Два часа до конца света. Том II

Глава XXI Время умирать

13 сентября 2019, Зона 400, Час ночи

Иероним Вечный, старший статист Зоны 400, и старейший статист отечественного филиала Фонда SCP, состоял на службе уже семьдесят один год. Завербованный в далёком 1948 году, спустя всего три года после окончания Великой отечественной, он вступил в ряды специальных агентов тогда ещё совсем молодого Отдела «П» ГРУ.

— Мне было всего двадцать, когда я оказался в спецслужбах. — Проговорил Иероним, разливая терпкий бурбон по двум гранённым бокалам. — Хотите выпить?

Вопрос был адресован Николаю Мирных, которого двумя минутами ранее подвергли тщательному досмотру как последнего мошенника, прежде чем пустить в кабинет к статисту. Тот встретил его в шерстяном халате и тапочках, и не смотря на то, что Вечный априори не мог быть пьян, складывалось впечатление, что старик был «навеселе».

— Я думал, статистов кодируют, — отозвался он, разглядывая замысловатый узор на дорогом ковре, устилающем всё пространство обширного кабинета.

— Так и есть, — признал Вечный, усаживаясь за массивный стол из красного дерева, — но иногда я хочу почувствовать себя более… живым.

Прежде чем Николая пропустили к Иерониму, ему пришлось подняться в административный корпус Зоны, предоставить свои данные дюжине лиц разной степени вооружённости, пережить унизительный досмотр с пристрастиями, и только после этого дверь вечного открылось, и этисту показалось, что он переместился во времени.

— Как много у вас тут антиквариата, — заметил Николай, устраиваясь в кожаном кресле напротив.

Посмеявшись, статист взял в руки один из стоящих бокалов:

— Да я уж и сам антиквариат. Пейте, пейте! Замечательный бурбон.

Пить Николай не любил. Но так как от успеха его действий зависела жизнь детектива (и скорее всего, ещё многих людей) он поднял со стола второй бокал и спросил:

— За что будем пить?

— А за что вы хотите выпить?

— Даже не знаю.

— Тогда выпьем за то, чтобы у нас всегда было за что пить! — Патетически воскликнул дед, опрокидывая залпом бокал.

Не рискнув перечить Иерониму, Мирных залил в глотку обжигающий напиток.

«Ух, скотобаза, — морщась, подумал про себя сотрудник, — пить с тем кто не пьянеет! Ей богу, впервые такое!»

Пока этист пытался справиться с одышкой, Иероним налил себе второй бокал и ткнул большим пальцем в пространство за спиной, указывая на большой книжный шкаф:

— Тут немало книг прямиком из библиотеки Николая Второго, предлагаю ознакомиться на досуге. За знания!

Ещё один бокал горящим локомотивом проехался по пищеводу Николая. Затем, как бы невзначай, Вечный махнул в сторону стен:

— Обои, между прочим, французские. По девять тысяч за метр. Вот, закусите.

С этими словами старик вытащил из ящика стола блюдце с лимонной нарезкой.

— Я надеюсь, цифра в рублях, — признался Николай, жуя дольку лимона.

— Помилуйте, какие рубли? Вот в советское время были рубли, а сейчас… тьфу! Не валюта, а бумага туалетная. За рубль!

И они выпили ещё.

— А вот подсвечники, смотрите, — указал Иероним на золотистые канделябры, распространяющие по кабинету тёплый желтоватый свет. — Ручная работа. А вот патефон, например.

— Советский, кажется, — вставил Николай, стараясь удержать контроль над языком, который начинал понемногу заплетаться, — «Симфония». Разработан ещё при Брежневе. Исключает прослушку с диктографов и прочих периферийных устройств. Сильно же они вас заебали здесь, да?

Лёгкое беззаботное выражение лица Вечного вдруг приняло выражение полной сосредоточенности. Поправив полы халата, он принял более серьёзный вид.

