Живодер

Глава 7. Приготовления

Сначала не было ничего.

Но затем небосвод раскололся, изрыгнув частицу ада в реальность. Переход корабля из варпа в материальный мир был зрелищем не для малодушных. Особенно когда речь шла о таком корабле, как «Везалий».

Древний фрегат типа «Гладий» вырвался из эмпиреев с торжествующим воплем тормозных двигателей. Изящный и смертоносный корабль не был отмечен ни геральдикой, ни опознавательными знаками, лишь причудливыми мрачными пятнами, что оставались после полетов сквозь имматериум. Аметистовые молнии танцевали вдоль зубчатых стен, защищавших покрытые шрамами борта. Сверкая серебристым полем Геллера, «Везалий» мчался среди звезд, целиком посвятив себя поиску добычи.

Фабий стоял на наблюдательной палубе, что нависала над мостиком. Он чувствовал довольное урчание корабля, подобное рыку громадного представителя рода кошачьих. Слишком давно «Везалия» не выпускали на охоту меж звездных путей, и, похоже, фрегат наслаждался сделанными на нем усовершенствованиями. Фабий повернулся к распорядителю стратегиума корабля.

— Вольвер, докладывай.

— «Везалий» доволен, — ответил тот странным монотонным голосом. Распорядитель стратегиума изменился так, что больше нельзя было понять, являлся он прежде мужчиной или женщиной. Теперь создание напоминало скорее автоматона из твердого металла и стекла. Перегонный куб в обличье живого существа. В прозрачном колпаке-черепе пульсировал живой мозг, а человеческие глаза пристально глядели из андрогинной посмертной маски, изготовленной из меди. Взгляду открывалась вся тянущаяся по стеклянному телу нервная система, будто это была иллюстрация в медицинском трактате. Фабий считал его одним из своих лучших творений.

— Надеюсь, что так и есть после череды недавних усовершенствований, — сказал Байл. Он глубоко вдохнул, наслаждаясь необычайно стерильным воздухом на палубе. Одним из побочных эффектов прорастания психокости во фрегате стало заметное отсутствие загрязнителей в системах водоснабжения и вентиляции. Он провел рукой вдоль волнистых перил из духовного пластика, чувствуя тепло.

Психокость распространялась по оболочке «Везалия», заменяя изъеденные внутренности корабля новыми и до сих пор не до конца понятными Фабию структурами. Фрегат изменялся, становясь чем-то другим. Чем-то чуждым. Фабий это одобрял.

— Интересно, придется ли мне однажды тебя отпустить? — пробормотал он. — Или же настанет день, когда ты просто не придешь на мой зов?

Он чувствовал, как вдоль перил прошла дрожь, будто корабль его услышал. Разумеется, «Гладий» всегда наблюдал. Даже когда делал вид, что это не так.

— «Везалий» любит тебя, Благодетель, — раздался странный голос Вольвера.

— Это ободряет, Вольвер, — оглянулся Фабий. — И я весьма за это признателен. Уверен, мы уложились в график, ведь так?

На организацию экспедиции ушло больше времени, чем хотелось бы старшему апотекарию. В свете превратностей путешествий через варп Фабий почти опасался, что не успеет даже с таким фрегатом.

— «Везалий» уложился.

— Хорошо. Было бы неблагоразумно опаздывать.

Он повернулся обратно к ограждению, сложив руки за спиной. Далеко внизу надзиратели выкрикивали команды экипажу, покорно исполнявшему свои задачи. Большую его часть составляли сервиторы, согнанные на службу с других кораблей или выкованные в генетических кузнях самого Фабия. Они являлись единым целым с когитаторными нишами, а через многих проросли расползающиеся по палубе побеги психокости.

