Всю дорогу я тщетно пытался воспользоваться хоть каким-то талантом, не веря, что существует что-то, что может блокировать интерфейс жнецов, но в итоге пришлось смириться и ждать. Думаю, если бы с нами был Эдрик, мы услышали бы его «Пилят», которое нас поначалу так веселило. Сейчас было не до смеха.
— Посмотрели одним глазком, — ворчал Сергеич, вертя головой по сторонам. — Гребаный цирк с конями и балалайкой! Это какой-то гребаный п…ц!
Тетыща шагал молча, изучая окрестности, а тут было на что посмотреть. Если бы я был диссидентом и писал страшные вещи про ГУЛАГ, то за основу взял бы это место — тут и приукрашивать ничего не надо. Облезлые серые здания в два этажа с зарешеченными окнами — не из бамбука и ДСП — добротные, каменные, как на родине, блин. Здесь давно не жили, и некоторые стекла выпали — там чернели зарешеченные пустые глазницы.
Местная ребятня, с которой я не хотел бы встретиться в темном переулке, изрисовала стены граффити. Некоторые рисунки потускнели. Если бы я разбирался в этом, наверное, мог бы проследить, как культурный… точнее некультурный слой одного поколения сменяет другой.
Бетонная стена в четыре метра, тоже исписанная. Дозорные вышки с автоматчиками. Ворота такие, что из танка не прошибешь. А титан, наверное, сможет их пробить.
В голове нарисовался план спасения: у меня уников до фига. Да, система может взбрыкнуть и после покупки уровня не выдать очередной до обновления ассортимента, но жнецы уже доказали, что внимательно следят за ситуацией и могут подыграть. Или, наоборот. Короче, не попробую — не узнаю, но, если получится, нужно на все купить уровни и подняться до максимума. Тут уже не до стратегий прокачки, выжить бы.
Тогда титан, наверное, мне подчинится, и я создам орду уже другого уровня. Эта орда пройдет по локации разрушительным смерчем и раскидает бандосов. Размечтавшись, я совсем забыл о блокирующих наручниках и сунулся в магазин чистильщика… точнее попытался, но наручники блокировали доступ. Я даже уровни противников не мог посмотреть… Твою мать, как же я быстро привык к костылям системы! Костыли — ха! Это самый настоящий фантастический экзоскелет! И каким же беспомощным я себя чувствовал!
На дозорных вышках нас увидели, донесся жуткий, искаженный громкоговорителем голос, и створка ворот со скрежетом начала открываться.
Бандидос… Что дальше? Наверняка у бандитов на нас свои планы, иначе, допросив, — просто пристрелили на месте бы. Какие планы? Попытаются нас с Тетыщей прикончить и передать кому-то уровень? Так зачем? Чистильщики — конкуренты, нет смысла их плодить. А что чистильщики у них есть — это сто процентов, иначе откуда взяться наручникам?
А вот контролера, по всей вероятности, нет. Или есть?
Из-за ворот высунулась протокольная рожа с обычным дробовиком. Если бы на филиппинцах росли волосы, как на европейцах, рожу покрывала бы густая поросль, а так была лишь треугольная бороденка и жидкие вислые усята, как у подростка.
Бандиты перекинулись парой фраз на местном диалекте, и главный, который привел нас, похвастался на английском, видимо, чтобы мы поняли:
— Привел свежее мясо, вот.
Привратник оскалился, ответил по-филиппински. Из всех слов я узнал только «о-о-о, Родриго», из чего сделал вывод, что наш соглядатай — человек уважаемый в бандитских кругах. Хотя… Если судить по старым законам, все мы бандиты, даже бедолага Макс — вор и убийца. Так что бандитами я их называл только, чтобы отличать от других местных — вояк.
Тычком в спину я получил ускорение и прошел в ворота, за мной последовали остальные. Бандит, который нес Тори, похвастался добычей, и тройка, что дежурила у ворот, оживилась, зацокала языками. Что дальше будет с девушкой, понятно. Я скосил глаза на Тетыщу — того, казалось, не волновала ее судьба, он изучал тюремный двор.
