Живодер

Глава 2. ЖИВОДЕР

В отсеке воняло.

Балка не понимала чем, а ведь она всегда могла мгновенно различить более тысячи разных запахов. Но этот был не похожим на все остальные. Он был резким, отдавал одновременно влажным металлом и гниющим мясом. Балка настороженно оскалилась. Страха девушка не чувствовала. Она ведь была ищейкой и грозным бойцом. Поэтому все, что ходило, ползало или бегало в этом мире, было для Балки лишь добычей. Но с таким она никогда прежде не сталкивалась.

Вспышка люмена, закрепленного на стволе автомата, разогнала тьму.

— Зубы прародителя, — тихо выругалась Балка, увидев, что же таилось в отсеке.

— Что такое? — прогремел в ее ухе голос Палаша. Близнец остался на карауле по другую сторону люка, чтобы добыча не могла сбежать.

— Похоже, что оно… родило, — отстраненно ответила Балка, проведя лучом люмена вдоль стен. Густые нити из затвердевших выделений тянулись через весь отсек, цепляясь за древние механизмы. И в этой отвратительной паутине виднелись блестящие, почти как металл, яйца. Их скорлупа пульсировала, мерзко дергалась и явно была теплой.

Что-то хрустнуло под сапогом. Балка поглядела под ноги и едва удержалась от негодующего рыка. На полу лежал мертвый иссохший пробирочник. Направив луч вниз, она заметила повсюду вокруг и другие тела. Их были десятки, а может быть, даже сотни.

— Брат…

— Что?

— Оно питалось мелюзгой.

— Быть не может. Это ведь машина.

Что-то зашипело в темноте. Быстро застучали металлические суставы, будто предупреждая. Резко обернувшись, она разглядела очертания чего-то небольшого, похожего на скорпиона. Услышала лязг заостренных конечностей, заметила, как по ковру из трупов к ней ползут крошечные создания. Множество крошечных… и одно очень большое.

Балка попятилась.

— Я выхожу, — сказала она, вскинув автомат. — Будь готов запечатать за мной люк.

Пока что она не стреляла. Существа, чем бы они ни были, не нападали. Они просто… теснили ее. Пытались выгнать из своего логова. Возможно, они ощущали родство, пусть и невообразимо далекое, между собой и Балкой. Ведь все они являлись детьми Благодетеля.

Какой бы ни была причина, гончая обрадовалась. Она не хотела уничтожать этих существ, во всяком случае без приказа создателя. Благодетель в своей мудрости учил их, что новую жизнь следует беречь, если она не покажет себя угрозой, разумеется. Она отступала к люку, где с оружием наготове уже ждал ее Палаш. Как и Балка, тот был крепким и высоким, одетым в потрепанную униформу и бронежилет, захваченный на каком-то имперском десятинном мире.

— Не стреляй, — сказала она. — Они не атакуют.

Она выбралась из люка, и вместе близнецы запечатали его. Палаш пристально посмотрел на сестру.

— Нам следует уведомить Благодетеля.

— Вот ты ему и скажи, — кивнула она.

— Ты их нашла, — нахмурился Палаш.

— Ты старше, так что это твоя ответственность.

— Лишь на три секунды. Так что, решим схваткой?

— Не в этот раз, — рассмеялась Балка.

Палаш выругался, но спорить не стал.

— Ладно. Пойдем. Чем скорее вернемся, тем скорее разберемся.

Они быстро зашагали по ржавому помосту. Балка нутром чувствовала, что нечто наблюдало за ними всю дорогу до следующего люка, но промолчала. Палаш бы настоял на том, чтобы они выследили создание, а ей не хотелось больше испытывать судьбу.

— Меня вот одно тревожит, — внезапно сказал Палаш.

— Что, и в самом деле только одно?

— С чем оно спарилось? — задумчиво сказал брат, будто не услышав вопроса.

— Лучше об этом не думать, — скривилась Балка. — Мы сделали, что он просил. Нашли логово. Благодетелю решать, что делать дальше.

— Думаешь, он будет доволен?

— Кто знает? — пожала плечами гончая.

Палаш умолк, но ненадолго.

— Думаю, что он уже давно не был ничем доволен. С тех пор как она…

— Мы не говорим об этом, — перебила его Балка. Она внимательно огляделась по сторонам. Здесь у стен так часто оказывались длинные уши… — Пойдем.

Вокс тихо зазвенел, и Фабий Байл открыл глаза.

Апотекарий довольно усмехнулся, проверив внутренний хронометр доспехов. Его запланированный восстановительный цикл был завершен. Теперь он мог вернуться к работе без риска вредоносного влияния усталости на мыслительные процессы. Вокс зазвенел вновь. Байл моргнул, щелкнув по повисшей перед глазом мерцающей руне.

— Войдите, — сказал Фабий. Люк со скрежетом откатился, открыв путь двум его ищейкам. Как там их звали?.. Ах да, Балка и… Палаш. Да. Близнецы. Из-за некой причуды процесса творения его дети появлялись по двое. Они происходили из третьего поколения рожденных в чанах. Клонированных из первого поколения улучшенных людей, усовершенствованных еще в утробе.

— Докладывайте, — приказал Байл.

Гончие переглянулись. Наконец Палаш прокашлялся.

— Мы выследили его, как вы и повелели, Благодетель. Нашли… логово на подуровне три, служебный коридор альфа-терциус.

— И?

Новые люди опять переглянулись.

— Он породил потомство, — вставила Балка.

