Два часа до конца света. Том II

Глава XXVIII С нами вот что происходит

21 сентября 2019 года, Зона 112, 20:01

Бумажная волокита, оставленная сотрудниками на рассмотрение Лебедева была закончена лишь к восьми часам вечера. Уставший как собака, злой на весь мир, Валентин окончательно потерял терпение, когда споткнулся о ящик, стоявшую на пороге архива. Ящик этот была оставлен Авророй, чтобы дверь архива, ключ от которой исчез, случайно не захлопнулась.

— Да чтоб тебя! — Не очень громко прорычал Лебедев, пнув ящик, который от удара выскользнул метра на три в коридор.

Пройдя внутрь помещения, он углубился в пространство между стеллажами, чтобы скинуть в одну из коробок увесистую кипу листов. Однако, когда из темноты на него внезапно вышел Владимир Марш, тело сотрудника рефлекторно содрогнулась, и несколько бумажек упали на пол.

— Чёрт возьми, Марш, — уже громче выругался Лебедев, подбирая упавшие документы. — Какого рожна ты тут забыл?

— Услышал шум, и вышел глянуть, что происходит, — пробасил Марш, хмуря брови. — Чего ты бесишься? Из-за Одинцова?

— Да, блять, из-за Одинцова! — Рявкнул Валентин, швыряя в коробку мятые бумажки. — В пизду его. И Фонд туда же. Десять лет на эту хуйню потратил, и чего ради, а⁈

Морщины на лице Владимира разгладились, и на лице доктора отразилось недоумение.

— В смысле, «ради чего»? Мы столько объектов на содержание поставили.

— Например? — С вызовом спросил коллега, скрестив руки на груди. — Всё, что я делаю тут, это подписываю какие-то бумажки, а потом получаю либо летящую в меня пепельницу, либо в нос от тебя.

Опустив голову, Марш смущённо смотрел себе под ноги.

— Ну кто-то должен этим заниматься. — Произнёс он, спустя секунду. — В смысле, бюрократией, конечно. Одинцов тоже бюрократ. Мы в коллективе думали, ты его заменишь, когда он уйдёт.

— Ничего подобного, — отрезал Лебедев. — Я сваливаю отсюда уже завтра.

Глаза Владимира округлились.

— Рехнулся⁈ Нельзя сейчас уходить. У нас дикий дефицит кадров, а количество аномалий только растёт. Об этом Одинцов ещё летом говорил.

— И поэтому он же швыряет в меня вещи, вместо «спасибо», да? — Со скепсисом спросил Валентин. — И это после того, как он ни с того, ни с сего покинул пост. Просто взял и оставил Зону без Смотрителя, класс.

Сказав это, Лебедев прислонился спиной к стеллажам.

— И я дурак, что подумал, будто смогу проявить себя, и все это заметят, — вздохнул он, проводя ладонью по уставшей физиономии. — А результате, мне даже молодняк хамит. Не, к чёрту всё. Время наглотаться амнезиака и забыть к чёрту все эти ужасы. Бессмертные люди, ожившие заводы…

На это Владимиру, очевидно, нечем было возразить, поэтому он, прислонившись к стеллажам рядом с коллегой, закурил. В былые дни Валентин бы сказал, что он охренел: курить на складе, забитом бумагой, но теперь ему было всё равно.

— Слушай, Валентин. — Затянувшись никотином, Марш повернулся к сотруднику. — Я тут на днях пообщался с нашим психологом.

— По своей воле? — Не на шутку удивился Лебедев. — С чего бы?

Стряхнув пепел в ближайшую коробку, Владимир пожал плечами:

— Ну, подумал, может и правда стоит. В общем, прости, что ударил. Это всё спирт, Одинцов прав. Да и я, пожалуй, тоже засранец. Наверное, дело в этом. Я просто с людьми ладить не умею. Извини, пожалуйста.

Выдохнув облако дыма в сторону, Марш протянул руку Лебедеву.

— Да чёрт с ним, — ответил коллега, пожимая протянутую ладонь, — забыли.

Какое-то время они постояли молча.

— Ну, а Артур там как? — Поинтересовался Валентин.

— Он молодец, справляется. К нам специалист из Германии приехал.

— Немец что ли? — Удивился Валентин, повернувшись к Маршу.

— Ага. Стефан Риггер, капитан. У него в подчинении целый полк из почти тысячи человек.

— Тоже немцы?

— Не, — отмахнулся Владимир, кидая окурок на пол и наступая на него каблуком, — немцев там человек двадцать, остальные наёмники от Фонда. Русские, в основном.

