Господин следователь. книга шестая

Глава двенадцатая Медик-литератор

Вышел я из кабинета с чувством эйфории, но пока спускался, легкость чувств куда-то улетучилась. А уже во дворе явилось недоумение и некоторое опустошение. Кажется, сдал свой первый экзамен. Да или нет? Скорее да, чем нет. В то, что все остальные экзамены сдам и получу диплом, верилось пока слабо. Уж не слишком ли все просто? В реальной жизни так не бывает. Помечтать, разумеется, можно, но лучше будет, если я поверю в реальность, когда в руках окажется документ с подписями и печатями. Кстати, он будет в виде диплома, в твердых корках, или как лист? Не видел я нынешних дипломов о высшем образовании, врать не стану. Вот, гимназический аттестат видел — на фотографиях. Тот, что принадлежал когда-то Володе Ульянову.

Отошел к ограде, развернулся и посмотрел на здание Московского императорского университете. Когда сюда ехал, извозчик довез до самых ворот, а потом я пошел на аудиенцию с деканом, так как-то не до разглядываний было.

В моей истории оно никуда не делось, как стояло на Моховой, так и стоит. Правда, в нем нынче музей (не помню, какой именно, не удивлюсь, если и не один), а еще институт стран Азии и Африки.

Полагается «попаданцу» сравнить, довести до сведения читателей — что изменилось, а что осталось, как было. Ну да, в двадцать первом веке какие-то перемены есть. Вон, определенно, печных труб, что высятся на крыше, уже нет, убрали за ненадобностью. И ограда другая. Нынешняя более массивная и красивая. Это помню. А что еще? А, кустов нет, а моем прошлобудущем здесь станет позеленее. Чего-то еще не хватает, но чего именно — не помню. Да и какая разница? Мне сюда экскурсии не водить.

За оградой небольшой павильон, где продаются всякие необходимые мелочи для студентов, типа тетрадей, карандашей и склянок чернил. А еще здесь можно купить свежую прессу. Интересно, не появился ли свежий номер «Осколков»? Лейкин обещал, что начнет публиковать нашу сказку с начала мая. Я, конечно, человек скромный, но очень хочется взять в руки журнал со своей сказкой, пусть и украденной у Алексея Толстого.

У павильона стояли двое — высокий парень в студенческой куртке и фуражке, а напротив девочка — почти девушка, напоминавшая мою Нюшку. Стоит спиной, лица не видно. Вон, и рост у барышни соответствует, и клетчатое пальто, подаренное Леночкой. Нет, это не Нюшка. Моя мартышка пошла бы в новом пальто, купленном маменькой, да и не должно бы ее здесь быть. Моей кухаре (опять забыл — нашей воспитаннице!) положено сидеть в это время в своей комнате на Большой Ордынке и заниматься чем-нибудь приличествующим ее положению бедной, но благородной родственницы — рукоделием заниматься, читать какую-нибудь душещипательную книгу. У отставного полковника Винклера с супругой — не то, что у нас, у Чернавских. У них все строго, не забалуешь. Положено барышне сидеть и рукодельничать — извольте сидеть. И никаких-таких визитов на кухню.

А барышня и студент о чем-то горячо спорят. Интересно, о чем это они?

Подойдя поближе, чуть не сел. Голос-то мой Аньки. И ее манеры — махать руками, если начинает что-то доказывать.

— Нет, господин студент, вы не правы! Фельетон имеет право на существование! Мало ли, что вы считаете, что «Осколки» — фельетонный журнал. Если фельетоны читают, стало быть, издатель должен их печатать.

Если девушка похожа на Аньку, говорит как Анька, значит…?

Хотел подойти со спины, но не стал. Свинство это пугать девушку, пусть это и Анька. Зашел со стороны, остановился. Кивнув студенту, приподнял шляпу (чем-то лицо у парня знакомо?) — пардон, мсье, что вмешиваюсь и вежливо обратился к барышне:

— Мадмуазель Анюта, а как вы здесь оказались? Вы должны быть совершенно в другом месте.

— Ой, Иван Александрович… Ваня, то есть, это вы? — засмущалась Анька.

Называть меня Ваней — это не Анькина вольность. Это господин отставной полковник и госпожа полковница вчера нам с маменькой на мозги давили — отчего же воспитанница называет Ивана по имени-отчеству? А потом, отправив девчонку спать, устроили нам выволочку — мол, барышня, хоть и бедная, но благородная, а коли родственница — пусть даже дальняя, все равно не стоит подчеркивать ее приниженное положение, неприлично. Анечка обращается к Ивану, словно прислуга! А разница в возрасте у Ивана и у Ани небольшая.

