислал? Считай, конец мая, а мы с Анькой не смогли купить ни одного журнала. Да я недавно спрашивал в газетном киоске, отвечали, что в этом месяце вообще не доставляли. Мол — только по подписке.

В пакете и на самом деле оказалось пять номеров журнала «Осколки». Ай да спасибо, господин Лейкин. И на обложке изображены герои «Приключений деревянного человечка». Вон — Пьеро играет на скрипке (про скрипку ничего не было, это уже фантазия художника'. Кот Базилио отчего-то черный, хотя я и представлял его рыжим. А каким еще быть наглому коту? Алиса — та вообще чем-то напоминала Нюшку. Можно подумать, художник-иллюстратор сидел в кабинете вместе с Лейкиным. Ну, могло и просто совпасть.

А вот и главный герой — сын папы Карло, деревянный мальчик Буратино. Симпатичненький, с длинным носом, в полосатом колпаке и красной куртке. Как и положено, держит в руках золотой ключик. Вот только, почему он без штанов? Шортики бы какие-нибудь напялили, пусть бы в них и бегал. Так шорты еще не изобрели. Стоп, как это не изобрели? Немцы давным-давно в них по горам лазают, йодль исполняют.

Но сам виноват. Про бумажную куртку, сшитую папой Карло написал, а вот про штаны позабыл. А художник воспринял все буквально. Не указал автор, что на мальчишке штаны, теперь тот и бегает голозадым. Интересно, если нашу сказку когда-нибудь экранизируют, то режиссер и художник по костюмам тоже не станут одевать на Буратино штаны?

— Аня — наш прокол, — вздохнул я. — Я про штаны позабыл упомянуть, ты не подсказала. Теперь наш герой словно… Ну, ты поняла.

— Плюньте, Иван Александрович, — утешила меня Нюшка. — Буратино — мальчишка деревянный, зачем ему штаны? Не замерзнет, хозяйство не отморозит.

Эх, иная барышня даже и слова-то такого не знает. Вернее — знает, но использует его в другом смысле. А эта… дитя русской глубинки, сразу же излагает в ином значении. Хотя, хозяйство — это еще ничего. Нюшка могла бы и похлеще сказать.

Но с другой стороны, девчонка права — зачем деревянному мальчишке штаны?

— Там еще какие-то письма? — поинтересовался я.

— Ага, — кивнула Анька. — Одно от самого господина Лейкина, еще от каких-то баб. Аж четыре штуки!

— Аня, не от баб, а от женщин, — поправил я девчонку. Доедая последний пирожок, дал отмашку соавторке: — Давай вначале от Лейкина. Вслух можешь не читать, прочитай сама и перескажи своими словами.

Коридорный притащил чай и кофе. Анька изучала послание редактора, а я, попивая кофий (слабенький он здесь!), начал просматривать другие конверты, вскрывать и читать письма.

В общем-то, довольно-таки интересные письма. Ну да, от женщин, а чего ж тут такого? Хотят они познакомиться с замечательным автором Павлом Артамоновым, который написал такую замечательную сказку. Дескать — с удовольствием прочитали первую часть, ждут продолжения. А еще им хочется встретиться лично и поговорить. Готовы прийти туда, куда укажет автор.

В двух конвертах обнаружились фотографические карточки корреспонденток. На одной изображена дама в летах, сидевшая в романтической позе — подбородок подперт рукой, глаза устремлены ввысь.

А вторая карточка интереснее….

— Ну-кась, чего это вы тут рассматриваете⁈

Соавторка цапнула фотографию, вырвав ее из моих рук.

Я-то думал, что Анька с увлечением читает письмо Лейкина, а она, оказывается, все бдит.

— Я ее даже рассмотреть не успел! — возмутился я.

— И нечего там смотреть, — фыркнула Анька, деловито убирая фотографию в конверт. — Там только спина голая да жопа, а больше ничего нет.

— Так хоть красивая? — поинтересовался я.

— Кто? Спина или жопа?

Нет, моя воспитанница упорно не хочет становиться воспитанной особой.

— Анька, ты когда-нибудь видела картины с обнаженными женщинами? Это искусство.

— Искусство — это когда художник картину пишет. Он и сюжет выберет, и так сделает, чтобы лицо заметно. А тут — явилась в фотосалон, оголилась, а фотограф щелкнул. Где тут искусство-то? Одна срамота сплошная. И как ей не стыдно перед чужим мужиком оголяться, да еще такую похабщину писателю слать? Б… это, а не женщина.

— Ну, ты хоть слова-то выбирай,

— А что такого?

— Анна, чтобы я больше от тебя таких слов не слышал, — твердо сказал я. — Ты от меня хотя бы один раз матюг слышала? Услышу… Нет, ничего не сделаю, ругаться не стану. Но уважать перестану.

Нюшка на секунду задумалась, а потом начала подлизываться. Подскочив ко мне, обняла и прижалась к спину.

— Иван Александрович… Ваня… Вот, истинный крест, больше не повторится.

Я похлопал девчонку по руке, лежавшей у меня на плече. Кажется, стал немножечко отходить.

— Аня… Сама должна понимать, не маленькая. Я вообще такое не люблю, а от тебя услышать — вдвойне неприятно.

