Железный Ворон 2

Глава 19

— Вы, кажется, о чём-то говорили? — сказал я с вежливой, почти издевательской улыбкой. — Что ж, не будем вам мешать.

Я повернулся к Агриппине, которая всё ещё в шоке смотрела на происходящее.

— Мы с нянюшкой, — я демонстративно указал на неё, представляя её как почётного гостя, — с удовольствием вас послушаем.

А затем, на глазах у всего Совета Родов, у самых могущественных людей Империи, я просто… сел. Прямо на холодный мраморный пол, скрестив ноги. Как будто я пришёл в парк на пикник.

Мой поступок произвёл эффект разорвавшейся бомбы.

Мой отец и Голицын: Они застыли с открытыми ртами. Их грозная, обвинительная речь была прервана этим абсурдным, унизительным жестом. Члены Совета: Они не знали, как реагировать. Князь Полонский с трудом сдерживал усмешку. Отец Дамиана смотрел на меня с нескрываемым интересом. Глава Рода Оболенских прикрыла лицо веером, но я видел, как смеются её глаза. Ректор: Он провёл рукой по лицу, как будто у него разболелась голова. Он пытался сохранить серьёзность, но у него плохо получалось. Лина и Дамиан: Они стояли за моей спиной. Лина кусала губы, чтобы не рассмеяться. А Дамиан… Дамиан просто смотрел на меня, и в его глазах было то самое выражение — смесь ужаса и восхищения.

— Воронцов! — прорычал мой отец, придя в себя. — Встать! Немедленно! Ты позоришь наш Род!

— Сидя, — ответил я, похлопав по полу рядом с собой, — слушать удобнее. Присаживайтесь, нянюшка.

Агриппина, растерянная, но доверяющая мне, неловко опустилась на пол рядом со мной.

Теперь картина была полной. Я, наследник Великого Рода, и простая нянечка сидим на полу посреди зала, как два простолюдина, а весь Совет вынужден смотреть на этот цирк.

Я полностью уничтожил их авторитет.

— Так, значит… меня обвиняют? — я посмотрел на всех с видом невинной, оскорблённой добродетели. — Мой собственный отец? Ужас. Это просто ужас! Как же такое возможно⁈

Я театрально схватился за голову.

— Это просто верх безумия, уважаемые члены Совета! Да ещё и мой… «тесть»… к нему присоединился! В голове не укладывается!

Я рассмеялся. Громко, истерически.

— Сначала меня решили женить без моего согласия! Я это принял! Проглотил! А теперь меня уже обвиняют! В том, что я в сговоре с «Химерами»! Что я проклятье какое-то! Ужас!

Я резко замолчал, и мой взгляд стал серьёзным. Я повернулся к князю Голицыну.

— Кстати, — спросил я с подчёркнутой вежливостью. — Как там Анастасия? Она, наверное, сильно переживает, что наша помолвка расторгнута?

Мой вопрос был как удар под дых. Я не просто напомнил ему о помолвке. Я напомнил ему, что это он и мой отец сейчас её разрывают своими обвинениями, а не я.

Князь Голицын побагровел.

— Не смей произносить имя моей дочери, щенок! — прорычал он.

— Ой, — я испуганно прижал руки к груди. — Кажется, кто-то в ярости. Всё-всё. Молчу. Кто я, в конце концов, такой, верно?

Я сделал паузу, а затем развёл руками.

— Нет! Не получается. Язык сам говорит, ну просто остановить его не могу.

Я снова стал серьёзным, и мой голос заполнил зал.

— Значит, я и «Химеры», да? Интересно. Интересно, что на это сказал бы Родион. Ваш сынок, князь, — я посмотрел на Голицына, — которого я поймал в усыпальнице Шуйских.

— Пардон, сразу оговорюсь, — я повернулся к Совету, — князь Шуйский к этому не имеет отношения. Их усыпальницу нагло превратили в лабораторию «Химер». И вот там я и застал Родиона. Представляете?

Я обвёл их всех взглядом.

— А знаете, с кем? С Магистром! Ваш сынок ему прислуживал, чтобы получить силу! Завидовал, понимаете… ну, право, с кем не бывает.

Я сочувственно покачал головой.

— Магистр хотел его убить, а я его спас. Этакий я мерзавец, да?