От некоторых механических слуг остались лишь клочья мяса, видневшиеся в относительно человекоподобных психопластиковых глыбах. Но пока они продолжали исполнять свои функции, все это едва ли беспокоило Фабия. На самом деле апотекарий предвкушал процесс наблюдения за медленным превращением командной палубы корабля в то, что, согласно предположениям, станет напоминать скорее мозг. Стены уже начали меняться или изгибаться, а многие люки закрылись или вообще были поглощены корпусом корабля.

Чем же он станет через век? Или тысячелетие? Быть может, новой формой жизни? Мысль об этом была невероятно приятна Фабию. Из пепла старого всегда восстает нечто новое.

— Музыку, будьте любезны. Думаю, что-нибудь бодрящее.

Мгновения спустя бойкие звуки раздались из установленных на палубе вокс-рупоров и разнеслись по отсеку. Фабий закрыл глаза, позволив музыке понести его прочь.

Мотив был старым. Старший апотекарий гордился своей коллекцией музыки из времен до Объединения — это было его страстью с самого детства. В том или ином виде коллекция сопровождала его с самых гор Европы сквозь смертельные поля Йови-Сат II и бешеный вихрь Ереси. Ему случалось время от времени терять части собрания, которые приходилось заменять чем-то иным, скажем, горсткой древних альдарских оперетт, которые он приобрел у отчаявшегося торговца в Комморре, однако основа коллекции, ее кости, оставалась прежней. Она переносила все невзгоды, как и сам Фабий.

Байл вспомнил, как впервые узрел Комморру и на миг ощутил ошеломляющее благоговение, впоследствии сокрушенное ее мрачными буднями. Темный город умирал. Не весь сразу — его гибель даже не была заметна, но тем не менее ее было не избежать. Жители Комморры охотились друг на друга, будто запертые в яме истощенные звери.

Темный город был кладезем мудрости. Там можно было отыскать собранные знания империи, охватывавшей всю Галактику. Но ее алчно скрывали кабалы, кучки сломленных чудовищ, прожигающих вечные жизни, соперничая меж собой в бесцельных интригах. Такие создания тратили свое бессмертие впустую.

Конечно, сам Фабий не желал бессмертия. Возможно, еще немного существования, но истинное бессмертие? Нет. Вечное существование становилось бременем, а не даром. Кто бы пожелал увидеть, как все созданное им неизбежно рассыплется в прах? Лучше уж встретить забвение.

Зазвенели сигналы о приближении к цели, и Фабий поглядел прямо на основной наблюдательный экран, что висел над мостиком. Среди каскада данных он заметил нужные строки: они прибыли к внешним пределам места назначения. За кольцом небесных обломков виднелось серое пятно Пелея-Терциуса. Небольшой мир, один из шести в системе Пелей и единственный из них, что был пригоден для постоянной жизни. Другие после масштабного терраформирования стали аграрными планетами, где трудились сервиторы или крепостные. Что-либо подобное цивилизации существовало лишь на Пелее-Терциусе.

То был непримечательный мир в такой же непримечательной системе. Другими словами, он идеально подходил для потребностей Фабия. Изоляция означала безопасность для гомо новус. Для размножения и накопления сил новым людям требовалось время, целые поколения. Время требовалось и ему — для наблюдения и при необходимости внесения определенных изменений в потомство. В этом отношении система Пелей стала идеальной чашкой Петри. Она не страдала от неудачных нарушений в общественном устройстве, а потомки поселенных им там гомо новус хорошо себя проявили — пределы отклонений были приемлемы.

Жаль, что мир придется принести в жертву на алтарь необходимости. Но у Фабия было мало других вариантов, и каждый из них привел бы к большим утратам. Лучше один мир в одной системе, чем все планеты. Лучше немногие, чем множество.

Его пальцы крепче сжались на жезле, и он ощутил, как осколок демона внутри откликается на гнев. Хирургеон впрыснул в организм слабое успокоительное. Пока препарат делал свое дело, Фабий размышлял над недавними событиями. Он мысленно пробежался по имеющейся информации, рассчитывая, что ничего не упустит благодаря эйдетической памяти. Старший апотекарий был уверен, что уже знает виновника. Гексахир позаботился об этом. Гемункул практически подписал свое творение.

