Господин следователь. книга шестая

Глава шестнадцатая Письма обратно

Завтракали мы опять-таки без хозяев. Чета Винклеров с утра пораньше ушла в церковь и до сих пор не вернулась. Матушка намекнула, что ее родственники отправились в храм по какой-то личной причине. Возможно, година какого-то грустного события, случившегося в их жизни.

В принципе, мы на это обижаться не стали. По крайней мере, дядюшка сегодня меня не будил и я спал до своих законных шести утра. Правда, заснуть удалось далеко не сразу. Полночи — может, чуть меньше, все раздумывал о своем ответе Леночке. И так поворачивал, и этак, но все равно возвращался к тому, о чем решил изначально — перенести дату нашей свадьбы «напопозже».

— Нам бы тоже следует в храм сходить, — сообщила матушка. — Мы, как в Москву приехали, всего один раз в церкви молились.

А мы молились? Скорее всего, маменька с Нюшкой ходили, но точно, что без меня. Я бы запомнил.

— Чем сегодня заниматься станешь? — поинтересовалась маменька.

— Письма писать, — мрачно сообщил я.

— Точно, тебе же вчера несколько писем пришло. Да и мне нужно Александру Ивановичу обо всем отписать. Сообщить ему радостную весть. Возможно, ему о тебе государю придется докладывать.

О том, что Чернавскому-старшему придется докладывать о деяниях Чернавского-младшего маменька сказала с гордостью. Ишь, какая у меня монархическая семейка. Один я в ней республиканец. Правда, весьма сомнительный. Дело-то в том, что большую часть жизни я существовал при республике, а монархических идей набраться не успел. Но, по большому-то счету, мне все равно, какая форма правления у моего государства, лишь бы оно было сильным.

— Может, пока не стоит писать, повременить? Тем более сообщать о дипломе кандидата права. Времени-то всего ничего прошло — не будет ли подозрительно?

— Ваня, ты думаешь государь твоему батюшке каждый день приемы назначает? — усмехнулась матушка. — Министр с докладом является раз в неделю, это да, а товарищ-то министра зачем? Добро, если Его Величество месяца через два его вызовет. Ну, если только в департаменте полиции чего-нибудь не стрясется. Тьфу-тьфу…

Тоже верно. И не думаю, что император станет забивать себе голову вопросом — как это претендент умудрился так скоро сдать все экзамены? Чисто формально подходить — я все сдал, комиссия подтверждает, а сроки кого волнуют? У меня же еще «шабашка» в Московском суде. Будем считать, что это дипломная практика.

— Ваня, а ты не заболел ли? — поинтересовалась маменька. — Или от Леночки плохие известия?

Ну, наконец-то, обратила внимание на состояние сына. А мне уже давно хотелось поделиться своей бедой. Но сам заводить разговор стеснялся.

— Куда уж хуже, — хмыкнул я. — Пишет моя Аленка Прекрасная, что ей опять предложили место учительницы иностранных языков, она ужасно жаждет себя попробовать на новом поприще, поэтому предлагает отодвинуть дату свадьбы.

— Так это и хорошо, — отчего-то обрадовалась маменька.

— А чего хорошего? — не понял я.

— А то хорошо, что батюшка к осени не успевает. И даты у нас определенной не назначено, а осень — она ведь длинная. Там, где осень, там и зима, а следом весна придет.

Я только покачал головой. Ишь, какую философию маменька развела. Неужели она настолько против свадьбы? А госпожа Чернавская продолжала:

— Ваня, ты и отца пойми — он только-только на должность заступил, людей еще как следует не узнал. Александр Иванович уже стенал — дескать, как было бы хорошо, если бы сынок свадьбу на следующих год назначил.

В иной жизни я бы брякнул — а батюшка здесь при чем? А тут все просто. Свадьба сына товарища министра — дело уже не узко-семейное, а политическое. Приглашать на свадьбу надо тех людей, которые тебе нужны.Батюшка мне об этом еще в прошлый раз говорил, но понадеялись, что все утрясется. Мне-то, кроме Лентовского с супругой да Абрютина с Верочкой и приглашать некого, а товарищу министра нужно и своего начальника пригласить, и начальников департаментов и еще, наверное кого-то. А я вообще как-то все пустил на самотек. Дескать — наступит осень, там и разберемся. Все забываю, что здесь эпоха другая и свадьбу не подготовишь за неделю, как в моем мире.

— Я тоже согласна с Ольгой Николаевной, что это новость хорошая, — заявила Нюшка, хотя ее никто и не спрашивал.

