Господин следователь. книга шестая

Глава тринадцатая Полковник Винклер

Проснулся от покашливания и легкого позвякиванья чего-то стеклянного. Поднял голову — в комнате зажжена свеча, а за столом сидит сам хозяин дома — отставной полковник Винклер. За оконным стеклом еще только-только светает. По ощущениям — часа четыре или пять.

— Ну, наконец-то проснулся, — проворчал Павел Андреевич, вместо того, чтобы извиниться. Пусть это и его кабинет, но сплю-то здесь я.

Когда мы ехали в дом матушкиных родственником, никак не думал, что нас поместят в такие спартанские условия — меня поселят в кабинете хозяина дома, маменьку вместе с Нюшкой — в комнату Ирочки и Мишеньки (дочери хозяев и ее мужа, которые нынче пребывают где-то на службе), да еще и уложат на одну кровать. А нашу прислугу определят на постой в комнату хозяйской прислуги, где уже обитают горничная и кухарка. Как они там поместятся, не понимаю.

А что поделать? Усадьба Винклеров — на Большой Ордынке. Кажется, в этих краях должны селиться исключительно купцы и мещане? Но нет, если это и было, то значительно раньше — лет тридцать, а то и сорок назад, а теперь тут селятся отставные чиновники, не ниже коллежского асессора и отставные военные.

Дом, где обитал полковник с супругой, довольно скромный. Покруче, нежели дом Натальи Никифоровны в Череповце — как-никак, в два этажа, но до нашего фамильного особняка в Новгороде не дотягивает. Но тут Москва, один участок стоит дороже, нежели в Череповце обошелся бы дом с усадьбой. И доходы у семейства Винклеров, хоть и неплохие, но и не запредельные. Пенсия полковника, да какие-то проценты с ценных бумаг, имевшихся у хозяйки. Расходов немного, но, как я уже понял, они помогают семье дочки и, каждый месяц отправляют им энную толику средства. Тоже, все как у нас, в будущем, когда родители помогают своим детям до пенсии.

На первом этаже кухня, чуланы, умывальная, комната для прислуги, гостиная — она же столовая, да кабинет хозяина. На втором — хозяйская спальня, комната дочери, да еще одна комната, пустующая. Раньше она предназначалась для гостей, а теперь это комната любимого внука Андрюши, где ничего не трогают и никого не впускают.

Я, когда мы приехали, тихонько предложил маменьке потихонечку съехать, поселиться в какую-нибудь гостиницу, но куда там! Если остановимся не у родни, обид будет море. Но маменька утешила, что мы тут задержимся ненадолго, на недельку или две, а потом уедем к другим родственникам — тоже двоюродным, а потом к третьим — троюродным. Родня близкая, как же не навестить?

Беда с этими родственниками. Нет, я против них ничего не имею, но напрягает. Особенно, когда они приезжали в гости к родителям, а мне приходилось уступать им свою комнату. Уверен, мы тоже напрягаем Винклеров.

Павлу Андреевичу лет пятьдесят пять-шестьдесят. В иное время служил бы еще и служил, но сказались старые раны, болезни и он, оставив свой полк, вышел в отставку. Но делать на «гражданке» старику нечего. Понимаю. Сокурсники отца, вышедшие на пенсию майорами после двадцати «календарей» — это же юноши по меркам моего века, так они вообще переучивались и становились чиновниками или работниками каких-нибудь фирм. Те, кто постарше, ушли из армии в звании подполковников, подавались в преподаватели ОБЖ, а то и в охранники. Отцу моему до пенсии еще семь лет, но он уже думает — чем станет заниматься? Я ему посоветовал писать книги про «попаданцев» и выкладывать их на АТ, так он отмахнулся, но призадумался.