Фабий слабо улыбнулся, вспоминая последнюю встречу с этим древним существом. В глазах Гексахира разгоралось понимание, когда он осознал, насколько недооценил самого внимательного из учеников.

Все оказалось гораздо проще, чем тогда опасался Фабий. Гексахир отличался высокомерием истинного бессмертного. Его предположения становились нерушимыми истинами, а коварство спотыкалось о тягу ходить с напыщенным и самодовольным видом. Если бы не последнее, Гексахир был бы почти сносным собеседником. Пусть Фабий и он принадлежали к разным видам, у них было много общего. Байл вздохнул.

— Все пошло не так, — пробормотал он, постучав жезлом по металлу. — Но нет смысла размышлять о прошлом.

Фабий направился к платформе, что поднималась в центре палубы, и встал на нее.

— Вольвер, будь добр, включи соединение стратегиума.

— Включаю, — сообщил распорядитель.

Миг спустя Фабия окутала пелена гололитических данных. Системы его доспехов подключились к потоку информации, отфильтровывая ее для лучшего восприятия. После отсева сельскохозяйственной статистики, результатов переписи населения и показателей промышленности Байл сконцентрировался на астрометрических данных, собранных во время прошлого визита.

— Покажи мне составленный список гиперпространственных путей на расстоянии легкого прыжка от Пелея-Терциуса.

На гололитическом дисплее возник список близлежащих узлов путевой паутины.

— Устрани все прорванные узлы.

Список уменьшился наполовину.

— Устрани все запечатанные узлы.

Исчезла еще одна треть.

— Высвети крупные магистрали и каналы, что шире двадцати метров в диаметре.

Перед ним замерцала приблизительная карта путевой паутины, где несколько артерий были подсвечены. Быстрый расчет определил, какие из них представляли наибольший риск. Фабий открыл канал вокс-связи.

Пришло время приготовлений.

Громкие крики разносились по погрузочной палубе — надзиратели-мутанты загоняли зверье на ждущие штурмовые корабли. Эти создания были лучшими из всех, что можно было найти в племенах Велиала IV. Воинами, заслужившими в поединках честь отправиться на войну вместе с Патером Мутатис. Одни были вооружены примитивными карабинами или захваченными автоматами, другие обходились орудиями попроще, такими как зазубренные клинки и сколоченные щиты, украшенные броскими племенными знаками.

С верхней палубы за ними наблюдала Савона. Позади нее почти сотня воинов двенадцатого миллениала завершала последние проверки. Они разбирали, смазывали и вновь собирали болтеры. Заделывали и закрашивали трещины в броне. Выводили на клочьях пергамента обеты потворства, зловещие обещания, что предстанут глазам врагов. Пусть звери и были свирепыми и гордыми, они являлись всего лишь пушечным мясом, которое гнали на неприятеля. Предавшие космодесантники — вот кто являлся истинным железным стержнем собирающейся армии. Именно они нанесут врагу смертельный удар. Они обретут славу. В обмен зверью достанется честь умереть ради тех, кто лучше их во всем. Чего еще может хотеть разумное создание?

К ней подошел Беллеф.

— Они собирают последние банды. — Пусть воин и напоминал жестокого варвара, голос его был льстивым и спокойным. Голосом политика. Или любовника.

— Хорошо. Я хочу быть готовой вступить в бой, как только мы получим отмашку. — Она повернулась к космодесантнику. — А что Пес Войны и перебежчик?

— Арриан и Скалагрим также завершают приготовления. — Беллеф помолчал. — Уверена, что не хочешь, чтобы я сопровождал тебя? Варекс сможет…

— Варекс не сможет даже нащупать обеими руками собственный разъем для сброса отходов. Кто-то должен держать его в узде. И это будешь ты. — Савона остановилась, потом похлопала Беллефа по руке. — Все будет не так плохо. Тебе ведь всегда нравилась путевая паутина.