— Понятно.

И они молчали ещё немного.

— А ты чего тут забыл? — Спустя несколько минут спросил Лебедев.

— Да я за документами. — С раздражением произнёс Марш. — Там пара дел, которые пересекаются с нашим учреждением. Ну, ты же в курсе, что Зона 112 раньше была придатком к «Росту».

— Конечно, — кивнул Валентин.

— Вот мне информация нужна по этому делу. Вот, только что-то я найти ничего не могу.

— Запутался в картотеке? Могу попробовать глянуть.

— Да не, дело не в этом. Впечатления такие, будто Орлова намеренно всё потёрла. Чёрт, был бы Архивариус жив, разобрался бы.

— Н-да. — Согласился Валентин. — Жалко деда. А Москва не хочет свои архивы поднять?

Владимир горько усмехнулся.

— Москва хочет быть уверенной на сто процентов, что это именно Таумиэль, а не место скопления различных аномалий, которое Отдел «П» просто не смог взять под контроль. Мы там уже асфальт новый кладём и кусты высаживаем, чтобы хоть что-то взять под контроль.

Каждый сантиметр территории просматривался и прослушивался. По внешнему периметру ходил патруль «Штиля», а дороги, позволяющие доехать до Комплекса были снабжены «постами ГАИ», сотрудники которых ездили на быстрых бронированных машинах без опознавательных знаков. Повсюду стояли люди, готовые в любой момент отчитаться об увиденном и услышанном, но вопреки всему, чувство защищённости на территории отсутствовало вовсе.

— Чтобы собрать доказательства на Таумиэль, нужно завести туда человека, и желательно, специалиста, а не класс D.

У них был Стефан Риггер, способный подготовить и отправить внутрь подготовленных бойцов, но дерево перед входом считает иначе.

«Признаться честно, я совсем не возражаю против силовых методов, — писал немец в отчёте, — и я, наверное, мог бы спланировать и провести тщательную операцию по уничтожению этого дерева. Но я не готов отдавать людей на растерзание Ординаторам. При этом, я более, чем уверен, что их численность намного больше дюжины.»

Артур Оганян с такими доводами был вынужден согласиться. Участку катастрофически не хватало специалистов. И когда он сообщал об этом в Москву, какой-нибудь местный зам отвечал: «простите, но количество кадров ограничено». Директор начинал кипеть:

— Так пришлите хотя бы метареалиста!

— По нашим данным, в этой области работает некая Шихобалова М., попробуйте обратиться к ней.

— Она тут от комитета по Этике, я не могу!

— Ну, позовите её как специалиста по Этике. У нас система регистрирует её по двум профилям. Отправляйте через неё, рассмотрим ваше дело. Может, на пару дней дольше выйдет, но два дня же роли не сыграет, учитывая, сколько у вас там огневой мощи, верно?

Это можно было считать большим шагом для кооператива Комплекса. Артур не мог оставить Участок, поэтому закончив разговор с начальством, набрал номер сотрудницы с личного телефона:

— Марго, здравствуйте. Как ваши дела?

— Прекрасно, — картавила Шихобалова в своей милой манере, — оформляю выписку из стационара.

Всю прошлую неделю Марго провалялась без сознания, проходя сквозь один большой сюрреалистический трип. После пробуждения, она долго не могла прийти в себя, пытаясь дозвониться Николаю Мирных. Тот не отвечал, и она позвонила Маршу. Владимир лишь посмеялся:

— Ну так действует аномалия Бритской. Погружает в безмыслие, если вы пьёте, и, очевидно, ускоряет воображение до максимума, если вы курите траву. В принципе, всё логично. А передайте трубочку доктору, пожалуйста.

Попросив врача налить девушке горячего чая с большим количеством сахара, он повесил трубку.

— Почти сразу Могилевича вспомнил. — Признался Марш.

— Его же сюда почти сразу после поимки шпиона отписали, но в Зоне я его так и не увидел, — заметил Валентин. — Где он вообще?

— Никто не знает, — тихо сообщил Владимир, — Оганян ему писал, как только занял пост руководителя. Он должен был кучу инфы собрать насчёт «Роста». Ему Артур хотел чуть ли не место второго директора дать.

Очки Лебедева полезли на лоб.

— Во дела! А он, что?

— Не отвечает. — Развёл руками доктор. — Хотя я на днях звонил ему. Говорит, работает. Сослался на занятость и вежливо прервал беседу в одностороннем порядке.

