А-Цинь отправили домой до начала пира: цыплятам присутствовать на взрослых сборах не позволяли, – но прежде её обучили прятать крылья, а один из старейшин вручил ей свиток, чтобы она затвердила священные тексты «Взросления птицы». Они во многом напоминали «Поучение цыплятам», но в них были добавлены главы о послушании жён мужьям.
Никто, кроме мужа, не должен видеть крыльев женщины. Женщина, что покажет крылья чужому мужчине, опозорит свой род. Женщина не должна хлопать крыльями, летают только мужчины. Женщина должна во всём слушаться мужа, которого ей выберет старший родственник. Женщина не может сама выбирать мужчину. Женщина не может повторно вступить в брак, если её мужчина умрёт. За непослушание женщин должно наказывать…
А-Цинь мрачно закинула свиток под кровать и старательно отряхнула ладони.
– Столько запретов, что за всю жизнь не запомнишь, – проворчала она.
Пока взрослые пировали, она была предоставлена сама себе и воспользовалась этим, чтобы выпустить крылья. Во время церемонии солнце слепило глаза, и она ничего толком не разглядела, кроме золотого сияния над собственными плечами. Непонятно, было её оперение на самом деле золотым или только имело цвет золота. Перья на ощупь казались обычными перьями, но от них слышался лёгкий звенящий звук, когда она до них дотрагивалась. А может, это просто в ушах звенело? Выдернуть пёрышко, чтобы разглядеть, А-Цинь не решалась: даже цыплята знали, что выдёргивать перья нельзя, они сами должны выпадать во время линьки. Она похлопала крыльями, поглядела на пол, но ни пёрышка не вывалилось. Видно, так быстро линька не наступает.
– Ах, какие же крылья!
А-Цинь испуганно развернулась – это незаметно вошла госпожа Цзи, – и попыталась сложить крылья, чтобы их спрятать.
– Глупый цыплёнок, что ты так разволновалась? – засмеялась мачеха.
– Но ведь нельзя никому показывать свои крылья, – пробормотала А-Цинь.
– Мы обе женщины, что такого? – возразила госпожа Цзи. – Повернись и дай на тебя посмотреть.
А-Цинь успокоилась немного, но всё-таки спросила:
– Ты ведь не расскажешь отцу?
Мачеха уверила её, что ничего подобного не сделает, и тогда девочка повернулась к ней спиной. Глаза госпожа Цзи недобро вспыхнули. Крылья были завораживающе красивы, золотой отблеск пробегал по оперению мягкими искрами. Ах, если бы у неё были такие…
– Какие же красивые у тебя крылья, – совладав с завистью, сказала госпожа Цзи и разрешила А-Цинь их спрятать.
– Я на самом деле новая Цзинь-Я? – неуверенно спросила девочка, справившись.
– Хм… – отозвалась мачеха. – Никто точно не знает, дар это или проклятие. Но ты родилась с редкими крыльями.
– А то, что говорила тётушка Кукушка…
Госпожа Цзи пренебрежительно фыркнула:
– Полоумная старуха. Что она понимает? Гора стоит прочно, она не может пасть. Не обращай внимания на то, что говорят другие. Ты должна слушаться меня и твоего отца, ясно?
– Да, матушка, – послушно кивнула А-Цинь.
После того дня А-Цинь почти каждый день тайком выпускала крылья и хлопала ими. В них чувствовалось особое напряжение, когда она это делала. Это была жажда полёта. Но в маленькой комнате негде было развернуться, и А-Цинь подумала: «А если полностью превратиться в птицу?»
Цыплят ещё не учили превращению, но она была сообразительной и скоро догадалась, как это сделать. Она поглядела на себя в зеркало. Птица, в которую она превратилась, была вся из золота, даже лапы и клюв золотые. Птица была большая, но её размер позволял взмахнуть крыльями и полететь. Но А-Цинь не рассчитала и ударилась головой о балдахинную балку, и летать ей сразу расхотелось. А-Цинь превратилась обратно в девочку и схватилась за разбитый лоб. На пол закапала кровь.
– Ай-ай-ай! – захныкала А-Цинь от боли.
Кровь повела себя странно – вспыхнула рубином и скатилась в несколько горошин, затвердевая. А-Цинь нерешительно тронула их пальцем. Они не рассыпались от её прикосновения. Они походили на пилюли.
– Сяоцзе! – воскликнула нянька. – Что с твоим лбом!
А-Цинь вздрогнула и обернулась. Она и не заметила, как та вошла.
– Ударилась, бабушка Воробьиха, – поспешно сказала девочка, поднимаясь на ноги и крепко сжимая пилюли в кулаке.
Но у старой воробьихи было острое зрение, она заметила, что девочка что-то прячет, и велела показать. А-Цинь пришлось разжать ладонь. Нянька потрясённо уставилась на рубиновые пилюли:
– Твоя кровь превратилась в это?
– Да, как ты поняла? – удивилась девочка.
– Сяоцзе, никому об этом не рассказывай, – строго велела нянька. Она была стара и суеверна.
– Почему?
– Птицы могут счесть это дурным знаком.
А-Цинь пообещала, что никому не расскажет, и подставила лоб, чтобы старая воробьиха обработала рану. Поворчав на неуклюжесть девочки, нянька ушла.
«Нужно их спрятать», – подумала А-Цинь, разглядывая рубиновые пилюли. Она было решила пойти в сад и закопать их в землю, но потом ей пришло в голову: «А что, если их съесть? Это же моя собственная кровь».
Так она и сделала – проглотила пилюли одну за другой. Птицы глотали зерно, любой цыплёнок это умел. Ничего не произошло, и А-Цинь легла спать.
Утром нянька пришла, чтобы разбудить её в школу, но, взглянув на девочку, воскликнула:
– Сяоцзе, твой лоб!
Судя по возгласу, у А-Цинь должны были за ночь рога на лбу вырасти, не меньше. Девочка обеспокоенно кинулась к зеркалу, но на лбу ничего не было. Ни синяка, ни ссадины.
А-Цинь, поразмыслив, решила, что её кровь волшебная и может исцелять раны. Об этом явно не стоило говорить вслух.
– Зажило за ночь, – небрежно сказала она няньке, потерев лоб, но про себя решила, что нужно будет проверить, на самом ли деле кровь целебная.
Отделавшись от няньки, девочка превратилась в птицу. Биться головой об стену она не стала – больно всё-таки! – но вместо этого клюнула себя в грудь. Брызнула кровь, скатилась горошиной.
А-Цинь с самым серьёзным видом прикусила кончик пальца и принялась экспериментировать. Как оказалось, ничего не происходит, если приложить рубиновую пилюлю к ране, но стоило её проглотить – и ранка скоро затянулась, оставив едва заметный шрам. А-Цинь потрясённо уставилась на палец и прошептала:
– У меня волшебная кровь. Я на самом деле новая Цзинь-Я…
Вот только в легендах о Цзинь-Я ничего не говорилось о волшебной крови.