Живодер

Глава 12. ЧЕРНОЕ БЕССИЛИЕ

Хораг со скрежетом распахнул запертый люк, не обращая внимания на искры, сыплющиеся на голову и плечи.

— Фабий, — крикнул он, — ты все-таки поговоришь со мной!

— Мог бы просто воспользоваться воксом, — отозвался тот изнутри. Голос звучал устало. Слабо. Совсем не похоже на обычный голос Фабия.

— Я пытался. Три недели назад. Но даже у моего терпения есть пределы.

Хораг ввалился в лабораториум, не обращая внимания на протестующий писк пробирочников. Малявки знали, что лучше не пытаться его остановить, но такая обходительность распространялась далеко не на всех. Дуко и остальных, кто пытался проникнуть в святилище хозяина, пробирочники так или иначе ухитрялись прогнать. Своеобразной злобностью эти существа не уступали даже ищейкам. С момента возвращения Фабия все его создания были на взводе.

Кроме Горела и Марага, серьезных жертв на Пелее-Терциусе не случилось. Однако ресурсов было потеряно очень много — в предсмертных судорогах планеты сгинули сотни воинов. Какое-то время думали, что и сам Фабий погиб. Гончие унесли его и спрятали на борту «Везалия», когда корабль уже мчался прочь от новорожденной сингулярности.

Понятно, что возвращение на Велиал IV прошло не так торжественно, как ожидалось. Поражения таких масштабов почти всегда сопровождаются бегством — и часть Консорциума предпочла немедленно исчезнуть, забрав с собой все, что можно было унести.

За образцы генов и ценное оборудование даже разразилась небольшая война. Апотекарий пошел на апотекария. Улыбающийся Граф собрал небольшую армию мутантов, подсевших на стимуляторы, и совершил набег на хранилища восточных комплексов, однако столкнулся с подневольными сервиторами Гемеракса. Эмикос Скол ввязался на южных мостах в затяжную перестрелку с Херкуном Марром, апотекарием из Девятого миллениала. Сам Марр погиб — не такая уж большая потеря, однако доступ к южным биохранилищам оказался под угрозой.

Марр — не единственный апотекарий, которого они лишились после возвращения. Многие просто сбежали. Осталась всего горстка. Хораг вызвался выяснить, что замышляет старший апотекарий, и узнать, входят ли они в его планы.

— Я слышал взрывы, — заметил Фабий, когда Хораг вошел.

— Разногласия по поводу транспортировки.

Кто-то попытался угнать боевой катер, загруженный образцами. Кто-то еще его сбил. Хораг не знал точно, кто был в этом замешан, да его это и не особенно волновало.

Фабий мрачно улыбнулся:

— Главное, что договорились по-дружески.

Он сидел на медицинской койке в окружении диагностического оборудования. За спиной, словно голодный паук, скорчился хирургеон, стрекоча пилами и скальпелями. Фабий, раздетый до пояса, с дубленой, покрытой шрамами кожей, обтягивающей тощее тело, походил на жертву голода — все мясо в нем усохло до костей.

— Ты хотел обсудить со мной что-то важное?

— А иначе был бы я здесь?

— Надеюсь, что нет. Я же велел, чтобы меня не беспокоили.

Фабий поморщился, когда хирургеон извлек кусок плоти, блестящей, словно в осколках стекла. Хораг заинтересованно подался вперед.

— Очаровательно, — пробулькал он.

— Не прикасайся! — предупредил Фабий. — Друкари называют это стеклянной чумой — по вполне очевидным причинам. — Он подал знак пробирочнику: — Банку для образцов. Живо!

— Слыхал о ней. По некоторым сведениям, смертельная зараза.

— Смертельная, если только человеку не хватило предусмотрительности ввести определенное количество неосиликатного белка в свой клеточный состав. — Фабий слабо улыбнулся. — Но все равно мне приходится регулярно удалять пораженные участки, чтобы болезнь не распространялась.

