Живодер

Глава 3. ЧУДОВИЩНАЯ ПРАКТИЧНОСТЬ

Майшана наблюдала, как в небе кружат визгуны. Их привычные крики эхом отдавались среди заваленных обломками улиц. Эти уродливые, похожие на летучих мышей создания гнездились среди разрушенных шпилей. Когда-то, сотни поколений назад, их предки были альдари.

— Как раз вовремя, — пробормотала она, садясь и пожевывая зубами курительную палочку. Она уже несколько часов ждала, пока твари поднимутся в воздух. Если бы обычный человек просидел столько времени, скорчившись на вершине обветшалой башни, то у него бы уже болело все тело.

К счастью, Майшана обычной не была. Благодетель сделал ее сородичей могучими и выносливыми, лучше приспособленными к выживанию в таких мирах. Там, где небеса будто пылали, а воздух пах копотью. Она надавила на палочку языком, сминая ее во рту, и пожевала липкие листья. Потом подняла длинноствольное лазерное ружье, чтобы проверить энергоячейку. Удостоверившись, что заряд полный, Майшана подобралась к краю.

Она вскинула оружие и прищурилась, смотря через прицел. Отсюда отлично просматривалась крыша в нескольких кварталах. Гончая заметила проблеск движения. А через миг поняла, что это никакой не визгун. Таких мутантов она еще никогда не видела. Существо, стройное и бледное, танцевало на краю крыши, совершая неистовые пируэты, резко прыгая вперед. Движения явно были осмысленными, упорядоченными. В них была система, но прежде чем Майшана поняла какая, ее глаза заслезились. Она моргнула, и внезапно бледный танцор стал ближе — так близко, что гончая почти разглядела лицо. Лавандовые глаза встретились с ее взором, и Майшану словно ударило током.

Она отшатнулась, чувствуя, как от внезапно нахлынувшей тревоги застучало сердце.

Майшана вновь вскинула ружье, но бледная тварь уже пропала. Возможно, ее там и не было. Ищейка сглотнула, не зная, что и думать, но сейчас были дела поважнее. Она обратила все свое внимание на визгунов, следя через прицел за крупнейшей из тварей. Создание состарилось, его облезлая шерсть поседела, а тело исхудало, будто щепка. Однако оно все еще было сильным… и вдобавок хитрым.

Другие ищейки называли тварь Одноглазым по вполне понятным причинам. Именно этот визгун возглавлял атаки на склады по всему городу, раздражающе часто нападая даже на самые хорошо вооруженные штурмовые корабли и посадочные челноки. Другими словами, Одноглазый стал помехой. Майшана тихо выдохнула, отслеживая полет зверя.

— Ты слишком низко целишься.

— А ты слишком тихо крадешься для такой старухи. — Она обернулась, опустив ружье.

Игори спрыгнула на крышу, фыркнув.

— Внучка, ты просто не следила по сторонам. Пока ты наблюдала за старым чудовищем, к тебе могла подобраться целая стая. — Старшая ищейка поднесла к глазам потрепанный дальномер и пригляделась. — Что-то их растормошило.

— Арриан.

— А он-то что здесь делает? — поглядела на нее Игори.

— Повел юнцов на охоту. — Майшана села, отложив оружие. Она была почти на век младше своей бабушки, но их сходство заметил бы любой. — Что ты здесь делаешь? Тут не твоя территория.

— Внучка, любая территория, где я стою, — моя, — усмехнулась та. — Тебе бы стоило это помнить. — Для выразительности Игори даже опустила руку на рукоять ножа. Майшану, внимательно изучавшую праматерь, угрозы не впечатлили. Они уже сражались прежде, и Майшана выжила, пусть и проиграв бой. Это само по себе свидетельствовало о том, что зубы королевы гончих затупились.

— Так зачем ты здесь?

— Поймала твой запах на ветру и решила проведать, — пожала плечами Игори. — Разве плохо, когда бабушка навещает иногда внуков?

— Да.

— А у тебя новые шрамы, — помолчав, сказала Игори.

— Как и у тебя.

Майшана сместилась, втянув воздух. Пахло оружейной смазкой и потом. Игори пришла не одна. Конечно, Майшана не подала виду, что заметила. Это было грубо, да и последователи праматери могли счесть это провокацией. Но почему те забрели так далеко от своей территории? Конечно, схватки между стаями изгнанников и лоялистов случались, однако по негласному соглашению обе стороны старались не подавать шума. Благодетель бы огорчился, узнав, что его новые люди убивают друг друга.

— Не так много, как я могла бы получить прежде. Соперники теперь появляются совсем редко. — Похоже, Игори была этим разочарована, и Майшана прекрасно понимала отчего. Тяга к борьбе была у их рода в крови. Они рождались, чтобы встречать лицом к лицу любые преграды, которые можно найти в Галактике, и преодолевать их. Мысль о мире без борьбы была бы для них невыносима. Игори поглядела на Майшану. — А у тебя?

— Всякие бывают. Благодетель запретил открыто бросать вызов.

— Да, это в его духе, — усмехнулась Игори, а затем посмотрела на небо. — Знаешь, нас создали не для таких миров. Не для того, чтобы прятаться среди развалин на мертвых планетах. Но все же мы здесь. Семена, взрастающие в кислой почве.

— Бабушка?.. — спросила Майшана. Игори, которую она помнила, так не говорила. Такие слова скорее подошли бы Благодетелю. Впрочем, возможно, здесь не было ничего странного. В конце концов, в каждой из гончих было что-то от него. Игори встряхнулась.

