Черные ножи – 5

Глава 8

Я все рассчитал правильно. Граф Клаус фон Штауффенберг был любопытным человеком, не боявшимся ни черта, ни бога. Поэтому он сделал ровно то, что обещал — поселил нас в своем особняке на берегу Вайсензее. И главное — не выдал ни полиции, ни Гестапо.

Территорию окружал нетипично высокий для немцев забор, заглянуть через который было проблематично для случайного прохожего — пришлось бы специально лезть наверх, рискуя пораниться об острые штыри. Так что от любопытного взгляда мы были надежно скрыты. Тропинка вела прямо к лодочному причалу. Несмотря на зимнее время, озеро не было замерзшим — морозы в Германии слабые. Но и на лодках, разумеется, давно никто не катался.

Сам особняк был довольно скромным — два этажа, с десяток комнат, включая две гостевые спальни и подвал, в котором хранились продукты и вино.

Штауффенберг показал дом, разрешил пользоваться продуктовым погребом в меру необходимости. Разговор он вел корректно, вопросов не задавал. Гришка смотрел на него исподлобья, с трудом скрывая ненависть в глазах, но, к счастью, молчал. Поэтому легенда о его румынском подданстве пока не провалилась.

Я был уверен, что Клаус прекрасно считывает все эмоции Григория, поэтому отослал бойца в подвал, приказав проверить наличие продуктов и запасов питьевой воды.

Он недовольно зыркнул в мою сторону и ушел. Нет, надо с этим что-то делать. Гриша совсем от рук отбился, некоторые приказы просто игнорирует, особенно касаемые сохранности жизней местных жителей. Но что я мог? Прогнать его или пристрелить. Ни того, ни другого делать я не собирался.

— Мне нужно в штаб армии, иначе меня хватятся и отправят солдат на поиски, которые приведут их в итоге сюда.

— Господин полковник, — напоследок сказал я Штауффенбергу, — надеюсь, вы понимаете, что конфиденциальность нашего здесь пребывания в ваших собственных интересах?

— Вы это доказали весьма убедительно. Кстати, как мне вас называть?

— Зовите меня… — я задумался на пару секунд, — Борер*.

*(нем.) Bohrer — бур, бурильщик.

— Хорошо, — кивнул граф, — а теперь позвольте откланяться. Я приеду, как только случится подходящая возможность.

— Буду ждать с нетерпением! Нам есть, что обсудить…

Машина выехала за ворота, а мы с Гришкой остались в особняке. Я вновь прислушался к своей интуиции — все говорило, что полковник не сдаст — не в его интересах. Значит, можно слегка расслабиться, хотя бы на несколько часов, и привести себя в порядок.

Григорий выглянул в окно, убедившись, что автомобиль выехал за ворота, и сообщил:

— Продуктов в достатке, воды тоже. Плита на газу, баллон полон. Еще там сбоку пристроена парилка, можно растопить.

— Не стесняйся, бери любые продукты, которые приглянутся, и устрой нам королевский обед, — я прикинул, что до вечера Штауффенберг точно сюда не вернется. — И помыться нам с тобой, братишка, не помешает, так что после еды — прогрей-ка баньку!

Полковник, несомненно, любил вкусно поесть. В подвале на крюках висели копченые окорока и связки колбас, на полу рядами стояли ящики с консервами, на специальных полках лежали сотни бутылок вина.

— Вот же гад! — искренне заявил Гришка. — Буржуй, сволочь! У нас люди голодают, а этот жрет себе в три пуза… И ведь не разграбили, хотя окна выбить, да двери взломать — раз плюнуть.

— Во-первых, хозяин этого дома — граф, самый настоящий потомственный аристократ. Во-вторых, немецкий порядок — вещь, которую так просто не выбить. Люди даже в такие времена чтут закон и боятся полиции.

— Разве ж это люди? — удивился мой боец. — Они же не живые. Исскуственные какие-то! Без души! В собаке больше души, чем в этих…

— Такая нация, со своими особенностями, так уж сложилось исторически. Когда всех красивых женщин жгли на кострах, считая их ведьмами, то поневоле станешь нелюдимым и законопослушным. А души их… они тоже сгорели на тех давних кострах.

— Поделом!

— Ничего, Григорий, им недолго осталось, — пообещал я, — скоро разобьем гадов!