— Знаете, сколько я уже не покидал этого учреждения? — Прохрипел он, глядя в глаза этисту. — Последний раз я видел своего сына на дне рождения, когда ему исполнилось двенадцать. Теперь ему уже сорок шесть!

— Почему вас не отпускают?

Опрокинув очередную порцию бурбона, Иероним в очередной раз ткнул пальцем в воздух, на этот раз указывая на свой лоб.

— Знания. Я могу такое рассказать про Отдел, Фонд и страну в частности, что вы отсюда живым не выйдете.

По спине Николая пробежал холодок.

— Настолько всё серьёзно?

Вечный не ответил. Порывшись в одном из ящиков, он вытащил на свет несколько засекреченных документов.

— Так, — пробормотал он, доставая из кармана халата очки и водружая их себе на нос, — что тут у нас? Бета Центавра. Странное название.

— Другого нет, — пожал плечами Николай, ощущая, как к лицу приливает кровь от выпитого алкоголя.

— Так-с. Статистика Реутова, да. Видел её лет пятнадцать назад. Худая, как сухая селёдка.

— Я бы не назвал её худой.

— Ну, жизнь меняет людей. За пятнадцать-то лет.

Пока Иероним пытался разложить документы в нужном порядке, Мирных пытался собрать мозги в кучу. И то, и другое выходило с переменным успехом.

— Ага, вот! — Воскликнул Вечный, найдя нужную страницу. — Отчёт Верховцева. Ба! Этот козёл ещё работает!

— Слушайте, — сказал наконец Николай, понизив голос почти до шёпота — я тут на самом деле по другому вопросу.

Сложив руки в замок, Вечный опустил их на стол поверх разложенных бумаг.

— Я вас внимательно слушаю.

— Вы знакомы с Антоном Могилевичем? Он внештатный детектив спецотдела.

Лицо Иеронима вдруг стало совершенно непроницаемым, будто между телом и сознанием образовалась километровая пропасть.

— Ну, допустим. Он просил мне что-то передать?

— Он просил связаться с вами насчёт Общества ядов.

Услышав последние слова, Вечный откинулся на кресле, скрещивая руки на груди. Некоторое время он смотрел в пространство перед собой, пока Николай пытался сфокусировать на взгляд на своих наручных часах.

«Блять, — подумал он. — Мне же ещё к лингвистам возвращаться. Как я теперь работать буду в таком состоянии? А этот старый хрен — столько выжрал, и хоть бы хны!»

Тем временем, статист оттаял. Схватив со стола одну из бумажек, он начеркал на ней несколько пометок и вручил Николаю со словами:

— Это для Верховцева. Можете идти.

Затем он подошёл к патефону и выключил его. Пока сбитый с толку, изрядно поддатый сотрудник этического Комитета направлялся к выходу, Иероним подхватил со стационарного телефона трубку и отчеканил:

— Плесецкого ко мне. И Марченко.

И вернув трубку на место, повернулся вслед уходящему Николаю.

— Уважаемый, — окликнул этиста старик.

— Да-да? — Не дойдя до двери шага, пошатываясь, Мирных повернулся к статисту.

— Кто-нибудь ещё знает о просьбе Могилевича?

Образ Шихобаловой на мгновение возник перед взглядом Николая.

— Нет. — Ответил он быстрее, чем успел подумать. — Антон связался со мной по закрытому каналу. Мои контакты, очевидно, остались у него после нашего непродолжительного сотрудничества на проекте Беты Центавра.

— Замечательно. Ступайте.

Кивнув, Николай пробормотал какие-то слова прощания, и шатающейся походкой покинул кабинет статиста.

Трасса 404, 01:46

Открыв окно на максимум, Антон Могилевич молча смотрел на проносящиеся вдоль дороги деревья. Светило солнце. Они ехали уже более суток.

— Вы совсем не спите? — Спросил вдруг он, повернув голову к водителю.

Контрабандист Григорий Черкасов, чей плащ снова обратился чёрным пальто, пожал плечами.

— Нет, сплю. Просто не на задании. Профессиональная привычка.

— У меня тоже.