Фабий помолчал, переваривая известия.

— Ну что же. Это неожиданно. Благодарю. На этом все, возвращайтесь к своим обязанностям. — Он махнул рукой, отсылая их прочь.

Когда гончие ушли, из теней выбрались пробирочники, чтобы отцепить биопроводники и трубки для подачи химических веществ от стыковочных узлов брони. Крошечные создания, прячущиеся под накидками и дыхательными аппаратами, забрались на диагностический трон, что-то бормоча на своем певучем языке. Из последней отсоединенной трубки забил струей сжатый воздух, и Фабий спустился с помоста, ободряюще потрепав ближайшего пробирочника по голове. Трон был создан по его собственноручным чертежам. Помимо придававших новой жизни бренному телу химических насосов и биопроводников, он включал в себя излучатели субзвуковых импульсов, которые вводили Фабия в состояние на полпути между сном и бодрствованием. Благодаря этому постоянная боль от хвори отступала, позволяя ему отдыхать и телом, и разумом. Конечно, то была лишь паллиативная мера, но она значительно увеличила долгосрочную жизнеспособность клонированной плоти. А чем дольше существовало каждое тело, тем ближе он становился к завершению своего труда.

В эти дни по организму Байла постоянно тек коктейль из болеутоляющих, регенераторов кожных покровов, стимуляторов и антивирусных агентов. Тело являлось машиной, а снадобья — маслом, позволяющим внутренним механизмам действовать без поломок. Это позволило ему отсрочить мозговую пересадку почти на век — дольше, чем какая-либо из примененных прежде мер. Конечно, это тело, несмотря на все многочисленные внесенные в него правки, не будет существовать вечно. Но вот следующее может.

К нему засеменили два пробирочника, неся украшенный ларец из меди и костей. Фабий открыл крышку и окинул взглядом артефакт, что покоился внутри. Увенчанный черепом скипетр гудел от дьявольской силы. В определенном смысле он даже обладал сознанием, пусть и не истинным разумом.

— Нет, Пытка, сегодня мы не потерпим от тебя проблем, — строго сказал апотекарий, вынимая скипетр из ларца. Мгновение тот извивался в его хватке, но затем застыл, будто недовольный ребенок.

Артефакт, пусть и проявлял зачастую вздорный характер, вполне соответствовал своему имени. Он усиливал боль таким образом, который Фабий, конечно, еще не вполне понимал, но всегда мог использовать, чтобы усмирять непокорные тестовые образцы. Опершись на Пытку, апотекарий включил гололитическую матрицу. Искры холодного света собрались вокруг него в образы мира, который он ныне называл домом. Картины, что закружились вокруг Фабия, будто стая напуганных птиц.

Беглый взгляд на открывшуюся информацию показал, что все так, как и должно было быть. Но все же Байл чувствовал нечто странное. Что-то едва различимое, остававшееся где-то на задворках сознания. Будто он что-то упускал. Впрочем, за последние десятилетия это ощущение стало вполне знакомым. Фабий чувствовал себя так, будто нечто преследовало его, задавшись целью подорвать все его лучшие усилия. В основном через небольшие задержки. Мелочи — испорченные образцы, оборудование, страдавшее от катастрофических сбоев в самый неподходящий момент, восстания среди каст мутантов и даже его собственных гомо новус, постоянные изматывающие нападения как врагов, так и пользовавшихся случаем налетчиков. Казалось, вся вселенная собирает против него силы.

Фабий знал, как следует поступить. Но не был уверен, хватит ли у него духу это сделать. Знал с тех пор, как почти век тому назад вернулся из Комморры. Темный город во многом его вдохновил. В том числе открыв пользу идеального укрытия, места, где избранный народ может скрываться от врагов, пока не будет готов занять свое место в Галактике. Однако в подобной изоляции были и свои опасности. Друкари стали извращенной расой вырожденцев, призраками, что терзали Галактику, которой повелевали прежде.

Следовало принять меры предосторожности, дабы избежать подобной судьбы. На эти приготовления он уже давно тратил все свое время и ресурсы. Ушли годы, но теперь все было готово. Но пока что прибежище ждало, оставаясь пустым и безмолвным, и лишь самые доверенные из его слуг надзирали за повседневным управлением.

— Код доступа Омега-Нигилус, — пробормотал Фабий. Перед ним замерцали голодисплеи, передававшие в режиме реального времени данные с Велиала IV и всех миров-кладок. Впрочем, там были и темные пятна, показывавшие утраченные или уничтоженные кладки. И их было слишком много, чтобы ему хотелось считать. Достаточно было дать один приказ, одно указание, и вскоре прекратится передача со всех каналов. Сотканная им в Галактике паутина исчезнет, будто ее никогда и не было.

В чем-то это даже манило его — обещанием свободы, возможности двигаться дальше, к новым целям. Оставить бремя будущего плечам покрепче, а самому спрятаться где-нибудь в позабытом местечке. Оставить Галактику тем, кто готов за нее сражаться.

Но еще рано.

Фабий вздрогнул, внезапно услышав лязг. А потом заметил, как по грязному полу к нему ползет знакомое создание, похожее на паука или скорпиона.

И где же ты был? — прошептал он, когда существо подобралось ближе.

Хирургеон издал звук, который мог быть ответом, а мог быть лишь следствием рефлексивных рывков сочленений в конечностях. Древняя медицинская разгрузка кружила вокруг него, будто кошка, щелкая кожными соединениями. Фабий уже не помнил, когда хирургеон впервые проявил возможность двигаться сам по себе. Еще одна загадка.