— И будем жить хорошо?

— Просто замечательно, Гриша, просто замечательно…

Пока боец суетился на кухне, пытаясь приготовить обед, я прошелся по дому, проверил все комнаты и, наконец, выбрал укромное местечко, в котором на всякий случай спрятал микропленку. Мало ли, вдруг все же мои расчеты окажутся неверны, и Клаус приведет по мою душу Гестапо?

Несмотря на ворчание, Гриша от немецкой пищи не отказался. Наоборот, он, видно, решил вчистую объесть «буржуя», тем более, графа, и открыл сразу несколько банок с тушенкой, щедро высыпал содержимое на самую большую сковороду, которую нашел на кухне, и разогрел. Вдобавок притащил с десяток палок колбас и крупную головку голландского сыра, нарезал мясо с окороков. Не забыл и про горячительные напитки — пять пузатых бутылок французского сухого, красного и литровую — с коньяком.

— Жаль, пива нет, — посетовал он. — Я думал, у каждого немца пиво всегда под рукой. У них даже поговорка есть: «Пиво — это не алкоголь, а лишь средство утолить жажду!» Весь подвал обшарил, не нашел. И вместо шнапса — коньяк. Гадость! Терпеть его не могу! Шнапс — тоже гадость, но тот хоть слегка на нормальный самогон походит.

— Радуйся тому, что имеешь, ведь еще вчера у тебя не было и этого.

После еды славно попарились, жаль, без веников. Температура в этом финском варианте сауны поднималась не выше девяноста градусов, но пришлось постараться, чтобы так растопить. Воздух был сухой и горячий. Я бы, конечно, предпочел классическую русскую баню, где температура не столь высокая, но воздух влажный — он обволакивает, греет мягко. А потом пройтись веником по спине, чтобы старая кожа слезла, как у змеи, и ты вышел на улицу, нырнул в снег, обтерся полотенцем и словно переродился заново. Но и так оказалось просто замечательно, и я потом долго сидел у окна, глядя в темное небо и думая о превратностях судьбы.

Картина была сюрреалистической — прохлаждаться почти в самом центре Берлина в доме немецкого аристократа, потягивая чудесный французский коньяк, казалось невозможным. Но жизнь часто бывает куда необычнее самой богатой фантазии.

— Смотри, что нашел, командир! — Григорий подошел ко мне, держа в руках стопку мелко исписанных бумажных листов, стянутых синей лентой. — Погляди, вдруг, что важное?

Я взял листы и быстро пробежался глазами по тексту. Кажется, мне в руки попал дневник графа Клауса Шенка фон Штауффенберга. Интересно!

— Где взял?

— Там на втором этаже кабинетик, а в нем сейф стоял. Но я подумал, вдруг что ценное внутри, поковырялся и открыл. А там лишь эти бумажки. Вот и решил — важные, раз в сейфе хранились.

Что-то в последнее время за Григорием я стал примечать массу скрытых доселе талантов. Открыть сейф — дело вовсе не простое, по себе знаю. Но вслух я лишь похвалил:

— Спасибо, боец! Можешь отдохнуть пока!

Когда Гриша ушел вглубь дома, я вновь вернулся у бумагам. Нет, это был не дневник, а старые письма от Клауса его жене и брату.

Так, тридцать девятый год, письмо из Польши.

«Население — невероятный сброд. Много евреев и полукровок. Этим людям хорошо, когда ими управляешь кнутом. Пригодятся для сельского хозяйства в Германии».

Я прочел еще с десяток писем, во всех Клаус думал у великом будущем своей страны. Но чем дальше, тем больше ставил под сомнение ведущую роль Гитлера, как лидера нации.

Наконец, самое свежее, и, пожалуй, самое откровенное. Конечно, если знать, о чем идет речь. Неужели, он не боялся, что письмо смогут прочесть?

Хм… а ведь письмо так и не было отправлено. Он написал его сразу после открытия Второго Фронта два месяца назад, когда союзники высадились в Нормандии, но, видно, держал все время при себе, а потом положил в сейф, к другим бумагам.

«Пора уже что-то делать. Однако тот, кто посмеет что-то сделать, должен отдавать себе отчет в том, что он, вероятно, войдет в немецкую историю как предатель. Если же он этого не сделает, он будет предателем собственной совести. Я не смог бы смотреть в глаза женам и детям павших, если бы ничего не сделал, чтобы предотвратить эти бессмысленные человеческие жертвы».