— Мне нужно поговорить с Аррианом. Где он?

Майшана помолчала, решая, что сказать.

— В трех километрах к северу. Будь осторожнее рядом с юнцами. Их… заносит.

Игори улыбнулась и, подавшись вперед, поцеловала Майшану в лоб.

— Я помню.

— Почему ты не вернулась к нам, бабушка? — заставила себя задать вопрос Майшана после недолгих сомнений. — Он бы простил тебя.

Игори отвернулась, поглядев на город.

— Не нужно мне его прощение. — Она поднесла дальномер к глазам. — Ты используешь Арриана как наживку, чтобы выманить визгунов. Умно. А он знает?

— Нет. Ему это было бы не по душе.

— Наш собрат мягкосердечен, — с заметной теплотой сказала Игори. — Он воин, а не убийца. — Она пристально поглядела на Майшану. — Как твои щенки? Они с ним?

Майшана кивнула. Во время раскола Балка и Палаш были еще детьми, они едва помнили Игори и тех, кто ушел.

— Теперь они взрослые охотники. Служат Благодетелю, как прежде служила я. И ты.

— И ты это одобряешь? — нахмурилась Игори.

— Они хотели сражаться рядом с ним, — пожала плечами Майшана. — Как и все мы. — Она услышала далекий вопль и обернулась. Визгуны разлетались. Они найдут себе новые гнезда, другие укрытия. Она вздохнула и снова присела. — Похоже, Одноглазый проживет еще один день. Зачем ты здесь, бабушка? На самом деле.

Игори присела рядом.

— Тебя снятся сны, дитя? — наконец спросила она.

— Иногда.

— Я вижу сон. Сон о дворце среди серебряных трав, о змее с лавандовыми глазами. Я вижу, как Благодетель опускается на колени перед змеем, поднявшимся на дыбы, будто собираясь ударить. — Игори подалась вперед. — А затем змей нападает. Потом я пробуждаюсь, но сон повторяется вновь и вновь. Знаешь, какой в этом смысл?

Майшана ощутила укол сомнения и чего-то другого, чего не чувствовала уже давно. Страха.

— Нет.

— Благодетель как-то рассказал мне древнее стихотворение, и вот строка из него. «Все рушится, основа расшаталась». — Игори отвернулась. Он — основа, но уже расшатанная. — Праматерь поднялась на ноги, сдержав стон. — Приближается время, когда нам придется найти собственный путь, внучка. Нам всем.

— О чем ты? — Майшана начала вставать, но когда она поднялась на ноги, Игори уже исчезла. Гончая принюхалась, но не заметила ни следа людей бабушки. Вместо этого она ощутила странный запах. Мускусный и странно знакомый.

Краем глаза она заметила что-то бледное и резко обернулась. Но там не было ничего. Лишь затихающее эхо смеха убедило Майшану: она не выдумывает невесть что.

Арриан Цорци крался через развалины. Все его чувства были напряжены. Он слышал, как где-то над головой что-то бормочут визгуны. Апотекарий оглянулся на своих спутников и махнул рукой. Балка кивнула. Она и Палаш направились в разные стороны, ведя свои отряды собратьев по стае. Каждый из гончих был вооружен шоковой дубинкой и мотками растягиваемой проволоки. Они пришли сюда ловить зверей, а не убивать.

Конечно, визгуны были плохими тестовыми образцами, ведь их генетический код так выродился, что почти не поддавался расшифровке, но даже им находилось применение. При должном усовершенствовании их можно было превратить во вполне сносное оружие, что Арриан обнаружил почти случайно. Все члены Консорциума в чем — то разбирались лучше всего. Цорци создавал живое оружие. Его создания веками охотились на бесчисленных полях сражений, и лучшие из них становились частью замыслов обороны самого старшего апотекария.

Сверху градом посыпался щебень. Арриан не стал поднимать голову. Вместо этого он сорвал с пояса оглушающую гранату и вдавил руну включения. А затем, подбросив ее, потянулся за клинком. Разошедшаяся ударная волна оглушила бы обычного человека. Визгуны завопили от боли, вполне оправдывая свое имя. Несколько из них рухнули с насестов, забившись в корчах. Другие же, придя в бешенство, быстро поскакали к своему мучителю, отталкиваясь от земли тупыми крыльями. Мордой они напоминали терранских летучих мышей, но было в них и нечто от лиц альдари, пусть и вытянутых, изуродованных, ставших чем-то чуждым и чудовищным.

Первая из тварей прыгнула на Арриана, широко распахнув челюсти. Цорци отбросил зверя, ударив клинком плашмя, и прижал сабатоном к земле. Он старался по возможности не ранить добычу. Лучше, если потом будет меньше работы. Балка подскочила к визгуну и ткнула его шоковой дубинкой в макушку, отчего зверь забился, хлеща крыльями. Когда существо потеряло сознание, она связала его проволокой и потащила прочь под прикрытием Арриана. Остальные из стаи следовали ее примеру, оглушая и связывая упавших на пол зверей.

Апотекарий схватил очередного прыгнувшего визгуна и отбросил к колонне. Два бросившихся на него разом зверя заставили Цорци отступить на шаг. Твари обломали клыки о его броню, но все же повалить их на землю оказалось непросто. Он слышал, как Бриай и остальные мертвые воины отделения смеются над его безрассудством, когда их черепа стучали по нагруднику.

«До чего ты докатился, а, псобрат? Хочешь, чтобы тебя сожрали выродившиеся альдари?»

— Сожрали — слишком сильно сказано, Бриай, — фыркнул Арриан. — Может, немного покусали.

