Диктиона. Пламя свободы

Изгои

I

Авсур проснулся, когда на улице уже начало смеркаться. Он сразу же почувствовал, что рядом кто-то есть и этот кто-то — не Сёрмон. Чтоб так горячо дышать в затылок, парню нужен был убийственный жар, не говоря уж о том, что душиться подобными ароматами даже да него было, пожалуй, слишком. Но где-то он уже встречал этот сладостный и возбуждающий запах. Он вспомнил и усмехнулся. Горячий нежный язычок скользнул по его плечу. Он обернулся и увидел рядом с собой маленькую красавицу с чёрными звёздами очей и благоухающими локонами, окутывающими её едва не с головы до ног. Встретившись с ним взглядом, она что-то мурлыкнула и припала к его губам со страстным и хищным поцелуем. Потом слегка отодвинулась и снова взглянула на него. Кажется, она была обескуражена и разочарована. Авсур усмехнулся. По сравнению с соплеменниками он всегда был слишком холодным, по крайней мере, в любой ситуации умел сохранять контроль над собой. Его слегка позабавило смущённое выражение на личике прекрасной Бонн-Махе, Чёрной звёздочки императорского гарема. Теперь она уже не та, но… Впрочем, в сумерках, скрывших мелкие морщинки возле её глаз и губ, смягчивших ожесточившиеся черты, она и сейчас была ослепительна и желанна. А Авсур, как и покойный Император Ормы, имел тягу к маленьким женщинам.

Осмотревшись ещё раз, он убедился, что Сёрмона поблизости нет. Значит, лисёнок отправился на поиски новых приключений. Авсур снова взглянул на женщину и, нежно улыбнулся. Обняв за талию, он притянул её ближе и одарил ответным поцелуем, от которого, казалось, в воздухе затрещали голубоватые искры.

Когда он вышел из комнаты, небо уже успело залиться сочной тёмной синевой, в которой проглядывали золотистые звёзды. Он был вполне доволен жизнью и собой и, надо ж, тут же натолкнулся на сыночка своей возлюбленной. Рахут вылетел на широкую террасу, опоясывающую дворец со стороны внутреннего сада, и тут же накинулся на него, как разозлённый индюшонок.

— Где моя мать? — заорал он, меча молнии из глаз. Авсур усмехнулся, сообразив, откуда у малыша такой темперамент. Судя по всему, Рахут уже всё знал, но у него хватило дурости спросить: — Что ты с ней сделал?

— Спроси у неё. Может, она скажет, — Авсур ослепительно улыбнулся и прошёл мимо.

— Берегись, Барс!.. — с ненавистью и отвращением прорычал вслед Бастард.

Ответом ему был высокий заливистый смех Сёрмона. Зашипев как змея, Рахут удалился. Авсур подошёл к парапету, возле которого в тени высокой арки стоял Сёрмон.

— Мне понравилось, как это прозвучало: «Берегись, Барс!» — передразнил алкорец. — Он тебя жутко ненавидит!

— Дьявол с ним, — Авсур подтянулся на руках и сел на широкий бортик парапета. — Всё равно он бессилен. Мы ему нужны.

— Ты его тоже ненавидишь, — Сёрмон наклонил голову и взглянул из-под ресниц. — Даже больше, чем меня?

— Куда больше, — подтвердил ормиец и, взяв маленький камушек, бросил его вниз.

— Ты даже намеренно перегибаешь палку, явно издеваясь над ним, словно испытываешь, насколько хватит его выдержки.

— Надолго. Он трус и знает, чего боится.

— И всё же будь осторожен. Он нужен нам не меньше, чем мы — ему

— Нам нужен свиток.

— А свиток находится на планете, которую он контролирует.

— Пытается контролировать, — поправил Авсур. — Но чем дальше, тем больше я подозреваю, что мы поставили не на ту лошадку.

— Если что, переиграем, — Сёрмон поднял ещё один камень и подал ему.

— А контракт?

— Какой контракт при нашей-то бедности!

— Верно, — Авсур швырнул камень вниз, и оттуда раздалось испуганное кряканье.

— Кто там?

— Предатель. Подслушивает.

Сёрмон перегнулся через парапет и посмотрел вниз. Миккелла уже не скрывался. Он вышел из кустов и присел на бортик фонтана, словно любуясь игрой рыбок в звёздном свете.

— Ублюдок, — вздохнул Сёрмон, потом взглянул на Авсура и, не ясно было кому адресовано это ругательство. — Ты изменил мне.

— Не драматизируй. Ты ушел, она пришла, — пожал плечами тот. — Почему нет? Я же не требую от тебя верности.

— Неплохо развлёкся? Ладно, не комментируй, вижу по довольной физиономии. Говорят, эти звёздочки до штурма императорского дворца не видели настоящих мужчин. И с тех пор не могут остановиться.

— Те, кто уцелел. А таких немного, — Авсур заметно помрачнел. — Старый паук сбежал, оставив этих бедняжек без охраны и помощи, и всё, что причиталось ему, досталось им.

— Ты их жалеешь?

— Я помню, что и моя мать могла оказаться среди них, если б по дороге на неё не позарился какой-то офицер из конвоя. Иначе и она могла бы стать наложницей.

— А ты сводным братиком Рахута и императорским бастардом? — усмехнулся Сёрмон.

— Я итак бастард, хоть и не императорский. Мать говорила, что он был из высшей аристократии. Его слишком хорошо охраняли, а то она сама перед побегом перерезала бы ему глотку.

— Может, ты сделал это позже, сам не зная об этом.

— Может.

— А я своему мог, да рука не поднялась, — мрачно пробормотал Сёрмон и мотнул головой. — Лучше расскажи, как прекрасная Бонн-Махе? Говорят, одно её дыхание, как вино.

— Отравленное.

— Твоё не лучше, — усмехнулся алкорец.

— Она открыла мне своё сердце.

— В самом деле?

— Да. Рассказала, как печальна была её жизнь, как долго она томилась без любви и плакала по ночам, мечтая о ласке сильных мужских рук.

— Твои руки её, надо полагать, устроили?

— Поделилась, каким отвратительным был император, — не обратив внимания на его иронию, продолжил Авсур. — Как она была счастлива, что вскоре он забыл о ней.

— Прямо уж… — скептически хмыкнул Сёрмон.

— И попутно исследовала моё тело вдоль и поперёк, ища знаки Тьмы.

— Ого! За развлечениями маленькая ведьма не забывала о деле!

— Вот именно, — Авсур взглянул на него. — По нашим поверьям, на теле одержимого обязательно есть знаки.

— По нашим тоже. Так считают все проалкорцы: тиртанцы, земляне, местные, наверно, тоже. Она была очень разочарована, ничего не найдя?

— Вовсе нет. Она ведь вообще ничего не нашла. Даже шрамов.

— Да, — пробормотал Сёрмон. — И это у парня, который двадцать пять лет в строю.

— Тридцать два, если быть точным. Мне дали в руки лучемёт, когда мне было восемь лет.

— И ей известен твой возраст?

— На меня в тайной полиции было заведено солидное досье.

— Да, я помню. За твою голову давали огромную награду. Которую я упустил. Иногда жалею.