Я посмотрел на Голицына.

— Не верите? Пожалуйста. Подключите менталистов. Проверьте память вашего сына. Это же не проблема, верно? Или… проблема? Ай-ай-ай, какая неудобная ситуация получается. Меня обвиняют, а я вдруг спаситель. Ну и дела!

Я расширил глаза, изображая искренний шок от собственных слов.

В зале повисла мёртвая тишина.

Князь Голицын стоял, и его лицо было цвета мела. Он смотрел на меня, и он не знал, что сказать. Я предложил ментальную проверку. Это был ход, который невозможно было отразить. Если он откажется, он признает вину своего сына. Если согласится — правда вскроется.

Мой отец смотрел на меня с… ужасом. Он понял, что я знаю всё. И что я не боюсь говорить.

Ректор Разумовский закрыл глаза и потёр переносицу. Этот «суд» превратился в его личный кошмар.

— Это… — пролепетал Голицын. — Это ложь! Провокация!

— Возможно! — я с готовностью кивнул. — Возможно, я всё это придумал. Да. Я определённо наглый лжец. А знаете, — я посмотрел на своего отца, — мне есть в кого.

Я снова обвёл взглядом Совет.

— Но на самом деле… всё-таки проверьте на всякий случай Родиона. Ну, вдруг, знаете… бывает.

Я сделал вид, что закончил, а затем, словно вспомнив что-то, добавил:

— Кстати. Все знакомы с нянюшкой Агриппиной?

Я указал на женщину, которая всё это время сидела рядом со мной на полу, испуганная, но решительная.

— Она меня выхаживала, когда я только пришёл в себя со своим «новообретённым даром». В ту самую ночь, когда на меня напали и хотели убить.

В этот момент мой отец понял, что проиграл. Окончательно и бесповоротно.

Я видел, как он побледнел. Он понял, что я привёл сюда не просто служанку. Я привёл свидетеля его приказа.

Ректор Разумовский выпрямился. Он понял, что у меня на руках все козыри.

— Нянюшка Агриппина, — обратился он к ней, и его голос был официальным и твёрдым. — Прошу вас, встаньте. И расскажите Совету всё, что вы знаете о событиях той ночи.

Агриппина, поддерживаемая моим взглядом, медленно поднялась.

— Да, магистр-ректор, — сказала она, и её голос, хоть и дрожал, но звучал отчётливо.

Она начала говорить.

И с каждым её словом лицо моего отца становилось всё более каменным. А лицо князя Голицына — всё более растерянным.

Они проиграли. Полностью.

Нянюшка Агриппина закончила свой рассказ.

Она говорила просто, без прикрас. О том, как двое в масках ворвались в палату. О том, как они сказали, что пришли с «приветом от князя Дмитрия». О том, как один из них ударил её.

Когда она замолчала, в зале повисла мёртвая тишина.

Никто не сомневался в её словах. Простая служанка, которая всю жизнь служила Роду, не стала бы лгать перед лицом всего Совета.

Ректор Разумовский обвёл всех тяжёлым взглядом.

— Итак, — сказал он, и его голос был как удар молота. — У нас есть показания. И у нас есть обвинения. Князь Дмитрий Воронцов, вам есть что сказать в своё оправдание?

Мой отец молчал. Он просто стоял, глядя в пустоту. Он знал, что проиграл. Любое слово было бы бесполезно.

— Князь Павел Голицын, — продолжил ректор. — Обвинения, выдвинутые против вашего сына, требуют немедленной и тщательной проверки. Вы согласны на проведение ментального дознания?

Голицын побледнел ещё сильнее. Он посмотрел на меня, потом на своего злейшего врага, который только что был унижен. Он понял, что его предали. И что его сын — разменная монета в чужой, более страшной игре.

— Да, — прохрипел он. — Я согласен.

Ректор кивнул.

— Хорошо. Тогда Совет удаляется на совещание для вынесения вердикта. Князь Воронцов, князь Голицын, вы останетесь здесь под надзором стражи. Остальные… могут быть свободны.

Члены Совета начали расходиться.

Князь Полонский, отец Лины, подошёл ко мне.