— А рука? — Хораг указал на изуродованное предплечье Фабия. — Я смотрю, замену ты не вырастил. И протезом не обзавелся.

— Не нужно. Сама восстановится через пару дней. — Фабий пошевелил культей. — Видишь, уже отрастает.

— Вижу, и не только это…

Хирург с жужжанием взрезал мясо на раздробленном предплечье Фабия, удаляя еще один кусок остекленевшей ткани. Он осторожно развел в стороны рваные лоскуты кожи, черный панцирь и покров из мышечных волокон, обнажив белесую колючую структуру под ними.

Хораг указал на рану:

— Это похоже на керамит.

— Керамит и есть. Вернее, вариант моей собственной разработки, нановолоконный гибрид. Я прошил волокнами ячеистую структуру внутри костей, отчего их внешний слой останется прочным и упругим, даже когда болезнь превратит мой скелет в раковую труху.

Фабий потянулся за ручным нартециумом и аккуратно высверлил кусочек из расколотой лучевой кости.

— Нановолокна, как карта, пронизывают весь организм, передавая данные прямо на информационные узлы в голове, что позволяет мне легче распознавать и отделять проблемные области во время самоанализа.

Хораг покачал головой:

— Очень интересно. Я смотрю, ты хотя бы не терял зря время.

Он окинул взглядом лабораториум. Остатки недоеденных блюд и брошенные эксперименты. Дедушка, конечно, одобрял лень своих приверженцев, но Фабий никогда не стремился достичь всех семи добродетелей.

— Хораг, зачем ты здесь?

— Они уходят. Устали тебя ждать.

— Кто остается?

— Дуко. И еще несколько, но немногие. Остальные ушли почти сразу после твоего возвращения.

— И между делом растащили мой лабораториум.

— А чего ты ждал? — сдавленно хохотнул Хораг. — Ты хорошо их обучил.

Фабий нахмурился.

— Зачем ты сюда пришел на самом деле? Вряд ли только чтобы меня проведать и сообщить, что остальные твои товарищи прячутся по норам, пока я занят другими делами.

Хораг крякнул и скрестил руки на груди.

— Я думал, что ты захочешь поговорить с ними. С нами. — Он снова рассмеялся. — Хотя сомневаюсь, что они будут слушать.

— Поговорить с ними? Зачем? — Фабий зашипел: хирургеон принялся накладывать швы. — Пусть уходят. Мне надоело играть в наставника.

— И что потом? Что ты будешь делать без союзников? Сидеть и ждать, пока тебя не найдут друкари, что они почти наверняка и сделают? — Хораг подался ближе, обдав Фабия своими миазмами. — Отчаяние — приятная штука, но мне не по душе, когда оно тратится впустую на столь неблагодарного ценителя, как ты.

Фабий нахмурился и откинулся назад.

— А что ты предлагаешь, Хораг? Чего ты от меня ждешь?

— Да хоть что-нибудь. Все равно что. — Хораг хлопнул ладонями по койке. — Я знаю тебя, Фабий. Знаю, что в твоих черных мозгах варится много планов. — Он пристально посмотрел на старшего апотекария. — Но если ты будешь тянуть и дальше, то рискуешь лишиться всего, что создал.

Фабий усмехнулся:

— Помнится, ты как-то уже говорил нечто подобное.

— Говорил. И был прав. Не надо было тебе вообще летать в эту Комморру. — Хораг отвернулся, печально качая головой. — Это было верхом высокомерия. Но я часто ловлю себя на мысли: а стоило ли оно того?

— Ты о чем?

Хораг обвел рукой вокруг:

— Стоило оно того, что все это чуть не рассыпалось, пока тебя не было? Что пропала база на Уруме, что твои создания решили взбунтоваться…

— Если все было спланировано, то это не бунт.

— Да, ты, наверное, назвал бы это по-другому, — сказал Хораг. — Но ответь на мой вопрос.

Фабий покачал головой.