Тут было два здания — четырехэтажное вытянутое, видимо, основной корпус, и двухэтажное квадратное — скорее всего, производственный корпус, должны же зэки приносить пользу! Здания стояли напротив друг друга.
Шевельнулась надежда, что нас просто запишут в рабы и заставят работать, но она была слишком сладкой. Слишком много неприятно-фантастических сюрпризов таит в себе система жнецов.
Но, с другой стороны, если бы хотели забрать статус чистильщика, то уже сделали бы это. Или для нас приготовили нечто более ужасное? Скоро узнаем. В любом случае, надеяться надо только на себя и ждать момент — ведь наручники не могут быть вечными.
Нас повели дальше, я вертел головой и пытался узнать хоть что-то. Сергеич продолжал возмущаться и материться, пока его не ударили, обматерив по-филиппински.
— Все-таки поход в город — плохая идея, — сделал вывод Тетыща. — Денис, ты был прав.
— Понимаешь, в чем дело… — начал я размышлять. — Думаю, задумка жнецов в том, чтобы мы не отсиживались. Мы должны не просто «чистить» земли от бездушных, но и завоевывать территорию у других. «Остаться должен один» — не кажется ли тебе, что смысл именно в этом?
— Нет, — отрезал Тетыща. — Мне кажется…
— Шат ап! — рявкнул наш пленитель.
— … смысла вообще нет. Нам его не узнать…
— Шат ап!
Тетыща получил такой мощный тычок в спину, что пробежал по инерции — предсказуемая реакция, его ведь предупреждали. Но, видимо, он привык доводить дела — и слова — до конца…
Мысли оборвал голодный рев, донесшийся из производственного корпуса, который мы проходили. У меня волосы по всему телу встали дыбом. Сергеич остолбенел и уставился на здание круглыми глазами, полными ужаса.
Родриго рассмеялся, похлопал его по спине.
— Интересно, да? Скоро, скоро вы все узнаете! Вам понравится.
Он повторил то же для сопровождающих, они загоготали. Тот, что нес Тори, прижал ее к себе.
Рев повторился. Что это может быть? Они пожалели зверушек и перевезли сюда львов из зоопарка? Вот уж вряд ли.
— Что это за хрень? — воскликнул Сергеич, выходя из оцепенения, но в ответ снова получил тычок в спину.
Лейтенант, который шел с нами, пробормотал по-английски:
— Если верить тому, что рассказывают, лучше бы нас пристрелили на месте! — и в голосе, и в глазах лейтенанта плескалось отчаяние.
От его интонаций внутренности скрутило в узел. Вот теперь я пожалел, что мы не добрались до лагеря вояк, и хрен с ним, с «Нагибатором», который они отжали! Сделаю еще один при нужде, благо «Изобретательность» почти откатилась.
Массивная бронированная дверь основного корпуса распахнулась перед нами — словно гигантский монстр разинул пасть, желая нас проглотить.
Мне в спину уперся ствол тазера или что у них там такое.
— Добро пожаловать! Чувствуйте себя, как дома! — радостно проговорил Родриго и залился смехом.
Потом он что-то сказал двум надсмотрщикам, которые к нам присоединились только сейчас, и повторил для Тори, погладив ее по голове:
— Потерпи, девочка. Скоро ты получишь то, что тебе нужно.
Когда он прикрикнул на подчиненных по-филиппински, с Тори начали снимать смирительную рубашку. Я думал, что она предстанет перед похотливыми взглядами голая, но нет — брат успел переодеть ее в футболку и шорты.
— Спасибо, — уронила она, покачнулась на подкосившихся ногах и бросила Бергману с ненавистью: — Вот настоящие люди! Не то что ты, сухарь, тьфу!
Они посмотрели друг на друга, Тетыща едва заметно кивнул.
— Понял меня, да? — Она повисла на Родриго и поцеловала его прямо в беззубый рот.
— Тьфу, наркоманка конченая! — Сергеич сплюнул под ноги.
Мне же показалось, что это игра. Тори же — цивилизованный человек, и не может предпочесть это животное. Или наркоман — не вполне человек?
Родриго облапил ее, ответил на поцелуй и шлепнул Тори по заднице.
— Вот, девочка все понимает!