Мы с маменькой с удивлением посмотрели на девчонку, а эта мартышка, без малейшего смущения пояснила:

— Ежели Иван Александрович женится, то он только о молодой жене станет думать, все время вместе с ней проводить.

— Аня, а как же иначе? — хмыкнула матушка.

— А кто тогда сказки станет писать? Мне одной не справится, а редактор на нас виды имеет.

М-да, определенно, нужно во всем искать положительную сторону, а мои дамы ее отыскали и без меня. Заодно и Леночке будет что сообщить — дескать, все удачно совпало. Да, чуть не забыл. Не только мы с матушкой должны письма писать, но и еще кое-кто. Мелкая и рогатая…

— Анна Игнатьевна, тебе тоже предстоит письмо написать, — сообщил я девчонке. — На тебя уже самому исправнику жалуются — мол, батьку совсем забыла, писать ленишься.

Про наказание, которому предлагалось подвергнуть Нюшку, я промолчал. Ей вчера маменька поддала, будем считать, что я указания старшего товарища исполнил.

— У, — скривила рожицу Анька. — А я письма-то писать не умею. Ни разу в жизни не писала.

— А редактору кто писал? Не ты?

— Так это другое. Там все по делу было, а здесь надо какие-то новости написать, что-то такое, этакое — мол, я по деревне скучаю, сплю и ее вижу.

— Тогда пошли в кабинет, — встал я из-за стола. — Я свои письма стану писать, а ты свое.

— Ваня⁈

О, спасибо матушка, что напомнила. Чуть было не ушел, не поблагодарив Господа.

Мы разбежались. Маменька отправилась писать письмо (полагаю, некий отчет) для батюшки в гостевую комнату, а мы с Анной Игнатьевной отправились в кабинет.

Я устроился за столом, а Нюшка с краешка. Чернильницу поставили посередине, а ручки у нас имеются.

— Иван Александрович, а о чем писать-то? — заныла девчонка.

— Как о чем? Пиши с самого начала — здравствуй батюшка… Или — здравствуй батька. С приветом к тебе дочь Анна. У меня все хорошо, служба идет нормально.

— Не, не так надо, — вздохнула Нюшка. — Надобно начинать так — здравствуйте, мой дорогой и многоуважаемый батюшка Игнат Тихонович. И супруга твоя — Галина… А как отчество у тети Гали, я не знаю.

— А зачем тебе такие сложности? — удивился я.

— Так письмо-то вся деревня читать станет, — снова вздохнула Анька.

— А зачем твое письмо всей деревней читать? Им что, больше заняться нечем?

— Так у нас всегда так — коли письмо кому придет, то всей деревней и читают. Всем же интересно, что и как. У батьки в воскресенье выходной выпадет, так к нему все мужики и бабы придут, слушать станут. Они же все родственники наши. И еще обязательно — низко кланяется вам ваша дочь Нюша.

— Тогда батьку по имени-отчеству назови, а про мачеху так — и твоя законная супруга Галина, моя дорогая тетя Галя, тоже здравствуй, — подсказал я и напомнил. — И про Петьку не забудь.

— В письме его надобно Петром звать, можно Петенькой. И поклоны всем родственникам с соседями передать. Они обидятся, а батька расстроится.

Я только рукой махнул — дескать, пиши, как знаешь. Сам же начал с ответа Василию Яковлевичу. Написал — что не сержусь на него за отправку текста песни в журнал (да, а гонорар мне положен или нет?), а заодно поинтересовался — нет ли у него на примете толкового человека на должность Череповецкого исправника? Сам-то господин надворный советник уйдет на повышение, а на кого он оставит Череповецкий уезд? Поставят какого-нибудь дурака, а еще хуже — если дурака с инициативой. И как мне с ним работать? Тогда уж лучше пусть назначат помощника Абрютина, господина Щуку. Тот, конечно, боится взять ответственность на себя, но у него под рукой будет пристав Ухтомский, который службу знает и не допустит безобразий ни в городе, ни в уезде.

Эх, Антона Евлампиевича бы в исправники. Но, увы. И возраст у него солидный, да и сам он устал от службы. Есть, правда, еще один немаловажный момент. Накладывает долгая служба в нижних чинах свой отпечаток, ох, накладывает. Чересчур тушуется наш пристав людей, которые повыше его чином, да дворян, а на должности исправника этого делать нельзя. Исправник в уезде — как капитан на корабле.