Лебедев понимающе усмехнулся:

— Да, это он может. Слушай, а у тебя сигареты не будет?

— Ты курить начал?

— С вами закуришь тут, — насупился Валентин.

— Да расслабься ты, — успокоил Марш, вытаскивая из кармана сигареты. — Кури, сколько влезет. А за Одинцова не парься, он мужик отходчивый.

— Да я за другое волнуюсь, — признался Лебедев. — Видишь ли, я заходя сюда, пнул ящик, подпирающий дверь.

— И?

— Дверь закрылась, ключа нет. Так что выйдем мы отсюда не скоро.

Аэропорт Зоны 400, Челябинск, 21:28

Иероним Вечный, сидя на борту предоставленного самолёте с нескрываемым удовольствием взирал на двух высокопоставленных чиновников. Удовольствие исходило не от факта, присутствия оных, и даже не от того, что Администрация выделила ему личный воздушный транспорт, а то, что чиновники, сидевшие напротив, чувствовали себя весьма неуютно, ведь теперь они сами оказались на месте «ассистентов на побегушках».

Вальяжно откинувшись в мягком кресле, обитом белой кожей, Иероним произнёс, закинув ногу на ногу:

— Я скажу вам, почему вы оба летите со мной. Сначала вы, Илья Андреевич.

Глава Спецотдела Плесецкий, чьё имя назвал статист, нервно сглотнул.

— Ваша проблема в том, что вы стараетесь натаскивать агентов, не уступающих КГБ-шникам Союза, но при этом не способны привить сотрудникам должную лояльность и, что немаловажно, осведомлённость. Мои подчинённые долго смеялись, когда обнаружили, что Могилевич вышел на шпиона из своего же комитета.

— Мы пытались выяснить подробности о возможном появлении Таумиэля. — Оправдывался Плесецкий.

— Кстати о нём, — Вечный скрестил руки на груди и посмотрел в глаза главе этического комитета Марченко. — Декабрина Михайловна, потрудитесь объяснить, как вы умудрились дать разрешение о поставке зеркала в камеру объекту, способному влиять на свою метафизическую форму? По нашим отчётам, этот Нежилец находился в некотором неведении относительно своих способностей. До вашего распоряжения.

— Мы расследуем немало событий прошлого, — с деланной надменностью парировала женщина, — иногда приходится идти на риск ради получения информации.

— Именно, — твёрдо проговорил статист, переводя взгляд с сотрудницы на сотрудника, и обратно. — вы оба рискуете, а с последствиями сталкиваются совершенно другие подразделения Фонда. Так что, через двадцать минут, вас обоих выкинут за борт над областью.

Повисла зловещая тишина. Плесецкий и Марченко переглянулись. Вечный некоторое время наблюдал за их реакцией с непроницаемым лицом, а потом рассмеялся:

— Да шучу я. Просто я могу перемещаться куда-либо только в сопровождении минимум двух высокопоставленных чиновников.

О чём договорились старший Администратор RU-Фонда и статист Зоны 400 приходилось только догадываться. Вышестоящие сотрудники поговаривали о том, что Вечный запросил личную свободу в обмен на свои знания и многолетний опыт. Эти слухи поначалу отрицались ровно до того момента, как Администрация филиала объявила о вводе особого положения, развязывающего руки некоторым представителям тайных структур. Это означало, что Спецотдел может начать немедленную прослушку всего и вся, а также понатыкать всюду своих шпионов. Комитет по Этике теперь мог вламываться с проверкой без предварительного уведомления, и влиять на исследования и разработки напрямую, минуя неповоротливый бюрократический аппарат Фонда. Это же положение позволяло Вечному и Анне Белой перемещаться по стране почти что без ограничений.

Подошедший мужчина в костюме официанта поставил на столик перед ними бутылку шампанского, три бокала, и тонкую папку. Кивнув в ответ на благодарность статиста, он также молча и тихо удалился.

Кивнув на распечатку, Иероним взялся за бутылку.

— Почитайте пока, а я, с вашего позволения, выпью. Может, с десятитысячного раза удастся опьянеть, хех.

Плесецкий и Марченко, сидевшие напротив, в очередной раз недоумённо переглянулись, после чего склонились над документом.

Отчёт лингвистической экспертизы послания №422.1/Комплекс «Рост».

Сопроводительное сообщение от куратора проекта Николая Мирных:

Обращаюсь к персоналу, работающему на проекте «Бета Центавра»! По независящим от меня обстоятельствам, я вынужден покинуть Зону 400 и отойти от дел на неопределённый срок. До моего возвращения пост куратора займёт мой заместитель Александр Дементьев. Хорошей работы!