И что теперь делать? Маменька, между прочем, сама представила Нюшку как воспитанницу, да еще и родню. Вот, пусть теперь мучается вместе со мной. Зато у Аньки уже почти получается называть меня по имени, а не по имени-отчеству. В принципе, мне не жалко, пусть зовет. Но что мы станем делать по возвращении в Череповец?

Еще возникла такая мысль — а не решат ли родственники по линии матушки, что Анна нам доводится родственницей по линии батюшки? Тьфу ты, она и так представлена как родственница отца. Я к тому — а не решат ли, что это еще более близкая родственница? В общем, вы поняли.

Я даже не гадал, как это все закрутится с Анькой.

— Нет, мадмуазель… Это не я. Это мой призрак после сдачи экзамена, — вздохнул я.

— Ой, а ты уже экзамены сдал? — обрадовалась Анька. — Ты у меня молодец! — Кивнув на высокого парня, сообщила: — А мы с господином студентом спор затеяли — нужны ли журналу «Осколки» фельетоны?

Но на уловку я не поддался. Посмотрев на студента (нет, определенно его лицо знакомо) сказал:

— Прошу прощения, что прервал ваш разговор, но у нас тут свои разборки… — Строго посмотрел на барышню: — Аня, ты мне зубы не заговаривай. Ты где сейчас должна быть? Понимаю, что с тебя, как с гуся вода, но ты о других-то думай. Здесь? И одна? Совесть-то у тебя есть?

Ну, мартышка! Она не понимает, что здесь не Череповец, где ее каждая собака знает? Да и то, должны бы помнить пьяных скотов, потерявших человеческое обличье. Здесь Москва, а всяких уродов гораздо больше, чем у нас. Поперлась, понимаете ли, с Замоскворечья на Моховую.

Почти машинально принялся сворачивать в трубочку «свою» письменную работу на звание кандидата. Анька, правильно уловив мое настроение, сделала шаг в сторону и укрылась за спиной незнакомца, чье лицо казалось знакомым.

— Бесполезно, — хмыкнул студент.

— Думаете?

— Безо всяких сомнений, — подтвердил тот. Вздохнув, сказал: — У меня самого имеется младшая сестра. Правда, она изрядно постарше, нежели барышня — скорее, ваша ровесница, но все равно, изрядная язва и пакостница. Так иной раз хочется взять ремень и выдрать ее как следует. Но и рука не поднимается, да и смысла нет.

Эх, как я его понимаю! Считайте, собрат по несчастью.

Студент постарше меня года на три, но это не десять, поэтому я первым протянул ему руку и представился:

— Иван.

— Антон.

Надеюсь, моя рука не задрожала? Услышав имя, моментально осознал, кого он напоминает. Разумеется, гораздо моложе, нежели на канонических портретах, нет бородки и без пенсне. Хотя, близорукость уже имеется — вон, прищуривается.

— Выходи, маленькое чудовище, — кивнул я Аньке и та быстренько выскочила, ухватила меня за руку.

Не то, чтобы девчонка и на самом деле считала, что ей попадет, но надо же устроить маленький спектакль, верно?

— Спасибо, что бесхвостой обезьяной не назвал, — хмыкнула Нюшка.

Нет, совести у девчонки нет ни на грош. Обезьяной я ее звал, было дело. Еще мартышкой. Но бесхвостой обезьяной ни разу.

— Да, виноват, — приложил я руку к сердцу. — Антон, позвольте представить — вот эта барышня, если что — она не бесхвостая обезьяна, а Анна.

— Очень приятно, — тронул Антон козырек фуражки. — Но как студент-медик, можно сказать — без пяти минут лекарь, могу заверить, что красивой барышне совсем не обязательно иметь хвост!

Нюшка, слегка зардевшись, услышав комплимент, хмыкнула:

— Хвост, если вырастет, он пригодится — мух отгонять или женихов, а вот зачем мужчинам рога?

— Все-все, сдаемся на милость победительнице! — засмеялся Антон, поднимая вверх руки.

Кажется, заполучив от Нюшки по «комплименту», мы почти подружились.

— Жду не дождусь, пока подрастет, — вздохнул я. — Выдать бы ее замуж, пусть муж мучается.

— Ага, хочет от меня избавиться. Отдать за какого-нибудь старика, — подхватила Анька. — Вроде того, что с нами в поезде ехал.

— Так не такой он и старый, — заступился я за потенциального жениха. — Всего-то сорок пять лет. Зато в чинах, с орденом святой Анны.

— Вот и будет у него сразу две Анны — одна на груди, а я на шее! — хихикнула девчонка, а потом, как ни в чем не бывало, поинтересовалась:

— Ваня, так ты и на самом деле сдал экзамены?