На протяжении всей поездки Могилевич не сомкнул глаз. Сотрудники спецотдела были выдрессированы так, что могли обходиться без сна до двух суток, не прибегая к стимуляторам, и сохраняя при этом высокую работоспособность.

— Как долго нам ещё ехать? — Спросил Антон, сверяясь с бумагами, что лежали на его коленях.

— Зависит от настроения Трассы.

Нахмурившись, агент взглянул на водителя исподлобья.

— В каком это смысле?

Контрабандист вздохнул.

— Ну, знаете, это как у скалолазов. Есть люди, которые буквально одержимы покорением вершин, и их благоговение перед горами настолько велико, что они говорят: не мы поднимаемся на гору, а гора позволяет нам подняться. Вот с Трассой у меня нечто подобное. Вы, кстати, когда-нибудь поднимались в горы?

— Я спускался в горы. Слышали о Камере-81?

— Да кто ж не слышал, — усмехнулся Георгий, — древний портал под Зоной 400, замаскированный под разработку Отдела «П». Даже атомный заряд есть. Неужели, вы были там?

— Не совсем там, — уклончиво ответил детектив, ослабляя узел галстука, — но достаточно близко.

— Говорят, Камера находится на самом нижнем этаже Зоны.

— Да, говорят.

В официальных данных, доступных самым высокопоставленным чинам Фонда, говорилось, что Камера-81 находится на месте пересохшего подземного озера, и ранее была зоной содержания некоего объекта, принадлежащего Отделу. Многие сотрудники верят, что взрывчатка под учреждением должна быть активирована в случае, если из Камеры вырвется что-то настолько ужасное, чему вырываться не следует, и Могилевич придерживался именно такого мнения ровно до того момента, как столкнулся с Нежильцом в Зоне 112.

В ту ночь, собирая огромный пазл из газетных вырезок и засекреченных статей, детектив, метареалистка и доктор медицинских наук составили необъятную картину, в которой разворачивалась былина эпических масштабов. Почти что воочию Могилевич, Шихобалова и Лебедев узрели как две тысячи лет назад остаток человека низвергнул чудовище в мир иной, заставив последнего рухнуть в недра портала, на базе которого теперь стоит Камера-81. Когда Маргарита спросила его, что же они будут делать, детектив твёрдо ответил:

— Врать.

Отдел «П», как и его теперешней заместитель — спецотдел российского филиала Фонда SCP, никогда не разрабатывал Камеру-81 на базе какого-то там портала. Учёные умы никогда не работали над какими-то там алгоритмами двойственности, протоколами перемещений и прочей херне. Они буквально выстроили огромное учреждение поверх неконтролируемой аномалии, из который время от времени вываливались различные предметы разной степени опасности. Люди, работавшие на проекте утверждали, что 99% всего, что приходит «с другой стороны» не поддаётся расшифровке и списываются, но, вероятнее всего, это число обозначает аномалии, которые пришлось уничтожить, едва они переступили порог нашего мира. Страшно подумать, сколько всякого опасного дерьма вытекло из межпространственной дыры, и сколько из этой огромной кучи хранится теперь на складах спецотдела. Едва эти мысли приходят в голову, становится ясно, что атомный заряд под Зоной 400 нужен не для уничтожения особо опасной аномалии. Он нужен, чтобы в критический момент расшатать поля портала, как это произошло две тысячи лет назад в битве с Мнемогемноном, и нечто опасное вновь исчезло в хаотическом вихре, оставив после себя воронку, заполненную остатками аномальной дряни.

И спецотдел, и этический Комитет, не смотря на показную вражду, страстно жаждут завладеть обосновавшимся в самарской области Таумиэлем, потому что тот, кто им управляет, точно должен знать как закрыть этот грёбаный портал. И уверенность в этом исходила из того, что и создание Камеры-81, и постройка Комплекса «Рост» проходили под руководством человека-призрака Николая Новикова. Расследуя дело о Нежильце, Могилевич понял, что наткнулся на мистерию, переварить которую ему не по силам, а значит самым правильным поступком в этой ситуации было прикинуться дурачком: мол, во время работы, детектив случайно раскрыл местоположение Таумиэля, все вопросы к лазутчику Усачёву.