Примечание Юдина В. И., заместителя главы отдела Лингвистики:

Оригинал представленного ниже текста засекречен указанием девятого заместителя старшего Администратора Зоны 400 Верховцева Р. С. За дополнительной информацией обратитесь в службу Безопасности по форме 21/59-С.

Краткое содержание документа «Послание №422.1/Комплекс „Рост“»:

Приветствую, человечество!

С вами говорит ваш не слишком далёкий генетический родственник, которого вы называете Homo antecessor. Мой вид является давним предком Неандертальцев, Денисовцев и ещё десятка видов людей, о которых вы не узнаете, так как от них не осталось и следа.

Есть вещи, о которых мне с вами необходимо поговорить. Начнём с того, что машина, которую вы используете для чтения мыслей, построена на системе исчисления, плохо сочетающаяся с математикой в том виде, которую используете вы. Это значит, что вашим инженерам и лингвистам придётся пройти через криптографический тартар, чтобы пробиться через все помехи и искажения, возникающие на пути сигнала. Можете считать это проверкой на интеллект.

Надеюсь, когда вы расшифруете моё послание, пройдёт меньше одного земного года, так как именно столько времени у вас осталось, до того, как ваш могущественный брат, находящийся двумя миллиардами этажей ниже, сможет накопить достаточно сил для смещения полей, составляющих реальность. К счастью и горю одновременно, его потенциал строится на организмах, которые уже не одно десятилетие поддерживают жизнь в его угасающем теле. Тех самых тварях, которых вы называете Песочными Тлеедами, и которые, по закону преемственности, принадлежат мне.

Я знаю, что у вас было много проблем, связанных с моим проклятьем, потому что я нахожусь в ситуации, схожей с положением человека, находящегося миллиардами этажей ниже. Я заперт в тесной камере, и будучи бессмертным, могу находиться здесь целую вечность, при этом, каждый момент времени, в моё сознание проникает всё суммарное восприятие Тлеедов мира. Это означает, что уши и глаза всякого Носителя являются моими ушами и глазами. Даже те двое, беседующие в самом центре этой тюрьмы, находятся внутри моего сознания.

Первая, та, что одета в белое платье, придерживается пацифистских взглядов и верит в некий интуитивный кодекс, называемый человечностью, что бы это ни значило. Второй — упрямый последователь прогресса и достигаторства, довёл себя до такого состояния, при которого он умирает раз в несколько минут. Оба уверены в своём опыте и верны своим идеям, но если бы вы знали, сколько таких лиц я повидал за два миллиона лет жизни, вы бы тоже нашли их скучными.

Вам, вероятно, интересно выяснить, как же так получилось, что столь древний и могущественный человек оказался заперт в одной из построенных вами (вашими давними коллегами) тюрем, да ещё и содержится в самой обычной камере с железной дверью? Сейчас расскажу.

Два миллиона лет назад жизнь на Земле была иной. Поля реальности, окружающие планету, ещё не были сформированы в должной мере, так как для этого требуется несколько метафизических потрясений, которые помогут укрепиться разного рода Завесам. Можете мне не верить, но мой народ стал свидетелем гибели последнего обсидианового Атланта, — добрейший народ, несмотря на огромное тело, высотой с небольшую гору. Помню, именно они помогли нам изгнать с Земли исполинов, вторгшихся из разлома. Один из них, кстати, позже вернулся, вооружившись косой и роем ползучих глаз, но так и сгинул в вихре открывшегося портала где-то в горах Евразии.

В целом, той относительной тишине и спокойствию на просторах Земли, в плане аномального фронта, современное Человечество обязано нам и нашим многочисленным древним друзьям. Конечно, у нас не было столь обширного развития на поприще искусств, но мы неплохо освоили игру на барабанах. Наш язык был значительно проще, многие из нас не брезговали общаться жестами, но объём нашего мозга был немного больше, а зрение и слух значительно острее. Мы прекрасно ориентировались на пересечённой местности, а бегали с такой скоростью и продолжительностью, что ваши олимпийцы захлебнуться в слезах зависти.

Однако, как показывает история, сила и выносливость не являются решающими факторами в игре на выживание. Ваша тяга к суете, невозможность усидеть на месте, своеобразное шило в заднице, доставшееся вам от матери природы, — именно эта простая и незамысловатая поведенческая черта заставляла вас осваивать всё новые и новые земли и изобретать всё новые и новые технологии. Вы неплохо продвинулись в вопросах подчинения различных сил, в том числе и тех, которые не можете объяснить.