А вот что делать отставному полковнику царской эпохи, если у него нет ни имения, ни хобби? Клубов по интересам здесь тоже нет, а офицерское собрание полка, где можно было бы встретиться с однополчанами, осталось где-то в Курляндии. Заходит дядюшка в Дворянское собрание, но там ему неинтересно — дескать, либо статские, либо…

Привычка к раннему подъему у полковника оставалась прежней — в четыре утра (ему же к шести полагалось явиться в полк), а потом, целый день он читал газеты и знакомил с новостями жену, а заодно прислугу. Теперь вот, изводит меня. Мог бы в столовой почитать, так нет — шел к себе в кабинет, где у него в специальном шкапчике спрятана бутылка коньячка. Бутылка, кстати, какая-то странная, безразмерная. Он ее уже третий день пьет, а она не заканчивается.

В кабинете полковника тоже спартанская обстановка. Имеется письменный стол, за которым редко пишут (зеленое сукно без потертостей), диван, на котором мне стелют постель, да книжный шкап, где на полках стоят старинные книги, некогда будоражившие умы — Вольтер с Дидро, «Персидские письма» и «Дух законов» Монтескье. Тут же пристроился уже знакомый том «О преступлениях и наказаниях» Чезаре Беккариа, еще — пожелтевшие комплекты «Русского инвалида» да «Московских ведомостей». Ради интереса я полистал Монтескье, прочитал пару абзацев, но тут же и закрыл. Язык русский, но перевод ужасный! «Инвалид» и «Ведомости» — это понятно. Но неужели полковник читает Монтескье и Дидро и прочих просветителей? Впрочем, кто его знает. Мой отец, скажем, очень любит Льва Николаевича Гумилева и возмущается, если я говорю, что Гумилева относят к разряду «фольк-историков», ставя в один ряд с Фоменко.

Я потянулся к часам, лежавшим рядом со мной. Ага, а времени-то еще только половина пятого. Утра, разумеется. Имею полное право поспать еще часа полтора, а до экзаменов вагон времени. Но если родственник узрел, что двоюродный племянник по жене проснулся, дальше спать не дадут.

— Вот, скажи-ка мне Иван — что ты думаешь о политике нынешнего президента Франции мсье Греви?

Что я могу думать о президенте Франции, да еще и спросонок? В той жизни я вообще о таком не помнил — за исключением того, что в честь этого президента назвали зебру. Наверное, из-за зебры Греви и запомнил. Интересно, а сама зебра знает, что ее как-то переименовали? Небось, даже разрешения не спрашивали.

— Вообще, ничего не думаю, — угрюмо отозвался я, скидывая с себя одеяло. Теперь придется одевать, а потом идти на кухню бриться и мыться. — Я даже не знаю, что он такого натворил, чтобы о нем думать.

— Вот так и вся наша нынешняя молодежь, — печально сообщил отставной полковник. — Ничего им в жизни не интересно, кроме карьеры! И какой? На статской службе! Ладно бы ты закончил физико-математический факультет, мог бы после него записаться вольноопределяющимся, авось, стал бы через годик-другой военным инженером, прапорщика бы получил, а теперь? Все норовят стать крючкотворами да стряпчими?

Тоже ничего нового. Друзья отца тоже сетовали на молодежь, заодно укоряя меня в том, что не пошел по стопам отца и деда, не поддержал военную династию Максимовых! Ишь, поступил на исторический факультет, а должен был поступать в какой-то военный вуз. Подумаешь — не нравится тянуть лямку военного. А когда вернулся со «срочки», советовали заключить контракт, пройти какие-нибудь курсы и стать-таки офицером.

— Так как же нам без карьеры? — хмыкнул я. — Но, если грянет война, встану в строй, если призовут. Или в ополчение запишусь. Но на войне и военные юристы понадобятся. А что касается президента Франции, то не вижу смысла спорить о его деятельности. У него чисто декоративные функции.

Оставив дядюшку обдумывать достойный ответ, отправился умываться и все прочее. Заодно думал — чем бы себя занять? Горничная с кухаркой раньше пяти утра не встанут, завтрак тут в семь. Кофе мне точно не светит. И что мне делать? Понял, что придется вести беседу с отставным полковником.

А Павел Андреевич, к тому времени, выпил еще рюмочку и нашел-таки в газете каверзный вопрос.