— Не жалей. Наши шансы всегда были равны.

— Не будем спорить… Короче, крошка Бонн-Махе усекла, что твоя сотни раз изрезанная и прострелянная шкура целее и нежнее, чем шкурка новорожденного жеребёнка. И выглядишь ты моложе, чем должен выглядеть ветеран Последней Войны. Значит, они догадываются о сущности Проклятого?

— Боюсь, что они знают больше, чем должны знать. Она пыталась втянуть меня в разговор об одержимости, а потом в самый подходящий, по её мнению, и неподходящий, по моему, момент напрямую задала вопрос о демоне.

— И что ты ответил?

— Я велел ей заткнуться.

— Ты груб, — поморщился Сёрмон. — Нужно было немного подождать и, выбрав подходящий для тебя и неподходящий для неё момент, выяснить, что они знают.

— Я не столь искусен в делах любви.

— Ладно, я сам. Скорее всего, не добившись толку от тебя, она примется за меня. Ты не будешь ревновать?

— Я похож на идиота? Давай, лисёнок. Не посрами своего легендарного предка!

— Не злись. Это нужно для дела.

— Как хочешь, — Авсур пожал плечами и посмотрел вниз на Микеллу, всё ещё сидевшего у фонтана. — В любом случае, нам нужно предпринять собственные шаги. Если они добудут свиток раньше нас, то я крупно сомневаюсь, что они отдадут его нам.

— Я тоже так думаю, — Сёрмон задумчиво взглянул вниз. — Если мы их опередим, то будем совершенно свободны. И уж тогда я точно спущу с кого-нибудь шкуру.

Отойдя от парапета, он вошёл в дом, а Авсур остался на террасе. Он видел, как Сёрмон вышел в сад, и слышал, как игриво он заговорил с Микеллой. Он мурлыкал, ворковал и наверняка сверкал бездонными глазами и облизывал розовым язычком пухлые алые губки. Когда он играет, он может расшевелить даже святого отшельника. Авсур усмехнулся. Песенка Миккелы была спета. В поцелуях Сёрмона больше яда, чем в устах всех озлобленных одалисок покойного Императора.

Какое-то время он сидел на парапете, глядя на звёзды и слушая, как журчит вода в фонтане и шумят на ветру кроны деревьев. Но потом до его слуха долетел странный хрип. Он шёл откуда-то снизу. Спустившись по широкой резной лестнице, Авсур осмотрелся. Новый хрип донесся из-за маленькой дверцы в глубине тёмного коридорчика. Пройдя туда, он распахнул дверь и остановился на пороге узенькой комнатки для хозяйственного инвентаря.

Здесь горели две яркие свечи, освещавшие человеческую фигуру, привязанную к большому, поставленному на попа столу. Испуганный, мокрый от пота Микелла отчаянно смотрел на него. Его одежда была изрезана в нескольких местах, и сквозь порезы сочилась кровь. Его рот был заклеен куском скотча. Сёрмон без куртки, с закатанными до локтей рукавами сорочки стоял рядом. В руках он держал наградной кинжал с золотой рукояткой, зазубренное лезвие которого уже было покрыто кровью. Его пухлые розовые губы были обиженно надуты.

— Представляешь, этот тип говорит, что не знает, где расположена королевская сокровищница, — оскорблённо поделился он.

Микелла замотал головой, умоляюще глядя на Сёрмона.

— Может, он и не знает, — пожав плечами, предположил Авсур. Микелла энергично закивал. — А, может, и знает, — добавил Авсур. — Сломай ему пальцы. Если знает — скажет…

И, развернувшись, вышел и плотно прикрыл за собой дверь.

II

Утро Авсур встретил на террасе дворца, обращённой к площади. Он стоял возле парапета и, скрестив на груди руки, смотрел вниз. Наёмников на площади почти не было. Ободрённый отсутствием сопротивления со стороны аборигенов, Рахут поторопился убрать с глаз долой основную часть своей разношёрстной армии. Во дворце и Храме остались только ормийские гвардейцы. Зато на улицах теперь появились местные жители. Обычная жизнь города потихоньку возвращалась в свою колею. Лавки и мастерские пока были закрыты, но уже можно было увидеть женщин и мужчин, появившихся на улицах. Проходили они торопливо, настороженно поглядывая на вооруженных до зубов чужаков, но и особого страха не проявляли. Сначала они покидали свои хорошо укреплённые дома только по делам и торопились вернуться назад, но затем начали проявлять и любопытство. Некоторые из них набирались смелости и пересекали площадь, смотрели на застывших у дверей и эстакад гвардейцев, и на то, что было свалено у стены, а потом уходили. Никто из них не пытался завязать разговор с пришельцами, и по их лицам совершенно невозможно было понять, о чём они думают.

На террасу, улыбаясь и потягиваясь, вышел Сёрмон. Он сменил куртку и брюки, и теперь его костюм был нежно-бирюзовым. Тем же цветом сияли и длинные ногти.

— Надоел зелёный цвет, — поделился он, заметив многозначительный взгляд ормийца.

— К тому же кровь плохо отстирывается, — добавил Авсур.

— О чём ты? — Сёрмон удивлённо поднял тонкую золотистую бровь.

— Да так, не обращай внимания, — Авсур развернулся и пошёл к эстакаде, плавно отходящей от террасы и ведущей на площадь.

— Ты сегодня не в духе, — Сёрмон догнал его и обнял за талию. — Плохо спал?

— Нет. Просто паршивое настроение.

— Прогуляемся по городу?

— До ворот и дальше, — кивнул ормиец. — Я слышал, что к столице подошло подразделение Хорста. Хочу навестить нашего проводника.

— С удовольствием составлю тебе компанию. Я уже соскучился по нему. Иногда хочется перерезать ему глотку, но, в основном, с ним довольно весело.

— Весело, — пробормотал Авсур. — Слышал, что наш придурок уже собирается устроить бал и пригласить местную аристократию?

— Надеюсь, его отравят или прирежут, — равнодушным тоном произнёс Сёрмон. — Что ещё нового? Королеву нашли?

— Нет. Зато на заднем дворе нашли труп предателя. Ни одной целой кости. Кто-то здорово потрудился над ним.

— Следовало ожидать, — пожал плечами Сёрмон, задумчиво взглянув на припухшие костяшки пальцев. — Предателей нигде не любят. Ты же слышал, что сказал их король: на этой планете предателей убивают очень жестоко.

— Ты думаешь, это местные? — покосился на него ормиец.

— А ты?

— Важно, что думает Рахут, а он думает именно так.

— Собирается вводить террор?

— Из-за такой падали? Он весь при счастье, что всё обходится без крови. Сам знаешь, он парнишка не храброго десятка. Воинственный пыл его слегка подостыл, планетка приглянулась. Он надеется мягко и незаметно для окружающих заменить здесь короля,

— Он конечно тоже брюнет, но не до такой же степени… — пробормотал Сёрмон. — Но это его дело…

— Конечно, его… Только у него семь пятниц на неделе. Сейчас решил одно, через час — другое, через два — третье и все три плана приводит в действие. Вон, посмотри. Ты думаешь, это жест доброй воли?