— Альдари, независимо от принадлежности, могут многое предложить в плане знаний. Бездны мудрости, заключенные в кусочках хрусталя размером не больше моего ногтя. Сознания, которые существуют за порогом телесной смерти. Оружие, которое способно гасить или зажигать звезды. — Он спрыгнул с койки, встал и развел руки, чтобы пробирочники облачили его как полагается. — Я мог провести в Комморре сотни лет, постигая науки, которые были древними, когда галактика еще оставалась молодой.

— Так почему вернулся?

— У меня есть определенное чувство ответственности. Я уходил с конкретной целью, и как только эта цель была достигнута, я с ними распрощался.

— И, очевидно, не без того, чтобы нажить себе нескольких врагов.

— Нападки ограниченных умов никогда меня не останавливали.

— Они придут за тобой. Это лишь вопрос времени. Так мне поведал Дедушка.

Фабий нахмурился.

— И Саккара утверждает, что нерожденные говорили то же самое. — Он пренебрежительно отмахнулся. — Пусть приходят. Я буду готов.

— Как? Без союзников и без ресурсов — что ты сделаешь?

Фабий умолк.

Хораг выжидающе смотрел на него. Поняв, что ответа не последует, он печально рассмеялся.

— Дедушка помилуй, ты ведь понятия не имеешь, что делать дальше, да? — Он покачал головой. — Остальные были правы.

Взглядом Фабия можно было резать керамит.

— Я знаю, что делать дальше! Просто оцениваю параметры каждой возможной альтернативы, чтобы выбрать оптимальную.

Но эти слова ничего не значили — сейчас за Фабия говорило чувство протеста, а не правота.

— То, что ты описал, называется нерешительностью, — мягко сказал Хораг. — Ты забыл, что я стоял рядом с тобой на Гармонии, Фабий. Как и Арриан, я был на том проклятом корабле, когда Абаддон взял нас на абордаж и уничтожил твою работу. И я видел, что было потом. — Он ткнул толстым пальцем Фабию в грудь. — Я видел яму, в которую ты упал. Что бывает с прекрасным стратегом, когда его планы рушатся?

— Я никогда не утверждал, что я стратег, — недовольно возразил Фабий.

— Нет? Тогда чем же ты занимался последние пятьсот лет, если не разрабатывал грандиозный план по спасению Галактики, только в своем понимании? И теперь впервые увидел, что все это, возможно, зря.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

Хораг вздохнул.

— Я не настолько глуп, как ты думаешь, Фабий. И могу понять, когда ты выжидаешь момента, а когда не можешь ничего сделать. Неделю после возвращения я думал первое. Уверял остальных, что у тебя есть какой-то план. Но я ошибался. Что-то в тебе надломилось. Еще с тех пор, как ты вернулся из Комморры. — Он помолчал. — Друкари? Их ты боишься?

— Нет. Меня страшит только провал.

— Так вот он, провал, перед тобой. Все, что ты создал, умирает, а ты ничего не можешь с этим поделать. — Хораг отступил назад и вздохнул. — Если это конец, то такой конец меня не устраивает. Второй раз терпеть это твое черное бессилие я не хочу.

Он снова хмыкнул и повернулся, чтобы уйти.

— И все же… я тебе завидую. Ты, наверное, чувствуешь такое отчаяние… такую безнадежность. Дедушка воистину благословил тебя.

После ухода Хорага Фабий несколько долгих минут просидел в молчании. На происходящее ему было не настолько плевать, насколько предполагал Хораг. Он смотрел, как первые, кто набрался храбрости, грабят его апотекариум. И велел Арриану и Майшане не мешать: пусть трусы заберут все, что смогут унести.

Украли в основном сырье — это он одобрял. Большая часть клонированного геносемени исчезла вместе со множеством зародышей боевых мутантов, созревавших в инкубационных сосудах. Мародеры благоразумно не тронули самое ценное содержимое его личного лабораториума, видимо, догадавшись, что там все заминировано как раз на такой случай. Его клоны остались в целости, как и образцы призрачной кости и все связанные с ними эксперименты.