— Она меня успокаивает.

Внизу прогремели выстрелы. Савона оглянулась. У рамп застывших в ожидании штурмовых кораблей блеющие вожди обменивались вызовами, а собравшиеся вокруг них слуги рычали и верещали с растущим предвкушением. Но вскоре порядок был восстановлен, и погрузка продолжилась.

— Когда там мы в последний раз сцепились с друкари? — рассеянно спросила Савона.

— Сход Отбойщиков.

— Точно. Они выхватили добычу прямо у нас из-под носа. Помню, как взбесился тогда Блистательный. Я думала, что он нас всех убьет. — Савона улыбнулась. Перед ее глазами вновь предстало выражение лица Каспероса, когда тот осознал, что мир, который он намеревался разграбить, уже был ободран до костей. Он закатил истерику и бушевал почти три дня. Из всех Узников Радости лишь Олеандр смог его убедить угомониться.

Улыбка поблекла, когда Савона вспомнила об отступнике-апотекарии. Олеандр никогда ей не нравился, но она ему задолжала.

Если бы Олеандр не привел Фабия Байла к Касперосу, Двенадцатый никогда бы не напал на Лугганат, и все последовавшие события также не произошли бы. Она постучала когтем по висящим на шее камням, наслаждаясь слабыми вспышками тепла от заточенных внутри душ.

— И теперь мы отплатим им той же монетой, — заметил Беллеф. — Спустя более трех веков и под началом другого командира.

— Лучше поздно, чем никогда, — заметила Савона.

— Знаешь, он ведь умирает.

— Как и всегда.

— Я имею в виду, его текущее тело угасает. Он это скрывает, но близок к пределу выносливости. Я чую, как он начинает гнить.

— Я никогда не видела тебя с открытым лицом, — посмотрела на него Савона. — Как ты вообще можешь учуять что-то кроме вони своего пота?

Беллеф постучал по мясистому наросту на шлеме.

— Я благословлен многими органами чувств. — Он показал на другой. — Вот этот может ощущать воспоминания.

— Как полезно.

— Очень. Благодаря показанному им мои поэмы стали гораздо лучше.

Савона едва удержалась от гримасы. Пусть Беллеф уже десятилетиями был ее приближенным, он лишь недавно оказал ей сомнительную честь, дав почитать свои труды. Причем так застенчиво, будто был жаждущим любви юнцом, на чьих губах еще не обсохло материнское молоко. Едва ли такое поведение подобало жестокому убийце. Впрочем, Савона не собиралась говорить это Беллефу в лицо.

— Как думаешь, каковы наши шансы? — спросила она вместо этого.

— Сложно сказать. Явно будут плохи для нас независимо от исхода. Как и всегда.

Савона не купилась на уловку. Беллеф уже давно советовал ей взять миллениал и увести прочь от Повелителя Клонов. С самого возвращения Фабия из Комморры. Под номинальным руководством Фабия Двенадцатый раскалывался и собирался столько раз, что она уже не могла сосчитать, и всякий раз становился сильнее.

Но перековка еще не завершилась. Предстояло выбить из стали еще немного изъянов. И тогда клинок станет совершенен. Тогда Савона открыто примет руководство, без притворства, без покровительства Фабия. Во всяком случае, так она говорила себе.

Хотя в глубине души не была уверена, что этот день настанет.

Она наблюдала, как специально выведенные надзиратели, забравшиеся на антигравитационные диски, загоняют в пассажирские отсеки усиленных стимуляторами мутантов в ошейниках и намордниках. В гомон вливались резкий треск шоковых стрекал и шипение электрокнутов. Запах опаленной плоти и волос смешивался со смрадом экскрементов, машинного масла и крови.

