Крылья Золотой птицы. Гоцюй

16. «Уроки» для наследницы

Хоть всё и складывалось не так, как ожидала госпожа Цзи, её это не поколебало. Она распорядилась перенести пожитки А-Цинь в новое жилище. Вещей у девочки было немного, всего-то один небольшой сундук. Мачеха раскрыла его, небрежно перетряхнула вещи – не завалялось ли там что-нибудь ценное – и сказала:

– Эта одежда слишком нарядная. Наследница должна одеваться скромно. Я принесу тебе новую одежду, более подходящую.

И с этими словами она заперла сундук, а ключ унесла с собой. А-Цинь не слишком расстроилась. Она давно уже не носила той одежды, поскольку держала траур по матери, она наверняка стала ей мала. За последний год девочка подросла, превращаясь в девушку. Но А-Цинь беспокоило, какую одежду для неё подберёт мачеха. Она не хотела снимать траур.

Госпожа Цзи вернулась с двумя комплектами одежды. Невзрачная, из грубой ткани, она скорее походила на одежду для служанки.

– Такая больше не износится, – сказала госпожа Цзи. – Чтобы птицы не думали, что ты транжира. Если запачкается или порвётся, стирать и заштопывать будешь сама. Переодевайся.

А-Цинь, вопреки её ожиданиям, не стала спорить, попросила только разрешения оставить нарукавную траурную повязку. Госпожа Цзи кивнула, с неудовольствием подметив, что даже такая грубая одежда её не портит. Контраст между грубой тканью и изящными чертами лица лишь подчёркивал её происхождение: только слепой на оба глаза спутал бы драгоценную яшму с камнем-обманкой.

– Ты не должна бездельничать, – сказала госпожа Цзи, когда А-Цинь переоделась. – Я задам тебе «уроки», которые ты должна будешь ежедневно выполнять. Наследница должна быть работящей.

Новый распорядок должен был стать для А-Цинь обременительным. Мачеха велела ей вставать в пятую стражу и ложиться не раньше третьей.

– Как раз хватит, чтобы управиться со всеми делами, – сказала госпожа Цзи.

«Уроки», которые она задала падчерице, заключались в следующем.

Проснувшись, А-Цинь должна была идти на кухню помогать кухарям кашеварить. На горе Певчих Птиц ели исключительно растительную пищу, но если фрукты обычно подавали сырыми, то овощи полагалось варить или жарить.

Старые слуги, из тех, что прислуживали ещё покойной госпоже Цзинь, узнав, что единственную наследницу клана фазанов мачеха отрядила работать на кухню, поспешили сообщить об этом главе Цзиню. Но тот лишь благодушно посмеялся над ними, и они поняли, что делается это с его позволения.

– Как можно так обращаться с собственной дочерью? – шептались слуги, но возразить, конечно же, никто не посмел.

А-Цинь старательно исполняла то, что её заставляли делать на кухне, и не жаловалась, но с непривычки слишком много краснела лицом и потела – в кухне всегда стоял пар и было трудно дышать. Кухари не слишком загружали её работой, им было совестно, покрикивать же на неё они не могли, всё-таки будущая хозяйка. На кухне А-Цинь в основном мыла или чистила овощи, причём один из поварят всегда приглядывал, чтобы она ненароком не порезалась. К котлам с кипятком они её не подпускали.

Когда госпожа Цзи заглядывала на кухню, чтобы проверить, как справляется падчерица и не ропщет ли на такую несправедливость, кухари наводили суету, чтобы создавалось впечатление, что девочка завалена работой.

После работы на кухне А-Цинь должна была возвращаться в дом и учить «Поучение хорошим жёнам». Мачеха приходила и проверяла, сколько девочка затвердила за день и как хорошо. Если та ошибалась где-нибудь, ей велено было вставать на колени у порога и повторять строфу, в которой она допустила ошибку, и не останавливаться, пока не сочтёт до ста. Колени после такого наказания очень болели, но, по счастью, ошибалась А-Цинь редко.

– Ты, должно быть, думаешь, что я несправедливо строга с тобой, – с притворным вздохом говорила госпожа Цзи, – но я ради тебя же стараюсь ожесточить моё сердце.

– Я понимаю, матушка.

«Ничем эту девчонку не пронять», – недовольно подумала госпожа Цзи и велела девочке помимо уже заданного каждый день вышивать по платку.

Вышивкой А-Цинь никогда прежде не занималась, поначалу все пальцы её были исколоты и кровоточили, и она перепортила немало платков, но усердие принесло свои плоды, и у неё начало получаться. Правда, она задавалась вопросом, так ли уж важно для наследницы уметь вышивать, но мачеха строго сказала ей, что рукоделие обязательно для хорошей жены, которой она на будущий год станет. А-Цинь краем мысли подумала, что никогда не видела мачеху за шитьём или вышивкой, но вслух ничего говорить не стала.

Госпожа Цзи, видя, что А-Цинь это не проняло, с удовольствием попрекнула девочку в очередной раз веснушками и сказала:

– Бинтовать ноги тебе уже поздно, лотосовый крючок для тебя недостижимая мечта, так хоть следи за фигурой и не разъедайся. С этого дня будешь есть раз в день, и только пропаренное зерно. Умеренность в еде – добродетель.

А-Цинь вообще-то не считала лотосовый крючок мечтой. Видя, как подобно уткам ковыляют на искалеченных ногах женщины, она испытывала к ним сочувствие. Она крепко стояла на ногах и любила носить сапоги, а не башмаки. Это единственный раз, когда она возразила мачехе – не захотела носить женские башмаки.

Что же до еды, то в ней А-Цинь была неприхотлива. Зерно так зерно. И даже когда мачеха велела ей не пить чай, а довольствоваться простой водой, она ничего не возразила.

Эта безропотность госпожу Цзи только сильнее разозлила.

«Что бы я ей ни говорила сделать, она это исполняет, причём с досадной точностью, – подумала госпожа Цзи. – Но не могу же я заставить её рубить дрова или выполнять другую тяжёлую работу по дому? Птицы и так косо на меня поглядывают. И кто успел им растрезвонить, что я держу падчерицу в чёрном теле?»

Разумеется, к тому руку приложили старые слуги, страшно недовольные, что с их сяоцзе обращаются как с прислугой. Они втайне даже пытались подсобить А-Цинь в работе, но она самым решительным образом отказалась.

– Матушка задала мне «уроки», я должна сама их выполнять, – твёрдо сказала А-Цинь.

«Да разве ты не понимаешь, что она попросту над тобой измывается?» – мысленно кричали старые слуги, но вслух того сказать не посмели.

Кто они такие, чтобы столь явно в господские дела вмешиваться?