Крылья Золотой птицы. Гоцюй

22. Посторонние мысли

День был испорчен. Пока А-Цинь восстанавливала ловушку, благоприятный час прошёл, а высаживать чжилань в неурочный час – уж лучше сразу выбросить семена, всё равно не взойдут. К тому же она ещё не пробороздила поле.

Брошенное воришкой-вороном золото А-Цинь подобрала, но присваивать не собиралась. К золоту она была совершенно равнодушна: она сама золотая птица, золото не имеет над ней власти. Подумав, она разложила золотые слитки в ловушке. Шёлковая петля была присыпана землёй на славу, со стороны могло показаться, что золото просто кто-то обронил.

«Этот… красивый воришка, конечно, не вернётся, – подумала А-Цинь, – но если явится ещё кто-то, нужно быть начеку».

Припрятав мотыжку возле края поля – под охапкой сорванной травы, – А-Цинь отправилась домой, размышляя о сегодняшней неожиданной встрече.

Странно, почему она никак не могла выкинуть из головы этого воришку в чёрном? Она не разглядела его толком, потому что была слишком рассержена, однако же, в мыслях его образ представлялся ей довольно чётко. Как можно запомнить кого-то, даже не глядя на него? И почему она решила, что этот воришка красивый? Потому что на горе Певчих Птиц не было никого, похожего на него?

А-Цинь было немножко совестно, что она отпустила вора. Если бы старшие птицы об этом узнали, непременно наказали бы её. Но одновременно она чувствовала, что поступила хорошо – спасла его. Её мать – родная мать – наверняка бы одобрила этот поступок.

– Видишь ли, – пробормотала А-Цинь, неизвестно к кому обращаясь, – у него и крылья красивые. И они нужны ему, чтобы летать. А в храме они бы пылились на верёвке вместе с остальными. А куда бы он делся, бескрылый?

Тут ей пришёл в голову вопрос, которым она никогда не задавалась: если в храме развешаны крылья воров, то куда делось всё остальное? Что случается с птицами, которым оборвали крылья? Спросить она, разумеется, ни у кого не могла, а собственные предположения были настолько ужасны, что она решительно выкинула их из головы.

Дома её поджидала нянька. Она приходила изредка проверить девочку, хоть ей это и было запрещено. Обстановка дома подействовала на неё удручающе, и нянька сидела на пороге, тяжело вздыхая и думая: «Вот если бы покойная госпожа была жива, с сяоцзе никто бы не посмел так обращаться. Что себе позволяет эта общипанная курица?»

Вид А-Цинь – в запыленной, заштопанной одежде – расстроил старую няньку ещё больше.

– Бабушка Воробьиха! – обрадовалась А-Цинь.

Нянька засуетилась вокруг, привычно охлопывая её одежду от пыли – как всегда делала, когда маленькая А-Цинь пачкалась.

– Что же она с тобой сделала! – проворчала нянька.

А-Цинь поняла, что речь идёт о мачехе, и возразила:

– Матушка делает это для моей же пользы. Чтобы птицы прониклись ко мне уважением. Когда я выполню все «уроки», птицы будут считать меня достойной наследницей.

– Какой же ты наивный цыплёнок… – покачала головой нянька.

Поняв, что А-Цинь вряд ли поверит в злой умысел, старая Воробьиха оставила эти мысли и принялась расспрашивать, как девочке живётся на новом месте. А-Цинь не жаловалась и даже с воодушевлением рассказывала об «уроках», которые задавала ей госпожа Цзи.

– Скоро посею чжилань, – с гордостью добавила А-Цинь, умолчав о причине, по которой сегодняшний «урок» оказался не выполненным.

Она любила старую няньку, но не была уверена, что стоит рассказывать ей о воришке-вороне. Старая Воробьиха была хоть и не болтлива, но суеверна и непременно сочтёт эту встречу дурным предзнаменованием. А о подобном всегда докладывают кому-то из старейшин или самому главе Цзиню. Нет, лучше никому не говорить о том, что она встретилась с цзинь-у.

