Тяготы новой жизни, казалось, нисколько не отразились на А-Цинь. За последние несколько месяцев она подросла на цунь, несколько осунулась, теряя детскую пухлость и приобретая изящество зарождающегося девичества, а в жёлтых фазаньих глазах проявились золотые проблески. Теперь она носила мяньшу – отчасти по настоянию мачехи, чтобы скрыть веснушки, отчасти из-за укоренившейся в её душе неуверенности: если лицо некрасиво, то не лучше ли его скрыть?
Госпожа Цзи становилась недовольнее с каждым днём. Что бы она ни велела, А-Цинь исполняла с дочерним послушанием. Насколько же глубоко терпение этой девчонки? Госпожа Цзи даже осторожно попыталась подвести её к мысли, что с ней обходятся несправедливо, но А-Цинь, глядя на неё ясными глазами с искренним недоумением, возразила:
– Но мне не на что жаловаться, матушка.
– А ведь птицы по-прежнему глядят на тебя косо, – с досадой сказала мачеха.
Лицо девочки несколько омрачилось.
– Что ж, – сказала она после раздумья, – можно насыпать птице зерна, но клевать его не заставишь.
Госпожа Цзи спрятала руки в рукавах и пощипала себя пальцами за локти, чтобы вызвать слёзы. Когда глаза её покраснели и увлажнились, она сказала:
– Глупая курочка, ты не понимаешь. Если они не примут тебя, как ты сможешь унаследовать гору?
А-Цинь подумала вдруг, что наследовать гору ей не очень-то и хочется. Было во всём этом что-то сомнительное, но она никак не могла выхватить из сумбура мыслей верную нить суждений.
– Поэтому, – сказала госпожа Цзи, промокнув глаза рукавом, – мы поступим так. Ты ведь знаешь, как трудно вырастить чжилань?
А-Цинь медленно кивнула.
Чжилань высаживали на водяные поля, как рис. Соцветием эта трава напоминала дикий лотос, но листья у неё были тонкие и узкие, как у пырея, а корневища сплетались в пучок вокруг небольшого клубня. Выращивали чжилань из семян, которые очень долго прорастали, если прорастали вообще.
Чжилань считалась волшебной травой, но говорили об этом всегда только в общих чертах – мол, волшебная трава, потому-то эти сволочи цзинь-у и пытаются её украсть. Но никто никогда не рассказывал, какими именно волшебными свойствами чжилань обладает. В учебниках для цыплят о том не было ни слова, а на вопросы о траве взрослые загадочно вращали глазами и говорили, что это секретные знания, доступные только старейшим шаманам горы, и пушистым цыплятам не полагается того знать. А-Цинь подозревала, что они и сами ничего не знают, и трава-то вовсе не волшебная.
– Ты собственными руками вырастишь чжилань, – задала мачеха новый «урок», – тогда птицам ничего не останется, как принять тебя.
А-Цинь поглядела на неё с лёгким ужасом:
– Я? Сама?
– Да, – довольно подтвердила госпожа Цзи, – поэтому мы сейчас пойдём к шаману и возьмём у него мешочек семян чжилань.
А-Цинь перепугалась по-настоящему. Шаман – большой слепой голубь, глаза которому, как говорили, выклевали хищные птицы, когда пытались разорить амбар с семенами, – жил особняком и наводил ужас на цыплят своим горловым пением. Если другие голуби ворковали только в период токования, то шаман заводил свою песню каждодневно, и гортанное «урр» разносилось далеко по горе.
Видя, что А-Цинь колеблется, но не зная причины, госпожа Цзи взяла девочку за руку и потащила за собой к шатру, где жил шаман.
– Чего надо? – не слишком дружелюбно спросил шаман. Ему не нравилось, когда его пение прерывали внезапные визитёры.
Госпожа Цзи без лишних церемоний вытолкнула А-Цинь вперёд и сказала:
– Это дитя собирается вырастить чжилань. Ей нужны семена.
Шаман повернул на звук лицо с бельмами вместо глаз. А-Цинь затряслась от страха.
– Вырастить чжилань? – хохотнул шаман. – Ребёнку? Пустая трата семян!
– Проси его, – прошипела мачеха, ущипнув девочку за спину.
А-Цинь невольно всхлипнула, но пришлось просить:
– Уважаемый старший, мне нужно совсем немного семян.
Шаман насторожился при звуках её голоса:
– Уж не наследница ли фазанов пожаловала?
– Это она и есть, – с досадой сказала госпожа Цзи. Что этот шаман себе позволяет? Будто её голоса он не узнал!
Но с этого момента шаман обращался уже только к А-Цинь:
– Сяоцзе знает, насколько трудно вырастить чжилань?
– Я хочу попробовать, – робко ответила А-Цинь, стараясь не смотреть на него. Как жутко выглядели эти бельма! Ей было немного стыдно: следовало бы посочувствовать его увечью, но она ничего не могла с собой поделать.
– Из дюжины семян, быть может, лишь одно прорастает, – сказал шаман, – а то и ни одного. Каждое семечко чжилань на вес золота. Если на горе Певчих Птиц не останется чжилань, нас ждут великие бедствия. Ты ведь знаешь, что чжилань – волшебная трава?
– Да…
Госпожа Цзи подумала, что шаман отправит их восвояси, и хотела уж было пригрозить ему, чтобы он поделился семенами, но тот порылся в складках одежды и швырнул к ногам девочки небольшой, с ладонь или чуть меньше, шёлковый мешочек, расшитый пиктограммами. А-Цинь подняла мешочек, развязала его и заглянула внутрь. Он был набит округлыми, похожими на горох семенами, только цветом они были не жёлтые или зелёные, а беловатые и покрытые жёсткой скорлупой.
– Благодари его, – опять зашипела госпожа Цзи.
А-Цинь припрятала мешочек и очень вежливо поблагодарила шамана за семена чжилань. Тот усмехнулся с непонятным выражением лица и обронил:
– Воистину будет чудо из чудес, если золотой цыплёнок вырастит чжилань. Эй, женщина! Подбери для неё хорошее поле.
То, как бесцеремонно и безо всякого уважения он обратился, госпожу Цзи взбесило, но она стиснула зубы и проглотила обиду. Она ещё поквитается с ним, когда обретёт реальную власть!