Железный Ворон 2

Глава 1

Я оказался в том самом коридоре по которому мы шли с лекарем Матвеевым, в мой второй день пребывания в академии.

Я огляделся по сторонам.

Ну вот. Наконец-то. Долгожданная свобода!

И только получив её, я почувствовал… растерянность. А что мне с ней теперь делать? Я так её хотел, а получив, будто бы не почувствовал ничего. Наверное, это последствия напряжённого Совета.

И тут я понял, что мне отчаянно хочется знать, что на самом деле думает Анастасия. Что скрывалось за её вновь холодным поведением, когда она уходила?

Так, ладно… просто прогуляться. Просто прогуляться… — сказал я сам себе, чтобы унять рой мыслей.

Я пошёл по коридору, с любопытством разглядывая всё вокруг. Портреты на стенах всё так же провожали меня взглядами, но теперь я не вздрагивал, а лишь кивал им в ответ. Они, кажется, были удивлены.

Коридор был полон студентов. Они расступались передо мной, как вода перед носом корабля, и провожали меня шёпотом и любопытными взглядами. Я старался не обращать на них внимания.

Я шёл, шёл… и понял, что заблудился. Академия была гигантским лабиринтом. Я не понимал, где здесь выход на улицу.

Не помешала бы какая-нибудь карта! — подумал я. — Или… лекарь! Лекарь бы смог мне помочь!

Эта мысль показалась спасительной. Матвеев был единственным взрослым в этом мире, который не вызывал у меня прямого отторжения.

Я увидел студента, который спешил куда-то с кипой книг, и остановил его.

— Прошу прощения, — сказал я как можно вежливее. — Вы не подскажете, где я могу найти лекаря Матвеева?

Студент, невысокий паренёк с гербом рода Шуйских на кителе, вздрогнул, когда я к нему обратился. Он поднял на меня испуганные глаза, узнал и тут же побледнел.

— К-княжич Воронцов! — пролепетал он, чуть ли не роняя книги. — Лекарь Матвеев?.. Он… он обычно в это время в лазарете. В Северном Крыле.

— А как туда пройти? — спросил я.

— Туда… — он показал дрожащей рукой в конец коридора. — Прямо до Большого Зала, а там налево, по лестнице вниз… там будут указатели…

— Спасибо, — кивнул я и пошёл в указанном направлении, оставив его стоять посреди коридора с открытым ртом.

Путь до лазарета занял минут десять. Северное Крыло было тихим и пахло знакомыми травами и карболкой. Дверь в лазарет была открыта.

Я заглянул внутрь.

Лекарь Матвеев был там. Он стоял у одной из кроватей и делал перевязку какому-то студенту. Увидев меня, он удивлённо приподнял бровь.

— Княжич? Что вы здесь делаете?

Он закончил с перевязкой и подошёл ко мне, вытирая руки.

— Что-то случилось?

— Лекарь, у вас будет минутка? — спросил я, заглядывая ему в глаза. — Можем отойти на пару шагов?

Степан Игнатьевич внимательно посмотрел на меня, затем кивнул дежурной нянечке, давая понять, что он отойдёт.

— Конечно, княжич. Пройдёмте в мой кабинет.

Он провёл меня через палату в небольшую, смежную с ней, комнату. Это был его кабинет. Здесь было чисто, даже аскетично. Стол, два стула, и огромные шкафы, заставленные склянками с травами, минералами и какими-то заспиртованными существами в банках. Пахло здесь ещё сильнее, но к запаху карболки примешивался аромат чая.

Он указал мне на стул, а сам сел за стол.

— Я слушаю вас, Алексей. Что-то не так?

Он впервые назвал меня по имени, без титула.

Я вошёл в его кабинет, собираясь задать свои вопросы, но тут мой взгляд упал на банки с заспиртованными органами. И меня передёрнуло.

Шуйский… рука… лазарет…

Мысли в голове закрутились с бешеной скоростью. Этот студент, Костя Шуйский, имел доступ в лазарет. Он поставлял отсюда «материал» для «Химер». А лекарь Матвеев — главный в этом лазарете.

А лекарь… может ли он быть в этом замешан⁈ Мысль была дикой, параноидальной. Не может быть такого! Но червь сомнения уже был посеян.

— Эм-м… — я запнулся, вся моя первоначальная уверенность испарилась. Я растерянно посмотрел на него. — Да… я… Мне дали свободу, как видите… и…

Мысли были уже не о том, о чём я хотел спросить. Как я могу спрашивать его о чём-то личном, если он сам теперь под подозрением?