Он повалил одного из зверей на пол и боднул другого, расколов череп твари. Внутри тлел старый знакомый огонь. Жар искусственного гнева. Гвозди искрили, но Цорци ничего не чувствовал. При помощи лекарств он ввел себя в состояние приятной апатии, да и старший апотекарий провел много хирургических операций на его церебруме за прошедшие века. Так что одной лишь горстке мутантов не вывести его из себя…

А визгуны уже были должным образом взбешены. Они толпой выскакивали из пробоин в стенах и крыше, вопя и что-то безумно бормоча. Арриан включил встроенный в медицинскую обвязку пиктер, намереваясь записать нападение для дальнейшего изучения. Твари являлись одним из немногих стабильных подвидов выродившихся альдари, и апотекарий хотел понять причину.

Он видел, как Балка спрыгнула с упавшей колонны, выставив шоковую дубинку, будто копье. Она повалила вырывающегося зверя и забила до потери сознания, не переставая усмехаться. Гончая и ее брат, Палаш, были прямыми наследниками Майшаны, бывшей теперь главой стаи. Они были Арриану по душе — стремились учиться и быстро соображали.

Тем временем Палаш взревел, придавив визгуна к земле, и вырубил его быстрым ударом. Он покосился на Цорци, ища одобрения, и Арриан кивнул. А затем замер, учуяв запах. Запах знакомый, но не попадавшийся ему уже давно. Он обернулся и выглянул через пробоину в стене. Запрокинув голову, он заметил присевшую на краю крыши фигуру. Цорци оставил веселье гончим, а сам начал подниматься по осыпи. Ждали именно его. Пока Арриан карабкался, он видел на крышах и вершинах башен поблизости отблески нацеленного оружия. Однако он не опасался засады. Будь это засадой, изгнанники бы не показались ему на глаза.

Как он и полагал, на вершине его ждала Игори. Цорци забрался туда, шагая осторожно, — обветшалая кладка немного подалась под его весом.

— Здравствуй, кузина.

— Здравствуй, почтенный Арриан, — ответила Игори. Она не сильно изменилась с тех пор, как Цорци видел ее в последний раз. Возраст запустил в гончую свои когти, но еще не поверг на колени. Арриан чувствовал запах стимуляторов в ее поте, слышал напряжение в дыхании. Ее рука покоилась на рукояти ножа. Будто она ему не доверяла. — Давно не виделись.

— Не по моим меркам. Визит дружеский или по делу? — Сенсорная сеть доспехов гудела, оповещая о том, как много гончих держит его на прицеле. Столько, что уйти от всех выстрелов Арриан бы не смог, хотя нападавшие вряд ли сумели бы пробить его броню. Конечно, это вызывало досаду, ведь многих из этих воинов он помогал обучать. Однако он ощутил и прилив гордости за их мастерство.

— У меня послание для него.

Арриан обернулся. Насколько он знал, Игори и старший апотекарий не разговаривали после ее добровольного изгнания.

— Разве ты не можешь передать его сама?

— Ты ведь знаешь, что не могу, — ответила гончая, не глядя на Цорци.

«Она чувствует стыд, псобрат. И злость», — заметил Бриай.

— Знаю, — сказал Арриан. Он и сам не был уверен, кому ответил.

Снизу раздался вой. Балка, Палаш и прочие гончие торжествовали. Игори покачала головой.

— Глупцы. Так они только вспугнут оставшуюся добычу.

— Мы уже поймали достаточно, — усмехнулся Арриан. — Пусть воют.

— Ты их избаловал.

— Стоит радоваться и небольшим успехам.

— Они юны. И глупы.

— Ты тоже когда-то была молодой, — заметил Цорци.

— И глупой?

Арриан лишь слабо улыбнулся.

— Я скучала, собрат, — усмехнулась Игори.

— Как и я, — повернулся к ней апотекарий. — Мы слишком давно не сходились в спарринге.

— Но я уже не тот боец, каким была. — Гончая отвернулась, разминая пальцы. — Теперь руки болят сильнее. Как и бока, и спина.

— Я не удивлен. Тебе ведь больше двух веков, и почти все время ты воевала. Без постоянной омолаживающей терапии ты приближаешься к концу своей жизни. Честно говоря, я удивлен, что ты еще жива.

— Прямолинеен, как всегда, — рассмеялась Игори.

— Я никогда тебе не врал.

— Да, — она промолчала. — Но только ты. — Игори снова умолкла. — Даже Благодетель лгал.

Арриан не знал, что сказать. Она не ошибалась, а он не мог заставить себя возражать. Старший апотекарий совершил ошибку, отправившись в Комморру. Арриан осознал это еще тогда, но ему не хватило духу возразить.

«Так это была трусость, псобрат? — спросил его Бриай. — Или оппортунизм?»

Арриан не ответил мертвецу. Он положил руки на рукояти покоившихся в ножнах клинков и окинул взглядом разрушенный город.

— Какое послание ты хочешь передать через меня?

— Она снова приходила ко мне.

— Кто?

— Мелюзина.

Арриан замер. Лишь на миг. Мгновение сомнений. Он ощутил, как по телу расходится холод, и огляделся по сторонам, отчасти ожидая увидеть ее.

— Снова сны? — спросил он. Когда они покинули ясли, Фабий приказал ему никому не рассказывать о снах детей.

— Нет, — покачала головой гончая. — На этот раз нет.

— Она была здесь? Когда? Зачем?

— Она передала предупреждение. — Игори запнулась. — Думаю, ему следует знать.