Сперва Тетыща, потом Сергеич и я переступили порог, за нами проследовали три лейтенанта, после чего нас разделили и развели по одиночным камерам.
Пока меня вели по коридору, я успел отметить, что в камерах, которые раньше предназначались для заключенных, живут! Вышла женщина с тазиком, вынесла нестираное белье, посмотрела на меня ничего не выражающим взглядом.
— Идеальное убежище, — объяснил Родриго, пританцовывая на месте — то ли от предвкушения, то ли он был вмазанным. — Особенно поначалу!
Моя камера находилась в конце коридора. Толчок в спину, и я внутри, в абсолютной темноте одиночной камеры. Включить ночное зрение, побочный эффект «Проницательности», не получилось, как и не получилось заглянуть в профиль. Я длинно и многоэтажно выругался, ударил стену. Надежда шепнула, что вдруг им просто требуются рабы, но я понимал, что все даже хуже, чем я могу себе представить. Заходил по камере вперед-назад… Ну как заходил — три шага вперед, три назад.
К счастью, пытка неведением и темнотой длилась недолго. Сперва открылось раздаточное окошко внизу, оттуда донесся голос:
— Без глупость! Сопротивлений ноу!
Открылась дверь, запахло дерьмом, и в проеме двери обозначился силуэт… «Пифагоровы штаны во все стороны равны» — подумал я, глядя на него. Ну и еще «квадратиш практиш гуд».
— К стенка, мясо! — рявкнул надзиратель, дерьмом запахло сильнее. — Колени! Флектор к тебе!
Я сделал, как он сказал. Вонища стала невыносимой. Скосив глаза, я рассмотрел этого Флектора. Сперва показалось, что передо мной Фредди Крюгер с лицом, изуродованным ожогами, но вскоре стало видно, что этот человек гниет заживо. Или это не человек, а подчиненный бездушный? Иначе он выздоровел бы, когда поднял уровень.
— С тобой говорить четыре голова! — торжественно объявил он и закашлялся.
Бредит, что ли? Мозги прогнили? Говорить этого я не стал, по команде поднялся и последовал за ним, думая о том, что я прокачал силу до капа — осталось ли это? Вдруг у меня получится запинать его ногами?
Пробовать не стал. По обшарпанной лестнице, проходя через участки, отсеченные один от другого зарешеченными дверьми, мы поднялись на второй этаж, где находилось просторное помещение столовой. К запаху дерьма, исходившему от моего провожатого, примешался аромат похлебки.
Помещение состояло из двух ярусов: собственно столовая — прямоугольное помещение, где были расставлены столы, и галереи на втором этаже, предназначенные для вертухаев.
Тюрьма была огромной. Такое часто практиковалось, когда отбросы со всей страны свозили на захудалый остров, откуда некуда бежать. Потом острову нашли лучшее применение, и тюрьму закрыли, но в упадок она не пришла. Судя по тому, что здания за забором сохранили первозданный вид и не подверглись атаке подростков с баллончиками, помещения использовались для чего-то другого.
В зале за одним столиком сидело четыре человека: уже знакомый мне Родриго, здоровенная татуированная бабища — скорее испанка, чем филиппинка. Взгляд невольно прилип к ней. Татуировки покрывали жирно-мускулистые руки, выглядывающее из-под топа брюхо, а по шее, закручиваясь вокруг лба, тянулся скорпионий хвост, роняющий каплю яда возле правого глаза.
— Здравствуй, чистильщик Денис, — вкрадчивым голосом проговорил мужичок с цыплячьим телосложением, но взглядом удава.
— Спасибо, Флектор! — выдохнул здоровенный филиппинец, весь в золотых цепях и кольцах.
Такое впечатление, что до Жатвы он очень нуждался и, воспользовавшись возможностью, обчистил все ювелирки.
— О-о, Мигель! — вонючка склонился в поклоне.
— Пошел вон, вонючка! — пробасила баба, махая перед носом.
Флектор попятился и оставил нас.
Я распрямил спину, хоть поджилки и тряслись, потому что «четыре голова» — это четверка, что передо мной. Верхушка преступной группировки. Такие люди презирают тех, кто заискивает перед ними. Прищурив маслины глаз, баба пристально меня изучала. Я ощутил себя червяком, которого зажали между пальцами и прикидывают, как лучше нанизать на крючок.