Авсур подошёл к краю эстакады и указал вниз. Подойдя к нему, Сёрмон взглянул туда. Возле самой стены были свалены трупы убитых монахов. У всех у них волосы были завязаны на затылке, чтоб были видны остроконечные сверху, покрытые короткой чёрной шерстью уши. Вся одежда с них была сорвана и на телах темнела такая же, но более жёсткая, широкий её гребень тянулся от затылков по позвоночнику и переходил на короткие рудиментарные хвосты.

— Чужаки, — произнёс Сёрмон.

— Это мы — чужаки. А с этими ребятами местные прожили рядом много веков, — тихо ответил Авсур. — Он надеется, что разоблачение этой тайны подорвёт доверие людей к монахам, вызовет к ним отвращение.

— Ты бы отвернулся от меня, если б у меня вырос хвост? — задумчиво поинтересовался Сёрмон.

— Я знаю о тебе кое-что похуже.

— С другой стороны, — алкорец взял его за локоть и потянул дальше по эстакаде. — Нам-то с тобой наплевать, сколько шерсти на парне и какого она цвета, лишь бы он надежно прикрывал нас в бою и не грабил своих. Но мы повидали и не такое. Мы знаем, что мир населён различными и порой довольно странными на вид существами. Наше понятие о красивом и безобразном сильно сдвинуто. Вряд ли кто-то из этих парней стал бы балдеть от ягуарок и каркарских амазонок, то бишь рептилий. А нам только дай.

Авсур шёл, вглядываясь в лица людей, которые подходили посмотреть на монахов, стояли молча, а потом уходили.

— Что-то мне подсказывает, что тут не больно-то смотрят на то, как ты выглядишь. Да ине такие они тёмные.

Они спустились с эстакады и пошли по площади, люди уступали им дорогу и обходили стороной. Сёрмон тоже какое-то время молчал, а потом обернулся на ходу.

— Знаешь, если им действительно наплевать, как выглядят монахи без одежды, то я б на их месте такого никому не спустил.

— Этого я и боюсь, — мрачно проговорил Авсур. — У этой экспедиции слишком безголовый командующий. Он допускает чересчур много ошибок. Это может плохо кончиться.

— На него мне наплевать, — фыркнул Сёрмон. — Если ему надерут задницу или оторвут голову, то я буду визжать от счастья и громко аплодировать.

— Ему — да, но он притащил сюда десять тысяч человек.

— Кончай, — отмахнулся алкорец. — Детей здесь нет. Все знают, в какие игры мы играем. Хочешь денег — плати кровью…

— Пожалуй, — пробормотал Авсур. — Только если он всё провалитт, загубит людей и сбежит, я его найду и удавлю его же ожерельем.

— А ожерелье подаришь мне на день рождения, — хихикнул Сёрмон и толкнул друга локтем. — Ты слишком мрачен сегодня. Хватит рычать, а то, что ты будешь делать, когда действительно прижмёт?

— Оскалюсь и выпущу когти, — проворчал ормиец.

III

Лагерь наёмников был разбит на лугу за крепостными стенами. Немного дальше шумел густой лес. Разноцветные палатки самых разнообразных форм и размеров раскинулись вдоль голубой речушки, окружённой камышами. Кое-где в небо поднимались дымки, но в основном костры заменяли походные бездымные очаги и печурки. Наёмники: люди, рептилии, существа, чем-то напоминающие земных млекопитающих, и вообще, ни на что не похожие, мирно расположились на траве. Они чистили оружие, готовили пищу, играли в кости, карты и компьютерные игры, просто спали или лежали, греясь на солнышке. Однако, завидев приближающихся к ним людей, они настороженно поднимали головы, как бы невзначай кладя руки и лапы на оружие,

— Наши… — трубно промычал минотавр Хорст, и его солдаты успокоились.

Авсур и Сёрмон уже подходили к лагерю, когда из леса с клёкотом вылетела большая чёрная птица. Сёрмон приветственно свистнул и протянул руку. Филин спланировал ему на локоть.

— Хороший мальчик, — проговорил алкорец, поцеловав птицу между больших круглых глаз, и аккуратно посадил себе на плечо.

Хорст вышел им навстречу. Кивнув Сёрмону, он протянул Авсуру маленькую, мускулистую, немного похожую на копыто руку.

— Как дела, капитан? Надоело протирать штаны в штабе? Решил вернуться в строй?

— Я всегда в строю, — усмехнулся Авсур. — Как у тебя? Рейд прошёл удачно?

— Сотню миль по вражеской территории и ни одной стычки. Все деревни пусты, представляешь? Они все ушли в лес, с детьми, с собаками, даже скотину угнали. Впервые вижу таких трусов.

— А оружие? Оружие в домах оставили? — поинтересовался ормиец.

— Какое оружие? — пожал мощными плечами минотавр. — У них только кирки да плуги.

Они вошли на территорию лагеря. Авсур внимательно смотрел по сторонам. Заметив возле одной из палаток лежащего каркарца, он подошёл к нему и легонько поддал ногой. Тот что-то проворчал и перевернулся на другой бок.

— Он же пьян, — мрачно произнёс Авсур, взглянув на Хорста.

— Верно, — озабоченно кивнул тот. — Эй, Дубалл! Возьмите-ка этого ящера и окуните пару раз, чтоб очухался, — а потом взглянул на Авсура. — Трудно поддерживать дисциплину, капитан. Сотня миль и ни одной стычки. Пустые деревни, богатые дома. Хорошее вино… Парни расслабились.

— Расслабились? — ормиец мрачнел всё больше. — Решили, что от вас бегут, потому что бояться?

— У нас лучемёты, а у них что? — растерялся Хорст.

— Мечи, которые режут тиртанскую сталь, — улыбнулся Сёрмон, отвлекаясь от птицы. — Арбалеты, из которых они ещё несколько лет назад умудрялись сбивать антигравитационные капсулы. И головы, додумавшиеся, как завернуть отсюда звёздный флот, который, возможно, был покруче нашего крейсера. Усёк?

— Нам известно, что местные жители даже на пашню берут с собой мечи, — добавил Авсур. — Причём, не только мужчины, но и женщины. Они не бегут, а, похоже, отходят, чтоб принять бой на территории, где имеют явное преимущество, потому что знают эти леса, болота и топи. Боюсь, что сейчас они не от страха дрожат, а обустраивают базы и заслоны на лесных тропах. А потом начнутся вылазки.

— Но нам никто ничего не сказал! — возмущённо промычал Хорст.

— Я говорю! — отрезал Авсур. — Утроить караулы! Никаких пьянок, никакой «травки» и нейронаркотиков! Нарушителей загоняй в реку. Пусть стоят по уши, пока не протрезвеют. Постоянное дежурство на биосканерах, и поставьте заградительные цепи вокруг лагеря.

— Понял, — кивнул Хорст и помчался выполнять.

Сёрмон с усмешкой смотрел ему вслед.

— А почему ты в штабе все эти соображения не высказал? — поинтересовался он.

Авсур раздражённо обернулся и увидел розовую полоску, которую алкорец вкладывал в клюв птице.

— Ты чем его кормишь?

