Железный Ворон 2

Глава 2

Когда я увидел её, Веру Оболенскую, смеющуюся рядом с Родионом, внутри что-то взревело. Это был не я. Это был Алексей. Из самых глубин его души поднялась волна ревности, обиды и униженного восхищения.

Какого хрена⁈ — мысленно рявкнул я на него. — Так, спокойно, Алексей! Если ты меня слышишь, напоминаю: ты из-за неё чуть коней не двинул! Остудись маленько!

Но с этим было сложно что-то сделать. Чувства уже нахлынули, горячие и чужие. Я понял, что сейчас мне к ним нельзя. Эта встреча неизбежна, но я к ней не готов.

А вот тот Шуйский… Его реакция на меня утром в коридоре. Его страх сейчас. Может быть, он что-то знает.

Я принял решение.

Спокойным, размеренным шагом я пошёл через площадь, прямо к его скамейке. Пока шёл, я ещё раз бросил взгляд на «золотую молодёжь». Я заметил, как Вера Оболенская, увидев, что я иду не к ним, а в другую сторону, удивлённо приподняла бровь. Родион же просто проводил меня полным ненависти взглядом. Анастасия… Анастасия делала вид, что не смотрит, но я чувствовал её внимание.

Я подошёл к скамейке, на которой сидел дрожащий студент.

Он был так погружён в свой страх, что заметил меня, только когда я встал прямо перед ним, отбрасывая на его книгу тень.

Он поднял голову. Увидел меня. И его лицо исказилось от ужаса. Он вскочил, роняя книгу, и инстинктивно сделал шаг назад, словно собирался бежать.

— К-княжич Воронцов! — пролепетал он. — Я… я ничего не знаю! Я ничего не делал!

Он был на грани истерики.

— Так! Спокойствие! Без паники! — сказал я, подняв руки в примирительном жесте. Я постарался, чтобы мой голос звучал как можно мягче и спокойнее. — Я пришёл с миром.

Он замер, тяжело дыша, готовый в любую секунду сорваться с места.

— Сядь, — попросил я. — Сядь, прошу тебя. Прошу по-хорошему.

Я улыбнулся ему. Открыто. По-дружески. Без тени угрозы или насмешки.

Моё поведение его сбило с толку. Он ожидал чего угодно — угроз, обвинений, драки. Но не спокойной просьбы и улыбки.

Он колебался несколько секунд, его бегающие глаза смотрели то на меня, то на «золотую молодёжь» вдалеке, словно ища там защиты или, наоборот, опасности.

Наконец, медленно, очень неохотно, он снова опустился на скамейку. Он не сел расслабленно, а лишь на самый краешек, готовый в любой момент вскочить. Он поднял с земли свою книгу и вцепился в неё так, будто это был его единственный щит.

— Что… что вам угодно, княжич? — спросил он дрожащим голосом.

Он всё ещё был напуган, но он не сбежал. Он был готов слушать.

Я не стал садиться рядом, чтобы не пугать его ещё больше. Я просто остался стоять перед ним.

— Представься, — сказал я мягко. — Можешь звать меня не «княжич», а Алексей. А как мне звать тебя?

Моё предложение снова его озадачило. Аристократы никогда не предлагали обращаться к ним по имени, тем более таким, как он. Он посмотрел на меня с недоверием.

— Я… я Пётр, — пробормотал он, опустив глаза. — Пётр Шуйский.

— Очень приятно, Пётр, — кивнул я.

Имя «Пётр» резануло по сердцу. Моё имя. Из той, другой жизни. На мгновение мир качнулся. Я с усилием заставил себя сосредоточиться на здесь и сейчас.

Я посмотрел на скамейку.

— Могу я присесть?

Пётр Шуйский вздрогнул от моего вопроса. Он, очевидно, не привык, чтобы аристократ его о чём-то спрашивал. Он быстро, испуганно кивнул и инстинктивно подвинулся к самому краю скамейки, освобождая мне как можно больше места.

Я сел на скамейку. Я как слепой котёнок, — пронеслось в голове. — Или котяра… Вообще не понимаю, что тут происходит. Кто этот Шуйский? Его брат?