— Он человек? — попытался разрядить обстановку я.
Запрокинув голову, баба рассмеялась. Мигель тоже затрясся от смеха, звеня цепями. Живи он в России, наверняка золотые зубы вставил бы. Поняв, что Флектор — что-то вроде местного шута, пинать его можно и нужно, продолжил:
— На Родине, в России, говорят, что, если вступил в дерьмо, это к деньгам. Он приносит вам деньги?
Теперь роготали все, кроме «цыпленка».
— Этот парень мне нравится! — бабища указала на меня жирным пальцем.
«Цыпленок» что-то прошелестел по-филиппински, и шутки кончились. Потом он обратился ко мне:
— Заткнись и отвечай на вопросы. Флектор — наш боевой товарищ, которому не повезло. Дерьмо — это ты. Если я разрешу, завтра он заберет твой статус чистильщика и не просто выздоровеет, понимаешь? Он насрет на твой труп! И кто тогда будет вонять?
Понимая, что все равно подохну, я не собирался заискивать перед ними, выпрашивать благосклонность. Охваченный злым азартом, выпалил:
— Так к чему тянуть? Давайте начнем.
— Заткнуться! — прошипел «цыпленок».
Остальные смотрели на меня, как мне показалось, с интересом и одобрением, но почему? Я продолжил распаляться, холодным разумом фиксируя их реакцию.
— А то что? — оскалился я. — Вы меня изобьете? Пристрелите? Так вперед! Что касается статуса… Чистильщик чистильщику не брат и товарищ, а волк!
Похоже, по-английски хорошо понимала только бабища, она перевела меня дословно и спросила:
— Что это значит?
— Не в ваших интересах, чтобы чистильщиков было много. Остаться должен кто-то один. Только не говорите, что вы этого не знали.
Может, поверят, тогда забирать у нас с Тетыщей статусы будет незачем.
— А ты откуда знаешь?
— Ворона на хвосте принесла, — ответил я, не зная, как по-английски «сорока».
Теперь они запереглядывались активнее.
— Твой талант — брать под контроль птиц? — спросил «цыплёнок». — Или всех животных? Или только ворон?
Я ухмыльнулся:
— Снимите кандалы, покажу.
Бабища подошла ко мне — огромная, но не бесформенная туша, а будто ожившая статуя языческой Мадонны. Такая одной сиськой пришибить может. Думал, она будет со мной разговаривать, но бабища резко дернула рукой, и тело пронзила боль от электрического разряда. Шокер она не убирала, наблюдала, как я корчусь, с материнской нежностью.
— Исабелла, хватит! — рявкнул Родриго. — Он нужен живым.
Бабища с неким разочарованием отступила, и я вытянулся на полу.
— Отвечай на вопросы. Не дерзи, — нежно проговорила она.
— Понял.
— Хорошо. А теперь познакомишься с местным населением.
Мы спускались по лестнице, когда из производственного корпуса снова донесся тот жуткий рев. Исабелла усмехнулась:
— Наши питомцы требуют ужина. Не волнуйся, скоро и ты их покормишь.
— Что там?
— Увидишь. Все увидишь.
На первом этаже она привела меня к массивной решетчатой двери и громко стукнула по металлу кулаком.
— Эй, сосунки! Свежее мясо привела!
Изнутри донеслись голоса, шарканье ног. Исабелла открыла дверь ключом, толкнула меня внутрь.
— Знакомьтесь, развлекайтесь. Только не убейте — этот нужен живым.
Дверь за мной захлопнулась.
Я оказался в большой камере, где, помимо трехъярусных нар, стояли самодельные столы и табуретки. На нарах и за столами сидели люди — человек пятнадцать, не больше. Все грязные, оборванные, с потухшими глазами.
— Новенький, — проговорил кто-то в углу. — Давно тут не было новеньких.
Из тени вышел мужик лет сорока пяти, худой, как скелет, но в глазах еще теплилась жизнь. На лице — шрамы, на руках — следы от наручников.
— Меня зовут Вечный, — представился он по-английски и протянул руку. — Бывший старший лейтенант полиции. А ты кто?