Савона закрыла глаза, втягивая богатый аромат. Когда-то, в иной жизни, она, несомненно, сочла бы эти запахи отвратительными. Теперь же они казались приятными, будто то пахли недавно распустившиеся цветы. Она потянулась и оперлась на ограждение, не отводя взгляда от суматохи внизу.

— Знаешь, это моя любимая часть налета. Столько возможностей, столько потенциала.

— Но ведь это не налет, помнишь? — прошептал Беллеф.

— Налет, засада — какая разница?

— В множестве тактических и стратегических факторов, — ответил воин, проводя пальцами вдоль последних строк стихов, высеченных на наруче, по порядку очерчивая каждое слово. — Они становятся беспокойными. Нетерпеливыми. Жаждут битвы.

— Они почуяли войну на ветру, — сказала Савона.

— Это из одной из моих поэм? — через миг спросил ее Беллеф, будто не поверив ушам.

— Возможно, — ответила ему Савона, не оглядываясь.

— Хочешь послушать последнюю? — спросил он, и от пыла в его голосе женщина скривилась. Поэмы Беллефа бывали по очереди порочными и приторными, непристойными и идиллическими.

— Не сейчас.

— Значит, позже, — дружелюбно кивнул легионер.

— Ты выглядишь удивительно спокойным, Беллеф, — покосилась на него Савона.

— А почему нет? В битве наше предназначение.

— Твое — может быть.

— Но и твое тоже, — окинул ее оценивающим взглядом воин. — Ты присягнула удовольствиям войны, когда надела доспехи Гондола. Чем скорее ты это признаешь, тем скорее тебя примут и другие.

— Сколько прошло веков, Беллеф? — мягко спросила Савона. — Сколько веков назад я взяла то, что принадлежало мне по праву? И все равно некоторые отказываются меня признать.

— Их осталось не так уж много, — усмехнулся уличный поэт. — Ну, после децимаций.

— Так вот как вы это теперь называете? — нахмурилась Савона. — Я этого не требовала.

— Нет. И это единственная причина, почему Варекс и другие традиционалисты не пытались перерезать тебе глотку. — Беллеф взял один из висевших на броне отточенных осколков керамита и начал выцарапывать на наруче новую строфу.

— Если они хотят быть главными, пусть бросят вызов, — сказала Савона, наблюдая за ним.

— Не бросят, ведь этим признают тебя. Сражаясь открыто, они признают тебя равной, такой же достойной, как и любой воин из легиона. Сама знаешь.

— Трусы.

— Нет. Но они напуганы. Не тобой, но тем, что ты воплощаешь в себе. Ты — свидетельство того, что легион, который они знали, и миллениал, в котором служили, мертвы. Мертвы окончательно. — Поэт поглядел на Савону. — Мы тысячелетиями цеплялись за идеал, отказываясь замечать, как он истрепался, как непристойны стали вкусы. Теперь же остался лишь прах, и перед нами неопределенное будущее. И неопределенность нам совсем не по душе.

— Это я уже заметила, уличный поэт, — рассмеялась Савона. — Но какое мне дело до их страхов? Пусть следуют за мной или будут прокляты. Главное, чтобы наконец-то решили, что делать. — Она вновь оперлась на перила. — Я соединила наши судьбы с участью Повелителя Клонов, веря, что только так смогу удержать Двенадцатый в достойной форме. Но разложение лишь ускорилось. Будто он заражает все, к чему прикасается.

— Возможно, так и есть, — вздохнул Беллеф. — А возможно, так было всегда. Как знать, может, нам стоило умереть с честью, а не давать Фабию и Фулгриму вытащить нас из бездны лишь затем, чтобы столкнуть в другую.

— Неужели я слышу горечь? Или сожаление? — И то и другое. Ни то, ни другое. — Беллеф покачал головой. — Желания и сожаления — часть великого змея. Желания ведут, но сожаления всегда следуют за ними. Одного не бывает без другого, иначе и то, и другое бесполезно.