— Ну, ты прости, прости… Сама не знаю — как у меня вырвалось. Наверное, потому что ревную.

— Ревнуешь?

— А что такого? Пусть я и сестра, так ревность-то никуда не делась. Невеста — это ладно. Елена Георгиевна барышня славная, дай бог вам счастья. А тут-то что? Прислала вам голую… задницу, думает, вы польститесь. Ну, вы ж на такое не польститесь? Да, Ваня?

— Да ладно тебе… — усмехнулся я. — Я больше удивился, что кто-то осмеливается обнаженным фотографироваться. Ни разу такого не видел.

Чуть было не брякнул — мол, в вашу эпоху изображения в стиле ню еще не популярно. А про то, что не видел фотографий с обнаженными женщинами, про то не врал. В том смысле, что старинных фотографий. Целью такой не задавался. Наверное, в Интернете нашел бы.

Но лучше вернуться к делам.

— Что там издатель пишет?

Анька, превращаясь из девчонки-сестренки в деловую колбасу, доложила:

— Пишет, что первые два журнала с приключениями деревянного человечка раскупились мгновенно. Мол — авторский экземпляр первого выпуска он прислал, потому что успел отложить, а второго нет. Дескать — второй был, да сотрудники растащили, пока из типографии до редакции везли. У него один номер остался, для архива. «Осколки» даже в Москву не отправляли, все по Петербургу разошлось.

Теперь понятно, отчего в газетных киосках не было журнала.

Отрадно, что сказка пользуется таким успехом, но все-таки, хотелось бы и себе экземпляр получить. На полку поставить, украдкой любоваться. Нет, любоваться не стану. Как ни крути — плагиат, пусть и творчески переработанный.

— Еще пишет, что готов заключить с вами — с нами, то есть. долговременный договор — на пять лет. И аванс готов заплатить, не дожидаясь рукописей — две тысячи рублей. Остальное станет высчитывать по мере написания.

Две тысячи — сумма приличная, но господин Лейкин — он не только издатель, но и делец. Заполучить автора в пятилетнюю кабалу — мечта издателя. Но вот автор с этим категорически не согласен.

— Не будем, — покачал я головой. — Деньги получим, так их отрабатывать придется.

— А мы разве не отработаем? — удивилась Анька.

— Отработать-то отработаем, куда мы денемся? — усмехнулся я. — Но мы тогда будем к этому журналу привязаны. А вдруг что-то случится? Или нам более выгодный вариант предложат?

— Согласна, — кивнула соавторка и литературный агент.

— Так что — готовь ответ господину Лейкину. Мол — благодарим, но работать станем по факту — мы вам рукописи, а вы нам денежки. Так и надежнее, и честнее.

— Так и отпишем, — кивнула Анна. Вытащила еще одну бумагу: — Вот, посмотрите, тут в конверте еще ведомость нам прислали. Господин Лейкин приписал — бухгалтер передал, чтобы вы подписали. Но мне что-то непонятно…

Я посмотрел ведомость. Значилось, что г-н Чернавский получил от редакции сумму в «Триста двадцать восемь рублей и 80 копеек». Именно так — рубли прописью, копейки цифрами.

— Аня, сколько мы с тобой аванс получили? — на всякий случай решил уточнить я.

— Триста двадцать восемь рублей и восемьдесят копеек, — выдала Нюшка. — И еще восемьсот рублей редакция нам должна.

— Станешь ответ писать — напиши Лейкину, пусть он идет лесом.

— А что не так?

Ух ты, в кои-то веки я оказался толковее Нюшки в деловых вопросах. Да я герой и умница! С гордостью ткнул ей в цифры и пояснил:

— Ты, когда на почте наш гонорар получала — расписывалась?

— Ну да. Указала — что за господина Чернавского, а почтарь все заверил.

— Извещение о получении гонорара на почте для бухгалтерии имеет равную силу с подписью в ведомости. Значит, с нас пытаются слупить триста двадцать восемь рублей…

— А еще — восемьдесят копеек. — мрачно добавила Анька. Хмыкнула: — Значит, редакция нам заплатит потом не восемьсот рублей, а гораздо меньше. Жалко, что вы мне матерится не разрешаете, я бы сейчас поругалась. Но вы, если хотите — можете.

Я только рукой махнул. Ничего не меняется в этом мире. Всегда кто-то желает кого-то надуть. А уж издатель автора — в первую очередь[2].

Не думаю, что это проделка самого Лейкина. Редактор не дурак. Должен понимать, что автор, если не сейчас, так потом все поймет и больше не пожелает с ним связываться. Не иначе — бухгалтер решил заработать свою копеечку. Дескать — а вдруг прокатит?

[1] Если дословно: «Жандармиха ездила вчера с буфетчиком Костькой за реку. Желаем всего лучшего. Не унывай жандарм!». Чехов Антон. «Жалобная книга».

[2] Вот здесь скорее не реплика ГГ, а сетования автора, который до сих пор помнит, как издательство «Центрполиграф», издав его книгу «Призраки Черного леса» (на АТ — «Невеста наемника»), почему-то «забыло» выплатить гонорар. А судиться ради двадцати тысяч смысла не было. Кстати, издательство кинуло не только меня, но и еще добрых два десятка авторов.