— Ветчиной. Он почти сутки где-то шлялся. Голодный.

— Ты рехнулся? Он из леса прилетел! Хищная птица! Пусть мышей жрёт!

— Сам жри своих мышей! — огрызнулся Сёрмон и почесал филина там, где должна быть шея. — Не слушай его, мальчик. Мыши, они грязные, больные. Настоящие мужчины едят качественные продукты.

— Извращенец, — фыркнул Авсур и подошёл к крайней палатке.

Навстречу выбежала высокая девушка со светлыми волосами, одетая в защитный комбинезон. Бросившись ему на шею, она что-то зашептала, но Авсур решительно отстранил её, и она, заметив Сёрмона, который смотрел на неё довольно зло, тут же поскучнела.

— Слушай, Барс, — протянула она. — Что ты не избавишься от этой куклы? Найди себе нормальную женщину!

— Тихо, — перебил Авсур и положил на её губы палец. — Осторожнее, Терри. Не надо его злить. И меня тоже. Где Джордан?

— За рекой. Опять репетирует танец с саблями на опушке.

— Понятно, — кивнул он и взглянул на Сёрмона. — Пошли.

Сёрмон кивнул и направился вслед за ним, на ходу одарив Терри усмешкой, которая не обещала ничего хорошего.

Они перешли реку по хлипким мосткам, переброшенным через тонкие, поросшие мхом сваи и углубились в лес. Долго искать им не пришлось. На первой же опушке, покрытой пушистым ковром травы и ярких лесных цветов, они увидели того, кого искали. Молодой мужчина в джинсах и чёрном свитере, опоясанный металлическим поясом, упражнялся с тяжёлым двуручным мечом. Несмотря на то, что оружие было крайне массивным на вид, его движения были легки и изящны. Его гибкое сильное тело скользящими движениями переходило из одной позиции в другую, тёмное лезвие меча тонко свистело, рассекая воздух. Эти упражнения напоминали быстрый и энергичный танец, который завораживал и приводил в восторг. Спокойное сосредоточенное выражение его лица и лёгкий прищур тёмных глаз говорили о том, что он полностью отдаётся этой затейливой игре с мечом и при этом ведёт свою партию привычно и умело.

Он заметил подошедших, но не прервался, и друзья остановились, прислонившись к высокой сосне на краю опушки.

— Здорово это у него получается, — с некоторой ноткой восхищения прокомментировал Сёрмон.

— Ещё бы! Именно поэтому я никогда не лезу в драку с ним.

— Разве? А на Арсиное? Забыл?

— Так он был пьян!

— Тебя спасло только то, что он был не очень пьян, — усмехнулся алкорец. — И вовремя остановился. Вот в ком точно сидит дьявол, — уже совершенно серьёзно добавил он.

— Ангелы тоже бывают с мечами, — заметил Авсур.

— Да. Я помню. С огненными.

Джордан тем временем закончил свои упражнения. Положив руку на грудь, он поклонился на восток и, подняв меч, что-то нажал на рукоятке. Тёмный клинок на мгновение стал прозрачным, а затем исчез вовсе. Гарда со звоном убралась в эфес, и он засунул то, что осталось от огромного древнего меча в задний карман джинсов. Потом подошёл к друзьям и, остановившись в нескольких шагах, оценивающе взглянул на них. У него было приятное лицо и тёмные, коротко постриженные волосы. На безымянном пальце правой руки поблескивал перстень с ярким, синим камнем.

— Ну? — спросил он, остановив взгляд на Авсуре.

— Мы сделали всё, как ты говорил, — произнёс тот.

— Всё? — Джордан прищурился. — А в городе говорят, что король Кибелл мёртв.

— Я не знаю, о чём говорят в городе. Я знаю, о чём я сам говорю, — Авсур взглянул ему в глаза.

— Ладно. Верю, — кивнул он. — Где свиток?

— Ищем, — вздохнул Сёрмон. — Но наткнулись на неожиданные осложнения.

— Осложнения? — на губах Джордана заиграла злая усмешка. — Ты имеешь в виду резню в Храме?

— А мы что, ради твоего удовольствия должны были ходить вокруг со свечами и петь гимны Леди Милосердие? — оскалился алкорец. — Мы и так делаем слишком много. Не знаю, какую игру ты ведёшь, но будь уверен, если ты не сумеешь расплатиться с нами за эти услуги, то…

— Что? — поинтересовался Джордан.

Авсур тем временем обошёл его сзади и, встав за спиной, шепнул на ухо:

— Ты нам и так сильно задолжал, помнишь?

Джордан удивлённо взглянул на Сёрмона, стоявшего напротив, потом усмехнулся и, наконец, расхохотался. И в этом смехе было больше злости, чем веселья.

— Запомните оба! — резко оборвав смех, произнёс он. — Это вы втянули меня в эту историю и подтолкнули к тому, о чём я жалею. А я, действительно, об этом жалею, и только чтоб хоть как-то исправить положение, я согласился на всю эту авантюру. Но я уже давно не чувствую себя вашим должником. И если вы хотите, чтоб я прочёл свиток, то совершенно естественно, что и вы делаете кое-что для меня.

— Всего лишь прочитать старый пергамент, — хмыкнул Сёрмон, глядя на него исподлобья.

— Всего лишь? Один я вам уже прочитал. И как ощущения?

— Паршиво, — тихо ответил Авсур.

— Вот и я о том же, — Джордан опустил голову. — Вы — два идиота, но я-то…

— Приятно, что и ты хоть что-то чувствуешь, — усмехнулся Сёрмон.

— Да, — Джордан снова взглянул на него. — Чувство вины… А монахов вы перебили зря. Свиток наверняка был у них.

— Мы поздно сообразили… — признался Авсур.

— Всех перебили?

— Кого нашли. Человек двести, может, больше.

— Наверняка кто-то уцелел.

— Ты что, думаешь, они теперь пойдут к нам в руки?

— Ваши проблемы, — Джордан отошёл от них и присел на небольшой пенёк под деревьями. — Будет свиток — будет обряд. Я сделаю всё, хоть разверзнется предо мной бездна ада. Но если вы его не найдёте, я ничем не смогу вам помочь.

— Без свитка мы отсюда не уйдём, — пообещал Сёрмон.

Джордан какое-то время смотрел на него, а потом усмехнулся и, сорвав лист подорожника, размял его в пальцах.

— Если вообще кто-то отсюда уйдёт.

— Тебе тоже не нравится их уступчивость? — спросил Авсур, присаживаясь на траву.

— Уступчивость? Я вёл подразделение сотню с лишним миль по лесу и чувствовал, что мы постоянно под наблюдением. Они смотрели на нас.

— Местные жители? — уточнил Сёрмон.

Джордан покачал головой.

— Деревья. Духи леса. Такое бывало со мной в ранней молодости, очень давно. Я слышал шёпоты, чувствовал дыхание, ощущал прикосновения, и во взгляде сойки или бельчонка видел разум, древний, странный, не похожий на мой. Это было необычное чувство. Я был счастлив тогда, потому что лес раскрывал мне объятия. Топор, который я нёс, был не для него, не для дерева, не для волка. Я был частью того леса. Думаю, что если б тогда мне встретилась шарага парней с лучемётами, и мне понадобилось бы разобраться с ними, я б это сделал. Не сразу, по одному, по два, но я похоронил бы их в лесу. И лес бы мне помог. Я понятно объяснил?