Некстати явилась госпожа Цзи. Няньку она окинула кислым взглядом и спросила строго:

– Что ты здесь делаешь? Запрещено помогать наследнице в испытаниях.

Старухе очень многое хотелось бы высказать госпоже Цзи, но она не посмела и, понурившись, пробурчала извинения. Госпожа Цзи велела ей убираться и не приходить в другой раз, если не хочет заработать палок. Старая Воробьиха кинула на неё взгляд исподлобья и ушла, ворча себе под нос проклятия на голову вредной курице и её потомкам до десятого колена.

– Матушка, не брани её, – сказала А-Цинь умоляюще. – Бабушка Воробьиха просто соскучилась по мне, вот и пришла. Она мне не помогала.

Мачеха окинула падчерицу быстрым, но цепким взглядом и осталась довольна. А-Цинь хоть уже и сняла мяньшу, но ещё не успела умыться, и лицо её было запылено.

– А-Цинь, – ласково сказала мачеха, протягивая ей платок, – утрись и дай мне тебя обнять. Я была занята, и мы так долго не виделись, что я по тебе соскучилась.

Девочка непременно должна была оценить заботу о ней. Так и вышло.

– Я прежде умоюсь, – всполошилась А-Цинь. – Я не хочу пачкать одежду матушки.

Госпожа Цзи согласно кивнула и не без удовольствия наблюдала, как А-Цинь сражается с колодезной верёвкой, чтобы вытянуть ведро воды для умывания. А-Цинь умылась, вытерла лицо платком и только после этого осторожно обняла мачеху. Та похлопала её кончиками пальцев по голове, брезгуя прикасаться ко всему остальному.

– Матушка, сегодня я себя плохо вела, – со вздохом сказала А-Цинь. – Я не справилась.

– Не справилась с сегодняшним «уроком»? – удивилась госпожа Цзи.

– Я… потеряла мотыжку и потому не смогла разборонить поле, – с запинкой сказала А-Цинь. – Я искала-искала её, но так и не нашла, только время потеряла, а благоприятный час прошёл. Завтра придётся начинать всё заново. Если не отыщу мотыжку, придётся делать бороздки какой-нибудь палкой или прямо руками.

Госпожа Цзи поиграла с этой мыслью немного, но какой бы привлекательной она ни была, пришлось от неё отказаться: как бы она объяснила главе Цзиню, если бы его дочь поранила руки? Потому она сказала с притворной заботой:

– Ну что ты! Я пришлю кого-нибудь, пусть принесут тебе новую мотыжку. Не вздумай боронить руками, ещё поранишься!

А-Цинь вспыхнула радостью и робко попросила:

– А можно, чтобы мотыжка была не ржавая и хорошо заточенная?

– Конечно, глупый цыплёнок, – засмеялась мачеха, но делать этого не собиралась.

Позже – по её приказу – слуги принесут несколько ржавых мотыг, слишком тяжёлых, чтобы ими могла пользоваться девушка, но госпожа Цзи разохается и скажет, что их принесли по ошибке, а А-Цинь будет слишком добра и жалостлива: если бы она стала жаловаться, слуг бы наказали палками.

– Я лучше поищу старую мотыжку, – сказала А-Цинь, когда мачеха с видимой неохотой согласилась не наказывать слуг слишком строго за их нерадивость.

– Славный цыплёнок, – похвалила её мачеха и отправилась восвояси, не забыв подлить яду в уши А-Цинь: – Не забывай носить мяньшу, иначе лицо обветрится и станет ещё некрасивее.

– Да, матушка, – поклонилась ей вслед А-Цинь.

Но госпожа Цзи просчиталась, думая, что девочка исполнится невесёлых мыслей. Голова её была занята встречей с воришкой, потому А-Цинь не особенно расстроилась. Она уже привыкла думать, что некрасива. Какая разница, обветренное у неё лицо или нет?

Ложась спать, она думала: «Жалко, что я его больше не увижу. Он красивый».

Идя на другой утро к своему полю, она знала, что его там не будет…