Я почесал подбородок, не зная, с чего начать этот сложный разговор. И решил пойти самым простым путём.

— Слушай, Пётр… Петя… — обратился я к нему, и от этого имени у меня снова что-то дрогнуло внутри. — Скажи мне честно… ты чего меня так боишься, а?

Мой прямой вопрос застал его врасплох. Он вцепился в свою книгу так, что побелели костяшки.

— Я… я вас не боюсь, княжич… Алексей, — пролепетал он, но его бегающие глаза говорили об обратном. — Я… я просто…

Он запнулся, ища слова.

— Все… все говорят… — он сглотнул. — Все говорят, что вы изменились. Что вы… стали… сильным. И… жестоким. Как вы… с теми, в подвале…

Он замолчал, испугавшись собственных слов.

Так вот оно что. Слухи. Они уже поползли по Академии. История о нашей вылазке, переданная тем самым «Химерой», которого я отпустил, уже обросла подробностями и превратилась в страшную легенду обо мне.

— Ах вот оно что! — я усмехнулся. — А ты верь побольше всяким сплетням!

Я по-дружески хлопнул его по плечу. Он вздрогнул, но не отшатнулся.

— Ты мне скажи лучше, — я понизил голос, делая его более доверительным. — А вот Костя, тот что погиб недавно… он тебе был братом? Или кем? Я что-то в вас, Шуйских, не разбираюсь. Уж прости и не держи зла.

Я специально добавил последнюю фразу, чтобы показать, что мой вопрос — не допрос, а простое любопытство.

При имени «Костя» он вздрогнул ещё сильнее. Его лицо побледнело, а глаза наполнились слезами.

— Он… он был моим младшим братом, — прошептал он, и его голос сорвался. — Моим единственным братом.

Он уткнулся лицом в свою книгу, и его плечи затряслись от беззвучных рыданий. Он был не просто напуган. Он был раздавлен горем.

Я сидел рядом и не знал, что делать. Передо мной был не свидетель. Передо мной был мальчишка, который только что потерял брата.

Вот чёрт… не ожидал такого. Мужик плачет при мне. Я к такому не привык. Что делать-то? Все мои планы по допросу рухнули.

Я неловко, по-дружески, похлопал его по спине.

— Да… Сочувствую. Тяжёлая ситуация.

Слова казались банальными и неуместными, но ничего другого в голову не приходило.

Я огляделся по сторонам. «Золотая молодёжь» у фонтана всё ещё была там, но они, кажется, потеряли к нам интерес и были заняты своими разговорами. Остальные студенты тоже занимались своими делами. На нас никто не обращал внимания.

Пётр Шуйский медленно поднял голову. Его лицо было мокрым от слёз.

— «Тяжёлая ситуация»?.. — он посмотрел на меня с горькой усмешкой. — Он мёртв! А в газетах пишут… пишут, что это несчастный случай!

Он сжал кулаки.

— Я знаю, что это не так! Он… он связался с плохими людьми! Я предупреждал его! Говорил ему, что эти деньги до добра не доведут! А он не слушал! Говорил, что нашёл способ «решить все наши проблемы»! Идиот…

Он снова уткнулся в книгу. Он был сломлен, и он был зол. И он был готов говорить.

— Вот! Вот что я хотел услышать! — я подался к нему, мой голос стал низким и настойчивым. — Плохие люди! Я тоже так считаю!

Я схватил его за плечо, заставляя посмотреть на меня.

— Пётр, ты можешь мне помочь, слышишь⁈ Я хочу прищучить этих «плохих людей»! Но для этого… для этого мне нужно, чтобы ты рассказал мне всё! Понял⁈ Всё, что ты знаешь!

Я смотрел ему прямо в глаза, пытаясь передать ему свою ярость и решимость.

— Как он с ними сотрудничал? Как он на них вышел? Кто с ним связывался? Всё, что ты знаешь! И я обещаю, — я сжал его плечо сильнее, — я за него отомщу! Слышишь⁈

Мои слова, моя энергия подействовали на него. Его слёзы высохли. Горе в его глазах сменилось… надеждой. Дикой, отчаянной надеждой на возмездие.