— Более чем, — кивнул Авсур. — Но кроме этого, ты ведь что-то знаешь об этой планете, о последнем вторжении, о королях. Откуда?

Джордан вздохнул и запрокинул голову, глядя в синее небо.

— Я космический бродяга. Жизнь сталкивает меня с разными людьми. Они верят мне, они ищут во мне друга и исповедника. А я умею слушать, запоминать и делать выводы.

— И соблюдать тайну исповеди? — усмехнулся Сёрмон.

Джордан улыбнулся.

— Умеешь ты хранить чужие секреты, — проворчал Авсур.

— Разве это плохо?

— С какой стороны посмотреть, — ормиец задумчиво взглянул на него. — Признаюсь тебе, брат мой, что не далее чем сегодня я совершил поступок, о коем сейчас сожалею.

— Что за поступок?

— Я объявил в лагере сухой закон.

— Негодяй! — фыркнул Джордан. — Я-то думал, мы сейчас наловим рыбки и посидим у костра, пуская фляжку по кругу, как в былые времена. И что теперь мы будем делать?

— Пойдём в город, — предложил Сёрмон. — Найдём таверну и заставим хозяина открыть её.

— Нас отравят, — предупредил Авсур.

— Нет, — покачал головой Джордан. — Если мы придём как гости. Идём, — он решительно поднялся. — Заодно посмотрим, что творится в городе. У вас есть чем платить?

— Найдём, — кивнул Авсур. — У Сёрмона всегда при себе есть горсть алкорских монет. Он считает, что они приносят удачу.

— В любом случае, они золотые и серебряные, — усмехнулся тот. — А, значит, на них можно купить кувшин вина и кусок мяса. А в нашей жизни это уже удача.

IV

— Странно! — пробормотал Сёрмон, когда ночью они вдвоём с Авсуром возвращались во дворец. — Мы проторчали там целый день, и никто не попытался нас зарезать. И ещё более странно, что мы не поссорились с проводником. У него такие взгляды на жизнь… Удивительно, как он ещё жив.

— Агнец на заклание, — проворчал Авсур. — С двуручным мечом. Слушай его больше. И при этом не забывай следить за его руками.

— Это ты зря. Он не врёт.

— И в эти игры играет из чистого альтруизма? Пока это мы рискуем, служа его идеалам. Так что утри слёзы восхищения и смотри под ноги.

На улице было темно. Рассеянный свет звёзд слегка высвечивал очертания предметов. Кругом царила тишина, и лишь где-то далеко приглушенно лаяла собака. Весь день они просидели в небольшой таверне возле самых городских ворот. Никаких инцидентов не возникло. Хозяин без тени недовольства проводил их к столу у окна, откуда они могли наблюдать за тем, что происходит на улице. Вино, которое им принесла дочь хозяина, высокая девушка с толстыми чёрными, как смоль, косами, оказалось приятным на вкус и не столько пьянило, сколько создавало ощущение легкости и веселья. Одним мясом тоже довольствоваться не пришлось. Им подали хорошо запечённую радужную рыбу, белые фигурные пироги с начинкой из кисловатых ягод и целое блюдо крепких красных яблок. Сперва они были единственными посетителями, но потом небольшой зал заполнился местными жителями. Они приходили и уходили, а трое у окна продолжали сидеть, глядя по сторонам и негромко переговариваясь. Никто к ним не подходил, никто на них не смотрел. Иногда казалось, что их не замечают, но по тому, что ближайшие к ним столы оставались незанятыми, а разговоры за другими велись вполголоса, ясно было, что об их присутствии помнят.

За весь день произошёл лишь один неприятный случай, когда в таверну вломились наёмники из подразделения Бешеных псов. Эти бандиты с большой дороги, обвешанные цепями из всех известных металлов и сплавов, уже не первый год нанимались в военные экспедиции в надежде поживиться за чужой счёт. Они были трудно управляемы, но без колебаний лезли в пекло, и потому были нарасхват. Пятёрка взлохмаченных субъектов ворвалась в таверну с шумом и руганью, потрясая оружием. В тот же миг в зале воцарилась тишина, и посетители повернулись к вошедшим. Страха в их взглядах не было. Даже наоборот, казалось, что именно сейчас они, наконец, покажут, на что способны.

Сёрмон с интересом наблюдал за происходящим. Как бойцовый пёс, предчувствующий драку, он напрягся и оскалил в усмешке белые клыки. Он сам толком не знал, на чьей стороне будет драться, но Бешеных он терпеть не мог,

— Вон отсюда, — тихо, но чётко прозвучало в тишине. Крис Джордан медленно поднялся из-за стола и исподлобья взглянул на вошедших. Против их огромных мускулистых туш его изящная фигура выглядела почти мальчишеской, но Сёрмон прекрасно знал, сколько в ней силы.

— Чё!.. — с угрозой прорычал один из Бешеных, и Сёрмон рассмеялся, но его смех прервал громкий стук, с которым Авсур выложил на стол мощный бластер системы «Бульдог».

— Нарушаешь субординацию, сынок, — негромко произнёс он, взглянув на того, что подал голос. — Гранд-майор сказал: «Вон отсюда». А я уточняю: чтоб ноги вашей в городе не было. Или всю свору отправлю на крейсер палубы драить.

— Чё? — немного более растерянно уточнил тот.

— Сейчас объясню, — кивнул Сёрмон и, резко поднявшись, выбросил вперёд руку. Что-то просвистело в воздухе, и в косяк двери у плеча говорившего вонзился необычный сюрикен с алым шариком в центре. — Считать до пяти в обратном порядке умеешь? Пять, четыре, три… — он достал из кармана лёгкую планшетку с рядом разноцветных кнопок и на счёт «два» Бешеные Псы испарились, оставив после себя неприятное воспоминание и запах авгиевых конюшен.

Джордан и Сёрмон снова сели на свои места, а спустя минуту разговоры за другими столами возобновились.

— Зачем ты вмешался? — недовольно спросил Сёрмон. — Мы могли увидеть, на что они способны.

— Я это знаю, — пожал плечами Джордан. — Просто не люблю, когда хорошее застолье прерывается резнёй. Здесь почти ни у кого нет оружия.

— На виду, — поправил Авсур. — Сказал бы сразу, что даешь им фору.

— Может быть. А, может, не хочу, чтоб из-за пятерых задавленных недоумков в городе начался террор.

— Ты здесь по ошибке, парень, — вздохнул Сёрмон. — Какое тебе дело, если повесят парочку-другую местных?

— Мне до всего есть дело, — улыбнулся Джордан. — И я не люблю, когда гибнут не те, кто нужно.

— Чудак, — пробормотал Сёрмон, бредя в потёмках по улице. — Я его люблю, но лучше б он молчал. Вот поговорю с ним, и стыдно за себя становится. И думаю, что прямая мне, злодею, дорога в ад. А в чём моя вина, если я всего лишь сын своего отца?