— Ну вот, посмотри, — ткнул дядюшка пальцем в газету, — собственный корреспондент сообщает, что правительство Греви собирается издать закон об изгнании из Франции всех членов когда-либо правящих династий…

Как по мне — плакать не стану. Выгонят, так и ладно.

— А что там за династии могли остаться? — удивился я. — Каролинги и Капетинги — так это вряд ли. Если только кто-то из Бонопартов. Но этих мне абсолютно не жалко. Что дядюшка, что его племянник, кроме пакостей для России ничего не делали. Дядюшка в 1812 году напал, а племянничек — про это вы лучше меня знаете. Бурбоны остались, это помню. Но кто там остался? Старшая ветвь отреклась от престола еще в 1830 году, за себя и за своих потомков. Орлеанская… да, Луи-Филипп отрекся от престола во время революции 1848 года. А есть ли у него наследники — не помню. Да и вообще, они там сами запутались — кто больше имеет прав, а кто меньше. Пусть они в своих генеалогических ветках разберутся — чья ветвь мощнее. Так что — жалеть не стану.

— Иван, ты не понимаешь! — заволновался дядюшка. — Дело в самом принципе. Депутаты парламента считают, что изгнание из Франции всех членов когда-либо царствовавших там династий должно окончательно покончить с монархическими настроениями в обществе… Монарх, пусть даже свергнутый, пусть даже потомки его — это знамя. Если бы Франция вернулась к монархии, все стало бы гораздо проще. Но на престол должен взойти потомок Бурбонов и, неважно, к какой ветви он будет относится. Главное, что основоположник династии занял престол законным путем — по праву ли крови, по выбору всей земли, как у нас. Наполеона Бонапарта французы избрали путем голосования. Неслыханное дело — 99 процентов населения проголосовало за императора! Вот и теперь им следует вновь выбрать достойного человека. Пусть не такого, как Бонапарта — не потомка Юлия Цезаря, поплоше, но все равно.

Ну да, ну да. 99 процентов — жуть, какая реальная цифра. И про потомка Юлия Цезаря умолчим. Если я заплачу денежку, так меня сделают потомком хоть Гектора, а хоть Ахиллеса. Гектора предпочтительней — смогу заявить о своих претензиях на Турцию. Да что там — уж лучше сразу на происхождение от Александра Македонского.

Вот уж, в чем сомневаюсь, так это в том, что Франция решит вернуться к монархии. Реставрация — дело не только политическое, но и экономическое. Но если парламентария боятся — так это их дело. Но даже, если чисто теоретически предположить, что Франция снова станет монархией, то вряд ли что-то изменится для России.

М-да… Что-то я совсем не туда ушел. История сослагательного наклонения не имеет. Какая монархия во Франции? По крайней мере, в моей истории королевскую власть там не восстанавливали.

— Если говорить о законной династии Франции, то самая законная — династия Меровингов. У них всего больше прав.

— Меровинги? — захлопал дядюшка глазами от удивления.

— Основатели Французского королевства, — любезно пояснил я. — Не упомню — использовалось ли тогда слово Франция или это Франкское, но неважно. Хлодвиг был, Дагоберт. — Прочих Меровингов я сам не помнил, поэтому свернул тему. — Потом их Каролинги свергли, из которых Карл Великий вышел. Правда, дело давно было, больше тысячи лет назад, но говорят, их потомки до сих пор существуют. А один писатель додумался до того, что объявил, что Меровинги — потомки Иисуса Христа и Марии Магдалины[1]. Дескать — они спаслись, бежали во Францию и там основали королевство.

Кажется, Павла Андреевича сейчас хватит удар.

— Потомки Господа нашего Иисуса Христа и Марии Магдалины? Да как ты смеешь о том говорить⁈

— Так я тут причем? Писатель американский о том писал — Дэн Браун. Если бы я знал, о чем пишет — читать бы не стал.

Отставной полковник посидел, посопел, поглядывая на меня недобрым взглядом.