— Очередное предупреждение, — протянул Арриан. Мелюзина часто что-то сообщала им. Оставляла запутанные загадочные послания о событиях, которые еще не произошли или вообще не произойдут. Цорци предполагал, что Мелюзина каким-то образом стала видеть альтернативные временные потоки или, возможно, сама потеряла связь со временем.

— На этот раз все было иначе. Она была другой. Больше собой, если ты понимаешь, о чем я.

Игори поглядела на него, и на миг Арриан увидел ее ребенком, которым гончая когда-то была, прежде чем стать матриархом.

— Она сказала, что конец близок. — Игори развела руками. — Что все распадется. История близится к завершению, худшее еще впереди.

— Это же Око, кузина, — вздохнул Цорци. — Худшее здесь всегда впереди. А еще буря, конец, трагедия. Саккара говорит, что богам это по душе, но я не знаю, стоит ли верить.

— А если она права? Если в этот раз ее предупреждения истинны?

— Тогда мы встретим судьбу лицом к лицу, как делали всегда, и сильнейший воин выстоит. — Арриан окинул Игори взглядом. — Не теряй веры в него, кузина. Пусть ты и лишилась многого, не теряй ее. — Он отвернулся. — Думаю, что теперь такая вера ему нужнее, чем когда-либо.

Едва игла вошла внутрь, как нерожденный завыл.

Вопль, хриплый и звериный, был полон боли. Нерожденный не обладал истинной формой, лишь смутно напоминал нечто человекоподобное. Впрочем, в той же мере создание походило на змею и гончего пса, но для Фабия важны были лишь пульсирующие мешочки с ядом на нижней стороне горла.

Удерживая усеянную клыками челюсть одной рукой, он вытащил из мешочка шприц и прищурился, оценивая блестящее содержимое.

— Думаю, подойдет. Можешь отправить это обратно в конуру.

Саккара нахмурился, но сделал, как было приказано. Он поднял флягу и пробормотал слова на языке, мертвом уже много веков. Демон потек к нему, будто клуб дыма, уменьшаясь на глазах. Он втянулся внутрь фляги, заполнив ее, и тогда Саккара захлопнул ее крышкой, после чего повесил обратно на пояс.

— Не стоит так пытать бедного Гр’из’акса, — недовольно проворчал Несущий Слово.

— Хватит прикидываться, будто у него есть имя, Саккара, — ответил Фабий, ничуть не скрывая презрения.

Саккара Треш был воплощением всего, что Фабий ненавидел. Легковерным фанатиком, слепым ко всему, кроме догм. В отличие от прочих последователей, Саккара был не апотекарием, а укротителем стихийных сил, называемых невеждами демонами, что в Оке, впрочем, было полезным умением. Его выбритую налысо кожу покрывали татуировки и мертвенно-бледные синюшные шрамы. Бесконечные строки теснившихся письмен на колхидском покрывали изношенные пластины алых доспехов всюду, где те были видны за богохульными символами и молитвенными свитками. На доспехах висели причудливые бутылки из глины и стекла. Каждая была запечатана воском и отмечена оберегами, призванными удержать корчащиеся внутри сущности. Демоны что-то стрекотали и раздражающе громко шипели, будто были животными, требующими внимания.

— Похоже, твои питомцы взбудоражены, — заметил Байл.

— Они не любят находиться в замкнутом помещении рядом с тобой. Сам знаешь.

— Мне неважно, что они любят, а что нет. Угомони их.

Саккара что-то прошептал. Стрекот затих. Радуясь тишине, Фабий повернул шприц. На миг жидкость внутри сверкнула, будто золото, а потом замутилась. Он положил его на поднос в руках пробирочника.

— Отнесите это в наблюдательный модуль гамма-три. Проведите стандартные процедуры карантина и ведите наблюдение.

— Не знаю, зачем ты доишь из них яд, — пренебрежительно засопел Саккара. — Какая в этом цель?

— Я смог разработать и синтезировать более тридцати семи разных форм стимуляторов на основе одного лишь этого яда, и некоторые из них применяю сам. Обычно они смертельны в крупных дозах, но воинов Савоны это едва ли тревожит, как и меня, пока они не ноют, требуя очередных операций, а я остаюсь стоять на ногах. — Он поглядел на Саккару. — Любопытно, не правда ли? Изменяется всякий раз. Одно и то же создание, один процесс, но результат всякий раз другой. Чудесно.

— Красота этих созданий откроется, если только ты найдешь время их оценить.

— Остановись и понюхай розы, а?

— Что? — в недоумении уставился на него Саккара.

— Старая терранская пословица. Конечно, упоминаемый в ней вид цветов не существует по крайней мере с тридцать первого тысячелетия, когда был вытеснен местными видами по всей Галактике. Однако название до сих употребляется по всему занимаемому людьми пространству. Остановись и понюхай розы. Розовощекий. Как розу ни назови, а запах так же сладок.

— Как это все связано с демонами?

— Никак. Но никогда не следует отказываться от возможности сделать океан невежества чуть меньше, Саккара. — Фабий постучал себя по виску. — Подумай об этом, когда будешь молиться кошмарам, которые зовешь богами. — Он подозвал другого пробирочника. — Принесите мне сосуды с образцами терциус-минор и квинтус-эпсилон.

Вскоре карлик вернулся вместе с подносом, уставленным сосудами, в каждом из которых покоился колючий анемон из психокости. Саккара поглядел на них с отвращением.

— Я слышу, как души внутри вопят всякий раз, когда ты их касаешься.