— Ты… ты сделал невозможное, парень, — сказал он, с уважением качая головой. — Ты в одиночку сокрушил два Великих Рода. Я не знаю, радоваться этому или бояться. Отец Дамиана, князь Одоевский, проходя мимо, просто кивнул мне. Но в его тёмных глазах я увидел… удовлетворение. Он ненавидел «Химер», и я только что дал ему оружие для войны с ними. Глава Рода Оболенских подошла последней.

— Очень… изящная партия, княжич, — прошептала она с хитрой улыбкой. — Если вам когда-нибудь понадобится союзник, который умеет играть в тени… вы знаете, где меня найти.

Они ушли.

В зале остались только мы — я, Лина, Дамиан, Шуйские, Агриппина — и двое поверженных титанов, охраняемых гвардейцами.

Через полчаса вернулся ректор.

— Вердикт Совета, — объявил он.

Он посмотрел на Голицына.

— Род Голицыных временно отстраняется от участия в Совете до окончания расследования по делу Родиона Голицына. Все их активы и привилегии замораживаются.

Затем он посмотрел на моего отца.

— Князь Дмитрий Воронцов. За организацию покушения на наследника и предательство интересов Рода… вы лишаетесь титула главы. — Он сделал паузу. — И по вашему собственному, «добровольному» прошению… отправляетесь в бессрочную ссылку в наш самый дальний северный монастырь. Замаливать грехи.

Мой отец не дрогнул. Он просто кивнул.

— А титул главы Рода Воронцовых, — ректор посмотрел на меня, — … до вашего совершеннолетия переходит под временное управление… ректората Академии. В моём лице.

Это был его ход. Он не отдал мне власть. Он забрал её себе.

— И последнее, — сказал он. — Помолвка между Родами Воронцовых и Голицыных… аннулируется. По причине… предательства одной из сторон.

Он посмотрел на меня.

— Вы свободны, Алексей. От всего.

Я слушал его вердикт, и чувства мои были смешанными. Победа? Да. Но какой ценой? Ректор, этот хитрый политик, забрал себе всё.

— Ректор, — начал я, и мой голос был спокоен. — Я понимаю, таковы правила, но…

Я замолчал. Ситуация сложилась не так, как я хотел. Он переиграл меня в самом конце.

Я продолжил, глядя ему прямо в глаза.

— До моего совершеннолетия осталось всего полгода. Не принимайте никаких важных решений без моего ведома.

Это не была просьба. Это было предупреждение.

Ректор Разумовский посмотрел на меня, и на его губах появилась тень усмешки.

— Разумеется, княжич, — ответил он. — Все важные решения, касающиеся вашего Рода, будут согласовываться с вами. Я всего лишь… временный управляющий. Хранитель.

Он прекрасно понял мой намёк. И принял его. Он показал, что не собирается узурпировать власть, по крайней мере, открыто. Наша сложная игра «ученика и наставника», «феномена и исследователя» продолжалась.

— А теперь, — он обвёл взглядом всех нас, — я думаю, этот долгий день окончен. Советую всем вам отдохнуть. Вам это понадобится.

С этими словами он развернулся и ушёл, оставив нас в пустом зале.

Мой бывший отец и бывший «тесть» уже были уведены стражей.

Мы остались одни. Моя команда. Мои союзники.

Лина подошла и взяла меня за руку. Дамиан молча стоял рядом. Князь Шуйский и Пётр смотрели на меня с благоговением.

— Ну что, — сказала Лина с улыбкой. — Поздравляю, «свободный человек». Что будешь делать со своей свободой?

Весь мир лежал передо мной. Все пути были открыты.

Я посмотрел на их серьёзные, уставшие, ожидающие лица. Они ждали от меня планов, приказов, стратегий.

А я… я рассмеялся. Громко, свободно, от души.

— Для начала? — я сжал руку Лины. — Для начала мне хочется это отпраздновать!

Они удивлённо на меня посмотрели.

— Ну сколько можно, право! — я развёл руками. — Скандалы, интриги, расследования! Пора бы и честь знать! Как насчёт того, чтобы отправиться в Петербург? Я попрошу у ректора средства, и мы отпразднуем! Мы будем пить, танцевать и радоваться жизни! А?

Лина: Её глаза вспыхнули. После всего пережитого ужаса и напряжения, моё предложение было как глоток свежего воздуха.

