Крылья Золотой птицы. Гоцюй

21. Так у кого же из них с глазами не всё в порядке?

– Как ты меня назвал?! – взвилась А-Цинь и разразилась бранью. От птиц, работающих на полях, она много чего успела наслушаться, и словарный запас девушки значительно пополнился.

Юноша широко раскрыл глаза. Кажется, поток брани его впечатлил.

– Ну, знаешь, – почти с восхищением сказал он, – девушке, чернавка она или нет, так выражаться не пристало.

– Я не чернавка!!! Ослеп, что ли! Не можешь отличить девушку из благородной семьи от служанки!

Юноша скептически оглядел её, будто подсчитывая заплаты на одежде, и непередаваемым тоном протянул:

– Девушку из благородной семьи… С глазами у которой тоже явно не всё в порядке, если не может отличить благородного ворона от мерзкой вороны.

– Какая разница? – выпалила А-Цинь.

– К-к-какая разница? – задохнулся юноша. – Да как можно воронов сравнивать с воронами?! Это смертельное оскорбление! За такое на нашей горе забивают палками!

– Какая разница, какая ты птица? Ты вор! – ткнула в него пальцем А-Цинь. – Что, увидел неохраняемое поле чжилань и решил его разорить?

Юноша скользнул взглядом по полю и насмешливо сказал:

– Нужно быть слепым, чтобы принять эту грязную лужу за поле для чжилань. У меня с глазами всё в порядке.

А-Цинь побледнела от гнева:

– Грязная лужа?! Да как ты смеешь называть моё поле грязной лужей?! Я не для того его делала, чтобы всякие тут его хаяли!

– Твоё поле? – недоверчиво спросил юноша. – Что, на горе Певчих Птиц даже чернавки владеют полями чжилань?

А-Цинь, не удержавшись, запулила в него мотыжкой. На этот раз юноша успел увернуться, и мотыжка улетела куда-то за дерево.

– Сам ты чернавка! – от всего сердца обозвала его А-Цинь. – И родители твои чернавки! И все твои предки!

– Ещё потомков помяни, – с усмешкой предложил юноша. – Нет, ну правда, кто тебя выучил ругаться?.. Ха-ха, скажет тоже – девушка из благородной семьи…

А-Цинь никогда особенно не кичилась своим положением, но сейчас просто не смогла стерпеть подобного пренебрежительного отношения. Какой-то воришка с чужой горы… очень красивый воришка с чужой горы…

– К твоему сведению, – сказала она, чётко разделяя слова, – перед тобой наследница этой горы, и одного моего слова достаточно, чтобы тебя палками забили!

– Что, певчие птицы настолько бедствуют, что даже их наследники ходят в обносках? – насмешливо спросил юноша, одаряя её ещё одним презрительным взглядом. – Хочешь, чтобы этот молодой господин одарил тебя золотом?

Он небрежно швырнул ей под ноги несколько золотых слитков.

– Не твоё воронье дело, что на нашей горе происходит, – грубо сказала А-Цинь, пнув золото обратно ему. – Сдалось мне твоё золото…

– Я не ворона!!! – рявкнул юноша и, окончательно растеряв полный достоинства вид, выругался, не менее залихватски, чем А-Цинь прежде. – У тебя не только с глазами проблема, но и с головой? Сколько раз повторять, что я ворон, а не ворона?!

А-Цинь мысленно повторила его ругательство. Такого она ещё не слышала. У этого воришки с чужой горы… Воришки с чужой горы? Который… называет себя вороном?.. Глаза её широко раскрылись.

– Ты-ты-ты… – заикаясь, сказала она, – на самом деле… цзинь-у?!

– Хм? – выгнул красивую бровь юноша. – Цзинь-у?.. Разумеется, цзинь-у. Кто же ещё?..

А-Цинь сглотнула. Перед глазами выплыла сцена, которую она видела в храме – развешанные на верёвке крылья с чёрными перьями.

– Тебя… тебе крылья оторвут, – выдохнула она.