— Какое мне дело, пока они исполняют то, что мне нужно? — Фабий взял образцы с подноса и поставил перед собой. — Знаешь, друкари делают из них оружие. Обычно гранаты, боеприпасы.

— Отвратительные создания.

— Но мудрые в своей жестокости. — Фабий показал на образцы. — Они раскрыли мне пару способов их взращивания, а я научил их тем, какие открыл сам. Приглядись. Гляди, как разрастаются.

— Я уже слишком близко видел, как они разрастаются. Никогда не пойму, зачем ты тратишь время на возню с миазмами ксеносов. Какой от этого прок? Вообще от всего этого? — Саккара развел руками и подался вперед. До меня доходили слухи…

— О? — переспросил Фабий, слушавший его вполуха.

— Да. Певцы причудливых песен умолкли. Танцующие на обрыве времени остановили пляски.

— Ужас какой. Но мне-то что? — Фабий взял с подноса с инструментами ножницы для костей.

— Они ждут. Тебя.

— Тогда я желаю им всяческого возможного терпения. Погляди. Видишь? Психокость практически невозможно создать, но ее невероятно легко направлять, если только понять как. — Фабий отрезал с одного из образцов кусок. Он отложил его в сторону и оглядел.

— Принесите мне криоконтейнер кватернус-альфа, — приказал он, не поворачиваясь. Пробирочник засеменил прочь.

— Опять безбожное латание дыр. Ты вообще слушаешь? — нахмурился Саккара.

— Нет. А дыры пусть латают инженеры. Я же провожу эксперимент. Передай мне поднос рядом с твоим локтем.

— Тот, где лежит мозг? — оглянулся Саккара.

— Да. Осторожнее.

— Он пульсирует. — Несущий Слово скривился, но подчинился.

— На это я и надеялся. Реагент, которым он пропитан, является синтетической формой юзнанского реаниматора[1], он стимулирует ткани коры головного мозга, предотвращая распад церебрума. — Фабий взял с подноса гололупу и подсоединил ее к нейронному порту, после чего заглянул в нее. Он моргнул, и лупа испустила сканирующий импульс. После второй команды перед ним в воздухе возник гололитический перекрестный разрез мозга. Апотекарий постучал по изображению, отчего то начало вращаться. — Ах. Уже две недели прошло после извлечения образца, но видишь, никакого распада не было.

— И почему это должно меня впечатлить?

— Потому что клонированные ткани мозга разрушаются даже в стазисе. Утрата функций, перебои в подаче информации между полушариями и проблемы с подсоединением к нейронам практически неизбежны, отчего требуются восстановительные операции, на которые уходит много времени. Но здесь никакого распада нет.

Мыслью Фабий привел в действие хирургеон. Медицинская конечность опустилась в состав, чтобы наполнить шприц для дальнейшего изучения. Вторая же, увенчанная острым лезвием, искусно отсекла часть мозга, которую Фабий положил на диагностический поднос.

— А это значит, что мы можем предпринять следующий шаг, — продолжил Фабий.

Он взял образец психокости и поднес к лупе для сканирования. Моргнув в третий раз, апотекарий включил встроенный в линзу лазерный резак. Он аккуратно отсек еще меньший фрагмент, после чего отложил в сторону. Сгладив разрез, Фабий энергично вставил в большую частицу узловой порт. Саккара, невольно заинтересовавшись, подался вперед.

— Что ты делаешь?

— Ты точно хочешь знать? — Фабий поглядел на него, остановившись.

— Иначе бы я не спросил.

— Ну хорошо. — Старший апотекарий вернулся к работе. — Я готовлю психокость для введения в мозолистое тело, где она пустит корни и начнет прорастать в белом веществе, постепенно проникая в кору мозга. После этого психокость начнет затвердевать, образуя вторую мозговую мантию.

— И для чего это?

— Возникнет вторичная нейронная сеть. Введенные мной узлы будут действовать как многодиапазонные передатчики, принимающие и отправляющие информацию между искусственными сетями.

— Несколькими сетями? — нахмурился Саккара.

— Разумеется. — Фабий показал на ближайший стеллаж, где покоилось больше дюжины криоцилиндров. В каждом находился клон, выращенный в саду из психокости и теперь ставший достаточно зрелым для содержания в обычных условиях. Когда я завершу опытную партию, то начну готовить к внедрению первое поколение клонов.

— Клонов?

— Да. Нельзя просто воткнуть один из измененных мозгов в неподготовленный череп. Нужно с самого начала растить подходящее тело. Когда процедуры внедрения будут завершены, я начну имплантацию геносемени, поскольку клоны войдут в оптимальный для развития период.

— Очередные копии, — скривился Саккара. — И ты не опасаешься, что их осквернит хворь, как это происходит каждый раз?

— Нет. Хворь поднимает уродливую голову лишь когда я провожу полную нейронную пересадку. Эти же клоны, по сути, не будут даже мыслящими существами. Скорее, они станут… отражениями. Воспроизводящими мои мысли и пристрастия. Один разум, много тел.

— Чудовищно.

— Практично.

— Одно другого не исключает, — огрызнулся Саккара. — Ты разорвешь свою душу в клочья, и ради чего? Чего ты этим добьешься?

— Я скажу тебе, если дашь мне договорить, — парировал Фабий, продолжая работать. — Бессмертие — мечта глупцов. Уж это-то я понял за время в Комморре. Сколько бы мне ни удалось прожить, тому мне, что сейчас говорит с тобой, хворь будет глодать меня. И будет глодать каждое следующее отражение меня, пока я буду придерживаться материального бытия. От этого отвратительного фага нет лекарства. Это не естественная болезнь.