— Денис. Я из России.
— Ого! — Вечный присвистнул. — Русский! Откуда ты? «Ковчег»?
— Нет, мы с моими людьми с другой части острова.
— Понятно, зачем ты здесь… — хмыкнул он. — А я тут за то, что гонял Исабелу. Гордый был, как и ты сейчас.
Я оглядел остальных заключенных — большинство не обращали на нас внимания, занимались своими делами.
— Что здесь происходит?
— Длинная история, — Вечный сел на нижнюю нару, похлопал рядом. — Садись, расскажу. У нас тут времени — вагон.
Я сел рядом с ним.
— Когда все началось, Денис, эта банда захватила тюрьму еще в первые дни. Умные оказались — поняли, что тут можно отсидеться, переждать первую панику и ужас. Потом, когда зомби стали сильнее и умнее, сообразили, что это место — крепость, и защитит даже от титанов. А качаются знаешь как? У них тут целая система — в производственном корпусе держат бездушных, скармливают им бедолаг вроде нас, а потом убивают и прокачиваются, когда бездушный достаточно развился.
Он помолчал, глядя в пол, потом продолжил:
— Я два года пытался Исабеллу поймать. Она тогда еще обычной бандиткой была, промышляла наркотой. Почти взял — окружили ее логово, но она смылась. А когда все завертелось, она меня нашла первым делом.
— И что?
— А то, что она решила отомстить. Не убить — это было бы слишком просто. Она меня тут держит, измывается потихоньку. То битой приласкает, то электричеством побалует. Обещает, что, когда надоем, скормит своим питомцам.
— Почему Вечный?
Старший лейтенант горько усмехнулся:
— Потому что она мне не дает умереть. Каждый раз, когда я пытаюсь покончить с собой, она меня откачивает. Говорит — будешь страдать вечно. Вот и прозвали Вечным.
Я посмотрел на этого изможденного человека и почувствовал, как внутри все сжимается. Место, куда мы угодили, нравилось мне все меньше.
— А остальные?
— Все мы тут — живые мертвецы.
Из производственного корпуса снова донесся рев — теперь я понимал, что это такое.
— Сколько там монстров?
— Десятка три, не меньше. Все эволюционировали в амбалов, но куда Исабела метит — понятно. Хочет своих карманных титанов.
— Какого уровня ее бездушные?
— Одного такого упокоить — кредитов любому на несколько уровней хватит.
Вечный встал, подошел к окну — узкая полоска, затянутая решеткой.
— Знаешь, Денис, я много думал. Может, они и правы. Мир изменился, старые правила не работают. Выживает тот, кто приспосабливается. Если бы не старая вражда, я бы, может, пошел работать на Исабеллу. Да только зачем я ей?
— Не похоже, что ты в это веришь.
— Не верю. — Он обернулся. — Но иногда хочется поверить. Легче было бы.
Где-то в глубине тюрьмы хлопнула дверь, послышались голоса. Вечный насторожился:
— Кого-то ведут. Наверное, твоих друзей.
Через несколько минут дверь нашей камеры открылась, и внутрь втолкнули Сергеича. Он выглядел помятым, но живым.
— Денис! — он кинулся ко мне. — Живой, сука! А я уж думал…
— Тише. — Я обнял его. — Все нормально. А Тетыща?
— Тетыщу в другую камеру засунули. Говорят, для особо ценных гостей место отдельное.
— А Тори?
Сергеич сплюнул:
— Тори, эту дрянь, к себе забрали. Развлекаются сейчас небось. А она и рада, небось!
— Или просто пытается выжить, — заметил Вечный. — Девушка же?
Сергеич впервые его заметил:
— А ты кто?
— Вечный. Местный старожил.
— Понятно, — Сергеич оглядел камеру. — Веселое местечко. Долго тут сидеть будем?
— Радуйся, если долго, — ответил я. — Отсюда, как я понял, уходят только на корм тварям…
Из производственного корпуса снова донесся рев, на этот раз особенно громкий и продолжительный. Все в камере замерли.
— Кормят, — хмуро проговорил Вечный. — Значит, завтра кого-то из нас туда поведут. На работу…