— В Петербург? По-настоящему? С танцами? Я… я никогда не была на настоящем балу, только на официальных приёмах… — она закусила губу. — Я за! Я очень за! Дамиан: Он закатил глаза, но я увидел, как уголки его губ дрогнули.

— «Пить и танцевать»… — пробормотал он. — Какая… плебейская концепция счастья. Но, полагаю, это лучше, чем сидеть в этой дыре. Князь Шуйский и Пётр: Они были в шоке. Старый князь откашлялся.

— Княжич… это… это весьма… неожиданно. Но, возможно, вам и правда нужен отдых.

Они не понимали меня. Но они были готовы пойти за мной. Даже в этой, самой безумной моей авантюре.

— Тогда решено! — я хлопнул в ладоши. — Ректор не сможет мне отказать после всего, что было! Завтра же едем в столицу! Готовьте свои лучшие наряды!

Я смотрел на них, на своих странных, но верных друзей, и чувствовал не просто облегчение. Я чувствовал счастье. Настоящее, простое, человеческое счастье. Война подождёт. Сегодня мы будем просто жить.

Ректор не смог мне отказать. Моя просьба, после всего произошедшего, была каплей в море. Он выделил нам средства, карету и дал три дня «для восстановления душевного равновесия». Я думаю, он просто хотел, чтобы я на время исчез из Академии и перестал сотрясать её стены.

Наше путешествие в Санкт-Петербург было само по себе приключением. Карета, которую нам подали, была не просто средством передвижения. Это был артефакт. Она не ехала по дорогам. Она скользила в нескольких сантиметрах над землёй, ведомая четвёркой призрачных лошадей, сотканных из чистого эфира. Мы неслись со скоростью, от которой захватывало дух, и добрались до столицы всего за пару часов.

Город ошеломил меня. Я, Петя, видевший только серые промышленные пейзажи, и я, Алексей, не помнящий ничего, — мы оба были в шоке. Огромные, многоэтажные дворцы в имперском стиле, с колоннами и лепниной, висели прямо над широкими каналами, по которым скользили длинные, изящные лодки, подсвеченные магическими огнями. В воздухе, между шпилями, летали посыльные на механических грифонах. Воздух пах речной водой, озоном от магических двигателей и ароматом дорогих духов. Это был мир, который я не мог себе даже вообразить.

Карета доставила нас к родовому гнезду Воронцовых. Это был не дом. Это был дворец. Огромный, немного мрачный, из тёмно-серого камня, он занимал целый квартал и нависал над каналом, как гигантский утес. Слуги в ливреях с гербом ворона встретили нас у входа. Они смотрели на меня с испугом и любопытством. Я был их новым, непредсказуемым хозяином. Дворец был роскошным, но холодным и пустым. Он был пропитан одиночеством моего «отца».

Но мы приехали сюда не для этого.

— Так, — сказал я, когда мы расположились в огромной гостиной. — План такой. Сначала — приводим себя в порядок. Потом — идём тратить деньги ректора. А вечером… вечером мы найдём самое весёлое место в этом городе.

Первым делом мы отправились по магазинам. Я настоял. Я смотрел на Лину в её простой одежде, на Дамиана в его вечном трауре, и мне хотелось подарить им праздник.

Мы ворвались в самый дорогой модный салон на Невском проспекте. Лина сначала стеснялась, говорила, что все эти платья — не для неё. Но я заставил её примерить одно. Тёмно-зелёное, из струящегося шёлка, которое идеально подходило к её рыжим волосам и зелёным глазам. Когда она вышла из примерочной и посмотрела на себя в огромное зеркало, она ахнула. Она была не просто красивой. Она была ослепительной.

— Ну вот, — сказал я, подходя к ней сзади и глядя на наше отражение. — А ты говорила — «железячница».

Дамиан, после долгих препирательств, согласился сменить свой траур на строгий, идеально скроенный костюм из чёрного бархата с серебряной вышивкой. Он всё ещё выглядел как готический принц, но теперь — как готический принц, собирающийся на бал, а не на похороны.

Себе я выбрал что-то простое, но качественное. Тёмный костюм, белую рубашку. Я не хотел выглядеть как аристократ. Я хотел выглядеть как человек, который пришёл веселиться.