Апотекарий развел руки, и устройство вскарабкалось к нему на спину. Из чрева создания выдвинулись сочлененные химические шланги и нейронные связки, потянувшись к встроенным в спинную пластину брони стыковочным узлам. Крошечные металлические крючья скользнули в специально разработанные разъемы и погрузились вглубь, вплоть до укрепленного позвоночника, став якорями разгрузки. Волокнистые жгутики обвили хребет, ища соединения с нервными окончаниями. Фабий моргнул, когда перед его глазами мгновенно разошлись каналы передачи данных.

И некоторые из них, что тревожило, оказались незнакомыми. Исходящими не от хирургеона. Миг спустя Байл понял, что получает сенсорную передачу и от отпрысков устройства. Он провел пальцем вдоль одного из зазубренных лезвий.

— Я знал, что ты во многом меняешься, но даже не представлял, что так… резко. И что же мне с тобой делать, хммм?

Поток информации пронесся по экрану когитатора. Фабий улыбнулся.

— Нет, я не разочарован. Удивлен, но не paзочарован. И как давно ты был… — Он махнул рукой, пытаясь придумать подходящее слово. Хирургеон ответил еще одним сгустком данных. Фабий кивнул. — Занимательно. А твои отпрыски… они жизнеспособны? Могут сохранить чистоту породы?

Еще один лязг.

— Ну, посмотрим, посмотрим. Но постарайся впредь держать их под контролем, а? И найди другую добычу, если им требуется питание.

Хирургеон тихо загудел, расслабившись на насесте. Устройство менялось самым непредсказуемым образом. С момента своего создания оно проделало долгий путь, обретя примитивный разум, а может быть, даже самосознание. Оно зачастую надолго исчезало, и хоть всегда откликалось на субзвуковые сигналы, но никогда не делилось информацией о своих исследованиях. По крайней мере, теперь Фабий знал, чем занимался хирургеон, пусть ответ и оказался весьма… тревожным.

Такое не должно было быть возможным. Но все же произошло. Хирургеон менялся и иным образом. Часть его теперь напоминала даже не металл, а скорее сверхъестественно твердый хитин. В полостях корпуса появились мясистые мешочки, наполненные аутогенными выделениями, чье предназначение оставалось неясным.

Часть Фабия понимала, что разумнее всего было бы вскрыть разгрузку. Вырвать все тайны и лоботомировать прорастающий в ней изуверский интеллект, ежели таковой найдется. Но ученый внутри него считал иначе. Ему хотелось увидеть, чем может стать хирургеон. И тот стал гораздо более полезным творением, чем прежде. То, что когда-то являлось обычным механизмом, превратилось в доверенного партнера.

Он выбросил эту мысль из головы, а внимание снова обратил на поступающие данные. Служивший ныне его обителью Велиал IV покоился на лежащем вдоль направления вращения крае старой системы и был одной из экстрасолярных планет, что парили среди адских потоков Эмпирей в этой части пространства Ока. Все они когда-то входили в империю альдари. Они покоились вдали от привычных путей между владениями легионов, в воющих пустошах, куда остерегались забираться даже демоны. Здесь меж звезд охотились голодные создания, не страшащиеся ни богов, ни людей.

И подобное одиночество было по душе Фабию. Благодаря этому незваные гости нечасто появлялись у его порога. Можно было сосредоточиться на важных делах. Впрочем, иногда отвлекающие факторы были полезны. Вспыхнула руна, указывающая на сообщение по внутреннему воксу.

— Да?

— Фабий. Приходи в ясли.

— Что-то не так, Заргад? — Заргад Кет лишь недавно начал осваивать искусства Апотекариона, но быстро учился, легко воспринимая самые замысловатые идеи. Фабий не зря избрал его смотрителем яслей. И тот достойно проявил себя, невозмутимо поддерживая в них покой даже тогда, когда сам старший апотекарий хворал.

— Просто приходи. И желательно как можно скорее.

Без дальнейших объяснений Заргад закрыл частоту. Он был резким, не особенно склонным соблюдать любые приличия протокола. Фабий сам мало заботился об этом, и потому привык закрывать на неуважение глаза. Важны были лишь результаты.

Когда он направился к выходу, пробирочники разбегались с его пути, исчезая один за другим, чтобы выполнить назначенные задачи. На станции обитали тысячи этих созданий, плодившихся внизу, в катакомбах, среди захваченных генераторов и забытых залов. Их изначальные предки являлись всего лишь примитивными гомункулами, однако за прошедшие с тех пор тысячи поколений потомки стали чем-то совершенно другим.

Наблюдая за пробирочниками, Фабий гадал, чем же они могут стать со временем. У них уже появились свой язык, своя культура. Он был уверен, что пробирочники больше не нуждались в дыхательных аппаратах, но носили их как церемониальную одежду. Он точно знал, что крошечные существа состязались друг с другом за право служить ему. Проигравшие же утешали себя, заботясь о нуждах других членов его Консорциума.

По расходящимся от покоев Фабия каменным коридорам разносились знакомые звуки научного исследования. Измученный рев подопытных образцов сливался с гудением эзотерических машин. Когда-то это здание было дворцом, крепостью, от которой расходился, будто спицы колеса, город древних альдари. Теперь же он стал оплотом просвещения для тех, кого Фабию выпала честь звать своими учениками.