— … и я заблудился, — нашёлся я наконец. — Кое-как вас нашёл. Вы могли бы рассказать мне об устройстве этой Академии? Где тут что вообще?

Я выдал первое, что пришло в голову. Просьба была глупой, но она казалась безопасной.

Степан Игнатьевич смотрел на меня с недоумением. Он видел, как изменилось моё настроение, как я запнулся. Он понял, что я хотел спросить о чём-то другом, но в последний момент передумал.

— Заблудились? — он медленно кивнул, подыгрывая мне. — Это неудивительно. Академия — огромный комплекс.

Он достал из ящика стола чистый лист пергамента и перо.

— Хорошо. Давайте я вам нарисую схематичный план, чтобы вы больше не плутали.

Он начал быстро, уверенными штрихами, рисовать на листе.

— Вот это — Главный корпус, где находится ректорат. От него отходят четыре крыла. Северное — это наш лазарет и жилые помещения для младших курсов. Западное — это библиотека и архивы. Южное — лекционные аудитории и тренировочные полигоны. А Восточное…

Он на мгновение запнулся, и его лицо стало мрачным.

— В Восточном Крыле живут старшие курсы и… Голицыны. Вам туда пока лучше не соваться.

Он нарисовал основные здания, соединил их линиями коридоров.

— А вот здесь, — он ткнул пером в точку за главным корпусом, — площадь и Астрономический шпиль.

Он протянул мне схематичную, но очень понятную карту.

— Этого вам пока хватит.

Он отложил перо и посмотрел на меня в упор.

— А теперь, Алексей, скажите мне, о чём вы на самом деле хотели спросить, когда пришли сюда.

Он не поверил моей отговорке. Он ждал правды.

Я взял карту, которую он нарисовал. Она была простой, но понятной.

— Спасибо, — я улыбнулся.

А затем, не меняя тона, не отводя взгляда, я задал вопрос, который теперь стучал у меня в висках.

— Лекарь… что вы слышали о «Чёрных Химерах»?

Рука Степана Игнатьевича, тянувшаяся к чашке, замерла на полпути. Его лицо, до этого спокойное и немного уставшее, на мгновение окаменело. В его глазах мелькнул холод. Тот самый, который я видел у него, когда он впервые пришёл ко мне в палату.

Он медленно опустил руку.

— Откуда вы знаете это название? — спросил он тихо, и его голос был абсолютно лишён эмоций.

Это был не просто вопрос. Это был допрос.

— Не важно, — отрезал я, не давая ему уйти от ответа. — Вынужден задать ещё один вопрос.

Я подался вперёд, и мой голос стал жёстким.

— Студент Шуйский, которого нашли мёртвым в Запретной секции. Он… он выполнял поручения для «Химер». Приносил им части тел. Отсюда. Из вашего лазарета.

Я смотрел, как меняется его лицо.

— У меня в голове не укладывается… как ему это удавалось. Вы знали об этом?

Последний вопрос прозвучал как выстрел. Я не просто спрашивал. Я обвинял.

Степан Игнатьевич медленно поднялся из-за стола. Он подошёл к шкафу, достал оттуда бутылку с тёмной настойкой и плеснул себе в стакан. Он не предложил мне.

Он сделал большой глоток.

— Знал ли я? — он горько усмехнулся. — Нет. Не в полной мере.

Он повернулся ко мне, и в его глазах была такая боль и усталость, что мой пыл немного поугас.

— Я знал, что из морга при лазарете пропадают… образцы. Мелкие органы, ткани, которые списываются после сложных операций или неудачных реанимаций. Я думал, это кто-то из студентов-целителей таскает для своих нелегальных опытов. Пытался поймать его. Но я и представить не мог… — он помотал головой, — … и представить не мог масштаба. Что он выносит части тел студентов, чью смерть мы констатировали.

Он сделал ещё один глоток.

— Я не уследил, Воронцов. Я, глава лазарета, не уследил за змеёй, которая свила гнездо прямо у меня под носом. Это… мой позор. И моя вина.

Он не оправдывался. Он признавал свою ошибку.

Я слушал его, и моё подозрение медленно таяло, уступая место… чему-то другому. Он не врал. Я это чувствовал. Его вина и горечь были настоящими.

— Теперь расскажите мне всё, что вы знаете о «Химерах», — сказал я уже не как прокурор, а как следователь. — О Магистре этих самых «Химер». Вы знаете, кто это? Это может быть кто-то из магистров самой Академии?

Степан Игнатьевич поставил стакан и устало сел обратно за стол.

— Всё, что я знаю, — это слухи и обрывки из старых докладов. «Чёрные Химеры» — это не просто культ. Это ересь, которая появилась ещё во времена Смуты. Они считают, что эволюция магии зашла в тупик. Что чистокровные рода вырождаются.