Я же родился почти два миллиона лет назад, на одном из архипелагов вулканического происхождения, ближе к экватору. Там был остров, посреди которого находилось озеро, питаемое подземными источниками. На дне этого обширного озера и жили эти твари. Тлееды. Уж не знаю, являются ли они частью этого мира, но точно могу сказать, что сила, что сегодня доступна Носителям, — лишь крохотная часть того, чем владели мы. Как я уже говорил, мы были спокойным народом, и не использовали дарованную мощь без крайней надобности. В конце концов, если распространять вокруг себя сверхъестественные волны слишком долго, рано или поздно, земля разверзнется проглотит тебя. Так что мы вели себя тихо. Ну, иногда могли погулять по луне.

Вы, наверняка задаётесь вопросом, а где же в таком случае, весь мой вид? Учитывая наши возможности, логично было бы предположить, что не один я дожил до сегодняшнего дня, и этот вопрос вполне обоснован. Но, вот в чём дело.

Тлееды лишают сна. Совсем. А сон чрезвычайно важен даже для ума пещерного человека. Вашему «Я» необходимо отключатся от реальности хотя бы на время, но тлееды не дадут вам уснуть даже во время смерти. Можно сколь угодно долго говорить о преимуществах, дарованных этими тварями, но вы поймёте, что это проклятье уже на десятом году жизни. Самое настоящее проклятье! Представьте себе бессонницу длиной в тысячу лет. А потом повторите это ещё две тысячи раз по тысяче лет. Вот, что со мной происходит.

Для моего народа был лишь один способ закончить эти муки. Я до сих пор помню мольбы моих соплеменников, и до сих пор помню то горе, которое охватило меня, когда я умертвил последнего из них по их собственному желанию. И помню тот ужас, что поселился в моей душе, когда я понял, что меня уже никто не сможет убить. Никто не похоронит меня, и не станет оплакивать. Я навсегда закован в эту оболочку из костей и мяса, и Великое Течение Жизни уже не унесёт меня прочь, вслед за предками.

Спустя десять тысяч лет скитаний по экватору, я поднялся к жерлу вулкана, — единственное известное мне место, где можно было находится мёртвым достаточно долго, и бросился в него. Я пролежал в этой раскалённой печи около миллиона лет, находясь в тесных объятиях смерти, почти полностью лишённый сознания, пока вулкан не уснул. Породы, кипящие до той поры, застыли, обернув меня толщей камня, и я вновь очнулся. Может быть, моих сил было бы достаточно, чтобы расшевелить литосферные плиты, и выбраться на поверхность, как это произошло однажды с моим отцом, но за миллион лет моё тело атрофировалось. Я провёл в состоянии смерти слишком много лет, и мозг мой начисто забыл о том, как должны двигаться мои руки и ноги. Тлееды продолжали исцелять меня, вновь и вновь возвращая к жизни, но самой жизни во мне уже давно не было.

Следующие несколько сотен тысяч лет я тщетно искал способ чем-нибудь себя развлечь, и открыл в себе способность к связи с другими Носителями. Эта связь была и ранее, но там, лёжа в толще земной коры, я отточил этот навык до предела. Все виды людей, как существующие ныне, так и те, что давно вымерли, передавали мне свои ощущения через населяющих кровь паразитов, даже не осознавая этого. Связь была односторонней, и я был в роли безмолвного наблюдателя. Меньше всего я хотел, чтобы кого-либо из Носителей, постигла та же участь, что и меня. Я видел, как долгое существование без сна сводит с ума, и уже тогда приказал паразитам снизить продолжительность жизни носителя с потенциального миллиарда лет до смешных десяти тысяч. Я был счастлив наблюдать, как первые поколения носителей приходят к освобождению, спустя десяток миллениумов. Потом я решил, что стоит ввести более обширную деградацию тех, кто был зачат уже с тлеедами в теле. Это была борьба, и моё продвижение вперёд было медленным, но неотвратимым.

Так было до тех пор, пока не появился этот колдун. Столкнувшись с одной из Носительниц, он вознамерился присвоить проклятье себе. Едва это удалось, он обнаружил меня. Вытащил из-под тяжести земной коры и заключил в эту тюрьму. Теперь я сижу здесь, обездвиженный, не способный даже к дыханию, но по-прежнему бессмертный. Он провёл немало времени, пытаясь понять, каким образом ему удалось бы уничтожить меня, а моих тлеедов поставить себе на службу.