И нескольких он заметил, пока шел к ближайшей транспортной шахте. Последователи также присвоили себе залы по всему заброшенному дворцу. Одни из них, предпочитавшие изоляцию, устроили свои лабораториумы как можно дальше от коллег. Другие, более склонные к общим обсуждениям, собирались в тесных коридорах. Самые же храбрые располагались так близко к его личным покоям, как могли.

То были немногочисленные старейшие из его учеников, бывшие вместе с Фабием еще со времен Урума и даже дольше. Не все из них являлись выходцами из Третьего легиона. Несколько учеников собрались в самом широком участке коридора и что-то обсуждали. Когда они заметили Фабия, то разбежались, будто напуганные крысы. Стоять посреди прохода остался только один.

— Ах, Мараг, — поприветствовал его Фабий. — Как проходит твое исследование повторного роста капилляров?

Накинутая на черные доспехи грязная ряса кающегося грешника скрывала все, кроме клубка извивающихся дендритов, дергавшихся, будто встревоженные змеи. Как всегда, Марага сопровождало несколько холопов. Их отмеченные шрамами тела покрывали сотни заметок о бытовой физиологии.

— Достаточно хорошо, — ответил Мараг. — Сложность заключается скорее в остановке их роста. — Фабий услышал, как под капюшоном свистят протезы. Апотекарий ставил опыты на себе так же часто, как и на рабах. — Но я всегда рад советам.

— Пришли мне данные, и я изучу их, — покровительственно улыбнулся Фабий. — Возможно, я смогу уточнить ряд наблюдений.

— Благодарю вас, старший апотекарий. — Мараг отступил в сторону, чуть склонив голову.

Фабий знал, что как только он выйдет за пределы слышимости, коллеги Марага выберутся из своих нор, желая узнать любую полезную для себя информацию. Соперничество среди его учеников поощрялось. Возможность работать вместе с Повелителем Клонов считалась великой честью. Разногласия же приводили к столкновениям, часто даже к насилию.

Впрочем, самого Фабия волновали не обыденные дела, а скорее безмятежность его апотекариума. Едва ли пара лишних пятен крови в коридорах становилась проблемой. Случавшийся же иногда отсев напоминал не в меру ретивым последователям об их месте в существующей системе.

Впрочем, один из них никогда и не нуждался в таком напоминании. Арриан Цорци был с Фабием дольше всех и лучше прочих служил ему. Бывший Пожиратель Миров ждал у входа в транспортную шахту.

— Старший апотекарий, — сказал Арриан, приветствуя его.

Фабий не стал спрашивать, как Арриан узнал, что нужно встретиться с ним здесь. Он давно привык к способности Пожирателя Миров предугадывать его потребности.

— Арриан. Знаешь, что произошло?

— Заргад не сказал.

Арриан являлся одновременно воплощением и противоположностью своего легиона. Его некогда сине-белые доспехи истерлись до почти однотонного серого цвета. Шестерка потрескавшихся и пожелтевших черепов, увенчанных кортикальными имплантатами, свисала с нагрудника на цепях, будто табард дикаря. Другие цепи обвивали обнаженные руки и пояс, а под ними виднелись инструменты призвания Арриана — нартециум и медицинские приборы, подобающие апотекарию легиона. Он не носил шлем, отчего взгляду наблюдателя открывались грубые и отмеченные шрамами черты лица, которое когда-то могло быть красивым. Черепные имплантаты тянулись от затылка, будто заплетенные волосы, а на лбу виднелась россыпь штифтов за выслугу лет. Его ладони покоились на рукоятях фалаксов, что висели в ножнах на боках. Теперь Цорци сражался лишь ими.

— Может быть, опять началось восстание, — заметил Арриан, когда транспортная платформа начала опускаться.

— Не началось.

Пожиратель Миров фыркнул. Его недовольство, пусть и невысказанное, было слишком заметным. Фабий вздохнул.

— Арриан, скажи, что у тебя на уме.

— Ты в последнее время сам не свой.

— В смысле?

— Ты был… отстраненным все время с тех пор, как вернулся из Комморры. — Арриан не смотрел на него. Вместо этого он постукивал по черепам, по каждому в свой черед. — Это заметили и остальные. Ходят слухи.

— И какие же слухи?

— Что ты что-то замышляешь. И скрываешь это от нас.

Фабий пригляделся к Арриану.

— Даже если и так, что с того? У нас всех есть свои личные проекты. — Он постучал Пыткой по одному из черепов. — Не переживай, Арриан, если бы тебе нужно было знать, я бы рассказал.

— Значит, что-то все-таки замышляешь.

Фабий не успел ничего ответить. Стена шума обрушилась на них, как только платформа задрожала, останавливаясь, и разошелся люк.

В яслях было шумно. Новорожденные вопили. Няни-мутанты ходили вокруг них, гнусаво что-то говоря тем, кто казался действительно встревоженным, а не просто пребывавшим в плохом расположении духа. У стен под опиравшимися на колонны сводами огромного зала стояли технорабы, что делали заметки и собирали образцы для дальнейшего изучения.

Когда это было возможно, детей выпускали на свободу. Они росли быстро, а учились еще быстрее. Способность к выживанию была заложена в их гены. Спустя считаные часы после рождения гомо новус становились способны видеть и слышать, а также поглощать твердую пищу. Через несколько дней новые люди уже могли охотиться, и потому Фабий требовал от пробирочников разводить для этой цели грызунов.