— Это дар, — сказал Саккара.

— Хораг тоже так говорит. Неважно, я не собираюсь вечно прыгать из тела в тело. — Фабий помолчал. — Я не буду призраком, вселяющимся в собственный гниющий труп. Для продолжения моего труда необходим другой путь.

— И ими станут эти… фантомные подобия?

— У меня есть теория. Если после неизбежной смерти я не перенесу сознание, но вместо этого разорву активные нейронные связи, мои отражения-сознания смогут развиваться и продолжать исследования, как это сделал бы я, но без преследующего меня генетического дамоклова меча. Пока я буду жить, они будут учиться. И когда я умру, они смогут применить мои уроки так, как это сделал бы я. — Фабий улыбнулся. — Мой труд продолжится, даже если я сгину.

— Ты думаешь, что умнее богов. — Саккара отвернулся. — Даже теперь. После всего, что видел и испытал.

— Дело не в уме, — оскалился Байл. — Важно выживание. — Он ударил кулаком по столу и поднялся на ноги, не обращая внимания на попытки хирургеона впрыснуть успокоительные. — Выживание моих творений, самого человечества!

Саккара резко обернулся к нему.

— Существа, которых ты холишь, не больше люди, чем нерожденные в моих флягах. Они — големы из мяса и мускулов, не лучше интерексов или лаэран. При всех своих рассуждениях ты плодишь лишь чудовищ. Всегда плодил. Поэтому тебя и превозносят боги… Ты — плодовитая утроба исчадий, что истинно их радует.

— Лучше бы тебе уйти, пока я не забыл, что от тебя есть польза… дьяволист.

— Боги видят все, еретик. — Саккара не отвел взгляда. — Они смеются над твоими жалкими интригами и отвечают на них еще тогда, когда ты их лишь замышляешь. И когда настанет последний день, они будут пировать твоей изодранной душой.

— И в тот же день подавятся ею, — процедил Фабий. Он отвернулся, пытаясь удержать внезапный прилив кипящей ярости. Он слышал удаляющиеся шаги Саккары, но не отвернулся. Фабий поднял руку и увидел, что пальцы трясутся. В последнее время дрожь становилась сильнее, что явно свидетельствовало о том, что тело исчерпывает срок годности. И стресс лишь приближал этот миг. Саккара был прав, что делало все лишь хуже.

Фабий задумчиво включил пикт-передачу из скрытых под апотекариумом генетических хранилищ, ища утешения в труде. Внутри находились семнадцать тысяч четыреста пятьдесят шесть канистр с прогеноидами, чистейшими образцами геносемени из возможных, и они были идеальным образом защищены от энтропийной скверны Ока. Геносемя принадлежало Третьему легиону — тому, каким он был до погружения в бездну гедонизма.

Драгоценный клад будет разделен и рассеян по его станциям и кладкам за пределами Ока, дабы уменьшить риск уничтожения. С ним отправится и новое поколение клонов, которые смогут созреть в безопасности.

— Безопасность — не твой удел, отец. Не важно, в какое тело ты вселишься и в какой реальности из тех, что ведомы людям и демонам.

Едва по залу разнесся голос, как Фабий подхватил Пытку и огляделся. Ничто не предвещало ее появления, хотя Саккара и вырезал гексаграмматические обереги на фундаменте лабораториума. Впрочем, она всегда была умным ребенком.

— Мелюзина? — позвал он. — Это ты, дитя мое? Покажись, чтобы я мог тебя видеть.

Он услышал тихий стук копыт по каменному полу. Пробирочники падали на колени, затягивая песнь пронзительными голосами. Фабий хотел было приказать им прекратить, но не стал. Не смог. Язык будто замер во рту. Потяжелел. Воздух внезапно стал тягучим и душным, он услышал тихие ноты незнакомой мелодии.

— Дочка, я не в настроении для игр. Покажись или убирайся.

— Вот же, я, отец. Приди. Увидь.

Фабий обернулся, но не увидел ничего, кроме образцов психокости. Он тихо и раздраженно заворчал.

— Где ты? Дитя, это совсем не забавно.

— Отец, я уже давно не была ребенком. С тех пор как пришла в сад и станцевала среди серебряных трав. С тех пор как встретила нашего прародителя, моего и твоего, и он показал путь, по которому мне следует идти.

Стекло треснуло. Взгляд Фабия метнулся к образцам. Психокость росла. Тянулась вверх, расходилась с хрустом, похожим на звук, издаваемый раскалывающимся льдом. Тонкие жгутики пронеслись через зал, вцепившись в стены и потолок. Образцы вытянулись, сплавились, слились друг с другом. Соединенная масса расходилась, преумножая сама себя. Фабий чувствовал, как жар преображения давит и на воздух, и на его чувства.

Он отшатнулся, когда внутри меняющегося вещества возник холодный свет. Свет расходился, наполняя лабораториум, и сердца заколотились в груди. Щупальца психокости тянулись к нему, будто желая опутать и затянуть внутрь сияния. Фабий поднял посох, но почувствовал, как осколок демона внутри содрогается перед той мощью, что пришла во владения апотекария. И нечто ожидало его в свете, нечто сидящее в психокости.

Мелюзина.

— Подойди, отец. — Она протянула когтистую руку. — Приди и увидь, что ждет всех твоих детей. Скорее же!

Почти невольно Фабий взял руку своей дочери. Она оказалась сильной, как демон. Сияние поглотило их, мир вокруг вскипел и исчез.

Фабий увидел вокруг лишь бесконечно тянущуюся кромешную тьму. Черную, будто пустота, но без звезд, что разгоняли мрак. Образ небытия давил на него, угрожая сломить.