— Заткнись со своим нытьём, — зашипел Авсур. — Кто знает, где добро, где зло, где истина, где ложь? У каждого свой путь. У него свой, у нас — свой.

— Путь? — вздохнул Сёрмон. — Ты видишь какой-то путь. Я бреду в темноте, натыкаясь на столбы чужих виселиц, и каждый раз радуюсь, что это не моя.

— Тихо… — чуть слышно выдохнул Авсур и прижал его к стене дома.

— Что тебе приспичило? — попытался рассмеяться алкорец, но тот зажал ему рот ладонью.

— Заткнись. Слышишь?..

Сёрмон замолчал и прислушался. Хмель мигом выдуло из головы, глаза сами собой стали видеть в темноте. Сперва он услышал тихие крадущиеся шаги, а потом приглушённый звон, который он не мог спутать ни с чем. Несколько человек с мечами шли по улице, стараясь двигаться как можно тише. Сёрмон вжался в стену, и рядом с ним замер Авсур. Они стояли, держа руки на кобурах. Несколько неясных теней показались невдалеке. Они двигались крадучись, приближаясь с каждой минутой. Сёрмон перестал дышать, напряжённо вглядываясь в предполагаемого противника. Незнакомцы прошли мимо, не заметив их. Десяток человек направлялись в сторону дворца. Их фигуры были закутаны в чёрные плащи с капюшонами, но один раз он всё же разглядел лицо, на которое упал свет маленького фонарика, горящего над дверью какой-то лавки. Сёрмон усмехнулся.

— Узнал? — шепотом спросил он Авсура, когда они скрылись за поворотом.

— Эта девочка подавала нам вино. Ты забрал из косяка сюрикен?

— Забыл. Сперва. А потом его там не было.

— Хорошо, если его прихватил проводник, а если они?

— Хочешь обвинить меня в измене? — усмехнулся Сёрмон.

— Хочу дойти до дворца живым, — возразил Авсур. — И что-то мне подсказывает, что лучше идти в обход.

— Это уж точно не моя виселица, так что пойдем, куда скажешь.

V

Во дворец они попали через узкую дверцу со стороны небольшого переулка. Их впустил знакомый гвардеец и тут же запер дверь на засов.

— Бережётся, — усмехнулся Сёрмон, проходя вслед за Авсуром по тёмному коридору, ведущему в галерею. — Собираешься сказать Джинаду о том, что мы видели?

— Зачем? — сухо спросил тот.

— Перестань. Ты тоже попал под влияние проводника? Жалеешь бедную девочку? Или она напомнила тебе маму?

— Просто не вижу необходимости.

— Вот как? Ты не заметил, что эта группа вооружённых до зубов решительных людей целенаправленно двигалась в сторону дворца? Они знали, куда шли и, скорее всего, по другим улицам шли другие группы вооружённых до зубов решительных людей. Ты не думаешь, что они куда лучше организованны, чем мы считаем? И что нас не отравили и не зарезали сегодня только потому, что они не хотят раньше времени выдать себя, и так как могут не торопиться, ведь у них ещё будет случай покончить с нами? Может, сегодня? Сейчас?

— Нет, — Авсур тихонько рассмеялся. — Они слишком хорошо организованы, чтоб не понимать, что пока к открытому выступлению не готовы. Сегодня у них другие дела возле дворца. А насчёт причин их миролюбия я ни минуты не сомневался. Они очень великодушны, предоставляя нам ещё немного времени наслаждаться радостями жизни, прежде чем… — он обернулся и выразительно чиркнул большим пальцем по горлу. — Кстати, проводник, похоже, солидарен с ними в их великодушии.

— Он не предатель, — мрачно заявил Сёрмон.

— Нет, — покачал головой Авсур. — Он хранит верность. Своим идеалам.

— Какой ты умный! — раздражённо воскликнул Сёрмон. — И откуда ты так хорошо знаешь, что там они думают, эти местные дикари?

— Я не знаю, я понимаю, — усмехнулся Авсур. — Потому что я сам когда-то был местным дикарем на Орме, помнишь? И я иногда так же мирно сидел за столом таверны и пил, поглядывая на алкорских рыцарей. Зачем мне было выхватывать бластер и палить в них? Ведь я знал, что через несколько дней я приведу в это селение свой отряд, и этим беднягам больше не придётся пить.

Сёрмон кивнул. Вид у него был немного грустный.

— Так и было. Пока на твой отряд не спустили нас… И я чуть не перегрыз тебе глотку.

— Ты и не пытался. Для этого ты слишком жесток.

— Хватит, — оборвал его Сёрмон. — Отправляйся куда хочешь.

— А ты?

— А я сегодня хочу спать в королевской опочивальне, причём крепко и спокойно. Потому у меня есть ещё одно дельце.

Он развернулся и пошёл к узкой винтовой лестнице, ведущей в сад. Авсур какое-то время стоял в раздумье, а потом направился следом. Спускаясь по ступенькам, он услышал вдалеке хриплые отчаянные вопли. Когда он оказался в саду, вопли стали ещё громче и почти непереносимы, столько в них было тоски и страха. Куда делся Сёрмон, он не знал. Вокруг стояли высокие деревья, стволы которых достигали двух-трёх обхватов. Их могучие пышные кроны тихо шелестели над головой, и в просветах листвы поблескивали яркие жёлтые звёзды. Ему захотелось прямо здесь прилечь на мягкую свежую траву, но надсадные крики тревожили душу, и он пошёл на эти звуки.

Выйдя на небольшую вымощенную булыжником площадку, он сразу увидел Сёрмона, стоявшего возле каменного бортика колодца. Тот озабоченно заглядывал внутрь и вертел в руках верёвку.

— Что? — поинтересовался Авсур.

— Это кот короля, которого сбросил вниз предатель, Он не даст мне спать своими криками, даже если я уйду на другую сторону дворца. Мне и так целый день мерещится, что я слышу это.

— Так пристрели его.

— Ты с ума что ли сошёл? — возмутился Сёрмон. — Ты знаешь, сколько стоят такие животные на Алкоре? Их котятами привозят с Земли и продают за бешеные деньги только очень богатым людям. Они все носят земные имена и пользуются почётом. Знаешь почему? Потому что они красивы, ласковы и игривы.

— Как ты, когда никого не убиваешь?

— Не смейся! — разозлился Сёрмон. — Эти животные обладают магической силой. Они приносят в дом покой и уют. Тот, кто гладит их, забывает обо всех невзгодах и становится лучше. Я видел таких зверей только у знакомых… Им и в подмётки не годятся наши кошки!

— Почему ж ты себе такого не завёл?

— Они слишком нежны… Им нужен уход, который я не смогу обеспечить, понимаешь?

— Понимаю. Давай верёвку.

— Ты знаешь, как его достать?

— Конечно, — Авсур взял у него верёвку и деловито принялся обвязывать её вокруг талии Сёрмона.

— Что ты делаешь? — возмутился тот,

— Это нежное существо. Его петлей не зацепишь. Я спущу тебя вниз, а потом вытащу. Полезай.

— А если я сорвусь? — озабоченно пробормотал Сёрмон, запрыгивая на бортик.