Как оказалось в дальнейшем, Комитет по этике действительно использовал Шихобалову как шпиона, отправляя её в Зону 112. Ровно как и спецотдел использовал Усачёва, поместив его во главу силовиков, не заботясь о его опыте и навыках — им было не важно, умеет он воевать или нет. И когда им стало ясно, что Могилевич может догадаться о делах, происходящих «на кухне», его поспешили выслать в Зону 112, где он точно не будет лишним, но и нарыть больше ничего не сможет, так как «Рост» приписан к Участку 77. Однако, они недооценили проворность детектива, за плечами которого было уже более пятнадцати лет стажа в качестве внештатного агента.

— Что натолкнуло вас занять место в Фонде? — Вдруг спросил водитель.

— Страх за семью, — честно признался Могилевич. — Поэтому я выбрал спецотдел. Хочу знать раньше всех о надвигающихся угрозах. А что насчёт вас? Вы бы могли принести немало пользы, работая законными методами.

Григорий усмехнулся.

— Законным способом я бы вас тут не провёз. По закону, вас следовало сдать прямо сейчас властям.

Сложив бумажки обратно в папку, Антон закинул документы на заднее сиденье. Чёрные брови, строго сдвинулись на стареющем лице.

— Я знаю, зачем вы туда стремитесь, — проговорил Черкасов, намекая на пункт назначения, — вы один из этих чекистов, которые верят, что они смогут поменять сложившуюся систему к лучшему.

— А что, — язвительно ответил детектив, — контрабандисты с чёрного рынка знают мир лучше, чем сотрудники спецотдела?

Ухмылка водителя стала чуть шире.

— Ну, не весь мир, но немалую его часть. Вы действительно думаете, что после всего сможете вернуться к нормальной жизни, а не закончить её в бегах, преследуемый вашим же начальством до конца жизни?

— То есть именно так, как заканчиваете свою жизнь вы?

— По крайней мере, — парировал Григорий, вдавливая педаль газа в пол, — я точно знаю, кому можно доверять, а кому нет.

— И поэтому вы абсолютно одиноки в своей работе.

— А вы нет?

Мир за пределами старенького «Москвича» размывался всё сильнее, теряя грани с каждый набранным километром на спидометре. Рёв мотора просачивался в салон. Отвернувшись от Черкасова, детектив откинулся на спинку кресла, подставив лицо прохладному ветру, рвущемуся из приоткрытого окна.

— Надеюсь, что нет, — ответил он, спустя несколько минут.

Комплекс «Рост», Этаж –1 245 912 800, Камера №1, 02:00

Люр, сотворённый Исполнителем поражал воображение даже видавшей виды сестры Полночь. Два месяца назад она явилась на территорию Таумиэля, проделав щелчком пальца дыру в бетонном заграждении. Интуиция привела старшую ведьму к вратам Административного корпуса, где огромное железное дерево предстало перед ней в качестве бессменного часового.

— Кто идёт? — Строго произнёс женский голос из-под железной маски.

Смерив взглядом массивное сплетение тросов и распустившихся ветвями плетей из колючей проволоки, Полночь поняла, что Древо разорвёт её в два счёта, если посчитает нужным. В таких случаях можно было бы поиграть с механизмом смещения, но Комплекс воздвиг барьеры вокруг тауматургических сил Сестры.

— Я пришла с миром. — Воскликнула женщина, поднимая руки ввысь. — Внутри находится та, что попала к вам по ошибке, и я пришла вызволить её.

— Никто не покинет это место и не войдёт без санкции Исполнителя. — Строго ответило Древо Морали. — За каждым экспонатом закреплено определённое место, посему возвращайся обратно, покуда я не вызвала Ординаторов.