– Ха-а? – протянул юноша. – Посмотрел бы я на того, кто посмеет до этого молодого господина хоть пальцем дотронуться!

– Нет, ты не понимаешь… За воровство чжилань на горе Певчих Птиц отрывают крылья. Тебе нужно отсюда поскорее улетать.

– Улететь? – Юноша с иронией указал обеими ладонями на перетянутую петлёй ногу. – Если принесёшь ту ржавую штуковину, я могу попытаться отрубить себе ногу.

А-Цинь осторожно обошла его и стала искать мотыжку в траве за деревом.

– Эй-эй, – беспокойно воскликнул юноша, наблюдая за ней, – я же пошутил! У тебя точно с головой не всё в порядке!

– Это у тебя с головой не всё в порядке и у всей твоей родни! – ругнулась А-Цинь и с торжеством извлекла мотыжку на птичий свет.

– Эй, не подходи ко мне!!!

– А как, по-твоему, я разломаю эту ловушку? Голыми руками? – теперь уже пришла очередь А-Цинь иронизировать. – Я очень сомневаюсь в умственных способностях… «этого молодого господина», – ядовито докончила она, пародируя его.

– Ты… освободишь меня? – после напряжённого молчания уточнил юноша.

– А ты предпочтёшь, чтобы стражи полей тебе крылья оторвали?

А-Цинь примерилась и рубанула мотыжкой по шёлковой верёвке. Та оказалась на удивление крепкой, ни ниточки не оборвалось. Юноша зашипел, сжимая лодыжку: от удара петля стянулась ещё сильнее.

– Она что, зачарованная? – сквозь зубы спросил он. – Или эта ржавая штука слишком тупая, чтобы её разрубить?

А-Цинь оценивающе поглядела на мотыжку в своих руках. Туповата, конечно, но ничего другого у неё нет. Если она вернётся домой за ножом, воришку с чужой горы может кто-нибудь обнаружить, пока её нет, и тогда его точно схватят и отрубят ему крылья.

– Ладно, – со вздохом сказала она, – раз не разрубить, попробую её целиком выкопать.

Она принялась за работу и разрыла землю вокруг ловушки, чтобы обнаружить, что шёлковая верёвка намертво привязана к врытому в землю железному столбу. Вытащить его из земли ей было не по силам. Он уходил глубоко в землю, может, до самого основания горы. Она издала разочарованный вздох. Юноша тоже поглядел в яму и, кажется решился на что-то.

– Посторонись-ка, – велел он.

Он развернул руку ладонью вверх, на ней расцвело тёмное пламя.

– Это что? – отпрянула в испуге девушка.

– Духовное пламя. Что, птицы на вашей горе так не умеют?

А-Цинь задумчиво покачала головой. Она никогда не видела ничего подобного. Юноша пренебрежительно фыркнул и зашвырнул тёмным пламенем в железный столб. Шёлковая верёвка вспыхнула – чёрным огнём! – и начала медленно оплавляться от жара.

– Попробуй теперь по ней рубануть, – велел юноша.

– А я не обожгусь? – неуверенно спросила А-Цинь.

– Нет, пока я не захочу тебя обжечь, – со значением сказал он.

Когда верёвка была разрублена, петля на ноге юноша ослабла сама собой. Он вскочил, сбросил её и пинком отправил куда подальше. А-Цинь выставила перед собой мотыжку. Кто знает, что сделает этот воришка с чужой горы!

– И не жди, что я тебя поблагодарю, – сквозь зубы сказал юноша.

– Сдалась мне твоя благодарность! – вспыхнула А-Цинь. – Убирайся с моего поля! И даже не думай вернуться сюда снова!

– И в мыслях не было, – огрызнулся он.

Он с разбегу превратился в чёрную птицу – ворона, а не ворону – и, тяжело взмахивая крыльями, улетел прочь.

А-Цинь осталась разгребать последствия этой встречи, вернее, загребать: нужно было зарыть столб обратно и установить ловушку на прежнее место.

Вдруг явятся и другие цзинь-у?