Мученик совести. Нацистский либерал, как его назвали бы спустя восемьдесят лет. При этом профессиональный военный, ветеран, имеет ранения.

И все же: предатель или герой?

Человек, стремящийся уничтожить собственные прошлые идеалы, поняв их ошибочность, или же человек, переметнувшийся на другую сторону?

С моей точки зрения, граф фон Штауффенберг был весьма удобной фигурой, с которой можно было вести дела.

Но предателей не любит никто. И, одно дело, когда такие люди попадаются в стане врага, а совсем иное — когда ими оказываются твои бывшие друзья.

Вот только Клаус не был предателем. Он, один из немногих, отчетливо понимал дальнейшие перспективы страны и видел, что немецкую нацию могут попросту стереть с лица земли, уничтожив ее под корень точно так же, как сами нацисты желали извести евреев и славян. Штауффенберг этого не желал и готов был сделать все, что угодно, чтобы не допустить подобного исхода.

В этом я был с ним заодно. Я никогда не поддерживал саму идею геноцида. Даже зная, что в далеком будущем Германия опять поднимет голову и начнет тявкать на Россию, я не считал, что всех немцев поголовно нужно истребить, или поделить территорию на куски и изменить карту Европы навсегда. К счастью, советское правительство придерживалось схожих взглядов, и вскоре на многие десятилетия на планете воцарятся относительные мир и спокойствие. Холодная война так и не перейдет в горячую, оставшись лишь страшилкой для населения и способом вытянуть побольше денег у налогоплательщиков.

Поэтому я с нетерпением ждал визита графа, решив предложить ему нечто смертельно опасное. Но… кто не рискует…

Полковник, как я предполагал, явился поздним вечером, когда уже стали видны первые звезды. Он был один, без водителя, и мне это понравилось. Значит, Клаус окончательно решился — заглотил приманку, и теперь не успокоится, пока не выведает у меня все, что я знаю. Но в эту игру могут играть и двое!..

Мы прошли в гостиную, где Гришка предусмотрительно сдернул чехлы с кресел и растопил камин, и сели друг напротив друга. На столике уже стояла бутылка коньяка, а на тарелках лежала легкая закуска. Разговор предстоял долгий.

— Вижу, вы уже освоились? — Штауффенберг мельком взглянул на мою одежду, позаимствованную из его гардероба. Гриша тоже нашел себе кое-какие вещи, но я приказал ему следить за территорией и на глаза не показываться. Лишь бы только не натворил чего-то. С некоторых пор я перестал ему доверять, но и постоянно контролировать тоже не мог. Оставалось надеяться на лучшее.

— Вы же не против?

— Что вы, господин Борер, берите все, что пожелаете. Не думаю, что когда-либо еще воспользуюсь этим домом.

Граф демонстративно поднял бокал в приветственном жесте и отпил глоток коньяка. Дрова негромко потрескивали в камине. В гостиной было тепло и уютно, а за окнами завывал ветер, периодически хлопая незакрепленной ставней.

— Отчего так? — полюбопытствовал я, слегка пригубив напиток.

— Скоро ничего этого не будет. Вы слышали новости с фронтов? Красная Армия широким шагом идет на запад, сокрушая все наши оборонительные редуты. А ее союзники атакуют со стороны Франции, отбивая город за городом. Германским доблестным войскам приходится весьма тяжко биться на два фронта. Это преддверие конца. Я прекрасно понимаю, что нам не выстоять, и что вскоре вражеские солдаты будут маршировать уже по моей земле. Эта ненужная война вымотала всех, но рано или поздно она окончится. К несчастью, победа будет не на нашей стороне. Немецкую машину победит русский солдат своими потом и кровью. Кто бы мог подумать… ведь совершенно варварская страна, но, должен признать, такой стойкости я не видел прежде ни в ком. Остальные просто подняли ручки вверх и сдались без боя. Эти же… упертые…

Его слова меня порадовали. Я давненько не слышал о том, как обстоят дела, и был доволен, что все идет чуть быстрее, чем в моей реальности. Глядишь, такими темпами к середине осени наши войска подойдут к Берлину, а если союзники поднажмут, то еще быстрее.