Он посмотрел на меня.

— И они нашли свой путь — «искусственную эволюцию». Создание совершенных существ из лучших частей других. Их первый Магистр, Иероним, был гениальным некромантом и хирургом. Его и его последователей почти полностью уничтожили гвардейцы моего деда. Мы думали, что с ними покончено.

— Но они вернулись, — закончил я за него.

— Да, — кивнул Матвеев. — И у них новый Магистр. Кто он? Я не знаю. Может ли это быть кто-то из Академии? — он нахмурился. — Теоретически, да. Для таких ритуалов нужны колоссальные знания и в некромантии, и в алхимии, и в боевой магии. Такими познаниями обладают единицы. И все они — на виду.

Он посмотрел на меня, и в его глазах появилось что-то новое. Решимость.

— Но теперь, когда я знаю, что происходит… я не буду сидеть сложа руки. Я начну собственное, тихое расследование. Здесь, в лазарете. Я проверю все записи за последние годы. Все «несчастные случаи», все «пропажи». Я найду его след.

Он предлагал мне союз. Неофициальный, опасный, но союз.

— Хорошо.

Степан Игнатьевич с облегчением кивнул, но я остановил его жестом.

— Степан Игнатьевич, по какой-то нелепой причине я продолжаю вам верить. Хотя все следы ведут сюда, к вам… Понимаете?

Я встал и подошёл к его столу.

— Сначала меня чуть не убили в вашем отделении. Затем выясняется, что органами ваших же студентов, покойников и не только, питается древний культ. Представляете, как это выглядит со стороны?

Я не угрожал. Я просто констатировал факты. Холодные, упрямые факты.

Лицо лекаря Матвеева помрачнело. Он прекрасно всё понимал.

— Я понимаю, княжич, — сказал он тихо, и в его голосе была горечь. — Я понимаю, что в глазах Совета и вашего отца я сейчас — либо некомпетентный дурак, либо предатель. И если правда о Шуйском вскроется, ректор не сможет меня защитить.

Он поднял на меня свои уставшие глаза.

— Поэтому я и должен найти Магистра. Не только ради Академии. Но и ради спасения собственной шкуры и чести моего имени. Вы правы, не доверять мне — это самое разумное, что вы можете делать.

Он сделал паузу.

— Но я также скажу вот что. Если вы найдёте что-то… что-то, что нельзя нести ректору или отцу… вы можете принести это мне. Я не задам лишних вопросов. И, возможно, смогу помочь так, как не сможет никто другой.

Он предложил мне не просто союз. Он предложил себя в качестве «чёрного ящика». Места, куда можно принести самую опасную информацию.

Я слушал его и криво усмехнулся. Принести ему самую ценную информацию. Хех.

— Вы сами понимаете, что я не могу вам доверять полностью, — сказал я, возвращаясь к своему стулу. — Но при этом предлагаете принести вам самые опасные секреты. Это, как минимум, нелогично, Степан Игнатьевич.

Я сел и посмотрел на него.

— Докажите, что вы на моей стороне. Найдите мне доказательства. Улики. Следы. И тогда, возможно, я поверю вам до конца. Не просто как человек, который интуитивно чувствует в вас правду, но как… — я сделал многозначительную паузу, — … как тот, кто сейчас расследует это дело.

Я не знал, в курсе ли он решения Совета, но я сделал этот акцент намеренно, показывая свой новый статус.

Лекарь Матвеев на мгновение замер. Мои слова о «расследовании» явно застали его врасплох.

— Вам… поручили расследование? — переспросил он с нескрываемым изумлением.

— Мне и княжне Голицыной, — уточнил я. — С полными полномочиями от Совета.

Степан Игнатьевич откинулся на спинку стула. Он несколько секунд молчал, обдумывая эту новость. А потом на его лице появилось выражение… облегчения. И мрачной решимости.

— Понятно, — кивнул он. — Ректор идёт ва-банк… Хорошо.

Он посмотрел на меня, и теперь в его взгляде не было ни тени сомнения.

— Вы правы, княжич. Слова ничего не стоят. Нужны дела. — Он открыл ящик своего стола и достал оттуда тонкую папку. — Я уже начал своё расследование. Как только прочёл «Вестник».

Он положил папку на стол и пододвинул её ко мне.

— Это списки всех студентов, чья смерть за последние два года была классифицирована как «несчастный случай» или «последствия неудачного эксперимента». Я сравнил их с отчётами о пропавших «биологических образцах» из морга. Есть три совпадения. Три студента, у которых после смерти «пропали» те или иные органы.