А потом он внезапно заметил очертания созданий, громадных и отвратительных, двигавшихся с бессмысленной неотвратимостью через умолкшие вечности. Они проползали мимо, так же не замечая их присутствия, как горы не замечают странников. Фабий представил громадных червей, ползущих в ранах исполинского трупа, и не смог унять дрожь.

— Боги крадутся и ползут, — пробормотала Мелюзина. — Личинки гложут кости реальности. Черви вползают, черви выползают, черви игры в карты всякие знают, — последние слова прозвучали, будто детская песенка.

— Помолчи, — хрипло сказал Фабий. — Где мы? Куда ты меня привела?

— Никуда. Это лишь пустота между мгновениями времени, — он почувствовал ее руки на плечах. — Я думала, что ты захочешь это увидеть.

Фабий сжал веки, когда один из безликих гигантов с грохотом пронесся мимо, сотрясая его до глубины души. Ударная волна была такой, что в костях образовались микротрещины, а одно из легких сжалось, отчего старший апотекарий едва дышал. Хирургеон вопил в его голове, вливая стимуляторы в содрогающийся организм. Он чувствовал, как бешено колотятся сердца, сбиваясь с ритма. Вены вот-вот грозили лопнуть, а в живот словно кто-то вонзил глыбу льда.

— Забери меня отсюда… сейчас же, — выдавил он, охнув.

Спустя миг он оказался в цельном мире, где воздух пах дымом и паленой плотью. Земля под ногами подалась, и только тогда Фабий понял, что это не земля, а трупы, сваленные в груду, будто дрова. Он потерял равновесие и покатился вниз по жуткому склону.

Старший апотекарий рухнул на мостовую, выбив искры из потрескавшихся камней лезвиями хирургеона.

— Мелюзина, — зарычал Фабий, тяжело поднимаясь на колени. Он неловко поднялся на ноги, заметив, что броня вымазана в крови. — Где я?

— На Белегасте-Примус, — ответила ему дочь.

Фабий обернулся. Он слышал ее, но не видел.

— Разве ты не узнаешь его, отец? Мир для игр твоих детей. Ну, таким он был…

— Этот мир… был моим, — вздохнул Фабий, оглядываясь по сторонам. Он узнал название. То был один из первых миров, где во время долгого отступления с Терры он оставил кладки. Над разбитыми улицами вздымались подобные горам жилые здания. С вокс-проводов и кабелей свисали сотни тел, нанизанных, будто украшения на фестивалях. И еще больше трупов было свалено на улицах, будто их раскидали нерадивые рабочие, или лежали грудами у подножия рядами стоявших вдоль магистрали сокрушенных колонн и поваленных статуй. В воздухе стоял знакомый запах паленой психокости, смешанной с кровью.

— Что здесь произошло?

«Долг… олг… лг… г…»

Он обернулся. Двенадцать красных ангелов парили в ядовитом небе, летя на прозрачных крыльях. Встроенные биометические сенсоры просканировали созданий, когда те приблизились, и Фабий тихо зашипел при виде расходящейся по гололитическому дисплею информации. Похоже, что когда-то те были людьми. До того, как нечто древнее, древнее и ужасающе мудрое рассекло их на части и воссоздало по образу терранской легенды.

— Мелюзина… что это такое?

Дочь не ответила. Пока создания кружили вокруг Фабия, он смог разглядеть их получше. Плоть сорвали с костей, обнажив мускулы едкому воздуху. Конечности сломали и вытянули, кости пробурили и опустошили. Крылья были созданы из их же вен и артерий, вытащенных наружу и растянутых. Кровь все еще текла в складках тонкой, как бумага, плоти.

Лишенные век глаза ослепли, ветер ободрал их до молочно-белых комков. Рты и гортани были заменены примитивной кибернетикой. Шепчущие голоса раздавались из ржавых вокс-решеток.

«За тобой долг… долг… олг… г…»

«Вор… ор… р…»

«Украл нашу мудрость… ость… ть…»

— Я ничего не крал, — зарычал Фабий. Эти голоса не принадлежали людям. Не принадлежали никогда. В них был певучий акцент альдари. Значит, это записи.

Ангелы завопили, и помехи затопили его мир. Старший апотекарий схватился за голову, пронзительный звук впился в системы доспехов. А затем ангелы бросились на него. Хирургически вживленные клинки вырывались из рук и ног. Они высекали крупные искры, отскакивая от брони, — твари напали со всех сторон. Фабий отшатнулся, вслепую взмахнув Пыткой. Удар попал в цель, и осколок демона завопил от счастья, когда от ангела остались лишь мокрые клочья свежего мяса.

Но другие наседали, не останавливаясь, и теперь, когда системы закоротило, Фабий никак не мог вызвать помощь. Он был сам по себе.

Он взмахнул жезлом по широкой дуге, на миг отогнав тварей. Протянул руки, сорвал шлем.

— Кому вы служите? — потребовал он ответа, цедя слова. Фабий выхватил игольник из кобуры и навел на проносящихся тварей. Еще бы поймать одну…

Ангелы бросились на него, вопя. Когти оцарапали лицо и броню, игольник вырвали из ладони. Жезл будто дернулся в руке, ища новую жертву. Фабий ощутил, как обожгло вены. Похоже, когти ангелов были покрыты неким ядом.

— Соль на рану, — проворчал он. Хирургеон застучал, выпустив в вены универсальный антидот, а затем начал курс стимуляторов для улучшения концентрации. Апотекарий резко обернулся, сбив на лету еще одну крылатую тварь.