— Как выразительно. Сам придумал?

— Нет, увы и ах. Это сказал другой легионер, Нарвон Квин.

— И где же теперь этот философ?

— Там же, где и большинство философов. В земле. — Беллеф постучал костяшками по перилам. — В последний раз я слышал, что он отправился искать обитель Фулгрима и не вернулся.

— Это то, что мне никогда не понять в вашем роде, — фыркнула Савона.

— Только это?

— Зачем пытаться найти богов или их слуг? — продолжила она, не обратив внимания на укол. — Как говорит мой опыт, они сами быстро тебя найдут, если захотят.

И едва она это сказала, как зазвенел вокс-колокольчик. Она отошла от ограждения.

— Помяни черта… — Савона открыла канал связи. — Да?

— Ты закончила свои приготовления? — пробился сквозь помехи голос Фабия.

— Почти.

— Тогда приходи на мостик. Я хочу обсудить нашу стратегию.

— Опять?

— Да. И мы будем продолжать, пока я не уверюсь, что ты осознала каждую деталь.

С этими словами он отключил связь. Савона посмотрела на Беллефа. Тот лишь отвесил пышный поклон.

— После вас, миледи.

Арриан закончил точить клинок как раз тогда, когда Фабий закрыл канал. Все было ясно по выражению лица старшего апотекария. Капризность Савоны утомляла и в лучшие времена. Впрочем, она на свой лад была полезна и достойна доверия больше любого другого воина из Двенадцатого. Большинство, скажем, тот же Варекс, колебались в шаге от предательства.

Цорци окинул клинок своего фалакса пристальным взглядом, а затем убрал его в ножны, сочтя достаточно острым. Он вытащил второй и начал снова. Звуковой точильный камень тихо гудел, пока апотекарий водил им вдоль лезвия.

— Тебе точно нужно делать это здесь? — не выдержал Горел. Он стоял рядом вместе с Марагом и Дуко.

Арриан помедлил, оценивая варианты ответов, и выбрал тот, который точно разозлил бы Горела еще сильнее.

— Да, — сухо ответил он, продолжив точить клинок. Занимаясь делом, он незаметно осматривал и трех других апотекариев.

Всем своим видом Горел буквально кричал о недовольстве. Он не хотел здесь находиться и никак не пытался это скрыть. Никто не знал послужного списка Горела. Вероятно, тот был отступником из какой-то жидкокровной банды, что расплодились после роспуска старых легионов. Горел никогда не сражался против братьев, ведь у него их и не было. Для Горела Долгая война была лишь чьей-то чужой историей.

А вот Мараг пребывал во вполне доброжелательном настроении. Впрочем, другое с ним случалось нечасто. Арриан подозревал, что воин постоянно вкалывал себе всевозможные наркотики, — возможно, пристрастившись к ним, а может, просто ставя опыты. Падший был чудаком даже по меркам Консорциума.

Но самым довольным из всех троих выглядел Дуко. Повелитель Ночи, как и большинство его сородичей, всегда был рад хорошему налету. Дуко заметил его взгляд и уважительно кивнул. Арриан кивнул в ответ. Из этой троицы Дуко нравился ему больше всего. Повелитель Ночи отличался завидной практичностью, а его амбиции оставались направленными за пределы Консорциума и не вредили другим.

— Ну что еще? — проворчал Горел. — Что теперь затеял этот глупец?

Арриан проследил за взглядом апотекария, услышав голос Скалагрима:

— Заходите, щенки. Садитесь. Наблюдайте. И помолчите. — Вслед за апотекарием на палубу вошла целая стая детей из гомо новус. Большинству было лишь несколько лет, но все юнцы были крупнее, сильнее и гораздо внимательнее, чем любой обычный ребенок в их возрасте. На каждом были отметины стай с орудийных палуб. Скалагрим предпочитал их всем другим по причинам, которые ускользали от Арриана.