— Только один, — ответствовал я. Один-то экзамен сдавать замучаешься, а все… Конечно, Легонин мне насчитал аж пять, но я пока о других промолчу. Тьфу-тьфу…

— Иван, а вы студент? — недоверчиво посмотрел на меня Антон. Согласен, в щегольском пальто и модной шляпе на студента я не слишком-то походил.

— Студентом я был в прошлом — Петербургский университет, физмат, потом недоучка, а нынче соискатель звания кандидата права. Экстерном. Сдал сегодня судебную медицину.

— Уж не самому ли господину Легонину? — поинтересовался Антон. — И сколько баллов?

— Умудрился сдать на отлично, — с деланной скромностью ответил я.

— Ого! — восхитился Антон. — Я тоже ее сдавал. Увы, только на хорошо. Попался вопрос о происхождении трупных пятен. Ответил, что оные пятна возникают за счет того, что после прекращения сердечной деятельности происходит перемещение крови по сосудам под действием силы тяжести и концентрация её в нижерасположенных участках тела, но подзабыл — какие пятна характерны для острой смерти, а какие для агональной? Поэтому, получил оценку ниже, нежели рассчитывал.

Антон молодец. Я бы сейчас не вспомнил о причинах образования трупных пятен, хотя в тот момент, когда заходил в кабинет к Легонину — вроде помнил. Куда все вылетело?

— Если вам придется выезжать на труп, тогда и научитесь определять характер пятен, — утешил я студента, хотя и помнил, что на трупы тому выезжать не придется. — Это я по своему опыту судебного следователя скажу.

— А вы судебный следователь? — заинтересовался Антон.

Надеюсь, будущий автор «Шведской спички» и «Драмы на охоте», где мои коллеги выступают главными действующими лицами, не станет интересоваться — а было ли что-нибудь «интересненькое»? Если станет, перескажу его же собственный рассказ следствия по делу рыбака, свинчивавшего гайки на железной дороге.

— Молодые люди, — вмешалась Анна. — Вы думаете, барышням интересно слушать разговоры о трупах или о трупных пятнах?

— Мадмуазель, прошу меня сердечно простить, — слегка насмешливо ответил студент. — Но мужчины очень часто слишком увлекаются деловыми разговорами.

— Именно так, — поддакнул я. — Не жизнь, а сплошная мерехлюндия. Кстати, — встрепенулся я. — А как вы познакомились? Отчего вдруг спор завели? Аня, наверняка ты?

— Ну, как всегда, — хмыкнула Анька. — Ежели что — я всегда виновата. А и всего-то в павильончике спросила — а привезли ли журнал «Осколки» за нонешний месяц, а его еще нет. А господин студент — который вам Антоном представился, сказал — что это дрянной журнал, в нем только фельетоны печатают. Я и ответила — а что плохого в фельетонах? Смешные они. А серьезные вещи пусть граф Толстой пишет. Правда, мне его скучно читать.

Интересный разговор получается. Антон Павлович (Антоном все-таки не могу называть) ругает журнал, который ему приносит доход? Впрочем, все бывает.

— Знаете, друзья мои, — назидательно сказал я, — как мне кажется — вы оба правы. Правы — но… с маленькой оговоркой. Если в журнале много фельетонов и они плохие — это ужасно. Но если «Осколки» станут печатать… Антошу Чехонте, а еще Человека без селезенки, Брата моего брата — замечательно!

— Вы так считаете? Кажется, они сущие безделицы. Что там может понравится?

— Антон, я даже не сомневаюсь, что литературные критики выскажутся и укажут — что может нравится в фельетонах и коротких рассказах, — усмехнулся я. — Отметят, что автор, укрывшийся под псевдонимами, высмеивает человеческие пороки — лицемерие, скупость, чинопоклонство. Еще он создал новый формат рассказа — без нравоучений, обратился к внутреннему разговору своих героев. Но у критиков, у преподавателей литературы слов много — они за это денежки получают.

— А разве я… то есть, Чехонте, это сделал? — удивился студент. — Высмеивал там, бичевал? Он, то есть я, просто писал.

Кажется, будущий великий и выдающийся изрядно озадачен. А ведь я еще не сказал о том, что Антон Павлович Чехов, в своем творчестве обращается к исследованию человеческой души, глубинным мотивам психики. Так я и говорить об этом не стану. Непедагогично, знаете ли хвалить человека за то, что он еще не совершит. А как совершит — так и без меня найдется кому похвалить. Ругать, разумеется, писателя тоже найдется кому, но не слишком-то сильно станут ругать.