В шесть месяцев начиналось обучение. Конечно, с простых предметов, однако уроки становились сложнее, когда дети достигали года. Тех, кто проявлял способности к естественным наукам или социологическим исследованиям, отделяли от остальных и забирали для углубленного обучения.

При всей своей усиленной агрессивности новые люди в той же мере обладали возможностью сохранения и понимания информации. Они были не просто сильнее и быстрее своих предшественников, но и умнее. Однако интеллект всегда проявляется по-разному. Многие оказывались прирожденными инженерами, другие выказывали поразительное понимание человеческой природы. Многие были просто очень способными убийцами. Пока что вид еще не обрел оптимального равновесия.

Сначала Фабий наблюдал за объединением избранных родословных, стремясь улучшить общую популяцию. Впрочем, где-то после двенадцатого поколения он прекратил, осознав, что в целом это скорее контрпродуктивно. Его творения вполне могли взять подобные дела в свои руки и не нуждались в его попытках подбора пар. Семенившие вокруг дети являлись вполне наглядным свидетельством.

Фабий опустился на колени, разведя руки. Они охотно подскочили к нему и что-то взахлеб начали рассказывать. Фабий выслушал их всех, а когда дети закончили, отослал обратно к няням и товарищам по играм. Он поднялся, увидев подходящего смотрителя ясель.

— Славные маленькие щенки, не так ли? — спросил Заргад, с уважением кивнув Арриану. — Никого не напоминают?

Как воин, он напоминал скорее тонкий клинок, будучи слишком высоким и худым, чтобы его приняли за обычного человека. Заргад почти напоминал альдари — впрочем, он разрубил на части последнего, кто рискнул сделать такое сравнение. Лицо его было худощавым и бесполым, рот казался слишком широким, нос — немного мелковатым, а глаза напоминали кошачьи. Волосы же были выбриты налысо, что лишь подчеркивало странную форму черепа.

— Да, — нахмурился Фабий. — В их внешнем виде определенно есть что-то кемосийское.

— Обычно это исчезает за несколько месяцев роста. Но все больше и больше сохраняет подобные черты — блеклые волосы и лавандовые глаза.

— Побочное воздействие геносемени.

— Возможно, — фыркнул Заргад. — Мы оба знаем, что дело не только в этом.

— Неважно. Пока они соответствуют ожиданиям или превосходят их, пара аномалий внешности входит в приемлемые параметры. Как идут дела?

— Они встревожены. Чувствуют, будто что-то не так. — Апотекарий почесал затылок. — Как, впрочем, и я. — Он поглядел на Фабия. — Поэтому я и хотел, чтобы ты спустился.

— О чем ты?

Заргад покосился на Арриана.

— Твоя дочь, Фабий, тихо ответил он. — Детям снилась Мелюзина.

Игори проснулась.

Мгновение она лежала неподвижно, пытаясь понять, что же за шум нарушил ее дрему. Но звук, каким бы он ни был, прозвучал и затих, не оставив даже эха. Игори медленно села, и покров из шкур зверья соскользнул с нее. Ее любовники что-то пробормотали, но так и не проснулись. Что бы она ни услышала, звук избег даже их обостренных чувств. Игори пробралась мимо них так тихо, как могла. Пусть ее возраст и был уже почтенным, она все так же могла красться бесшумно, словно тень, если хотела.

Она остановилась, прислушиваясь, ища любые намеки на потревоживший ее звук. Но не было слышно ничего. Лишь обычный шелест ночи во дворце.

Теперь, когда сон окончательно и насовсем покинул старейшину, она быстро оделась, натянув видавшую виды униформу, и взяла нож со стойки у кровати. Конечно, она могла взять и другое оружие, но всегда предпочитала нож. Когда Игори вышла в холодный коридор, то услышала крики охотившихся в вышине визгунов и далекий стук барабанов зверья. Похоже, что-то встревожило тварей. Но в эти дни они постоянно были встревоженными.

Возможно, Благодетель что-то затеял. Это было очевидно. Но ведь он всегда что-то затевал. Игори прошлась по разбитому коридору. Сквозь широкие пробоины в стенах она видела опустошенный город, который выбрала домом вместе со своей стаей-кланом.

Где-то за пределами этой территории находились владения Благодетеля. Она не посещала их уже почти десять лет. С самого дня раскола. Рефлекторно ее рука потянулась к ножу, и Игори остановилась, окинув взглядом свое королевство, каким бы простым оно ни было. Даже теперь ее снедали отголоски вины. Обратиться против Благодетеля, отринуть его волю… мысль об этом была для ее народа анафемой. Они были созданы подчиняться. Но все-таки что еще они могли сделать? Какой выбор он оставил им — и ей?

Игори взбунтовалась. Раскол был кровавым. Не все стаи отказались от Благодетеля. Те, кто остался, были из числа рожденных в чанах, а не созданных из найденышей, взятых с разоренных войной миров. Сама Игори сотни лет назад была из числа последних. Как и ее братья и сестры. Благодетель нашел их, дал им дом и предназначение.

Дал цель, которую она отвергла, — так утверждали те, кто остался. Но это было ложью. Ее предназначение было таким же, как и всегда. Вложенным в нее самим Благодетелем. Игори должна была стать матерью своего вида. Вывести их из своей тени, научить стоять на ногах.

