Живодер

Глава 17. ПИЛИГРИМ

Когда катер коснулся земли, подняв облако раскаленного снега, звери бросились в разные стороны. «Сорокопут» вызывающе взвыл электронным голосом и загрохотал автопушками, перемалывая каждую тварь, не успевшую покинуть место посадки. Когда Фабий и остальные спустились по трапу, в воздухе пахло озоном и кровью. Он глянул на изуродованный труп. Не демон, а что-то вроде животного.

— Львы Калибана, — хмыкнул Беллеф и махнул рукой. Его люди рассыпались веером, занимая позиции вокруг катера.

Фабий глянул на него:

— Что?

— Калибан. Я слышал, там когда-то давным-давно водились огромные звери. Порченные варпом чудовища, которые прежде были животными.

Беллеф опустился на колено и выудил клык из окровавленного месива.

Фабий тоже хмыкнул. Большинство демонических миров не обладало ничем даже отдаленно напоминающим естественный цикл. Животные часто представляли собой лишь агрессивный плод воображения, как и земли, которые они населяли. Но эти выглядели вполне настоящими, пусть и с уродствами.

— Брать образцы не собираешься? — спросила Савона.

— Я здесь не за образцами.

— А я опять скажу: Нарвон Квин мертв, — вставил Беллеф.

— Он действительно умер, — отозвался Фабий. — А потом я вернул его обратно. Так же как вернул Эйдолона и тысячи остальных за прошедшие столетия. Эйдолон стал первым. Стал прототипом. С Квином я уже усовершенствовал процесс.

— Надеюсь, он тебе еще признателен, — заметила Савона, изучая горизонт.

— Когда мы разговаривали в последний раз, не был.

Она рассмеялась:

— Ты наживаешь врагов, как азартный игрок наживает долги, старик.

Фабий проигнорировал ее и зашагал по нетронутому снегу. Место посадки окружали деревья — высокие темные сосны. Их стволы сочились черным соком, и тот растекался по снегу, словно переплетающиеся вены. Вдалеке горные вершины, словно клыки зверя, пронзали белесые облака.

На планете не было ничего, кроме гор и лесов.

Подножья холмов спускались в черное море, набитое темными льдинами, а те крошились и лопались, издавая грохот, похожий на отдаленный гром. Датчики показывали наличие в воде какой — то жизни, но Фабия мало интересовало, какой именно. Были на планете и города, вернее, развалины городов, парящие над самыми высокими горами и прикованные к вершинам огромными медными цепями. Цепи поросли зеленью, каждое громадное звено щеголяло собственным маленьким лесом.

Часть Фабия страстно желала изучить руины, посмотреть, что за люди когда-то называли это место своим домом. Но его ждали дела поважнее. Он отошел недалеко от корабля, включил вокс доспехов и позвал:

— Нарвон Квин!

Усиленный воксом голос загремел над продуваемыми всеми ветрами вершинами.

— Я знаю, что ты здесь, Квин. Мой корабль засек твой биометрический след в этом районе. Выходи. Поговорим как братья.

Не считая ветра, все вокруг молчало. Фабий с нетерпением ждал, гадая, не ошибся ли. В конце концов, биометрический сигнал можно и подделать. Он сам так делал, и не раз. Над головой стайка солнц начала свое путешествие по небу.

— Фабий, — сказала Савона, подходя. — Вон там. Смотри.

Что-то — или кто-то — стояло у границы прогалины. Они двинулись вперед, осторожно ступая по снегу.

— Это он? — спросила Савона.

Фабйй кивнул:

— Он. Я узнаю эту комплекцию где угодно. И это лицо.

Легионер, что ждал их, был коренастым и ниже среднего ростом. Дети Императора, как правило, следовали витрувианскому образцу: высокому и пропорционально сложенному. Этот воин был слеплен наподобие орудийной башни. Он не носил доспехов, только тяжелые меха, которые зловеще мерцали в странном свете падающих солнц. Однако силовой топор у легионера в руке выглядел вполне исправным. Когда владелец махнул им, лезвие щелкнуло разрядом белесого света.

— Тебе лучше уйти!

— Разве так разговаривают со старым боевым товарищем? — воскликнул Фабий, снимая шлем. — Или от долгого уединения ты совсем утратил хорошие манеры?