— Отомстишь?.. — прошептал он. — Ты… ты правда?..

— Правда, — твёрдо кивнул я.

Он несколько секунд смотрел на меня, а потом сломался.

— Я… я не всё знаю, — зашептал он торопливо, оглядываясь по сторонам. — Он не всё мне рассказывал. Он вышел на них через… через одного человека. Бывшего студента. Его отчислили год назад за тёмную магию. Фамилия… Корф. Баронский род, захудалый. Этот Корф и познакомил его с ними.

Он сглотнул.

— Костя встречался с ними не здесь. Он использовал старые катакомбы под Академией. Вход… вход в них из нашей родовой усыпальницы. В крипте Шуйских, на старом кладбище за Академией. Он говорил, что это самое безопасное место.

Он дал мне две ключевые зацепки: имя — Корф, и место — усыпальница Шуйских.

— Это отлично. Просто отлично! — я ободряюще кивнул. — Ты молодчина. Это всё очень важно.

Я ослабил хватку на его плече, но мой взгляд оставался таким же напряжённым.

— Это всё? Больше ты ничего не знаешь? Ты уверен? Вспомни!

Пётр испуганно замотал головой.

— Нет, клянусь! Это всё, что он мне говорил! Он… он хвастался, что нашёл «лёгкие деньги», что этот Корф — его билет в богатую жизнь… А потом… — он снова сглотнул, — … потом он стал меня бояться. Говорил, что они… они не любят свидетелей. Он запретил мне подходить к усыпальнице.

Он посмотрел на меня с мольбой.

— Я правда больше ничего не знаю, княжич! Я боюсь! Они могут узнать, что я говорил с вами!

Он был на пределе. Давить на него дальше было бессмысленно и жестоко. Он сказал всё, что знал.

— Всё-всё, я понял. Хорошо, ты ничего больше не знаешь…

Я откинулся на спинку скамейки, давая ему немного пространства. Но один вопрос не давал мне покоя.

— Единственное… я не понимаю… вы же Шуйские. Великий Род. — Я посмотрел на него с искренним недоумением. — Как же так получилось, что… Я видел твоего отца недавно в Совете. Неужели у вас заканчиваются деньги?

При упоминании денег и отца Пётр снова сжался, но на этот раз в его взгляде была не только горечь, но и стыд.

— Заканчиваются? — он горько усмехнулся. — Княжич, они давно закончились.

Он посмотрел по сторонам и понизил голос до шёпота.

— Всё, что у нас осталось — это имя. И видимость. Наш отец… он тратит последние крохи, чтобы поддерживать эту видимость. Приёмы, балы, дорогие мантии… Он верит, что если все будут думать, что мы всё ещё сильны, то мы и будем сильны.

Он отвёл взгляд.

— Наши шахты пусты. Земли заложены. Он влез в огромные долги… в том числе и перед Голицыными. Поэтому он и молчал на том Совете. Он не может перечить им.

Он посмотрел на меня с отчаянием.

— А Костя… он просто хотел помочь. Хотел вытащить семью из этой ямы. Только выбрал не тот способ.

Теперь всё встало на свои места. Это была не просто жадность. Это было отчаяние. И этим отчаянием умело воспользовались «Химеры».

Я слушал его, и картина этого мира становилась всё мрачнее и сложнее. Великие Рода, которые грызлись за власть, на самом деле были колоссами на глиняных ногах, погрязшими в долгах и интригах.

Я посмотрел на этого запуганного, раздавленного горем и стыдом парня. И почувствовал к нему не жалость, а… уважение. Он был честен со мной.

— Ты мне очень помог, Петя, — сказал я тихо и искренне. — Спасибо тебе.

И я протянул ему руку. Не как княжич. А как человек — человеку. Как Петя — Пете.

Пётр Шуйский смотрел на мою протянутую руку так, будто это был какой-то магический артефакт. Он не понимал. В их мире так было не принято.

Он колебался несколько секунд. А потом медленно, очень нерешительно, вложил свою холодную, дрожащую ладонь в мою. Его рукопожатие было слабым, но я почувствовал в нём… благодарность. И облегчение.