Кстати, за время моего короткого пребывания в особняке авиация еще ни разу не беспокоила. Думаю, все начнется ночью. Благо, подвал здесь был крепким и надежным — сойдет в качестве убежища.

— Как вы считаете, господин полковник, что случится с Германией, когда она падет?

— Ее поделят на части, — подумав, предположил Клаус, нисколько не сомневаясь в изначальной предпосылке. — Это самый разумный вариант.

— Американская, советская, британская и французская зоны влияния?

— Французская? — удивился полковник. — А что, и эти трусы будут причастны к дележу добычи?

— Они успеют как раз вовремя к разрезанию пирога. Но почти весь запад подпадет под влияние США, а восток окажется в зоне Союза. И это будет огромной удачей, потому что немецкая нация может исчезнуть в принципе.

— Гнусные поедатели лягушек! Вы знали, что после неудачного похода на Москву сто с лишним лет назад, когда русские вырезали всех французских мужчин почти поголовно, их девки вынужденно спали с собственными отцами, чтобы дать потомство? Мерзость! Не удивительно, что сейчас там остались лишь выродки.

— Я не был бы так категоричен…

— А их линия Мажино, которой они столь кичились? Наши войска попросту обошли ее, без каких-либо значимых потерь… это настолько смешно, что даже становится грустно. И, вы говорите, они будут претендовать на решающую роль в падении Великой Германии? Ох, боже мой, это, право слово, стыдно…

— Лет через восемьдесят все эти «союзники» вообще возомнят себя единственными победителями в войне, поверьте. Историю постоянно переписывают набело, а иногда просто вырывают некоторые ее страницы. Но если ваш план удастся воплотить в жизнь, то все еще можно поменять в лучшую сторону.

— Дать Германии второй шанс?

— Последний шанс.

Штауффенберг надолго замолчал. Я видел, что ему мучительно тяжело вести этот разговор. Он был солдат, и ему проще было бы идти в смертельную атаку, рискуя жизнью, чем рассуждать о перспективе грядущей гибели Германии.

— Что вы знаете?

Я к разговору подготовился заранее, воскресив в голове имена и факты, поэтому начал перечислять без запинки:

— Генерал-полковник Людвиг Бек должен взять на себя руководство государством после переворота. Герделер станет рейхсканцлером. Так же в новое правительство войдут генерал-майор Хеннинг фон Тресков, Фридрих Ольбрихт, Витцлебен, Хепнер, Мерц фон Квирнхайм, Вернер фон Хефтен и вы, полковник. Рейхсминистерство пропаганды нужно мгновенно изолировать, ровно как и всех радиовещателей и центральные партийные органы. Вы же будете отдавать приказы из штаба командующего резервной армией, и это не вызовет подозрений. Хороший план, граф, вот только он не сработает — Гитлер выживет.

— Откуда такая уверенность? — Штауффенберг был немного шокирован моим рассказом.

— Фюрер невероятно везуч, а вас подведет отсутствующая рука — вы не успеете активировать детонатор на второй бомбе, а одной не хватит. В тот же вечер вас и прочих расстреляют во дворе «Бендлерблока» в Берлине.

Полковник побледнел.

— Кто вы? Пророк, провокатор или советский шпион? Или все вместе взятое? Я навел справки — это ведь именно вас ищет полиция Берлина за убийство сотрудников Гестапо! Это вы похитили подозреваемую в связях с Советами прямо из госпиталя Шарите! А теперь вы сидите здесь, пьете коньяк, как ни в чем не бывало, и рассказываете такие вещи, от которых у меня, человека опытного, кровь в жилах стынет. И я слушаю все это лишь по одной причине — терять мне уже нечего, и пусть вы хоть сам дьявол, Борер, я готов иметь с вами дело. Верите вы или нет, но я — патриот своей страны и хочу спасти ее от гибели, пусть даже ценой собственной жизни.

— Я предоставлю вам такой шанс. Сможете найти мне надежные документы и сделать своим адъютантом?

Клаус задумался.

— Теоретически, это возможно. С фронта постоянно прибывают раненные офицеры, и выдать вас за одного из них труда не составит, а должность адъютанта у меня как раз вакантна. Но что это вам даст? Вы хотите внедриться в штаб армии?

Я покачал головой.

— Нет, я хочу вместе с вами отправиться в «Волчье логово».