— Зачем? — спросил он, когда хтониец подошел ближе.

— Чтобы не путались под ногами. Мелкие поганцы прикончили одного из смотрителей в нижнем отсеке с припасами. Подставили несчастному громиле подножку, а затем выпустили ему кишки прежде, чем кто-то успел вмешаться. — Скалагрим ухмыльнулся. — Они быстро учатся. Куда быстрее, чем прошлые.

— Каждое поколение становится лучше прошлых. — Арриан глядел, как дети разбежались, ища места повыше и щели, куда можно залезть. — Сюда ты их зачем привел?

— Подумал, что они могут чему-то научиться.

— В самом деле? — спросил Фабий, оглянувшись.

— Ну разумеется. Сейчас меня превыше всего заботит их образование.

— Ты за это отвечаешь. — Фыркнув, Байл вернулся к изучению информации.

— Я и не думал иначе. — Скалагрим неторопливо пошел к помосту стратегиума. — Так что, они уже прибыли? Или мы опоздали?

— Нет, — сухо сказал старший апотекарий. — Они еще не прибыли. Но появятся. Они не удержатся при виде легкой добычи. Это против их природы.

— Значит, время, проведенное среди них, было потрачено не зря.

— Да, думаю, так и есть, — заметил Фабий, поразмыслив над его словами.

— Знаешь, почему они решили тебя убить?

— Нет. — Старший апотекарий провел пальцами вдоль панели управления. — Но это и не важно. Рано или поздно кто-нибудь попытался бы на нас напасть. Будь то альдари, Абаддон или мои бывшие братья. Личность врага не важна.

— Я бы сказал, что важна, но ведь мне не хватает твоего гения.

— Рад слышать, что ты готов признать свои изъяны, Скалагрим.

Бывший легионер Сынов Хоруса ухмыльнулся. Арриан подумал было укорить его за неуважение, но решил, что это не стоит усилий. Тем более что Скалагрим все равно бы не стал вести себя лучше.

— Что эти сорванцы делают на наблюдательной палубе? — спросил Саккара, заходя вместе с Савоной, Беллефом и Хорагом. За бывшим Гвардейцем Смерти, как всегда, следовал его питомец, подпрыгивающий и похожий на слизня зверь. Он тут же засеменил к одному из детей, оставляя за собой влажные следы. Мальчишка заверещал, начав карабкаться вверх, туда, где зверь его бы не достал. Пусть создание и было очень дружелюбным, его прикосновение несло смерть.

— А как еще им учиться, Саккара? — ответил вопросом Фабий, не отводя взгляда от дисплея. — Или, может, ты решил вызваться наблюдать за яслями?

— Кто-нибудь задался бы вопросом, зачем на боевом корабле ясли.

— Если захотел бы выставить себя дураком. — Фабий обернулся. — Саккара, эти дети — оружие. Их обучение начинается рано, и оно повсеместно. Лучше всего им удается наблюдать.

Саккара посмотрел вниз. Несколько детей оценивали его ровным спокойным взглядом. Каждый из них держал самодельное оружие. Дьяволист нахмурился, опустив руку к флягам на поясе.

— Даже не думай, — сухо сказал Фабий, отвернувшись к экрану.

— Так, раз мы все здесь собрались, — снова заговорил Скалагрим, бросив резкий взгляд на Савону, — ты уже придумал стратегию или мы просто будем глядеть, как вырезают планету?

— Да. — Старший апотекарий встряхнулся, переходя к делу. — Мы нанесем удар в три этапа. Первым будет наступление по нескольким фронтам, призванное помешать начальной атаке друкари. Его возглавит Савона. Ты будешь помогать ей, как и Арриан.

Скалагрим покосился на Арриана. Тот кивнул.

— Когда ты говоришь «помешать», то имеешь в виду «убить их», так ведь? — уточнила Савона.