Вблизи Нарвон Квин выглядел в целом точно так, как Фабий его помнил. Скорее обычный, чем красивый, с лицом, похожим на мозаику из шрамов, и глазами бесстрастными и острыми, как клинки.

— Именно потому, что мы старые товарищи, я даю тебе шанс, Паук.

— Прошу, воздержись от этого эпитета, Нарвон. Мне он не нравится.

— А мне не нравится, когда меня отрывают от размышлений. Зачем ты явился?

— Поговорить.

— Так говори.

Фабий огляделся:

— Здесь? У всех на виду?

Квин положил топор на сгиб руки.

— Никто нас не услышит, Фабий. За исключением разве что самих гор. — Он перевел взгляд на Савону: — Ты носишь геральдику Третьего.

— Ношу, — ответила она.

Обветренное лицо Квина расплылось в улыбке:

— У кого ты ее взяла?

— Я не помню, как его звали.

— Значит, не таким уж он был важным. Но все равно — достойный подвиг для смертного. Темный Князь возложил руку на твое плечо. — Квин снова повернулся к Фабию: — Это твоя телохранительница, Фабий?

— На данный момент.

— Ради твоего же блага надеюсь, что она знает свое дело. Пошли. Иди за мной, если хочешь поговорить.

Он развернулся и с трудом зашагал к деревьям.

Фабий оглянулся на Беллефа:

— Ты вместе с остальными остаетесь у «Сорокопута». Савона, ты со мной.

Когда они входили следом за Квином в лес, Савона обратилась к Фабию:

— Если продолжишь меня оскорблять, я могу потерять терпение.

— И чем же я оскорбил тебя на этот раз?

— Это мои люди, а не твои.

Фабий даже не взглянул на нее:

— Потому что я дал их тебе. Все, что у тебя есть, Савона, ты имеешь благодаря мне. Не забывай об этом.

— Поверь, я ни на миг об этом не забуду.

Фабий моргнул:

— Это что, угроза?

— Да.

Он рассмеялся:

— Хорошо. Я уже беспокоился, что ты теряешь хватку. — Фабий коротко улыбнулся. — Будь уверена: скоро все, что ты мне должна, будет уплачено — так или иначе.

— Ты говоришь удивительно бодро для человека, которому грозит уничтожение.

— Я не вижу никакой пользы в отчаянии. — Фабий огляделся. — Горный воздух, должно быть, согласен со мной. Что касается демонических миров, то я видел и менее приятные. Этот почти напоминает мне дом.

— Это место ничуть не похоже на Велиал.

— Я имел в виду свой дом. Мою родину. — Фабий глубоко вздохнул. — Я родился в горах Терры.

— Надеюсь, ты родился в семье пастухов.

Фабий хрюкнул:

— В семье аристократов, на самом деле. Древнего рода. Именитого и уважаемого.

— Не очень-то справедливо, что он окончится на тебе.

Фабий глянул на нее:

— Да. Я и сам часто об этом думал. — Он покачал головой. — Но, с другой стороны, все имеет свой конец. Умирают даже звезды. Смерть — это нормально. Прожить слишком долго — значит увидеть, как рушатся основы твоего мироздания. Лучше уж забвение.

— Тогда почему бы не позволить друкари убить тебя?

— Потому что у меня есть гордость. Смерть себе выберу я сам, а не кто-то другой.

Лес вокруг них превратился в дебри. Земля под ногами стала, выражаясь мягко, неровной. Обломки скал торчали под самыми странными углами, повсюду виднелись поваленные деревья. Птицы какого-то не поддающегося идентификации вида перепархивали между ветвей, а на границе поля зрения крались стаи тощих, напоминающих шакалов хищников, перекликаясь друг с другом странными мелодичными голосами, похожими на детское пение. Фабий прочистил горло.

Квин оглянулся:

— Что?

— Почему здесь?

Квин повернулся обратно к тропе:

— А почему не здесь?

— Каков вопрос, таков и ответ, — буркнула Савона. Она подняла глаза и остановилась. — Это что… хижина?

Фабий проследил за ее взглядом.