Вечером, наряженные и готовые к приключениям, мы отправились в «Лабиринт». Это было самое модное и самое закрытое заведение в столице. Не просто клуб или ресторан. Это был многоуровневый особняк, где на каждом этаже была своя атмосфера: тихий зал с живой музыкой, где маги-иллюзионисты создавали под потолком звёздное небо; шумный бальный зал, где гремел оркестр; и даже небольшой игорный зал для любителей азарта.

Мы вошли, и на нас тут же обратили внимание. Наследники трёх Великих Родов вместе — это было событие.

Я взял Лину за руку.

— Потанцуем?

— Я… я не очень умею, — пролепетала она.

— Я тоже, — рассмеялся я. — Будем учиться вместе.

И я вывел её в центр зала. Мы кружились в вальсе. Я и правда не умел. Но мышечная память Алексея, который провёл сотни часов на уроках танцев, вела меня. Я двигался легко, уверенно, и Лина, сначала напряжённая, постепенно расслабилась в моих руках. Она смеялась, и её смех был лучшей музыкой в этом зале.

Мы пили шампанское, которое искрилось не пузырьками, а чистой магией. Мы ели диковинные закуски. Мы болтали и смеялись. Дамиан не танцевал. Он сидел в тёмном углу с бокалом вина, но я видел, как он наблюдает за нами. И впервые на его лице не было маски скуки. Была лишь тень лёгкой, задумчивой грусти.

Это был идеальный вечер. Праздник жизни, который мы заслужили. Я чувствовал себя абсолютно счастливым. Я был не Петей, не Алексеем. Я был просто… собой. Человеком, который вырвал у судьбы право на один вечер радости.

Мы вернулись во дворец поздно вечером. Уставшие, немного пьяные, но невероятно счастливые. Лина уснула у меня на плече прямо в карете. Я осторожно отнёс её в одну из гостевых комнат. Дамиан молча кивнул мне и скрылся в своих апартаментах.

Я остался один в огромном, гулком холле. Я подошёл к окну и посмотрел на ночной Петербург. На его магические огни.

Я был здесь. Я был жив.

Я пошёл в свою комнату. Роскошные покои наследника, которые казались мне чужими. Я хотел уже лечь спать, когда почувствовал это.

Холодок.

Не просто холод. А пространственную аномалию. В своей собственной комнате. Раньше, в суматохе, я этого не замечал. Но сейчас, в тишине, я «увидел» её. Одна из стен, та, что была за большим книжным шкафом, «фонила». Она была неправильной.

Любопытство пересилило усталость.

Я подошёл к шкафу. Он был невероятно тяжёлым. Но я не стал его двигать. Я просто… «сдвинул» его. На метр в сторону.

За ним была гладкая стена. Но я «видел» то, что было скрыто. Тайная дверь. Без ручки, без замка. Я провёл по ней рукой и нашёл едва заметный шов. Я влил капельку своей пространственной магии, и дверь беззвучно отъехала в сторону.

За ней была небольшая, пыльная комната. Похоже, это был старый кабинет. Кабинет Игната.

В центре стоял стол. А на стене висела большая доска, вся исчерченная формулами, диаграммами Сети и рунами. Игнат, как и я, изучал магию Пространства. Он тоже пытался понять, как всё устроено.

Я подошёл к доске, освещая её светом ладони. Формулы, схемы… многое было похоже на то, что я видел в книгах. Но в центре было то, чего я не видел нигде.

Это был чертёж сложнейшего ритуала. Я начал вчитываться в руны. «Стабилизация эфирного поля»… «Гармонизация чужеродной души»… «Разрыв ментальной связи»…

Это не был ритуал призыва. Это был ритуал изгнания.

А под ним, твёрдым, уверенным почерком Игната было написано название ритуала.

«Изгнание „Пети“»

Я стоял, глядя на эту надпись, и земля ушла у меня из-под ног.

Он знал. Игнат Воронцов, погибший десять лет назад, каким-то образом знал обо мне. Он не просто знал. Он готовился. Он разрабатывал ритуал, чтобы изгнать меня из тела своего брата.

Всё, что я знал, всё, во что я верил, — всё это было ложью.

Я не ошибка. Я не случайность.

Я — цель.