Конечно, это было легче сказать, чем сделать. И пойдя по своему пути, Игори поняла, что это сложнее, чем она думала. Может быть, она начала действовать слишком поздно. А возможно, будущее у них было лишь в воспаленном воображении создателя. Мысль тяготила ее так же, как и всегда. Взять власть в свои руки оказалось легко, для этого ее и создали. Но теперь, когда она вела людей, то чувствовала себя… потерянной. Игори постарела, и пусть все тело могло болеть, она продолжала вести их, не в силах сдаться. То был еще один дар Благодетеля.

Так она бесцельно блуждала по коридорам дворца, чувствуя себя призраком в собственном доме. Она слышала пронзительные вскрики часовых, предупреждавших друг друга о ее присутствии, и тихое урчание генераторов глубоко под ногами. Пока что дворец еще не стал крепостью, пусть это и могло измениться. А возможно, они просто уйдут и подыщут себе более гостеприимный мир. Вдали от Благодетеля или козней демонов и альдаров. Мысль не принесла ей покоя.

Игори заметила, что вошла в тронный зал. Свой тронный зал. Трон был варварским творением из обломков камня и костей. Она не просила об этом, но последователи все равно его сделали. Отчасти Игори даже стыдилась трона и гадала, не так ли чувствовал себя Благодетель, когда мутанты склонялись перед ним или пели гимны в его славу.

Старейшина остановилась перед троном и поглядела на черепа, сложенные у подножия. Черепа ее сородичей. Братьев и сестер. Ее соперников. Теперь их стаи служили ей. Сильнейшие правили, чтобы слабые могли выжить. Вот чему научил ее Благодетель. Вот чему он научил их всех — во всяком случае, пытался.

Она сложила руки и поклонилась умершим. Пусть она и убила их и поглотила их плоть, они оставались ее собратьями по первой стае. Они охотились и убивали вместе. Теперь их имена были высечены на ее троне, как однажды будет высечено ее имя. Когда кто-то достойный придет на смену Игори.

Это тоже было уроком, полученным от Благодетеля.

— Дети учатся на примере.

Игори еще оборачивалась, а нож уже летел из ее пальцев к незваному гостю. Он рассек воздух и с глухим стуком вонзился в потрескавшуюся колонну. Незнакомка поглядела на него, а затем повернулась обратно к Игори.

— Будь я до сих пор смертной, могла бы и умереть.

Слова еще покидали рот создания, а Игори уже рванулась вперед. Ее волосы поседели, а кости ныли, но двигалась она все так же быстро, как атакующий леопард. Старейшина прыгнула, выгнув пальцы, будто когти. Рука гостьи сомкнулась на ее шее, остановив посреди прыжка.

— Знаешь, ты никогда не справляешься. Ты встречаешь неудачу в сотне отражений этого мига, иногда раньше, иногда позже. Но все равно нападаешь без колебаний. Как любопытно.

Игори сдавленно зарычала, вцепившись в руку, сжавшую горло. Ее подняли в воздух, и ноги болтались над полом. Противница оказалась такого же роста, но, в отличие от Игори, имела рога и копыта, будто у зверя. Накидка из переливающегося шелка свободно свисала с рук цвета подслащенного молока, а лицо оказалось одновременно знакомым и странным.

— Ты никогда не колеблешься, — мягко продолжала гостья. — Всегда следуешь своим инстинктам без колебаний. Сделал ли он тебя такой из прагматизма… или же страха? — Сияющие, будто золотистые лампы, глаза глядели прямо на лицо Игори, словно впитывая ее облик. — Дева, мать, старуха, — пропела незнакомка. — Конец и начало вместе, не проруха.

— Отпусти меня, — прорычала Игори. Она пнула пленительницу в живот. Казалось, будто она ударила камень, скрытый тонкой паутиной. Незнакомка лишь улыбнулась, разжав пальцы.

— Достаточно было попросить, сестра.

Игори вскочила на ноги. Она потерла горло, пристально смотря на стоящее перед ней создание.

— Что ты такое?

— Разве ты не знаешь меня, сестра? — спросила та, склонив рогатую голову набок. — Мы часто гуляли вместе, пусть с тех пор моя сущность и изменилась.

— Я… — Игори запнулась, поперхнувшись возражением. — Мелюзина?

Мелюзина. Первая и самая любимая из детей Благодетеля. Созданная из его собственного генетического материала и украденная Темными Богами. Ее историю знали все ищейки, и рассказывали своим потомкам, предупреждая о двуличии богов.

Та улыбнулась, одновременно нежно и голодно.

— Да, ты знаешь меня. А я знаю тебя, милая сестрица. Наконец-то мы достигли одного мгновения. — Она огляделась по сторонам. — Хотя иногда кажется, будто этот миг тысячелетиями обвивался вокруг меня, и лишь теперь я обретаю свободу.

— Мои сны… — начала Игори.

За прошедшие годы ей снилось многое. Зачастую видения было сложно вспомнить. Другие же выделялись ярче прочих.

Она запнулась:

— Зачем ты здесь?

— Я ведь сказала. Мы достигли мгновения. Мгновения, когда все начнет разваливаться на части и разлетаться по сторонам. — Мелюзина вскочила на помост и провела когтями по трону, обходя его кругом. — Центр не сможет удержать все. Он ведь учил тебя этому?

— Да.

— Да, — нахмурилась Мелюзина. Он научил меня так многому. Слишком многому. Научил меня видеть сквозь его полуправды и нежную ложь. Я знаю его, как теперь знаешь его ты. Ты видишь, кем он является… и кем нет.

— Я все еще ему служу.