Строение впереди действительно напоминало хижину — квадратное сооружение, вкопанное в склон утеса и укрытое между деревьев. Дом из грубо отесанных бревен. Крыша, покрытая дерном и снегом. На верхушке торчала печная труба, и Фабий ощутил запах древесного дыма на ветру.

— Да. Я сам ее построил.

Квин резко свистнул. Из подлеска выскочили несколько косматых четвероногих фигур и устремились к ним. Псы были уродливыми, шкуры щетинились окостеневшими наростами и чешуей. Окружив Квина, они заскулили как младенцы и принялись лизать ему руки и лицо раздвоенными языками.

— Как-то не очень роскошно, — заметила Савона.

— Мне нужен был дом, а не дворец.

— Вспоминаю охотничьи домики, которыми владела моя семья, когда я был маленьким, — сказал Фабий. — И псы у нас тоже были. Уродливые зверюги.

Он опустился на одно колено и щелкнул языком. Одна из собак отделилась от стаи и осторожно потрусила к нему. Обнюхивая протянутую руку, она обдала его вонючим дыханием, а капающая слюна разъела краску на перчатке. Квин щелкнул пальцами, и зверь бросился обратно. Фабий поднялся.

— Это что, сад?

— Вроде того. Почва здесь… сложная. — Квин указал на сыромятный полог, служивший дверью. — Идем внутрь. Скоро пойдет снег. Это не так приятно, как можно подумать.

В хижине было тепло. Дом строился под рост и вес легионера, с укрепленными полами и высоким потолком. На стенах висели мохнатые шкуры, на грубых полках стояли книги и свитки различной давности. Фабий изучил содержимое ближайшей.

— Не помню, чтобы ты любил науку, Нарвон.

— В одиночестве человек учится ценить определенные вещи. — Квин подошел к камину и начал подбрасывать хворост из корзины в тлеющие угли. — Садитесь, если хотите.

— Здесь же нет стульев, — заметила Савона.

— По мне, так сидеть вполне можно и на полу. — Квин даже не взглянул на них.

Фабий заметил останки комплекта терминаторских доспехов модели «Тартарос», собранные и выставленные на импровизированной раме из кости и дерева. Доспехи видели и лучшие века, и Фабий задался вопросом, работают ли они вообще. Квин проследил за его взглядом.

— Еще работают, — заметил он. — Но я их больше не ношу. Нет повода.

— А хочешь, будет?

Квин снова обратился к огню:

— Может, тебе лучше рассказать, зачем ты пришел?

— Ветеран-тессерий Квин, — официально обратился к нему Фабий, — я проделал долгий путь, чтобы найти тебя. Как твой лейтенант-командующий, я прошу, чтобы…

Квин запрокинул голову и рассмеялся:

— Лейтенант-командующий! Ты?

Фабий запнулся.

— Да. За отсутствием остальных, я — единственный старший офицер. Нужда заставила и все такое.

— И кто решил, что в этом появилась нужда?

— Нас осадили со всех сторон. Кто-то должен был взять командование на себя.

— И ты выбрался из своей паутины исключительно по доброте душевной, да? — Квин покачал головой. — Паук, ты никогда не годился в командиры.

— Не называй меня так.

Квин глянул на него:

— Прошу прощения, брат. Я забыл.

— Нет. Ты не забыл. Ты пытаешься напомнить, где мое место. Так же, как это обязательно нужно было делать всем моим братьям. Паук, паук, паук. Как будто паутина, которую я плел, предназначалась исключительно для моей пользы. — Фабий отвернулся. — Всегда одно и то же. Благодаря моим крови и поту Третий вообще существует, и все равно я — объект вечных насмешек. Клоун, танцующий для вашего развлечения.

— Не разыгрывай передо мной оскорбленную невинность, Фабий. Мы никогда не были друзьями. И ты мне никогда не нравился. — Квин обвиняюще выставил палец. — Мне прекрасно известно, что ты сделал, чтобы спасти нас. Как знаю и то, что цена этого решения перевесила пользу.

Фабий помешкал с ответом.

— Это спорный вопрос. Все, что я сделал, я делал по необходимости.