— Наверно, это мне зачтётся, и я попаду в рай, — усмехнулся Авсур.

Но Сёрмон не сорвался. Уже через час он крепко спал в королевской спальне, прижимая к себе накормленного и завёрнутого в дорогое златотканое покрывало Феликса. Он напрочь забыл о полученных царапинах и прочих неприятностях. А Авсур вернулся на террасу над площадью и долго стоял, прислушиваясь и вглядываясь в темноту, но так ничего и не заметил. Однако наутро оказалось, что трупы монахов бесследно исчезли, а с ними вместе и ормийские гвардейцы, нёсшие караул.

VI

Совет собрался в небольшом зале, расположенном в глубине внутренних покоев дворца. Этот зал, сводчатый, отгороженный от других помещений арочными перекрытиями, покоящимися на толстых витых колоннах, между которыми тяжелыми складками свисали тёмные занавеси, как нельзя лучше соответствовал мрачному настроению Рахута. Тот сидел, сцепив напряжённые пальцы рук, в кресле с высокой спинкой и сурово взирал на присутствующих. Его правая рука — Джинад стоял, всем своим видом демонстрируя, что он обдумывает ситуацию и ищет наилучшее её разрешение. Бонн-Махе сидела в стороне и смотрела в одну точку. По раздувающимся ноздрям тонкого носа и побелевшим пальцам, вцепившимся в резные подлокотники, можно было понять, что она находится в состоянии весьма близком к ярости. Лишь её убежденность в том, что никогда не стоит показывать на людях свои чувства, заставляла её сдерживаться. Король Оны Юнис в синей парчовой куртке, чёрных штанах и высоких охотничьих сапогах задумчиво исследовал потолок, сидя в третьем кресле. По его надменному лицу невозможно было понять, о чём он думает. Не исключено, что его беспокоили совсем не проблемы Ормийского Бастарда. Зато Авсур, похоже, думал именно о ночном происшествии. Его глаза чуть заметно щурились, и взгляд был рассеянным, наверно, он снова и снова перебирал возможные варианты происшедшего. Однако не стоило ожидать, что он даст ценный совет, даже если и придумает что-нибудь. Рахут слишком хорошо знал о его нелояльности к членам императорской семьи. Пожалуй, так же хорошо, как был наслышан о его уме и военной выучке. И, наконец, Сёрмона вообще не интересовало ничего, кроме белого пушистого кота, которого он держал на коленях и расчесывал какой-то диковинной щёткой.

— Девять гвардейцев — это не предатель, — тихо и вместе с тем гневно произнёс Рахут. — Я не спустил бы и предателя, хоть он был нам больше не нужен. Но я считаю ненависть к предателям вполне законным чувством. Поэтому я закрыл на это глаза. Мои гвардейцы, пропавшие этой ночью — другое дело.

— Я полагаю, что этот случай нужно тщательно расследовать, — рассудительно проговорил Джинад. — Нужно найти виновных и покарать их. Примерно покарать.

— Расследование? — дрожащим от гнева голосом прошипела Бонн-Махе. — Какое может быть расследование? Эти животные посмели поднять руку на ормийцев! Ты слишком мягок, Рахут! А в таких делах нужно быть жестоким! Нужно покарать! Здесь Джинад прав! Но не искать каких-то виновных, а просто взять по десять человек местных за каждого исчезнувшего гвардейца и объявить, что если виновные явятся, то их отпустят. А потом повесить на площади всех! Слышишь, Рахут, всех! И не миндальничать с ними! Ввести войска в город и во все селения! Обложить всё население данью! Контролировать каждый их шаг и весить за каждую провинность!

— Это мудро, — дипломатично кивнул Джинад. — Но вы забываете, о, прекраснейшая, что у нас недостаточно сил и людей для проведения подобной политики. К тому же не стоит забывать, что беспрекословно преданных нам и проверенных людей у нас не более одной десятой, а остальные — наёмники. Контракты, заключённые с ними, точно оговаривают то, что они будут делать. И найдётся совсем немного таких, кто согласится вешать мирных жителей. У них свой кодекс чести. И многие боятся преследований за военные преступления.

— Но такие найдутся.

— Тогда остальные могут разорвать контракты, — произнёс Авсур.

— Тебя не спросили, дикарь! — зарычала она.

— Зря, — поднял голову Сёрмон. — У него большое влияние среди наёмников. И ещё кой у кого, кому такая политика явно придётся не по вкусу.

— О ком ты? — нахмурился Рахут.

Авсур раздражённо взглянул на Сёрмона и бросил:

— Закрой пасть.

Тот усмехнулся и снова занялся котом.

— Это всё имеет смысл, — кивнул Джинад. — Нам нужно учитывать, что наш успех держится на подчинении нам наёмников и на миролюбии мирных жителей. Никто не ожидал, что мы потеряем наш десант в Болотной стране.

— От них по-прежнему ничего? — спросил Рахут.

Джинад сокрушённо покачал головой, а Авсур заметил, как губы Юниса тронула едва уловимая усмешка.

— Таким образом, — продолжал Джинад. — Мы пока не можем вводить политику террора, хоть это и было бы самым лучшим решением. Конечно, нам удалось бы осуществить её здесь, в столице, но в стране много отдалённых населённых пунктов, которые мы контролировать не сможем

— Их уничтожить с воздуха! — воскликнула Бонн-Махе.

— Это вызовет сопротивление местного населения, — возразил Джинад. — Мы окажемся втянуты в утомительную партизанскую войну, вместо того, чтоб собирать армию для дальнейших завоеваний.

— Значит, ты собираешься их простить? — Бонн-Махе не смотрела на Джинада. Она поднялась и уперлась взглядом в лицо своего сына.

— Я накажу, но только виновных, — твёрдо произнёс он. — И я воспользуюсь предложенным тобой способом. Я возьму заложников и…

— Это ничего не даст, — тихо, словно про себя, проговорил Юнис. Все присутствующие обернулись к нему. Он медленно обвёл их взглядом недобрых кошачьих глаз. Встрёпанная прическа и узкое мальчишеское лицо с запавшими скулами придавали ему вид нереального, почти мистического существа. — Это не горожане. Это — монахи. Это они забрали тела своих братьев. И им нет дела до мирских людей. У них свои законы. Они — другие. Можно взять девяносто человек и повесить их. Потом ещё столько же. И ещё… Сыновья Аматесу будут блюсти тайну Ордена любой ценой.

— И ты полагаешь, что я должен простить их? — мрачно взглянул на него Рахут. — Если так, то твои советы мне не нужны. И ты можешь отправиться за своим собратом.

— Я не боюсь смерти, — с едва заметной усмешкой прошептал Юнис — Только от моей смерти тебе будет больше вреда, чем пользы. Ведь Микеллы больше нет. Алкорские источники вами исчерпаны. Ты останешься здесь один на один с чужой, незнакомой и далеко не такой покладистой, как тебе кажется, страной.

— Я нашёл двух предателей, найду и ещё!

— Ты нашёл одного, далеко за пределами Диктионы, потому что он был так чужд, что этот мир исторг его из себя. Даже если здесь и есть ещё нестойкие души, кровавая смерть Микеллы будет для них хорошим предупреждением против предательства. Что же до меня, то я не предатель. Я твой союзник, пока. И цени это.