Он ткнул пальцем в одно из имён.

— Особенно интересен вот этот. Игорь Вяземский. Третий курс. Официальная версия — самоубийство через эфирное истощение. Неофициально — у него был уникальный дар к регенерации костной ткани. А после вскрытия у него «пропало» сердце.

Он посмотрел на меня в упор.

— Это — моя первая улика. Это — моё доказательство. Этого достаточно, чтобы вы начали мне доверять?

Он сделал свой ход. Он не просто пообещал. Он уже начал работать и поделился со мной первой, смертельно опасной информацией.

Я посмотрел на папку, которую он мне протянул, но не притронулся к ней.

— Этого недостаточно, лекарь, — сказал я холодно.

Он удивлённо поднял на меня брови.

— Это лишь доказывает, что в вашем лазарете творится бардак. Мне нужны следы. В вашем отделении есть кто-то, кто сотрудничает с «Химерами». Наверняка. Вряд ли дело ограничилось одним Шуйским. Мне нужно проследить, куда шли эти органы. К кому они шли.

Я встал.

— Продолжайте искать все подозрительные случаи. Подготовьте полный список, как можно скорее.

Я подошёл к двери.

— И… зайдите ко мне в Башню Магистров, если что-то узнаете.

Я сделал паузу, мой тон чуть смягчился.

— И спасибо за карту. Доброго дня.

Степан Игнатьевич остался сидеть за своим столом, глядя мне вслед. На его лице была сложная смесь эмоций: удивление от моей наглости, уважение к моей хватке и… мрачное понимание. Он только что из главы лазарета превратился в исполнителя в расследовании, которое ведёт студент-второкурсник. И он принял эту роль. Он понял, что у него нет другого выбора.

Я ушёл, не дожидаясь ответа, и тихо прикрыл за собой дверь.

Я вышел из душных коридоров лазарета, и моя рука сама сжала в кармане нарисованную лекарем карту. Но я не пошёл обратно в Башню. Мне нужен был воздух. Настоящий, а не иллюзорный.

Ориентируясь по схеме, я нашёл выход в один из центральных дворов Академии.

Здесь кипела жизнь. Яркое солнце, которого я не видел уже несколько дней, слепило глаза. Десятки студентов в синей форме сидели на траве под деревьями, стояли группами у фонтана, спешили по вымощенным дорожкам. Смех, обрывки разговоров, тихие хлопки от тренировочных заклинаний — всё это сливалось в единый гул.

Я встал под аркой, оставаясь в тени, и просто наблюдал. Смотрел, как живут эти люди. Как они общаются, как смеются. Это был другой мир. Мир, в котором я теперь должен был жить.

И тут я их увидел.

Недалеко от фонтана стояла «золотая» компания. В центре — Родион Голицын. Он что-то оживлённо рассказывал, а его свита подобострастно смеялась. Рядом с ним стояла и она, Анастасия. Безупречная и холодная, как всегда.

Но была там и третья знаковая фигура, которую я узнал по воспоминаниям Алексея. Княжна Вера Оболенская. Девушка с тёмной косой и хитрыми, насмешливыми глазами. Та самая, из-за которой и случилась дуэль. Она стояла рядом с Родионом, смеялась его шуткам и бросала на него восхищённые взгляды. Но я заметил, как её глаза то и дело быстро, почти незаметно, стреляют в мою сторону, оценивая и изучая.

Анастасия не участвовала в общем веселье. Она смотрела не на брата и не на Оболенскую. Она смотрела… на меня. Наши взгляды встретились через весь двор. Она не улыбнулась. Просто смотрела. Долго. А затем медленно отвернулась.

Я отвёл взгляд от них и продолжил наблюдать за толпой. И тут моё внимание привлёк знакомый студент.

Это был тот самый паренёк из рода Шуйских, у которого я утром спрашивал дорогу к лазарету. Он сидел один, на скамейке в стороне от всех. Теперь, при свете дня и без спешки, я мог рассмотреть его лучше. Он был худым, с нервным, затравленным лицом. Он делал вид, что читает книгу, но я видел, что его глаза бегают по строчкам, ничего не воспринимая. Он постоянно озирался по сторонам, словно боялся чего-то. Его руки, державшие книгу, мелко дрожали.

Я не знал, кто он. Но я почувствовал исходящий от него эфирный след. Слабый, но знакомый. Такой же, какой я ощущал в Запретной секции, рядом с телом Кости. Они были связаны. Возможно родные братья. Или близкие родственники. И он был напуган до смерти.

Он был ключом. Слабым звеном.