Так что — пусть Василий подбирает кандидата. Наверняка знает своих коллег из других уездов. Вот, пусть и подбирает.

Понятное дело, что назначать исправника будет губернатор Новгородской губернии, но, если товарищ министра, в прошлом исполнявший должность вице-губернатора, курировавший, скажем так, полицию губернии, замолвит словечко за некого выдвиженца, то губернатор возражать не станет.

Ответ Литтенбранту пока потерпит. Теперь самое важное и сложное — написать письмо невесте. Не стану уточнять — что своей. Чужим невестам письма не пишут.

Не удержавшись, похвастался о своих успехах, рассказал о Москве — дескать, Первопрестольная чем-то напоминает Череповец, только гораздо больше и красивее. В театрах не был, в картинных галереях тоже, книжки читаю и в университет хожу.

С душевным скрипом написал, что переживаю о том, что сроки свадьбы отодвигаются, но ее желание одобряю. Мол, педагогика — это призвание и талант, а тебе обязательно нужно поработать, попробовать, как оно быть (чуть было не написал — в учительской шкуре), но вовремя одумался и написал — «человеком, который трудится ради молодого поколения». И я, при всей своей любви и желании побыстрее пойти под венец, ни за что себе не прощу, если заставлю свою невесту закопать свой талант в землю.

(О чувствах я тоже написал, но об этом вслух говорить не стану)

Упомянул, что ее жалованье в 15 рублей, хоть и кажутся кому-то смешным, но это будет ее вклад в становление бюджета нашей семьи. Неважно, что семьи у нас пока нет, но она обязательно будет. Мол, все вместе и сообща. А пока она у меня в невестах, так можно потихонечку из жалованья что-нибудь покупать для будущего нашего дома…

Что можно покупать для дома — я не знаю, пусть сама думает. Может, картинку какую на стену или фикус. Фикус предпочтительнее. Вот, появится у нас свой дом, так и станем думать.

Да, хорошо что о доме вспомнил. Надо Литтенбранту написать. Только сначала необходима консультация специалиста, благо, что он под рукой.

— Аня, — позвал я девчонку, успевшую накатать половину страницы. — Отвлекись на пару минут. Скажи — стоит мне дом покупать? Тот, что Натальи Никифоровны? Если я жениться пока не буду, зачем мне большой дом строить? А если и начать строительство, так все равно где-то жить придется.

— А сколько просят? — деловито поинтересовалась Нюшка. Вон, заметно, что у нее в глазенках зажегся огонек.

— Триста.

— Триста — это много, — заявила Нюшка. — В срубе надо нижний венец менять, подгнивать начал. С гнильцой, красная цена рублей двести семьдесят — двести восемьдесят.

Потом подумала, повела головой:

— С другой стороны — года три-четыре дом постоит. И он почти в центре, огородик имеется. Кусты смородины и крыжовника есть, но я не видела пока ягод. И сарайки крепкие. Баня, пусть и на двоих с соседями, но все равно неплохо. Колодец недалеко. Пожалуй, вся усадьба больше трехсот стоит — рублей триста пятьдесят. Ну, триста двадцать.

— И сколько за дом предлагать?

— Так триста и предлагайте, — хмыкнула Нюшка. — Какой дурак цену себе набавлять станет? Но только вы не все триста сразу платите, а в рассрочку. Рублей сто- сто пятьдесят сейчас, а еще сто пятьдесят — по возвращению. Так и напишите. Сумеете? Или, давайте я вам черновичок набросаю, а вы перепишите.

— Анька, ты уж меня совсем-то за дурака не держи. Уж как-нибудь…

— Так я не держу вас за дурака. Где надо — вы очень умный. Только, не слишком практичный.

Вот-вот… пропал бы я без тебя… Козлушка, слов нет. Вот, напишу Литтенбранту, что готов купить дом его супруги, если сама Наталья Никифоровна не возражает. И сразу же, по получении письменного согласия, вышлю первую половину, а вторую по возвращению. Тогда и купчую оформим и все прочее. А уж его долг — это наши заботы.

А Нюшка, между тем, уже строила планы:

— А дом этот мы потом малость подремонтируем — лучше не один, а пару венцов поменять, там работы дня на два-три, обойдется в десятку. Мужиков я найду… Нет, ежели дядю Филиппа с сыном позвать, то в семь рублей уложусь. Правда, бревна нужны хорошие, но бревна вы сами отыщете.

— Я? Бревна?

