Крылья Золотой птицы. Гоцюй

29. Любопытный ворон

Когда А-Цинь доела булочку, У Минчжу, бросив на неё быстрый взгляд, вынул из рукава платок и потянулся к её рту. А-Цинь отпрянула:

– Ты что делаешь?!

– Запачкалась, – сказал он, пытаясь поймать её подбородок пальцами. За что получил хорошую плюху по руке.

А-Цинь выхватила у него платок, сердито вытерла себе рот и буркнула:

– Мог просто сказать.

– Так интереснее, – возразил У Минчжу, потирая руку. – Зачем сразу бить-то…

– Мужчины не должны касаться женщин, – отрезала А-Цинь, разглядывая платок. – Я его постираю и верну тебе.

– Можешь оставить себе, – лениво сказал У Минчжу.

Платок был очень хорош. В нижнем углу был вышит цветок, немного напоминающий цветущую чжилань.

– Что это за цветок? – спросила А-Цинь.

– А? Ты никогда лотоса не видела? – удивился У Минчжу.

– Лотос, значит… – пробормотала А-Цинь.

А в верхнем углу платка была вышита чёрная птица. Но прежде чем А-Цинь успела раскрыть рот и что-нибудь спросить, У Минчжу сам сказал, несколько сердито:

– Ворон. Это ворон. Не вздумай сказать, что это ворона!

– Почему ты так остро на это реагируешь? – не удержалась от вопроса А-Цинь, аккуратно сворачивая платок и пряча его. Раз уж он разрешил не возвращать…

Настроение у У Минчжу отчего-то улучшилось, когда он это увидел. Но в голосе ещё чувствовался отзвук недовольства, когда он сказал:

– Тебе бы понравилось, если бы тебя курицей назвали, будь ты канарейкой?

– Я не канарейка, – возразила А-Цинь. – И что плохого в курицах?

– Предположим, – закатил глаза У Минчжу. – В любом случае, нельзя ворона вороной называть, ясно?

– Ясно, – кивнула А-Цинь, – но воро́ны тоже разные бывают. Чёрные воро́ны очень красивые.

– Скажешь, что во́роны не красивые? – весь подобрался он.

– Нет-нет, – поспешно сказала А-Цинь, – я совсем не это имела в виду. Во́роны тоже очень-очень красивые.

У Минчжу сразу успокоился, на его лице мелькнула быстрая, несколько самодовольная улыбка, будто он принял эти слова на свой счёт. А-Цинь ничего такого не имела в виду, но действительно считала, что чёрное оперение красивое. У её родной матери ведь тоже были чёрные крылья.

У Минчжу упёрся локтями в землю, принимая расслабленную позу, и велел:

– Рассказывай.

– О чём? – не поняла А-Цинь.

– О твоём наказании.

А-Цинь закатила глаза:

– Это не наказание, а «урок».

– Тогда о твоём «уроке», – не спорил он.

А-Цинь некоторое время размышляла, стоит ли рассказывать неизвестно кому о столь важном испытании, но потом всё же решила рассказать. Если он узнает, какие замечательные певчие птицы и как крепки их традиции, то не станет больше воровать у них чжилань. Он, конечно, и так не воровал, но ведь мог бы, не попадись в ловушку.

У Минчжу поначалу слушал её с небрежным видом, но постепенно лицо его начало темнеть, будто он выслушал не содержание «урока», а нечто оскорбительное.

– Что опять не так? – изумилась А-Цинь, заметив выражение его лица.

– Эта твоя мачеха – настоящая мегера! – резко сказал он и сплюнул.

– Неправда, матушка делает это ради моего же блага, – возразила А-Цинь.

– Ради твоего же блага? Глупая, да она же открыто над тобой издевается! У тебя что, куриные мозги, если ты даже этого понять не можешь?

А-Цинь собиралась на это обидеться, но он не дал ей времени, угрюмо буркнув:

– Дальше рассказывай.

А-Цинь пришлось рассказывать дальше. Лицо его всё ещё было тёмным и немного уродливым от этого. А-Цинь не понимала, отчего он так рассердился. Наконец одно слово заставило его встрепенуться.

– Жених? – переспросил он, покривив рот. – У тебя есть жених? Кто он?

– Он из клана бойцовых петухов.

У Минчжу расхохотался:

– Что? Петух? Да они же все дураки!

А-Цинь, конечно, тоже думала, что её жених не шибко умный, но ей не понравилось, что У Минчжу над ним насмехается.

– Не всем же быть такими умными, как ты, – ядовито возразила она.

У Минчжу сразу поджал губы:

– И долго ты мне ещё эту проклятую ловушку припоминать будешь?

А-Цинь сделала вид, что ничего подобного в виду не имела и просто похвалила его. У Минчжу бросил на неё такой взгляд, что она безошибочно поняла: он ей это непременно припомнит как-нибудь. Но сейчас юноша только поглядел на неё вприщур и спросил:

– Лицо закрывать тебе тоже мачеха велела?

– Мяньша! – спохватилась А-Цинь. – Ты мне её так и не отдал!

– И не собираюсь, – спокойно сказал У Минчжу.

– Зачем она тебе? – удивилась А-Цинь.

– Не зачем. Просто не отдам и всё, – лениво ответил У Минчжу, разваливаясь обратно в небрежную позу.

У А-Цинь дома была другая, потому она не слишком переживала об утрате. Но какой же он всё-таки странный… Он прикрыл глаза, будто подрёмывая, но губы его продолжали кривиться. Он явно всё ещё прокручивал в мыслях рассказ А-Цинь об «уроке», а может, накручивал себя.

А-Цинь воспользовалась случаем, чтобы разглядеть его лицо. Смотреть на кого-то в упор считалось неприличным, но раз он закрыл глаза и не видит, что на него смотрят, то, наверное, нет ничего страшного в том, что она на него посмотрит немножко?

У него были длинные ресницы и необыкновенно чистая кожа – ни пятнышка! А-Цинь, лицо которой было покрыто зёрнышками веснушек, даже немного позавидовала ему: вот бы ей такое красивое лицо!..

– Тебе не кажется, – вдруг сказал он, не открывая глаз, – что смотреть на мужчину в упор не слишком прилично для женщины?

А-Цинь густо покраснела. Подглядывал он, что ли, из-под ресниц или просто почувствовал её взгляд?

– Да кому надо на тебя смотреть? – преувеличенно возмущённо сказала она.

Он усмехнулся и пробормотал:

– Ну, смотри, смотри… Смотри не влюбись.

Если бы он видел выражение её лица – и если бы его видела сама А-Цинь, – то понял бы, что предупреждение несколько запоздало.