— Просветитель все мне раскрыл, Фабий. Он показал мне, как ты убивал наших братьев и перемалывал их кости на удобрения. Ты вырастил легион заново на порченой земле. Предательство было посеяно в нас с самого начала и твоей рукой. Еще до Лаэра, еще до Хоруса… до всего этого. Мы все были прокляты, даже не понимая этого, — из-за тебя.

— И ни слова благодарности. Я взвалил на себя это бремя охотно и с радостью…

— Ты взвалил его на себя, чтобы спастись. — Квин поднял топор. — Тебя в первую очередь всегда заботила собственная шкура, Фабий. У тебя никогда не было ни братьев, ни друзей. Даже Фулгрим был для тебя всего лишь коллекцией образцов.

— Это он так сказал?

Теперь настала очередь Квина запнуться.

— Нет. Нет, он любит тебя. Даже теперь.

— Значит, ради этой любви я должен его увидеть. — Фабий помолчал. — Мне нужна его помощь. Мне нужна твоя помощь. Иначе все, ради чего я трудился, будет напрасно.

Квин некоторое время молчал.

— А зачем ты пришел ко мне?

— Ты единственный, кто знает, где спит Фулгрим.

— Спит? Это такие слухи ходят?

Фабий смолк, обдумывая смысл сказанного.

— Хочешь сказать, что он не спит?

Квин удивленно покачал головой:

— Он же не король из какой-то старой европской сказки. Он не ждет, пока мы докажем, что достойны. Мы ему просто наскучили.

— Ты разговаривал с ним.

— Однажды. Он… сильно изменился.

— Я это помню. В Граде Песнопений. Он…

— Нет, — перебил его Квин. — Хуже, чем тогда. Чем меньше времени он проводил среди нас, тем меньше от него оставалось. Вместо этого он превращался в нечто другое. В нечто… — Он нахмурился. — Я не знаю, как это объяснить.

— Он един с Темным Князем, — тихо сказала Савона. — Его мысли — это мысли Слаанеш. Его поступки — поступки Слаанеш. Он — клочок бога в человечьем обличье.

Квин кивнул.

— Да. Не самое плохое объяснение.

— Что он сказал? — против собственной воли спросил Фабий.

— Для тебя ничего интересного.

Фабий насупился:

— Ты сможешь найти это место снова?

Квин кивнул:

— Смогу. Легко. Но зачем?

— Я же сказал: мне нужна твоя помощь.

— Это не ответ на мой вопрос, Фабий.

— Ради братства, которое мы когда-то разделяли. Мы оба были легионерами.

Квин снова рассмеялся:

— Ты никогда не был солдатом, Фабий.

— Я никогда и не желал им быть. — Фабий уставился на свои руки, облаченные в пурпурный керамит. — Это не та судьба, которую я желал бы, оставайся у меня выбор. — Он взглянул на Квина. — Но, подозреваю, ты никогда не хотел стать кем-то другим, Нарвон.

Квин пожал плечами:

— В моей семье воспитывали солдат. Мы — солдаты. Вернее, были солдатами.

— Что с ними случилось? Потом, я имею в виду. После того, как мы бежали.

— Они умерли.

Фабий улыбнулся:

— Да, наверное. Мне рассказывали, что после падения Хоруса было немало чисток. Те, кто поддержал его, заплатили кровью. Победа редко бывает чистой или красивой. Ну, мы-то знаем по собственному опыту.

— Да. Ты помнишь Абдля Комендия?

— Смутно.

— Он был одним из твоих учеников. Один из первых новых апотекариев, которых ты обучил после того, как вернулся Фулгрим. Кемосиец.

— И что с ним?

— Я убил его. Во дворце регента, на Исстване III.

Фабий кивнул:

— A-а. Один из немногих, кому не повезло.

— Или повезло, как посмотреть. — Квин подбросил дров в огонь. — Я думаю, что они были последними из нас, кто четко знал свое место в Галактике. После дворца — после всех Исстванов и предательств — мы сбились с пути.

— О, мы сбились задолго до того, Нарвон. Сбились еще до того, как наткнулись на храм на Лаэре и Фулгрим решил сохранить свой проклятый сувенир.

Нарвон уставился на огонь:

— Я убил больше двух десятков наших братьев по приказу Фулгрима. Я убивал их с радостью в сердце, потому что наконец-то он заметил меня. Мое честолюбие не знало границ. И в итоге убило меня.