— Ага, — кивнула девчонка. — Вы же с Иваном Андреевичем — городским головой в ладах, а у него лесопильный завод. Есть еще пара заводов, но они далеко, вам туда лень идти будет. Иван Андреевич для себя бревна по рублю берет, вам-то по полтора продаст, а не по два. Значит — понадобится нам восемь хороших бревен. А может и десять. Посмотрю потом, посчитаю.

— Ага.

— Э, да что с вас толку-то? Вы же все равно не выберите, какие надо, — махнула ручонкой Нюшка, — Всучат вам какое-нибудь гнилье, или сырые. Лучше я потом сама выберу, а вы только деньги заплатите. На бревна, значит, понадобится рублей… лучше с запасом брать, бревен двенадцать — лишнее я продам… продать и по два с полтиной можно… стало быть — рублей двадцать. Работа — еще семь, но закладываю десять. Вдруг дядя Филипп запьет? Всего тридцать рублей. Если сэкономим что — на крышу пустим, я там в одном месте плохую плашку видела, лучше бы поменять. Плашка с работой — два рубля еще. Но это, если не сэкономим. А потом мы ваш дом продадим… Рублей четыреста можно взять. Хорошо бы за четыреста двадцать, но долго покупателя искать придется. А за четыреста у нас возьмут. Я даже примерно знаю — кому предлагать. Но предлагать вам самому придется. У вас, значит, навару получится семьдесят рублей.

Забавно слушать такие расчеты, но семьдесят рублей «навару» — вполне себе неплохо. Вообще, на окраине Череповца можно за эти деньги и дом купить. Правда, небольшой и без усадьбы.

— Половина твоя, — сказал я Аньке.

— Не, половина — это много. Я с вас возьму… семь рублей. Ладно, пусть десять. Договорились?

— Нет, не годится, — покачал я головой. — Все пополам. Ты же знаешь, я заморачиваться не люблю. Заплачу, сколько скажут. Бегать и хлопотать тебе придется.Думаю, что так честно будет.

— Ладно, чего уж с вами делать.

— Вот и хорошо. Давай лапку…

Мы пожали друг другу руки и вернулись к своим письмам. Но Анька снова заныла:

— Эх, грехи мои тяжкие… Всем соседям поклоны передала… О чем еще-то писать?

— Пиши — на здоровье не жалуюсь. Шерсть не выпала, не линяю, лапы не ломит. И хвост у меня на месте.

— Иван Александрович, я ж вас серьезно спрашиваю⁈ А вы, как не знаю кто…

Сдерживая смешок, попытался разъяснить:

— Анька, глупая, что нужно родителям знать? О том, что ты здорова, кушаешь досыта. Можешь написать — хозяин почти не бьет, а если и бьет, то не до смерти…

— Иван Александрович, я вас сама побью! — не выдержала Нюшка, нарушая всю субординацию. — Или покусаю! За ухо тяпну. Или, того хуже сделаю — пойду и Ольге Николаевне и наябедаю.

И тут, как на грех, открылась дверь и в кабинет господина Винклера явилась маменька.

— И на что это Анечка ябедничать собралась? — поинтересовалась госпожа министерша. — Если что-то не так — я Ивана Александровича вмиг к порядку призову!

— И правильно, так с ним и надо, со злодеем! — радостно заверещала Нюшка. А потом не преминула наябедничать. — Я Ивану Александровичу говорю — подскажите, что мне батьке-то написать? А он — напиши, что у тебя лапу ломит и хвост отваливается! А я чуть было так не написала. Написала бы — что бы в деревне подумали?

Маменька покатилась со смеху, а я возмутился:

— Анна, я тебе другое советовал отписать — мол, лапы не отвалились, хвост на месте. И хозяин почти не бьет! Между прочем, Ольга Николаевна, — наябедничал я в ответ, — ваша протеже только что грозилась изувечить должностное лицо! Между прочем — в прямом смысле. Обещала откусить мне уши.

— А вот теперь вы врете, господин следователь! Не уши, а только одно ухо. Второе у вас останется. И все ваше ухо мне в пастенку не влезет. Кусочек оттяпаю, от вас не убудет.

Почтенная госпожа генеральша хохотала до слез. Отсмеявшись, сказала:

— Нет, с вами поведешься — в цирк идти не захочешь. Анечка, скажи-ка мне, только честно — а господин титулярный советник и в Череповце так себя ведет?

— Нет, Ольга Николаевна, он так только с вами. Ну, со мной немножко. А вообще — он очень серьезный. Его на службе все уважают, а в городе даже боятся. Говорят — если Чернавский за дело взялся, он его до ума доведет.