— Нет. Но хочешь. Как хочу и я. Ты видишь, что для него лучше, пусть он сам и не замечает. Таково проклятие быть его ребенком. Неважно, созданы ли мы из крови или в поту, все дети начинают видеть изъяны родителя. И наша задача — решать, как поступать дальше.

Игори подошла к колонне и вырвала нож. Она задумалась, почему часовые не заметили шума.

— Она видят только то, что я хочу им открыть, — ответила Мелюзина. Игори обернулась и увидела, что та сидит на ее троне.

— Вставай. Это не твой дом.

— О, но он мой. Или будет. — Мелюзина откинулась на спинке. — В конце концов, когда смолкнут выстрелы, мы сядем на нем вместе.

— Ты пришла сюда только чтобы швыряться в меня загадками?

— Я пришла сюда показать тебе, что грядет, чтобы ты была готова. Чтобы могла сделать то, что потребуется. — Мелюзина вскочила и сбежала вниз по помосту, отчего Игори попятилась. Когда демоница приблизилась, ищейка замахнулась кинжалом. — Знаешь, решение будет за нами. В конце. Мы должны будем присутствовать, или все окажется тщетно.

— Тщетно?

— Все испытания. Все приготовления. — Мелюзина оттолкнула клинок в сторону. — Он не может идти вперед, но и назад тоже. Только так он сможет пережить грядущее пламя.

— Ты говоришь о Благодетеле.

— Да.

— Он не примет моей помощи. — Игори покачала головой. — И я не знаю, смогу ли я дать ее, даже если примет.

— Почему?

Игори промолчала.

Мелюзина подошла ближе.

— Если желаешь, я могу показать тебе, почему он ушел. Хочешь узнать?

— Нет. Мне и так это известно.

— И ты злишься, что он не взял тебя с собой? — Мелюзина обернулась. Она махнула рукой, и пыль на полу и в воздухе начала мерцать, сгущаясь. — Я тоже злилась, что он не брал меня в свои экспедиции. Вместо этого он оставлял меня на попечение своих заместителей. Иногда это были Малахи и Мараг. Или Олеандр и Арриан. Зокор и бедный Чорт. Одни из них хорошо обращались с детьми. Другие — нет.

— Я не ребенок, — ответила Игори, наблюдая за тем, как вздымается и опадает пыль. В ее волнах виднелись очертания. Будто образы, заметные сквозь помехи.

— Но для него ты лишь младенец. И всегда будешь младенцем. Поэтому ты ушла. Чтобы проявить себя.

— Нет.

— Нет? — поглядела на нее Мелюзина.

— Нет, — повторила Игори, убрав нож в ножны. — Я… мы ушли потому, что для нас больше не было места. После утраты базы на Уруме я поняла, что нас разделят среди них. Сделают питомцами или того хуже. Поэтому я ушла, чтобы мы не сбились с пути.

— И каков же твой путь? Каково предназначение ищейки без хозяина? — Мелюзина снова взмахнула рукой, и пыль задрожала. Очертания стали более цельными, более заметными. Высокие здания, шпили, похожие на клинки, тянущиеся к созвездию из ложных звезд.

Комморра. Игори сразу узнала ее, хотя никогда и не видела.

Благодетель оставил их, чтобы отправиться туда. Сперва она думала, что это наказание за их неудачи. Лишь потом Игори поняла, что дело не в новых людях. На самом деле мало что из совершенного Благодетелем было связано с его творениями, что бы он ни утверждал.

— Такое же, какое и прежде, — ответила Игори, плюнув в пыль. Охота.

— Но ради кого ты охотишься?

— Мы охотимся ради себя, — сказала старейшина, все еще глядя на пыль. — Мы больше не ищейки. Мы — волки. И мы сами определяем свое предназначение.

— Боюсь, для этого слишком поздно. Твоя судьба была предрешена давным-давно. — Мелюзина провела рукой вдоль вихря, отчего образы изменились. Теперь это были силуэты, а не здания. Очертания чего-то пляшущего, танцующего. — Они решили все за тебя.

Фигуры превратились в демонов, а затем в клоунов.

— Никто не определяет мою судьбу, кроме меня, — тихо зарычала Игори.

— Они хотят, чтобы ты в это верила. Истории не выйдет, если персонажи не дураки. Ведь это трагедия. — Клоуны танцевали вокруг фигуры в центре, фигуры, которую Игори узнала бы везде. Благодетель. Тот же смотрел на что-то нависшее над ними, неразличимый силуэт, который будто менялся каждое мгновение.

— Что ты показываешь мне? — потребовала ответа старейшина. — Что происходит?

— История никогда не заканчивается. Она кружит, становясь сама собой, повторяется в бесконечных пермутациях. Каждая из них ближе к совершенству, чем прошлое. То, что ты видишь перед собой, уже произошло и произойдет вновь, вновь, вновь. Потому что богам легко наскучить, а потом они забывают, что видели. Как дети, когда те требуют, чтобы им рассказывали одну сказку раз за разом.

— Говори осмысленно. Как это вообще с чем-нибудь связано?

Мелюзина развела руками, отчего пыль с громким шелестом осела.

— Никак. И со всем. Я не могу говорить осмысленно, потому что смысла нет. — Она поглядела на Игори. — Сестра, просто доверься мне.

— Довериться в чем?