В общем, могло быть и хуже. Фабий уже терпел подобные набеги в прошлом и почти наверняка будет терпеть снова — это неотъемлемая часть жизни в Оке. Но никогда еще он не видел такого от рук собственных учеников — во всяком случае, не ото всех сразу.

— Хорошего понемногу, — пробормотал он.

Несмотря на обвинения Хорага, его мучила отнюдь не нерешительность. Однако в одном Хораг был прав: такой конец Фабия не устраивал.

Думая о чем-то другом, он включил внешние пикт-каналы. На город опустилась ночь. Вдаль тянулся осыпающийся каменный виадук. Он весь порос зеленью, но под виноградными лозами и цветами еще угадывались его первоначальные формы. Как и все в этом городе, виадук напоминал Фабию о Лугганате, шедевре архитектуры, за сотворенное над которым даже сейчас где-то внутри он ощущал некоторое сожаление.

— Новое всегда приходится строить на костях старого, — произнес старший апотекарий вслух.

Большая часть города теперь была утрачена, разрушена конвульсиями умирающего мира и зарослями. Там, где когда-то гуляли альдарские патриции, сейчас собираются одичавшие звери и ночные птицы. Даже от древних причальных колец высоко наверху остались только осыпающиеся воспоминания. Раз в несколько лет с верхних слоев атмосферы соскальзывала секция и сеяла огненный град разрушения на и так уже израненный мир.

Но даже теперь из колец еще можно было извлечь какую-то пользу. Фабий регулярно посылал туда бригады монтажников, чтобы снять оборудование и запасные части с рассыпающихся причальных площадок. Ему удалось спасти значительную часть техники альдари, хотя он почти ничего в ней не понимал. Однако дай несколько столетий, и, Фабий был уверен, у него получилось бы разобрать и скопировать даже самые мудреные детали и пустить их в дело.

Или, по крайней мере, раньше он был в этом уверен. Сейчас времени уже не хватало.

Времени не хватало ни на что.

Почти не думая, он повернул пиктеры, чтобы навестись на далекие башни, которые отмечали западный район города. Башни венчали большой дворцовый комплекс. Скорее всего, он принадлежал правителям города, а возможно, даже губернатору планеты — до того, как альдари покинули этот мир. Теперь у дворца появились новые хозяева.

— О дитя мое, — пробормотал Фабий. — Что я из тебя сделал?

Игори увела мятежные стаи в западные районы, выгнав оттуда зверье и вырожденцев-альдари, которые прежде называли это место домом, или истребив их. Теперь там правила она, правда, в каком качестве, Фабий сказать не мог. Они не виделись с того самого дня, как Игори ушла с еще теплой кровью своих однопометников на руках. Она не делала попыток с ним связаться, и Фабий уважал это желание, держась на расстоянии, хотя где-то в душе его, конечно, терзало любопытство.

На самом деле Фабию было не совсем понятно, почему Игори ушла. Она всегда была его любимицей, и он относился к ней как к ценной помощнице. Возможно, причиной тому послужила какая-то старая обида на наказание, которому он подверг своих мятежных последователей тогда, на Солемнейсе. Но он не был излишне суров — это была даже не децимация, какую практиковали примархи.

И все же, хотя Игори, безусловно, несла на себе львиную долю вины, Фабий чувствовал, что отчасти виноват и сам. Его путешествие в Комморру пришлось на время великих потрясений и неуверенности — теперь он это понял и сожалел. Он так увлекся тайнами Темного города, что не хотел видеть, как все созданное им потихоньку разваливается.

И теперь разрушение достигло финала. Консорциум расколот, на созданных Фабием людей нападают, и даже само тело предает его.