— Честолюбие всегда было нашей болезнью. Быть лучше, сильнее, быть элитой из элит.

Квин подобрал топор:

— Я сам починил этот топор — после того, как ты починил меня. Иногда я думаю: а тот ли самый это топор, что подарил мне Фулгрим? Иногда думаю: а тот ли самый я человек?

— Не тот же. — Фабий покачал головой. — Ты стал больше думать. Больше размышлять. Нарвон Квин, который был на Визасе, был жестоким тактиком, не отличавшимся ни терпением, ни мудростью. Тупым орудием. Тот, кого я собрал по кусочкам после того, как Габриэль Сантар разделал его на Исстване V, стал кем-то совершенно другим. — Он улыбнулся. — Ты возродился снова, как феникс. Мы — легион возрожденных, всегда обретающих новых себя.

— Красивые слова, Фабий. — Квин отложил топор в сторону. — Под красивыми словами прячется гадкая правда. Мы обретаем себя заново, потому что у нас нет цели. Поэтому мы ищем смысл в изменении. В огне и возрождении. В бесконечном очищении. Но в изменении ради самого изменения нет смысла. — Он поднялся на ноги. — Я не отведу тебя. Даже ради братства. Мы втоптали его в пыль давным-давно. — Он помолчал, словно вспоминая что-то. — Кто из вас хочет разделить со мной трапезу?

— Еду? — уточнила Савона, глянув на Фабия.

— Вроде того. — Квин снял с полки несколько деревянных чарок и вытащил нож из мехов. Затем сделал разрез на руке и дал крови наполнить каждую чарку по очереди. — Оказывается, мне мало что нужно для пропитания.

Фабий так легко не сдавался:

— Я должен поговорить с ним.

— Тогда ищи его сам. Я же нашел. А ты, как тебе никогда не надоедало напоминать мне, был из нас самым умным.

Квин протянул Савоне чарку. Та приняла ее и вежливо пригубила. Фабий проигнорировал предложенное угощение и встал:

— Пустая оказалась трата времени. Пошли, Савона, нам пора уходить.

— Я бы на вашем месте остался, — заметил Квин. — Когда наступает ночь, планета просыпается. Тут есть твари, что проглотят космодесантника в полном доспехе и не подавятся.

— Это из собственного опыта? — спросила Савона.

Квин глянул на потрепанные доспехи в углу.

— Из болезненного опыта, да. — Он поднялся. — Я хочу побыть один. Можете наслаждаться огнем или бродить в темноте, как вам угодно. Надеюсь, утром вас тут не будет.

Фабий проследил, как Квин поднимается по грубо отесанным ступеням, и снова повернулся к огню.

— И что теперь? — спросила Савона.

— Не знаю. Мне надо подумать.

Квин выбрался на крышу хижины и закрыл глаза. Ветер пронизывал насквозь. Стужа ласкала его, как любовница, и он наслаждался ее прикосновениями. В темноте кто-то завыл. Раздался хор воплей. Охота началась.

Вдалеке он услышал отрывистый грохот болтеров и подумал, что надо было предупредить Фабия о диких животных пораньше. Он повернулся к северу и проследил, как что-то размером с гору побрело на восток. Тварь издала рев, похожий на скрежет тектонических плит, и Квин ощутил его отзвуки внизу живота.

— Рай, — пробормотал он. Простой мир для простого человека. Мир, где убей или будешь убит. Удовольствие всегда там, где его находишь, и он нашел его здесь.

Он бросил взгляд на каменную крышу. Было слышно, как вполголоса переговариваются его гости. Паук будет плести новую паутину. Было что-то вызывающее восхищение в настойчивости Фабия, в том, как упорно он отказывался подчиниться неизбежному. Вот почему боги любили его. Им быстро все наскучивает, а неистовые душевные метания Фабия доставляют почти постоянное развлечение. Или доставляли. Но как бы часто ему это ни объясняли, Фабий отказывался понимать, отказывался признавать законы мироздания и свое место в нем. И даже у богов может лопнуть терпение.