— В том, что когда придет время, я появлюсь ради тебя. И ради него. — Мелюзина протянула руку. — Ибо кто во всей Галактике сделает это, если не мы? — Она умолкла. — Шшш. Слушай. Сейчас они наблюдают за нами. — Она обернулась, приглядевшись к теням. — Всегда наблюдают за нами. Подталкивают нас. Двигают сколоченные фигуры по разбитой доске. — Демоница улыбнулась. — Выходите, выходите, маленькие клоуны. — Ее улыбка поблекла. — Но увы. Не хотят представляться. Знают, чем кончится. Мы ведь дочери своего отца.

— Клоуны? — Игори медленно обернулась, чувствуя, как встают дыбом волосы. — Арлекины?

Именно клоуны-чужаки, как ей казалось, были виноваты в том, что все пошло не так. Они веками, всю жизнь преследовали ее и Благодетеля. Их козни направили его к Комморре, пусть Игори и не понимала зачем.

Что-то засмеялось во мраке. Звук тут же утих, будто смеявшемуся заткнули рот. Игори подумала, не позвать ли стражей, но взгляд на Мелюзину убедил ее промолчать.

— Зачем они здесь? — тихо спросила она.

— Они повсюду. Последователи Цегораха танцуют везде, где тянется путевая паутина. Когда-то эти миры принадлежали им, и однажды так может стать вновь. — Мелюзина размяла когти и шагнула к сгустку теней. — Но не сейчас. Они принадлежат Темному Принцу… и вам здесь не рады.

Раздался шелест, будто встревоженные птицы забили крыльями. А потом опустилась тишина.

Мелюзина выпрямилась.

— Улетайте, улетайте прочь, маленькие клоуны, в ночь, — тихо пропела она, качая головой. — Слишком много историй, слишком много нитей, слишком много мгновений. Все расходится перед нами. Нам следует быть сильными, ведь худшее еще впереди.

Она поглядела на Игори, на миг представ всего лишь ребенком. Потерявшейся девочкой, ищущей утешения.

А затем девочка исчезла, поглощенная демоном, которым стала. Ехидным и таким ужасающе мудрым. Она подскочила к Игори, схватив за запястье прежде, чем та успела пошевелиться.

— Выслушай меня, сестра! Внемли! Когда придет время, ты должна забыть об инстинктах, этих чудесных, прекрасных инстинктах, требующих повиноваться ему. Должна, иначе все пойдет прахом вместе с нами. Он центр, и без тебя не устоит.

Игори попыталась вырваться. Лицо Мелюзины дернулось, и на миг старейшине открылся проблеск истины под маской. Чем бы ни была гостья, теперь она стала чем-то иным. Чем-то, что ни при каких обстоятельствах нельзя было назвать смертным. Но все же в ней по-прежнему было нечто от Благодетеля, как и в каждом из них. Как бы их ни меняла жизнь, оставались отметины его инструментов. Подпись, выведенная на их костях.

Игори заметила в пристальном взгляде смотревшей на нее Мелюзины и нечто другое. Зависть, горечь — все смешалось в один отравленный сгусток. Только теперь она поняла, что чувства были обращены к ней. Мелюзина… завидовала. Ей, а может быть, ее близости к Благодетелю. Или чему-то совершенно иному.

Их взгляды встретились, и Игори будто ударило током.

На растянувшееся на дни мгновение она очутилась в другом мире. Мире серебряных трав и золотых деревьев, где воздух дрожал от резких звуков волынок. Она чувствовала благовония и кровь, ощущала, как что-то внутри содрогается, когда лаяли преследовавшие ее гончие или твари, похожие на гончих.

Она бежала так быстро, как могла, а серебряная трава терзала ей ноги. Она задыхалась, дым тысяч золоченых кадильниц жалил глаза, почти ослепляя, пока она пробиралась по артериям мертвого города. Позади нее скользил хозяин гончих, что-то тихо напевая на языке, который она не узнавала.

Он звал ее по имени мучительно знакомым голосом, и гончие спешили к ней на четырех ногах, двух или вообще без них. Одни выглядели как люди с непристойными знаками, вырезанными на месте глаз, и серебряными намордниками, закрывавшими рты. Другие, напоминавшие демонических куртизанок, танцевали и игриво тянули поводки. Были и те, чей облик она вообще не узнавала. То была дикая окота, а она — ее добычей.

Она бежала, зная, что ее настигнут. Как настигали прежде каждый раз. Это было неизбежно, будто поворот колеса.

А потом, настигнув, они вырвут частицу той, кем она была, и заменят чем-то иным. Они хотели сделать ее такой же, как они сами. Но сперва это нужно было заслужить. Болью и удовольствием. Ее болью, их удовольствием.

И все же она бежала, все дальше и дальше, пока ее не настигли. А затем игра началась вновь.

Игори моргнула, чувствуя, как увлажнились глаза. Мелюзина выпустила ее и отступила, выглядя одновременно хитро и смущенно.

— Помни. Забудь об инстинктах, сестра. — Она отвернулась, будто собираясь уходить.

— Подожди, — сказала Игори. Она прикоснулась к глазам и провела пальцами. Это были слезы? Но о ком она плакала? О стоявшем перед ней существе или о девочке, которой та была прежде?

Мелюзина остановилась и оглянулась через плечо.

— Спрашивай, сестра. И я не скажу ни слова лжи.

— Почему ты оставила его?

Мелюзина умолкла. А затем ответила:

— Потому же, почему и ты.

Она шагнула в тени и через миг исчезла. Остались лишь отзвуки голоса.

— Потому что пришло время.