В тихом голосе Юниса прозвучала угроза. Рахут медленно поднялся, злобно глядя на него.

— Удави этого мерзавца! — взвизгнула Бонн-Махе, указав Авсуру на короля Оны.

Юнис усмехнулся.

— Ну что ж, убейте меня. Но перед тем вспомните, что Микелла был убит здесь во дворце, и никто из ваших гвардейцев не заметил этого. Ночью беззвучно и бесследно пропали двести с лишним трупов и ваши бывалые гвардейцы. Что последует дальше? Быть может, бесплотные тени ночью сгустятся у вашей постели, чтоб достать из складок чёрных плащей кинжалы? А ваши наёмники пропадут так же, как пропали их собратья в Болотной стране? Вы ничего не знаете об этом мире. Если всё вокруг тихо, это ещё не значит, что всё гладко. У нашей смерти бесшумная поступь. Подумайте об этом.

— Он прав, — заметил Авсур.

— Мы должны использовать помощь, а не отказываться от неё, — торопливо произнёс Джинад, на которого произвела впечатление зловещая речь Юниса.

— Откуда я знаю, что он сохранит нам верность? — раздражённо проговорил Рахут,

— Он будет верен, пока ему это выгодно! — рассмеялся Сёрмон, играя с котом. — У вас, мой принц, есть оружие и армия. Вы убрали его конкурента. И рано или поздно сами отсюда уберётесь, если не совсем, то, по крайней мере, в основном. И он останется здесь королём Диктионы, заступником народа перед захватчиками или что-нибудь подобное. Он будет утешать своих подданных, убеждая их, что и так добился существенного снижения налогов, а между делом пользоваться мощью оккупационных гарнизонов, которые вы оставите здесь после того, как переберётесь на свою новую планету.

— Так? — Рахут в упор взглянул на Юниса.

Тот широко улыбнулся, демонстрируя свои длинные хищные зубы.

— Мой принц, этих людей нельзя сломить. Это сильные и отважные воины, готовые к самопожертвованию. Но их можно обмануть, потому что они просты и доверчивы. И они хотят жить в мире, растить хлеб, воспитывать детей. Они устали от бесконечной войны. И они смирятся со сменой власти, если это не коснется их слишком близко. И если у власти или где-то поблизости к ней встанет тот, кому они доверяют…

— То есть ты? — зло рассмеялась Бонн-Махе.

— Не я один. Я онец, а онцы не пользуются особым уважением в Дикте. Но здесь верят тем, кто был рядом с королём в войне с баларами. Аристократия в нашем мире пользуется почётом и доверием. А я, как друг Кибелла, могу с ними договориться.

— А монахи? — спросил Рахут.

— С ними сложнее, но они ещё не скоро залижут раны. Лучшие из лучших погибли в Храме. Орден сознаёт, что теперь, когда людям известно их чуждое происхождение, их положение сильно пошатнулось. Народ будет относиться к ним, как к животным, как к изгоям. А со временем, — он сладко улыбнулся, — мы низвергнем Аматесу и возродим культ Донграна. И монахи окончательно сойдут со сцены. Их уничтожат сами же люди.

— Ты думаешь, что красные монахи теперь вызывают у народа ненависть? — поинтересовался Рахут.

— Может, пока не такую ярую, но несомненно, — кивнул Юнис.

— Что ж, поможем эту ненависть увеличить. Джинад, — Рахут обернулся к своему советнику, — пусть возьмут на улицах двадцать семь мужчин и объявят, что если виновные в исчезновении наших гвардейцев не явятся к следующему утру, они будут казнены. И если виновные не явятся, объявите, что смерть этих несчастных на совести монахов. И повесьте их.

— Это вызовет возмущение, — заметил Юнис,

— Нет, поскольку всем известно, что в преступлении виновны не горожане, а монахи, — усмехнулся Рахут. — Я дозволяю вам встретиться с нужными людьми, но при ваших беседах с ними негласно должен присутствовать Джинад. И, кстати… Я ещё раз обдумал ваше предложение устроить пир для аристократии. Оно мне нравится.

Он вышел из зала, и за ним, гордо подняв голову и ни на кого не глядя, вышла Бонн-Махе. Джинад подошёл к Юнису и спросил:

— Кого из местной аристократии вы считаете полезными для нас?

Юнис взглянул на него.

— Мне нужно подумать. Какое-то время.

— Пошли, — зевнул Сёрмон, поднимаясь со скамьи. — Здесь больше ничего интересного не будет.

— Пожалуй, — пробормотал Авсур.

Они вышли и не торопясь двинулись по спиральной галерее.

— Слышал? — усмехнулся алкорец. — Во всём виноваты монахи.

— Эта бестия ведёт свою игру, — пожал плечами Авсур. — Всё это звучит логично, разве нет?

— Но мы-то знаем, что монахи здесь ни при чём.

— И что же ты молчал?

— Да какое мне до всего этого дело! — Сёрмон почесал за ухом кота, сидевшего у него на руках. — К тому же, если б я уличил этого парня во лжи, нам пришлось бы его прикончить по приказу Рахута. А проводнику бы это не понравилось. Он ещё за этих двадцать семь заложников нам устроит.

— Он назвал семь человек, которые должны быть живы. Те двадцать семь в их число не входят. Так что пусть заткнётся. Меня куда больше беспокоит эта безумная идея с пиром. Пригласить во дворец молодых сильных мужчин и женщин, которые наверняка преданы своему королю и уж точно умеют держать в руках оружие. А проводник сказал, что в городе уже знают о том, что король Кибелл убит.

— Это так похоже на Алкор, — ностальгически вздохнул Сёрмон. — Заговоры, убийства на пирах, публичные казни. Хочется посмотреть, давно уж я не видел такой потехи.

— Это не так забавно, как ты думаешь.

— Ну, хорошо, — вздохнул Сёрмон. — Иди и предупреди этого осла. Подыщем для короля Юниса ещё один гнилой колодец и будем жить с завязанными глазами. Рахута, скорее всего, шлёпнут так или иначе. Жаль только, что это сделаю не я. Наша забота — найти свиток, а остальное…

— Ошибаешься. Нас с тобой наняли, и наша работа ещё не выполнена.

— Работа, — раздражённо пробормотал Сёрмон. Кот вдруг вырвался из его рук и шмыгнул в боковой коридор. — Я должен его поймать! — крикнул алкорец, обрадованный возможностью уйти от неприятного разговора.

Устремившись за котом, он оказался в длинном тёмном коридоре. Белого зверька нигде не было. Подзывая его, Сёрмон немного прошёл вперёд и вдруг остановился, прислушиваясь. Тревога, неожиданно охватившая его, нарастала с каждой минутой. Он ясно слышал за стенами какое-то странное движение, словно невидимые враги обходили его со всех сторон. Он положил руку на кобуру, но потом вдруг понял, что это его не спасёт. Развернувшись, он быстро пошёл обратно.

— Ну его! У меня есть филин, — сказал он в ответ на удивлённый взгляд Авсура.

Тот молча кивнул.