Квин не сомневался, что перед уходом Фабий попытается совершить какую-нибудь подлость. Это было предрешено заранее, и он ощутил укол сожаления о том, что почти наверняка должно произойти. В конце концов, именно по этой причине Слаанеш привел сюда Фабия. Квин сжал пальцы и подумал о том, каково было бы раздавить череп Паука. Покончить с его безумным плетением паутины раз и навсегда. В те смутные дни после пробуждения он часто мечтал убить Фабия. Боль перерождения казалась почти невыносимой.

Несмотря на все это, он никогда не спрашивал Фабия зачем. А Фабий никогда не говорил на эту тему сам. Может быть, и сам не знал. А может, это и не имело значения.

— Я не хочу убивать тебя, брат, — пробормотал Квин. — Но боюсь, что ты не оставишь мне выбора.

Он поднял глаза к небу, к бездне извивающейся черноты, и подумал, вознаградят ли его боги, если он раз и навсегда избавится от Фабия Байла.

— Лучше тебе этого не делать.

Голос был похож на звездное сияние и лед. Квин не стал напрягаться или оборачиваться. Вместо этого он расслабился. Он хорошо знал запах нерожденных и особенно — мощный аромат тех, кто принадлежит Темному Князю.

— Могу я узнать твое имя? — по всей форме поинтересовался Квин.

По камню захрустели копыта.

— Мелюзина.

Он повернулся… и замер. Из тины веков на поверхность всплыли старые воспоминания.

— Ты?

— Помнишь меня, пилигрим?

Квин кивнул.

— Помню, миледи, — ответил он после минутного колебания. — Так неожиданно видеть вас здесь. Ни один нерожденный не посещал меня с тех пор, как я попал сюда.

— Ты знаешь, кто я такая, — сказала Мелюзина.

Квин кивнул:

— Тогда я этого не понял. Но с тех пор я слышал ваше имя. — Он посмотрел вниз. — Ваш создатель внизу плетет интриги. Мне позвать его?

— Нет. Еще не время. — Она отвернулась и посмотрела на лес. — Теперь ты часть игры, пилигрим. Ты доволен?

— Нет. Я пришёл сюда, чтобы спастись от игр.

— Глупый пилигрим. Спасения нет. — Она раскинула руки, словно собираясь прижать к груди звезды. — Есть только игра, и игра внутри игры.

— А это, значит, моя роль в ней? Послужить проводником? И все?

— Можешь поступать как пожелаешь. Это все равно что закон. — Мелюзина шагнула назад вдоль крыши, раскинув руки. — Делай что хочешь и получай удовольствие. Ибо так ты радуешь Слаанеш.

— Будь это так, твой создатель не беспокоил бы меня сейчас.

— А дело в беспокойстве или в искушении?

— Это не ответ, — сказал Квин. Он обернулся: темноту ночи расколол далекий взрыв. «Осколочная», — подумал Квин. Когда он повернулся обратно, Мелюзины уже не было. Квин усмехнулся. — Ну конечно.

Беспокойство или искушение?

Ее прощальные слова еще звучали в воздухе, словно отзвуки птичьего пения. Квин обдумал их, а затем подумал о горах, протянувшихся вдоль горизонта. Давно он здесь? Он не мог вспомнить. Он пришел сюда в поисках утешения, но нашел лишь оцепенение. Может, это одно и то же, а может, и нет. Может быть, Слаанеш все-таки посылал ему сообщение.

Пожалуй, его время в глуши подошло к концу. А может быть, это было только начало. С богами никогда не знаешь наверняка.

Квин вздохнул и вернулся в дом.

Когда он спустился, Фабий встал, готовый сыпать аргументами — или угрозами. Квин жестом велел ему помолчать.

— Я тут подумал… — сказал он, подходя к своему доспеху. Провел рукой по ободранным пластинам, припоминая все битвы, которые привели его к этому моменту. — Когда я нашел Фулгрима, то решил, что благословлен превыше всех остальных. Но это оказалось вовсе не благословение. — Он обернулся. — Ты, наверное, скоро узнаешь это сам.

Фабий шагнул к нему:

— Значит, ты поможешь мне?

Квин кивнул:

— Я отведу тебя к Фулгриму.

Он повернулся к доспехам и начал снимать их со стойки, одну деталь за другой.

— Но все, что будет потом, остается в руках божьих.