Фабий опустил взгляд на культю. Повинуясь мысленному приказу, хирургеон ввел в раненую конечность раствор из демонической вытяжки и стимулятора. Рубцовая ткань вздулась и пошла волдырями. Фабий застонал. Кожа лопнула и разошлась, оттуда, торопливо переплетаясь, появились ростки нервов. Мучительно медленно за ними последовали крупинки кости, окутываясь твердеющими тканями. Через несколько минут под светом люменов заблестела новая рука. Фабий сжал и разжал пальцы, пробуя действие незнакомых мышц.

Это была не его рука. И никогда не будет ощущаться своей. Она была создана из демонической материи, но на какое-то время вполне сойдет — чтобы успеть сделать то, что нужно сделать.

Еще сотни лет назад Фабий знал, что этот момент неизбежно наступит. Центр не сумел удержаться, и водоворот все ширился. Всему приходит конец. Но он всегда думал, что времени еще хватит. Он покупал века, торговался со старухой с косой — платил ей душами раз за разом. Все, чтобы оттянуть неизбежное. Но теперь все было кончено. Больше никаких сделок, никакого времени. Гексахир явится и сожжет его миры и его самого, и на этом все будет кончено. Печальное и позорное завершение жизни.

Фабий поднял свою новую руку, изучая черные вены, покрывшие бледную плоть. Радужный блеск зачатков чешуи, усеявших предплечье. Оставался только один выход, хотя ему очень не хотелось им воспользоваться. Но лучше самому разорвать паутину, чем позволить Гексахиру дергать за ниточки.

Решение принято, дело за расчетами. Что нужно сделать, какие пробные шаги предпринять, какие подготовить пути к отступлению. Как приготовиться к неизбежному.

Пока мозг разбирался с проблемой, Фабий включил второй ряд голодисплеев. Но на этот раз не с картинками снаружи, а со своими воспоминаниями. Записями предыдущих экспериментов, включая личные наблюдения. Вот он сидит на корточках, а к нему ковыляет ребенок, худой и бледный. Он вспомнил, что намеревался только оценить, как развивается ее подвижность, однако у нее, как всегда, были другие планы. Крохотные ручки нащупали его редкие волосы, и ребенок издал пронзительный крик восторга. Громкий звук для столь маленького тела.

Как-то так само получилось, что он подхватил ее на руки. Первый миг настоящего физического контакта за рамками прививок и обследований. Скучными деталями ее повседневных надобностей он оставил заниматься пробирочникам и Арриану. По крайней мере до этого момента.

Фабий ясно помнил все даже сейчас. То ощущение, когда держишь что-то невероятно хрупкое в руках, которые созданы ломать кости. То, как она лепетала, когда он прижал ее к себе. Тот слабенький трепет сердечек, бьющихся в такт его собственным.

В комнате похолодало. Фабий остановил запись.

— До сих пор не пойму, что толкнуло меня на подобный эксперимент.

— То же самое, что всегда толкало тебя, отец. Желание узнать. Изучить алое сердце мироздания и вытянуть его тайны одну за другой.

Фабий повернулся. Она стояла на другом конце комнаты, наполовину скрывшись в тени. В тусклом свете ее глаза сияли, как у кошки.

— Почему ты не предупредила?

— Я предупредила, отец. — Она шагнула вперед. — Я предупреждала тебя раз за разом. Но, как всегда, ты считал, что тебе виднее. Я знала, что ты не станешь слушать, пока тебя не устроит то, что ты услышишь.

— Это меня совсем не устраивает.

Мелюзина улыбнулась.

— Тогда, пожалуй, ты готов слушать. — Она обошла его кругом, ведя когтями по складкам его одеяния. — Неужели ты позволишь своим детям страдать, а сам будешь прятаться в темноте и ждать, когда эти чудовища тебя найдут?

— Что ты хочешь, чтобы я сделал, дитя? — Фабий обвел рукой разруху своего лабораториума. — Мои запасы разграблены, ресурсы истощены — один провал, и я останусь ни с чем. Хораг был прав: поражение вполне может оказаться неизбежным. Есть только один выход, и я намерен им воспользоваться.

