Крылья Золотой птицы. Гоцюй

24. «Познакомились»

Опустошив последнее ведро, юноша небрежно швырнул его на землю и похрустел шейным суставом, крепко прижимая к нему сбоку ладонь. Судя по его виду, он ждал, что А-Цинь рассыплется в благодарностях. Но девушка только подобрала ведро и поставила его, как полагается. Она не терпела непорядка.

– Этот молодой господин чуть шею не свернул, таская воду, – буркнул юноша. – Для чего?

А-Цинь помнила, что обещала сказать ему, но не была уверена, что стоит раскрывать секреты выращивания чжилань воришке.

– Разумеется, чтобы поле не пересохло, – сказала она, присаживаясь у края поля и проверяя грязь пальцем.

Юноша наблюдал за ней с нескрываемым потрясением:

– Как можно совать палец в грязь? Ты же всё-таки девушка.

Эта оговорка А-Цинь нисколько не понравилась, слишком уничижительно прозвучало. Видимо, он не поверил, что перед ним птичка из благородной семьи, и по-прежнему считал её служанкой. Она встала, небрежно тряхнула пальцами, очень постаравшись, чтобы грязь отлетела в сторону воришки. Тот издал восклицание и поспешно отступил.

– Слушай, ты… – грубовато начала А-Цинь, решив поставить этого заносчивого воришку на место.

Но он гневно прервал её:

– Как ты смеешь тыкать этому молодому господину?

– Ты не представился, откуда мне знать, как тебя называть? – возразила А-Цинь.

– Много чести! – напыжился он. – Не собираюсь я называться кому попало.

– И не надо, – равнодушно отозвалась А-Цинь. – Какое мне дело до какого-то воришки?

Это его явно покоробило. Будто он ждал, что его будут упрашивать.

– Мне работать некогда будет, если я стану у всякой вороны имена выспрашивать, – сказала А-Цинь.

– Ворон! – яростно перебил её юноша. – Ворон, а не ворона! У тебя что, память, как у канарейки? Я ворон! Не ворона!

«Надо же, как пробрало», – невольно удивилась А-Цинь. Он и в прошлый раз вспылил, когда она назвала его вороной.

– Отойди-ка ты, господин Ворон, в сторонку и не мешай работать, – сказала она вслух. – У меня из-за тебя ещё один день пропадёт, если будешь мешаться под ногами.

– Мешаться? – возмутился юноша. – Я ей воды натаскал, а она ещё мне выговаривает?

– Я на твой вопрос ответила, – возразила А-Цинь спокойно, – какой ещё благодарности ты ждёшь?

– Грубиянка!

– От грубияна слышу.

То, что она за словом в карман не лезла, видно, потрясло его ещё больше.

– Ты прямо как сорока, – сказал юноша с усмешкой, – остра на язык.

А-Цинь никогда не видела сорок, только слышала, что они бесперебойно стрекочут. Болтушкой она себя не считала и нахмурилась его словам.

– Я тебе комплимент сделал, – пояснил юноша, заметив её взгляд. – Не думал, что певчие птицы так умеют. Они же глупые.

– А хищные, я смотрю, умнее некуда, – язвительно заметила А-Цинь, намекая на то, что он накануне попался в примитивную ловушку.

Юноша покривился, но ничего на это не сказал. Отчасти, чтобы не уронить себя, отчасти, признавая её правоту. Он напустил на себя снисходительный и, как ему думалось, величественный вид и сказал, точно делая ей одолжение:

– Хорошо, я скажу тебе, как меня зовут. Но ты первая.

– Что я первая? – не поняла А-Цинь.

– Называешь мне своё имя.

– А мне-то с какой стати это делать? – удивилась А-Цинь. – Мне всё равно, как ты меня называешь. Хоть никак не называй.

– Но я всё-таки хотел бы узнать имя девы Никак, – ловко поддел он.

Поняв, что упражняться в словесной перепалке незваный гость может бесконечно, а значит, она впустую потратит время и опять не справится с «уроком», А-Цинь назвалась:

– Цзинь Цинь.

– Как-как? – с ухмылочкой переспросил он. – Цзынь Цзынь?

– О, – протянула А-Цинь, умело скрывая раздражение, – так мало того, что ты слепой, раз не разглядел ловушку, так ты ещё и глухой, что с первого раза не слышишь, что тебе говорят?

Лицо юноши залила краска негодования, он раскрыл рот, чтобы возразить что-нибудь, но так ничего и не сказал, видно, тоже понимая, что жонглировать колкостями она может бесконечно.

– Я и с первого раза расслышал, – сухо сказал он, – но имя у тебя какое-то дурацкое, нехорошо звучит. Я буду называть тебя Сяоцинь.

– Кто тебе позволял фамильярничать? – задохнулась от гнева А-Цинь.

– Этот молодой господин выше тебя по статусу и старше по возрасту, – важно ответил юноша. – Потому я имею полное право называть тебя, как мне угодно. Что плохого в «Сяоцинь»? Всё лучше, чем это «цзынь-цзынь».

– Поглядим ещё, какое у тебя самого имя, – вспыхнула А-Цинь.

– У Минчжу, – веско обронил юноша.

Надо признаться, имя его звучало красиво, но А-Цинь, рассерженная на него за это издевательское «цзынь-цзынь», ни за что бы этого не признала.

– Значит, ты у нас Баобей[6]? – ядовито процедила А-Цинь.

Юноша как-то странно на неё поглядел, но она ожидала очередную отповедь, а дождалась лишь неподдельного удивления в его голосе, когда он спросил:

– Как ты узнала моё домашнее прозвище?