— Я принимаю ваши законы, и смиренно прошу дать мне возможность занять место одной из ваших узниц, в обмен на её свободу.

— По какому праву?

— По праву родства.

Подойдя к часовому ближе, Полночь вытянула правую руку.

— Вот, моя плоть. Проверь меня.

Несколько тонких ветвей, представленных стальными струнами, опутали запястье ведьмы, проникая ей под кожу, сплетаясь с костями.

— Вижу, — ответило Древо. — У вас с ней одно проклятье. И почти одна кровь.

Так Полночь оказалась в недрах Таумиэля. Следуя по указанному железным деревом пути, она прошла в главную шахту, где вращались огромные прожекторы, служившие глазами Исполнителя. Спускаясь вниз по этой шахте, она достигла последнего из ста сорока этажей, что оплетали корни Древа. Вера, которая в ту минуту начала ощущать «отдаление» матери даже не догадывалась, что присутствие Полночи исчезает по причине обмена оной на Эрион. Когда же обмен был совершен, мать пропала с радаров Веры, погрузив кровь последней в стадию кипения. До смертоносной встречи двух дочерей оставались считанные часы.

Пребывая в люре, опытный тауматург вроде сестры Полночь мог бы без труда покинуть его — достаточно было сконцентрироваться на своём имени, к которому полностью привязывается личность в течении жизни. Это позволяло разуму вернутся к повседневному состоянию и вырваться из липких пут Завесы, но Полночь совершенно не хотела этого. Если она избавиться от влияния люра, договор обмена будет аннулирован, Эрион вернётся в эту глухую камеру, а Полночь вновь окажется перед Древом Морали, и, скорее всего, будет разорвана как нарушитель.

Двухмесячное пребывание в тесной пустой комнате, лишённой света, никак не отразилось на её внутреннем состоянии. Полночь была лишена способности к саморефлексии, построению выводов и прочим вещам, делающих носителей людьми. Её человечность держалась на незримой почти несуществующей жалости к самой себе. Рождённая с проклятьем, она родила таких же проклятых дочерей, которые не были нужны ни ей, ни миру. Она не скучала по Вере. Не скучала по сестре Полдень. Не скучала даже по Эрион. Но какая-то её часть, та самая, в существовании которой она и сама сомневалась, заставила её оказаться в недрах извращённого люра, под контролем Исполнителя. Сознание Комплекса, обложенного сверху до низу различными аномалиями и автоматическими системами, упрямо искало ключ к замещению разума Полуночи своими представлениями о жизни, с целью обретения над телом старшей ведьмы полного контроля. Но этому не суждено было случиться по той причине, что у сестры Полночь не было ни желаний, ни предпочтений, ни каких-либо принципов. Единственное, на что рассчитывала ведьма, это то, что ей удастся находится в этом люре достаточно времени, чтобы смерть смогла найти её в нужный для мира срок. И план этот грозил вот-вот рухнуть с появлением в камере двойника Веры.

— Какого чёрта⁈ — Воскликнула младшая ведьма, обнаружив себя внутри «Роста».

Озираясь по сторонам, в кромешной тьме, внутренним взглядом она встретилась с глазами с матери.

— Ты! — Яростно выплюнула Вера, указав пальцем в противоположный угол комнаты.

— Не смей называть моё имя! — Вкрадчиво проговорила Полночь, поднимаясь с кушетки, прибитой к бетонной стене. — Если меня выкинет из люра, я разорву тебя в клочья!

— О-хо-хо, — рассмеялась дочь, улыбаясь шире обычного, — твоя сестра и твоя дочь уже сделали это со мною. Дважды!

— Вижу ты освоила технику доппельгангера, — с непроницаемым лицом ответила Полночь. — Ну так возвращайся к оригиналу. Пошла отсюда, живо!

— Ну уж нет, сука тупая. Теперь мы с тобой поговорим как следует.

— Да как ты смеешь оскорблять меня⁈ — Глаза матери заслонила пелена гнева. Пальцы с хрустом сгибались, описывая тауматургические жесты. — Я высушу твои органы до состояния изюма в два счёта.