— Что… что вы будете делать? — прошептал он.

Я посмотрел на него. Ох, Петя, тебе лучше не знать… На мгновение мелькнула мысль, что его познания в целительстве могли бы нам пригодиться. Но тут же я вспомнил его отца, потерявшего одного сына. Нет. Я не мог ввязывать его в это. Не мог рисковать им.

— Береги себя, — сказал я твёрдо. — Смотри по сторонам. И… оставь этот разговор между нами.

Он кивнул, и я увидел в его глазах благодарность за то, что я не требую от него большего.

Я развернулся и пошёл прямо через площадь. В сторону фонтана. В сторону «золотой молодёжи».

Моё приближение не осталось незамеченным.

Свита Родиона Голицына, заметив, что я иду прямо к ним, замолчала и напряглась. Они расступились, образуя вокруг своего лидера защитный круг.

Родион развернулся мне навстречу. Его лицо было искажено от ненависти и презрения.

— Чего тебе надо, Воронцов? — прорычал он. — Полюбовался на свою работу? Пришёл поглумиться?

Я остановился. На моём лице отразилось искреннее, неподдельное недоумение.

— «Полюбовался на свою работу»? «Поглумиться»? — я переспросил, чуть склонив голову набок. — Прости, но я правда не понимаю, о чём ты говоришь.

Я улыбнулся. Спокойно, дружелюбно, как будто он только что спросил у меня, который час.

Мой ответ его обескуражил. Он был готов к драке, к оскорблениям, к чему угодно, но не к этому вежливому недоумению. Он открыл рот, чтобы что-то выпалить, но запнулся, не найдя, что ответить на мой, казалось бы, невинный вопрос.

Его свита тоже была в замешательстве. Их агрессивный настрой дал сбой.

Вера Оболенская, однако, не растерялась. Она рассмеялась своим мелодичным, как колокольчик, смехом.

— Ох, Родион, он просто издевается над тобой! — сказала она, с явным удовольствием наблюдая за его смущением.

А затем она повернулась ко мне, и в её глазах плясали хитрые огоньки.

— А вы, княжич Воронцов, стали таким… интересным собеседником в последнее время. Что же вы хотели мне сказать?

Она полностью проигнорировала гнев Родиона и с готовностью приняла мою игру.

Я посмотрел на Веру Оболенскую. Хитрая лиса. Она чем-то напомнила мне продавщицу из магазина у завода. Та тоже думала, что она королева бала.

— Вам сказать? — я рассмеялся. Громко, от души. — Да вы что, княжна!

Я обвёл их всех насмешливым взглядом.

— Я заметил, у вас тут такая компания собралась… провидцев. Каждый уверен, что я хочу сделать что-то эдакое. Уже все всё за меня решили! — я снова рассмеялся. — Я вам ничего не хотел сказать.

Я сделал паузу, наслаждаясь их полным недоумением. А затем повернулся к Анастасии.

— Я пришёл к моей невесте.

И, проигнорировав все правила этикета, я обратился к ней так, как никто никогда не смел.

— Настя, можно тебя на секундочку?

Если моё предыдущее поведение было пощёчиной, то это была бомба.

Родион Голицын: Его лицо побагровело так, что я испугался, как бы его не хватил удар. «Настя»⁈ Он сжал кулаки и сделал шаг ко мне, но его сестра остановила его едва заметным движением руки.

Вера Оболенская: Её лицо застыло. Улыбка исчезла. Она привыкла быть в центре внимания, а я только что публично, на глазах у всех, показал, что она для меня — пустое место. Я видел в её глазах вспышку настоящей, холодной ярости. Я нажил себе ещё одного врага.

Анастасия: Она замерла, как ледяная статуя. Её маска непроницаемости была безупречна, но я «видел» её эфирное поле. Оно трепетало, как пламя на ветру. Шок. Недоумение. И… что-то ещё. Что-то, чего я не мог понять.

Она медленно, очень медленно, кивнула.

— Да, Алексей, — ответила она ровно, принимая мою фамильярность и возвращая её.