— Это все отговорки. Человек должен знать — о чем он станет читать. Вот, из-за таких как ты в России и появился нигилизм.

Я уже пожалел, что брякнул, не подумав, попытался объяснить.

— Книга была на аглицком языке, пока дошел до идеи, половину уже прочитал…

Но дядюшку уже понесло:

— Да, из-за таких вот, незнающих, у нас государя-императора убили. Базаровы сраные. Из-за таких, как ты, все наши беды.

Я тоже начал злиться.

— Павел Андреевич, вы бы говорили, да не заговаривались, — попросил я. — Иначе я тоже могу вам такого наговорить…

— Если бы ты не был моим племянником — немедленно выгнал бы тебя из своего дома.

— Так зачем дело встало? — хмыкнул я. — Я не ваш бедный родственник — падать в ноги не стану. Подождите пару минут — чемодан соберу, в гостиницу съеду. Уж лучше гостиница, чем родственники… со странностями.

— Да ты наглец! — вскочил отставной полковник со своего места. — Наглец, каких мало. А еще орден святого Владимира на себя нацепил. Украл, небось, а теперь носишь! Будь ты моим подчиненным — самолично бы рожу набил!

— А вот орден вы мой не трогайте. И вообще — не будь вы пожилым человеком, я бы вам за такие слова уже ряху начистил и не посмотрел, что полковник.

— Что⁈

Наверное, дядюшка привык, что если бьет по зубам нижнего чина, так тот покорно стоит и ждет. Я ждать не стал, уклонился, невероятным усилием удержавшись, чтобы не ответить полковнику.

Но отвечать не понадобилось. Его высокоблагородие в отставке, промазав по морде наглого племянника, промахнулся и улетел вслед за собственным кулаком. Инерцию никто не отменял.

К счастью, упал он мягко — на диван, на котором еще лежала моя неубранная постель. Я, было, испугался, но нет. Бравый воин быстро вскочил на ноги, попытался атаковать и опять достать мою физиономию. Разумеется, не попал, но книжный шкап, куда угодил кулак дядюшки, жалобно зазвенел. Удивительно, что стекло выдержало удар! Видимо, старое, крепкое. Нонешнее бы разлетелось вдребезги. А ведь так пойдет — не удержусь, сдачи дам.

— А что тут творится?

Анька. В ночной рубашке, поверх которой накинута какая-то кофтенка — уж не матушкина ли?

Девчонка бесстрашно встала между двумя здоровыми мужиками.

— А вы, Павел Андреевич, моего Ваню обижать вздумали? Да я…

— Анечка, что ты, что ты… — залепетал отставной полковник, с которого моментально слетела ярость. А я, мягко отодвигая девчонку в сторону, чтобы не попала между двух огней, сказал: — Аня, Павел Андреевич попросил показать приемы английского бокса.

— Да? — с сомнением посмотрела на меня девчонка.

— Так точно, истинный крест, — перекрестился я.

Анька перевела взгляд на отставного полковника, а тот тоже принялся креститься.

— Да-да, Анечка, да. Клянусь…

— Вы тут смотрите, не балуйтесь, — строго сказала Анька. — Ишь, расшумелись, с утра пораньше! Ольга Николаевна может проснуться, Полина Петровна прибежит. Ладно, пойду я. Печку пора топить, а кухарка дрыхнет.

— Так я ее сейчас! — тут же вскипел полковник.

— Ладно, я уж сама. Вы тут сидите, допивайте.

Нюшка еще разок посмотрела на нас, хмыкнула и ушла, затворив дверь. Ладно, что пальцем не погрозила.

— Иван… А что, она и на самом деле за тебя вступиться хотела? — спросил отставной полковник.

— Ага, — кивнул я. — Анна считает, что только она имеет право меня обижать, а остальным нельзя.

— Ваня, — неожиданно назвал меня Павел Андреевич уменьшительным именем. — Давай по рюмашке выпьем… И ты прости меня, дурака старого, за глупые слова.