Он пытался перелить себе мою кровь, но паразиты во мне слишком древние, и тело его — слишком слабый сосуд, чтобы удержать такую силу. Мощь первородного проклятья, всё-таки. Всё, что ему удалось, это собрать из моей крови топливо для поддержания жизни в своём ветхом теле, и теперь он вынужден умирать каждые несколько минут. Честно, меня это забавляет. Теперь я мечтаю не только о смерти, я мечтаю перед смертью иметь возможность вздохнуть полной грудью, чтобы рассмеяться ему в лицо. Какой же идиот, о Небо!

А теперь я вижу, как нечто считывает мои мысли, и знаю, что за этим стоят люди. Современные, не слишком сильные и быстрые, но всё-таки люди. Почти такие же, как я, и все те приматы, что давно вымерли.

У меня просьба. Даже мольба! Мне нужна свобода. Не из этой тюрьмы, — после заточения в литосферных плитах, это место мне совершенно безразлично. Нет, я хочу свободы от этого проклятого тела. Я знаю, что у вас это получится, потому что я видел то оружие, которое у вас есть. Оружие, которое способно испарить всё вокруг одной ярчайшей вспышкой.

Мой народ потратил много жизней, чтобы вы могли жить свободно в этот день. Неужели, вы не сделаете того же для своего древнего предка?

Отложив распечатку в сторону, Плесецкий уставился на статиста:

— Если я всё правильно понял, речь о применении атомного оружия.

— Если я поняла всё правильно, — добавила Марченко, — мы недооцениваем силу аномалии, возникшей под Самарой.

Допив бокал шампанского, Иероним ткнул пальцев в послание:

— Это разработка Новикова. Администраторы не просто так трясутся. Совет О5 разорвёт их в клочья, если выяснится, что это и правда Таумиэль, который всё это время находился у них под носом, пусть и скрытый Завесой. В таком случае, мы все пойдём под трибунал.

— А нас-то за что? — Спросили оба чиновника.

— Наша задача была в отслеживании и контроле аномалий, принадлежащих Отделу. Мы неплохо справлялись с этой задачей: обустроили Завод 45, взяли на контроль Носителей, и честно тратили немалую долю финансов Фонда. А теперь выясняется, что мы каким-то образом не заметили в комнате слона.

— Так это ваша работа, знать всё про Отдел, — напомнил чекист. — И про этого… Новикова.

— Да неужели? — Оскалился Вечный. — Спасибо, что сказал. А не скажешь ли ещё, чем знаменит этот Новиков, а?

Плесецкий замялся:

— На нём висит установка «Фатум», на сколько я помню. Исполнение приказов, связанных с геноцидом Носителей. Много чего.

— Нет-нет, — нахмурился Иероним, подавшись вперёд, — про самого Новикова. Кто он?

— Что значит «кто»? — Возмущённо воскликнула Марченко. — Архитектор, инженер, высокопоставленный сотрудник Отдела.

— А имя? — Гаркнул статист, повышая голос с каждым словом. — А внешность? Дата рождения? Хоть какие-то данные у вас есть?

Чиновники молчали.

— Неужели вы думаете, что в Советском Союзе не нашлось ни одного человека, кто не подумал бы составить описание конкретного человека, содержащего в уме данные такого уровня⁈ На меня одного в корневом Реестре данных только на два терабайта. Внешность, голос, отпечатки, даже цвет кала. И всё это, кстати, лежит в кармане у Могилевича прямо сейчас!

Прокричав эти слова, Вечный умолк, и снова откинулся в кресле.

— Вот поэтому вы летите со мной, — сказал он спустя минуту уже спокойным тоном. — Потому что ни черта не знаете. И даже не потрудились выяснить.

Подняв руку, статист щёлкнул пальцем. Мужчина в костюме официанта появился возле их столика спустя мгновение с ещё одной папкой в руках. На этот раз, более толстой.

— Через два с половиной часа мы приземлимся в Самаре, и вы, идиоты, лично взглянете на этот чёртов Комплекс, и решите, Таумиэль это, или нет. — Проворчал статист, раскрывая кипу пожелтевших листов, опечатанных символикой Отдела «П» ГРУ. — А пока я поведаю вам об этом Новикове. Скажи пилоту, что мы можем взлетать.

Последние слова были обращены к стюарту. Поклонившись, мужчина удалился, и через десять минут в салон просочился шум: двигатели самолёта были запущены.