— Сделаешь это, и я назову твоё имя.

— Проваливай, Вера!

Поток мыслей, рождённый именем, уже начал закручиваться внутри ума дочери, образуя торнадо, готовая свернуть влияние Завесы и отбросить сознание носителя к оригиналу. Но этого не случилось.

— О, — разочарованно протянула Полночь, — очевидно оригинал мёртв. Что с тобой случилось?

— Налетела на дерево в сеансе смещения.

Издевательски усмехнувшись, Полночь расхохоталась:

— Убогая! Ты так и не научилась адекватно направлять тлеедов.

— На себя посмотри, — скривилась Вера, вытянув длинные руки по швам. — Бежала от ужасов Отдела, чтобы в конце концов добровольно осесть в одной из из камер в качестве экспоната. Посмешище!

Воздух вокруг тела Полуночи стал заметно горячее, о чём можно было узнать, наблюдая ауру ведьмы интуитивным зрением.

— Да что ты знаешь об Отделе! — Прошипела мать.

— Ты да мне плешь проела своими историями про ужасы Отдела. — Воскликнула девушка, и тут же перешла на писклявый передразнивающий тон. — О боже, с меня содрали всю кожу. О боже, мне отрезали руки. О боже, меня пытали. Всё это хуйня собачья! Я это дерьмо по шесть раз на дню жру, ясно? Я сдохла уже десять раз, ёбанный в рот. Десять!

Прервавшись на секунду, Вера дала себе отдышаться.

— Да, согласна методы были варварские, но прошло уже тридцать лет, а ты так и носишься со своими сказками. — Махнув рукой, Вера отвернулась от матери, — Я была там. В Зоне 112. Они нормальные. До замогильной скукоты нормальные, если сравнивать с тобой.

— Что ты имеешь в виду? — Стальной голос старшей ведьмы достиг спины дочери.

— Кассеты.

— Кассеты? Я хотела показать тебе, на что способны люди.

— Ложь, — бросила Вера, разглядывая бетонное полотно стены, — ты делала это в наказание. Каждый ёбаный раз, когда моё детское любопытство уводило меня чуть дальше от берега реки.

Резко повернувшись вокруг своей оси, младшая ведьма встретилась с матерью взглядами.

— А знаешь, что? — Выцедила она, глядя на Полночь из-под каштановых бровей, — Иди-ка ты нахуй!

На секунду показалось, что Полночь вот-вот взорвётся от ярости. Вера тем временем продолжала:

— Два месяца назад я пустилась в погоню за тобой, не рассчитывая даже на благодарность. Как мы видим, её и не последовало. Не смей закатывать глаза! — Тонкий палец взметнулся вверх, — Я ни на что не рассчитывала. Знаешь почему?

— Почему же? — Сжимая кулаки, проговорила Полночь.

— Потому что лучшее, что я могла от тебя получить в этой жизни — это ничто. Я не надеялась и не надеюсь до сих пор получить от тебя нечто большее, чем ничего. В твоих нравоучениях был бы великий смысл, сопровождай их… не знаю, может, любовь?

Разжав кулаки, Полночь вдруг застыла. Выражение её лица прямым текстом говорило, что она сбита с толку.

— Что ты несёшь? — Презрительно прищурилась старшая ведьма.

— Обучение невозможно, если ученик находится в постоянном страхе.

— Страх способствует обучению, — парировала Полдень.

— Чему можно научиться, просматривая видео, на которых пытают людей?

— Можно получить опыт, — ответила Полдень, отводя глаза.

— Ни хрена подобного. Благодаря этим киносеансам я развила только одно чувство. Даже сейчас, на расстоянии тысячи километров, я точно знаю, где находится эта сраная коробка кассет.

— И где же? — С недоверием выплюнула старшая ведьма.

Зажмурив глаза, Вера, проговорила:

— Кладовая в доме Полдень. Вторая версия. Та что с зеркалами. Пылиться на старом трюмо.