— Этого недостаточно.

Он посмотрел на нее:

— В смысле?

— Ты думаешь, они не найдут твое убежище, отец? Думаешь, хитрым старым паразитам это окажется не под силу? Ты научился пользоваться их туннелями, но это они их создали. Ты для них ребенок — сообразительный и непослушный, но все же ребенок.

— Тогда надежды нет.

— Ты еще можешь победить. — Она положила подбородок ему на плечо. — Все, что для этого нужно, — это немного поступиться гордостью. Немного прагматизма, отец.

Глаза Фабия сузились.

— О чем ты?

Он повернулся, но она уже была вне досягаемости, осматривая мертвого пробирочника. Тот лежал на столе, куда его положили остальные. Они часто приносили Фабию своих мертвых неизвестно зачем. Как показал опыт, если оставить все как есть, они сами потом избавятся от трупа.

— Ты хоть их любишь, этих малышей? А ведь у них есть души. Крохотные, бессвязные, но все же души. Маленькие души, чтобы кормить маленького бога. — Она осторожно сняла дыхательную маску с пробирочника и принялась изучать недоразвитое лицо. — Они даже похожи на тебя. Мы все похожи на тебя. Ты создал нас по своему образу и подобию, хоть и не очень хорошо.

— Порочное дитя, — тихо сказал Фабий.

Мелюзина оглянулась.

— Я такая, какой ты меня создал. Если во мне океаны злобы, то это потому, что ты влил их в меня в процессе творения. — Она подняла тельце и прижала к груди. — Они ведь все умрут. Маленькие и большие. Они умрут и накормят богов, и тогда ты на самом деле останешься один. И винить придется только себя.

— Чего ты от меня хочешь? — спросил Фабий, не поднимая глаз.

— Я хочу, чтобы ты выжил, отец. И чтобы мои братья и сестры тоже выжили. — Она разгладила робу пробирочника. — После твоего бегства друкари продолжат вымещать злость на твоих детях. Куда бы ни пала твоя тень, они будут там. И не оставят от тебя ни единого следа среди звезд.

— И откуда это тебе известно? При всех своих способностях Гексахир все же не бог.

— Ему помогают. Кое-кто пишет историю вместо него.

— Арлекины, — помолчав, заключил Фабий. — Это ведь они тогда и послали меня в Комморру. Зачем? Ради этого?

Мелюзина не ответила. Она с интересом смотрела на мертвого пробирочника.

— А этого я помню.

— Это невозможно.

— Вот шрам, который я ему оставила своим первым ножом. — Она повернула крохотную ладошку, открыв побелевшую полосу. — Я играла с ножом и порезалась бы, если бы он не вмешался. Он забрал у меня нож и спрятал.

Фабий на миг погрузился в молчание. Он смотрел на тельце. Морщинистое бледное личико напоминало обезьянье, но уставившиеся в никуда глаза были того же цвета, что и у него, и жесткие волосы тоже.

— Нож они отдали мне. Я подумал, что ты его потеряла. — Фабий перевел взгляд на Мелюзину. — На Лугганате арлекины показали мне бесконечность возможностей. Тогда я решил, что они просто пытаются сбить меня с толку. А теперь… — Он покачал головой. — Что же мне делать, дочь моя?

Она тихо вздохнула, словно с плеч ее свалилась огромная тяжесть.

— Ты должен совершить паломничество, отец. Во-первых, тебе нужно забыть на время обо всех своих тяготах. Затем ты должен поклониться избраннику богов. Ты должен найти Пилигрима Удовольствий. — Мелюзина посмотрела на него, и взгляд ее запылал холодным огнем. — А затем ты должен наконец заключить мир с Фениксийцем.

— С Фулгримом, — тихо произнес Фабий. — Нет. Я не могу.

— Ты должен, отец. Иначе все, ради чего ты трудился, пойдет прахом. И сам ты сгинешь тоже.