— Я бы и выпил, но мне сегодня экзамены сдавать, — с сомнением сказал я.

— Так от рюмочки-то ничего не станет, а ко времени экзаменов даже запах выветрится.

— Ну, по рюмочке можно, — кивнул я.

Полковник извлек из недр письменного стола вторую рюмку, налил себе и мне.

— Ну, еще раз прости, — повинился Винклер.

— И вы меня тоже простите, — повинился и я на всякий случай, хотя не испытывал вины.

Мы чокнулись, выпили. В башку слегка стукнуло. Ну, с утра, да на голодный желудок пить никому не рекомендуется. Но все-таки, время раннее, если не добавлять на эту рюмку, так все выветрится.

Павел Андреевич сел за стол, строго сказал:

— Жениться тебе надо.

— Так я скоро женюсь, осенью. — удивился я.

Он что, забыл? Мы с маменькой в первый же вечер по приезду рассказывали родственникам о всех планах, включая свадьбу. Даже предварительно пригласили и Полину Петровну и Павла Андреевича. Приедут они или нет, но пригласить надо.

— Нет, я не про ту барышню, которая из Череповца, а про эту. Не обижайся — может, твоя невеста станет отличной женой, но эта девчонка… Вижу, что она за тобой и в огонь, и в воду пойдет. Вон, как Полина Петровна.

— А что Полина Петровна?

— Мы ж накануне Крымской войны поженились. Ирочка — дочка наша, маленькая была, два годика. Доченьку у родителей оставила, а сама в Севастополь поехала, вместе с полком. Моя полурота на Малаховом кургане стояла три месяца, а она раненых из огня вытаскивала…

Если я и сердился немного на полковника, но услышав про Севастополь, Малахов курган, вся злость улетучилась, а на ее место пришло уважение. А ведь не знал я такого про своих родственников.

— Невеста у тебя есть, значит есть. Помолвку расторгать — последнее дело. Но барышня славная!

— Маленькая она еще.

— Так ведь и ты не старик, — усмехнулся Винклер. — Подождал бы, пока подросла. А до тех пор и по дамочкам разным… — кашлянул Павел Андреевич со значением, — ходить не возбраняется.

— Так и происхождение у Ани запутанное. Официально она крестьянка.

— Крестьянка? — призадумался Павел Андреевич. Пожал плечами: — Ну, этому горю помочь легко. Если надумаешь помолвку расторгнуть, а то и невеста передумает — пиши. Я эту барышню удочерю. Признаю, что она моя незаконная дочь, вот и все. Приданного, правда не дам, потому что нет, но по бумагам она дворяночкой будет. Мы с тобой родственники не кровные, значит, разрешения у Синода на брак испрашивать не придется.

— Так у нее отец есть. Пусть и не настоящий, зато законный, — ответил я. — И Аньку свою как родную дочь любит.

Эх, Павел Андреевич. Думает, что все так просто? Ему же придется подавать прошение в Канцелярию прошений, а там станут решать — можно или нельзя сделать законной дочку какой-то крестьянки? Сомневаюсь, что это получится.

Но отставной полковник, похоже, даже не сомневался:

— И что? Отец — родной он, нет ли, если дочку любит, счастья ей хочет, отказные документы подпишет. Какая разница — кто законным считаться станет, если дочь счастлива? Она же от отца не отречется.

— Нет, Павел Андреевич, — покачал я головой. — Аньку я очень люблю, но как брат.

Павел Андреевич покосился на бутылку, потом убрал ее в стол. Усмехнувшись, сказал:

— Из тебя Ваня отличный бы офицер получился. С такой женой как Анна, на полк бы тебя лет в тридцать пять поставили, а не как меня — в сорок.

Вполне возможно, что так бы оно и было. Но вот вопрос — кто бы моим полком командовал?

[1] Прим. Автора: — Удивительно, что эта легенда периодически всплывает. Профессор Ю. К. Некрасов на лекции по истории Средних веков (в 1986 году) говорил, что это полная ерунда. Юрию Клавдиевичу я верю.