Она сделала шаг от своей компании и подошла ко мне.

— Я тебя слушаю.

Мы стояли в центре площади. Вдвоём. Под пристальными, полными ненависти и изумления, взглядами всей «золотой молодёжи» Академии.

— Давай-ка отойдём немного.

Я взял её под руку. Жест был собственническим, защитным и в то же время неформальным. Она не сопротивлялась. Мы отошли на несколько шагов от фонтана, оставив её разъярённого брата и униженную «подругу» позади. Их ненавидящие взгляды буквально сверлили нам спины.

— В общем… по поводу нашего расследовани, — начал я, понизив голос. — Я просто хотел поставить тебя в курс дела.

Тут мне пришла мысль. Проверим, как далеко зайдут мои сведения, если я ей всё расскажу. Проверим, можно ли ей доверять на самом деле.

Я наложил на себя «Маску Покоя», делая лицо непроницаемым.

— Шуйский. Тот, Костя, что погиб. Он лазил на встречи с представителями «Химер» через усыпальницу Шуйских, на старом кладбище за Академией. Я сегодня собираюсь туда.

Я посмотрел ей в глаза.

— В полночь. Проверю, может, остались какие-то следы.

Я сделал вид, что это просто отчёт напарнику.

— Просто держу тебя в курсе. По поводу расследования. А ты… ты ничего не узнала?

Она выслушала меня, не перебивая. Её лицо было скрыто такой же ледяной маской, как и моя, но я «чувствовал», как напряглось её эфирное поле. Мои слова произвели на неё эффект.

— Усыпальница Шуйских… — проговорила она задумчиво. — Это логично. Старое кладбище — место силы. Идеально для тёмных ритуалов. И оно практически не охраняется.

Она подняла на меня свои серые глаза.

— Это очень опасно, Воронцов. Ты пойдёшь один?

Её вопрос был прямым. Она не отговаривала. Она оценивала риски.

— А по поводу информации… — она на мгновение замялась. — Я узнала. Кое-что. Тот выживший «Химера», которого допрашивал мой отец… он исчез. Сегодня утром. Из закрытой камеры в подземельях нашего Родового гнезда. Никаких следов взлома. Он просто… испарился.

Она смотрела на меня, и в её взгляде я увидел… тревогу.

— Кто-то очень могущественный заметает следы. И этот кто-то, возможно, гораздо ближе, чем мы думаем. Твоя вылазка на кладбище сегодня… она может стать ловушкой.

— Об этой вылазке в полночь никто не знает, — сказал я с уверенной улыбкой и подмигнул ей. — Всё будет хорошо. Я буду очень осторожен.

Я не отпустил её руку, которую держал, а наоборот, нежно погладил её холодные пальцы своей ладонью.

— Ты можешь быть со мной помягче, — сказал я тихо, так, чтобы слышала только она. — Даже когда рядом кто-то есть. Ты ведь понимаешь… теперь мы связаны.

Я улыбнулся, глядя ей в глаза.

Она на мгновение замерла от моего прикосновения и моих слов. Я почувствовал, как её эфирное поле снова всколыхнулось волной смятения. Она медленно, почти нехотя, высвободила свою руку из моей.

— Не будь наивным, Воронцов, — сказала она, но в её голосе уже не было прежнего льда. Только усталость. — «Связаны» — не значит «союзники». Это значит, что если утонешь ты, то потянешь за собой и меня.

Она посмотрела в сторону своего брата и Веры Оболенской, которые всё ещё сверлили нас взглядами.

— А «мягкость»… — она горько усмехнулась. — Мягкость в нашем мире — это слабость. А слабых здесь съедают первыми.

Она снова надела свою маску.

— Если пойдёшь на кладбище, возьми это.

Она быстро, почти незаметно, сунула мне в руку что-то маленькое и холодное. Затем, не говоря больше ни слова, она развернулась и пошла обратно к своей свите.

Я разжал ладонь.

На ней лежал маленький, искусно сделанный амулет в виде серебряной снежинки. От него исходил едва уловимый холод и… защитная аура. Очень мощная.