Фабий попятился. Ангелы летели по спирали, их вопли звучали почти как песня. Он крепче сжал жезл, чувствуя, как руки наполняются неестественной силой. Он отступил к колонне. На Фабия упала тень, причем гораздо большая, чем от остальных тварей. Он поглядел вверх.

На него с ненавистью уставилось собственное лицо — во всяком случае, им оно было прежде. Лицо это ободрали и изменили, как и ангелов, но Фабий везде бы узнал собственную костяную структуру. Клона вырастили и растянули, превратив в нечто, больше напоминающее визгуна, чем легионера. У него были даже крылья, хотя монстр оказался слишком тяжелым, и потому не мог летать. Вместо этого он полз, будто летучая мышь, цепляясь за треснувшие камни острейшими когтями. Со скошенного черепа тонкими клочьями свисали хрупкие белые волосы, а в распахнутом рту было столько зубов, сколько могло поместиться.

Фабий зачарованно уставился на создание. Требующееся для подобного изуверства творческое мастерство захватывало дух. Лишь гений смог бы так преобразить плоть воителя из Легионес Астартес. Он создавал подобных чудовищ в юности, превращая солдат в демонов, а потом гнал их в бой во имя своего легиона и магистра войны.

— Ты прекрасен, — пробормотал Фабий, уже готовясь отразить бросок зверя.

Чудовище прыгнуло на него с до боли знакомым воплем, и апотекарий встретил его ударом. Пытка столкнулась с ребрами, и он услышал, как трещат укрепленные кости. Удар отбросил существо, и оно с воем покатилось прочь. Фабий не дал ему времени прийти в себя. Он ударил вновь, пока зверь пытался встать. Пытка обрушилась на череп, смяв кости. В смятении уставившийся на него зверь заскулил, изо рта закапала кровавая слюна.

— Думаете, я не сражался с собой прежде? — спросил вслух Фабий. — Думаете, это первый раз, когда на меня напало взбунтовавшееся творение? — Он развел руки и обернулся, будто обращаясь к зрителям. — Я убил сотни несовершенных клонов. Меня не страшит собственное отражение, каким бы увечным оно ни было.

Тварь взревела и прыгнула, желая вцепиться в глотку. Фабий обернулся и сам схватил его за горло. Когти ударили по броне, раздирая ее, оставляя вмятины. Зверь был сильнее, чем выглядел, — но ведь и Фабий тоже. Старший апотекарий вонзил жезл в брюхо создания и дал волю осколку демона. Волны боли разошлись по существу, и оно содрогнулось, воя в предсмертной агонии.

Фабий ощутил прилив удовольствия — удовольствия демона, не своего — и повернул жезл в кишках твари. Дым повалил из челюстей, хватка ослабла. Он оттолкнул чудовище. Клон зашатался, закатив глаза, а затем медленно рухнул на спину.

Вспотевший Фабий опустил жезл. Скипетр извивался в его руках, будто змея, пытающаяся ужалить.

— Нет, — проворчал он. — Нет. Достаточно с тебя веселья.

Он огляделся, высматривая остальных ангелов, но увидел, что они с перерезанными глотками свисают с вокс-проводов, будто изломанные марионетки. Там же сидела и Мелюзина, легкая как птица, и руки ее были вымазаны в крови по локоть.

— Это то, что я должен был увидеть? — потребовал он ответа. — Ради этого ты являлась во сне моим творениям?

Она лишь улыбнулась и покачала головой, изображая шаловливого ребенка. Но затем улыбка поблекла, и она спрыгнула вниз. Фабий отступил от идущей к нему Мелюзины, с когтей которой капала кровь, оставляя позади следы.

— Это лишь начало, отец. Сумерки грядущей долгой ночи. Послание, написанное в крови старым союзником. — Когда Мелюзина остановилась, ее лицо было совсем близко. — Я могу тебе помочь.

— Ты уже говорила мне это.

— И тогда ты отказался. Как откажешься и сейчас.

Фабий протянул руку и нежно провел пальцами вдоль изгиба ее подбородка. Так похожего на его, но такого другого. И с каждым разом сходства становилось все меньше.

— Но ведь это говоришь не ты, дитя. На самом деле не ты. И я… Если я не могу быть уверен, что эти слова — твои, то как я могу принять поданную тобой отравленную чашу? — Апотекарий огляделся по сторонам. — Верни меня домой. Я должен совершить приготовления. Эта атака не останется безответной.

Она взяла его за руку и потерлась щекой об ладонь.

— Я люблю тебя, отец. И все, что я сделала, было ради этой любви.

— Я знаю, дочь. Я знаю.

Она посмотрела на него глазами всех цветов и одновременно ни одного.

— Тогда знай и это. Дважды ты отринул меня. Но в третий раз не отринешь. Не сможешь.

Фабий попытался вырваться, но Мелюзина удержала его — она оказалась куда сильнее.

— Ты не можешь идти вперед, — произнесла она голосом, осевшим до нечеловеческого рыка, — и вернуться назад не сможешь. Как бы ты ни вырывался, тебе не избежать колеи, уготованной тебе мною. Вскоре ты поймешь, что в ней — единственное убежище. И тогда мы снова будем вместе, отец. На вечность и на день.

Она подалась вперед, и Фабия омыла волна запаха, похожего на благовония, скрывающие гниль. Ее зубы выглядели как иглы, а лицо… теперь это было не лицо его дочери, но чего-то иного. Гораздо более древнего и голодного.

— Пока не выгорят звезды и не умолкнут боги.