— Сколько угодно. Их начальная атака всегда является лишь отвлекающим маневром, способом связать боем защитников моих станций, пока через путевую паутину проскальзывает клинок убийцы. Что приводит нас ко второй фазе. Я расположу свой штаб на самой станции. Горел, ты и Мараг будете сопровождать меня.

— Почему мы? — спросил Горел.

— А ты хотел прогуляться с Савоной? — поинтересовался Арриан. Горел злобно на него посмотрел, но умолк. Фабий благодарно кивнул и продолжил:

— Хораг, Дуко и Беллеф войдут в Паутину через открытый портал в кормовой пусковой палубе корабля и займут позиции, готовясь захлопнуть челюсти капкана, когда придет враг. — Фабий включил приблизительную карту участка путевой паутины. — Полагаю, что они проведут атаку с одной из этих трех пересекающихся узловых нитей. У ворот в Пелей-Терциус есть определенная защита, но полностью автоматическая, и, вероятно, в мое отсутствие она находится в плохом состоянии.

— Не стоит доверять новым людям работу Астартес, — пробормотал Беллеф.

Фабий покосился на него, но спорить не стал.

— Третья фаза будет целиком проходить в пустоте, — продолжил он. — Саккара примет на себя руководство «Везалием». — Байл поглядел на Несущего Слово. — У врага один корабль, а также небольшая флотилия эскортных судов. Твоя задача — связать их боем.

— Это будет несложно, — нахмурился Саккара. — Но я удивлен, что ты не собираешься дать бой прежде, чем ксеносы доберутся до планеты.

— Мы никак не сможем определить, где именно они покинут путевую паутину, — ответил Фабий. — Я вычислил не менее десяти вероятных точек выхода в пределах досягаемости для удара по планете. Поэтому твоей задачей будет отреагировать, и быстро, когда получишь сигнал. — Он поглядел на Несущего Слово в упор. — Но лишь когда ты получишь сигнал. — Старший апотекарий обвел взглядом собравшихся. — Это относится ко всем. Мы сможем разбить им нос, только если дадим подобраться поближе. Альдари должны увериться, что их ждет легкая победа, как раньше. Иначе они разбегутся, прежде чем мы захлопнем ловушку. Если мне придется пожертвовать этой планетой, да будет так.

— Твоя душа так холодна, — протянул Саккара.

— По крайней мере, так кто-то выживет.

— Оправдания.

— Тебе есть что возразить моему плану, Саккара? — оглянулся на него Фабий. — Или это просто колкость ради колкости?

— Я возражаю лишь против лицемерия, — улыбнулся Саккара. — Ты утверждаешь, что любишь этих созданий, ценишь их жизни больше своей. Но все же теперь жертвуешь ими ради мимолетного преимущества против врагов.

Рука рассерженного неуважением Арриана метнулась к рукояти клинка. Но обнажать оружие он не стал. Саккара покосился на Арриана, заметив его взгляд. На лице Несущего Слово было такое понимающее выражение, что Цорци понял: возможно, он сам и подтолкнул дьяволиста насмешками к выбросу эмоций. Он заставил себя успокоиться.

Фабий же просто пристально глядел на Несущего Слово.

— Саккара… спустя все эти годы ты так ничего и не понял, да? Все еще не осознал цели моих трудов?

Улыбка дьяволиста поблекла. Он замер под взглядом Фабия, будто птица, загипнотизированная змеей.

— Все это не ради сохранения тех существ или этих, но ради выживания вида. Мною движет не любовь, но необходимость. Если ради спасения тысячи должна умереть сотня, да будет так. Если ради выживания возможных будущих миллиардов должен умереть миллион, я сам охотно перережу всем глотки.

Он поглядел на сидевших у его ног детей. Их мрачные взгляды не дрогнули. Фабий мягко погладил ближайшего по голове, будто заботливый отец. Ребенок довольно заворчал от прикосновения создателя. Старший апотекарий улыбнулся.

— Я поступлю как должен, чего бы это ни стоило.