Распахнув веки, она подошла к матери почти вплотную:

— Когда я убежала из дома, и оказалась в городе, я была в восторге! Все эти люди, у которых есть душ и прочие детали быта, они вообще не пахнут людьми, представляешь? И я нашла самый тихий угол в городе, и осталась там. Этому ты меня не учила, пришлось догадываться самой. К своему позору, я не стремилась социализироваться, предпочитая напиваться вином в одиночестве, но потом пришёл Константин.

— Ты про того невротика? Абсолютно немощный мальчишка, которого даже носителем назвать нельзя.

— Ага. Кстати, именно он вытащил мою голову из «Роста», когда Эрион, которую ты, сука, освободила, чуть не сожрала меня. Представляешь, его никто этому не учил. Я проебалась по всем пунктам, а этот пацан меня вытащил. Хотя, казалось бы, как этой полоумной гадине удалось подняться на верхние этажи? Теперь ясно. Ещё тогда, получив пизды от железного дерева, я поняла, что ты как-то замешана в ротации экспонатов внутри «Роста». А теперь всё встало на свои места. Что, совесть проснулась?

— Замолкни!

— Не дождёшься! — Промолвила Вера, чуть отойдя от Полуночи. — Теперь мне всё ясно. Я прочитала все эти книги, что нашла в доме Полдень.

— Что ты, убогая, могла узнать из них? — Деланно расхохоталась мать. — Ты даже читаешь с трудом.

Пропустив оскорбления матери мимо ушей, девушка ответила:

— Ну, вот есть сила, которая устанавливает законы вселенной, так? Которая заставляет, там, траву расти, вино вытекать из бутылки, когда та перевёрнута, так? И вот эта самая сила надевает наши тела как материальную маску, чтобы играть в сложную жизнь.

— Сложную жизнь, — со скепсисом и насмешкой повторила Полночь.

— Ну да. — Твердила Вера, отчаянно размахивая руками. — Простая жизнь представлена камнем и всем, что не движется, если его не толкать. Трава, например, жизнь посложнее. Ну а людская жизнь, со всеми этими условностями, так вообще пиздец! И вот вся эта жизнь — эта одна огромная космическая постановка, где эта сила одновременно и декорации, и актёры, и зрители.

— Допустим, — устало кивнула старшая ведьма. — Но кто тогда тот, кто пишет сценарий?

— Да нет никакого сценария, в том и суть! Просто задаются случайные параметры бытия, и всё — сцена готова. Просто нам достались вот такие мрачные декорации. Где-то в других мирах мы, скорее всего, счастливы. В каких-то мы уже мертвы. Где-то мы не более, чем персонажи дурацких книжек.

Подойдя к матери, Вера положила ладони на её плечи:

— Ты мрачная, недалёкая, абсолютно агрессивная паскуда. Но не смотря на всё это, я люблю тебя, хоть ты этого и не заслуживаешь. Люблю также, как и твою ёбнутую наглухо сестру, что превратила себя в легион мертворождённых двойников.

— Полдень утратила человечность? — Ахнула мать, чьи глаза вдруг наполнились влагой.

— Да. А ещё я собираюсь разделать твою дочь под ноль.

Слёзы катились по лицу Полуночи, обезображенному гневом. Схватив Веру за горло, она с хрустом впечатала её в стену.

— Не вздумай. — Хрипела она, скрипя зубами. Костлявые белые пальцы сдавливали длинную шею. — Убью!

Положив руки на запястья матери, Вера без особых усилий отвела их в стороны. Левое запястье Полуночи с хрустом было сломано.

— Твоя дочь и так уже мертва. Ты высвободила не её, а тех тлеедов, что вернулись во время распределительной процедуры. Эрион больше нет!

Закричав изо всех сил, старшая ведьма вырвалась из хватки дочери и одним ударом пробила правой рукой грудную клетку Веры, сдавив ещё бьющееся сердце.

— Время умирать! — Крикнула Полночь резким движением обрывая доппельгангеру аорту.