— Если не сделал, так еще сделает, — обнадежил я начинающего писателя и без пяти минут лекаря. — Он у нас еще много что сделает. Но я сейчас не про это. Вы спросили — что может нравится в рассказах Чехонте? А я отвечу — потому что читать интересно.

— И что — это все?

— А разве мало? — ответил я вопросом на вопрос. — Я не редактор, который оценивает — понравится публике или нет, не критик. Я, простите, обычный потребитель. Если хлеб вкусный — я его ем. Нет — есть не стану. Разве что — с большого голода. С духовной пищей все тоже самое. Если вижу картину и она мне понравилась — так ни один критик не убедит, что она плохая. И, напротив — если картина не нравится — убейте меня, никто не сможет убедить, что она прекрасна. Так и с рассказами, да и с прочими литературными произведениями. По моему разумению — есть только один критерий: либо нравится, либо нет. Вот и все. Зато критик потом сумеет обосновать — почему это нравится. А мое дело интересные книги читать. И Аня со мной полностью согласна. Правда, сам я графа Толстого читал, но согласен — слишком уж длинные предложения у него.

Скорее всего, я бы еще долго болтал с Антоном Павловичем — когда-то еще живого классика встретишь? Но вмешалась Нюшка.

— Господа, я прошу прощения, но хочу напомнить Ивану, что нам пора — скоро обед, а наши хозяева станут сердится, если опоздаем. И на кухню меня не впустят, так что — останешься голодным. Я тебе даже яичницу не пожарю.

Да, и впрямь — скоро обед, а матушка еще вчера предупредила, что в доме Винклеров с этим строго. Зря господин полковник говорил, что он из англичан. Чистейший немец!

— Ох, а ведь я тоже опаздываю! — спохватился Антон Павлович. — У меня же еще дела. Очень рад был познакомиться с вами. Надеюсь, еще увидимся.

Пожимая руку писателю, я сказал:

— Если господин Чехонте решит издать книгу, приобрету с удовольствием. А еще, — посмотрел я со значением на студента-выпускника, — буду счастлив заполучить автограф.

— Думаю, автор фельетонов вам не откажет, — усмехнулся студент-выпускник. — Даст бог — книга выйдет, то обязательно ее вам пришлет.

Антон Павлович убежал, а мы с Анькой вышли к Тверской.

— Иван Александрович, а куда он книгу пришлет, если вы адреса не оставили? — рассудительно спросила Нюшка.

— Книга выйдет не скоро, а как выйдет — так адрес отыщется. А нет — то ничего страшного, — отмахнулся я. Не стану пока говорить Аньке, что не люблю книги с автографами. А почему не люблю — сам не знаю. — Да, — спохватился я. — Тебе ведь, небось, с собаки ищут?

— Так мы с Маняшей — это горничная Полины Петровны, гулять пошли, — пояснила Анька. — Одну-то меня кто отпустит? Но у Маняши свои дела — вроде, свидание с кем-то. Мы и договорились, что я к университету пойду, узнаю — как там Иван Александрович? А она к своему кавалеру… Пожарный он, ли из музыкантов, не поняла, но в форме.

— А как ты университет отыскала?

— Иван Александрович, язык до Киева доведет, а уж до университета — тем более. И не переживайте вы за меня, никто меня тут не съест. А если вы пропадете, так что я потом Елене Георгиевне скажу?

Нет, бесполезно Аньке объяснять, что еще как съедят! Ишь, беспокоится она за меня. Так бы и говорила — мол, опасаюсь, что загуляет хозяин.

— Да, Анна Игнатьевна, а ты чего опять на вы перешла?

— Так говорю, как привыкла, — сообщила Анька. — Думаете легко мне вас Ваней звать, да еще и на ты?

— Все вопросы — к господину полковнику с его полковницей, а еще к Ольге Николаевне, — хмыкнул я. — Решили они из тебя приличную барышню и дворянку сделать — изволь соответствовать.

— У, — простонала Анька, потом призналась. — Домой хочу, в Череповец. Надоело барышню изображать. Здесь всякой ерундой занимаюсь, а там у нас дел полно. Елена Георгиевна по вам скучает, а мне надо думать — где кирпичный завод ставить будем, да еще и деньги на него нужно искать. Как подумаю, что еще два, а то целых три месяца в этой Москве сидеть — выть хочется.

— Вот, — потряс я бумагами. — Порадую. Есть возможность сократить наши мытарства на целый месяц, а то и два. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. Но это нужно переписать за сегодня и за завтра. Справишься или маменьку на помощь звать?

Нюшка остановилась и протянула ручонку за «моей» работой. Цапнула, взвесила, оценила объем, кивнула:

— За сегодня не успею, но к завтрашнему дню все излажу. Прислугу еще засажу. Они все грамотные, писать умеют.