Черные ножи – 5

Глава 6

Интерлюдия 1

Иосиф Виссарионович Сталин курил трубку и смотрел, казалось, мимо своего собеседника. Однако, тот нисколько не обманывался, понимая, что все это лишь очередная игра, а на самом деле Вождь слушает очень внимательно, не упуская ни единого факта.

— Значит, ты говоришь, он жив?

— Жив и даже относительно здоров, — Берия поправил пенсне, — и просит встречи со своим отцом.

— А почему мы должны с ним встречаться? — резко поднял взгляд Сталин. — Он попал в плен к врагу, хотя мог достойно погибнуть в бою. Значит, что? Жизнь ему дороже чести и совести. Это ненадежный человек, Лаврентий, и нам не о чем с ним говорить.

Лаврентий Павлович так не считал, но глубоко сомневался, стоит ли сейчас спорить с Верховным. Яков Джугашвили никогда не был любимчиком отца — ни в прошлые годы, ни, тем более, теперь. И пусть история с бунтом в Заксенхаузене и оправдывала многое, но все же, публичное отречение от сына уже случилось, и восстановить отношения казалось делом практически невозможным.

С другой стороны… Яков рассказал много интересного. Можно попробовать разыграть эту карту.

— Иосиф Виссарионович, — осторожно начал Берия, — помните того неуловимого танкиста, который грезил о будущем? Буров его фамилия. Так вот, именно он принимал активное участие в восстании в концлагере. Более того, он лично зарезал Гиммлера на плацу прямо перед заключенными, чем крайне воодушевил их.

— Откуда сведения? — Сталин уперся тяжелым взглядом в переносицу Берии, и у того сразу разболелась голова.

— Из первых рук. Показания выживших и сумевших после перейти линию фронта. Наконец, показания Якова, из которых следует, что Буров несколько раз имел с ним беседы и даже просил кое-что передать.

— И что же просил передать танкист? — заинтересовался Верховный.

— Что он честный человек и погиб смертью храбрых.

— А он погиб? Это точно установили?

— К сожалению, его дальнейшая судьба мне неизвестна. В той суматохе и неразберихе, что творилась после уничтожения лагеря, сложно было отследить одного конкретного человека. Но почему-то мне кажется, что он уцелел. Такие люди просто так не умирают.

— Очень он меня интересует, этот твой Буров… — Сталин сильнее раскурил трубку и демонстративно выдохнул дымом в лицо Лаврентию. Старый трюк, тот даже не поморщился. — Ладно, так и быть, приведи ко мне Якова, расспрошу его обо всем лично.

Это был успех, на который Берия и надеяться не смел. Поэтому, чтобы не спугнуть удачу, он покинул кабинет, даже не кивнув напоследок Поскребышеву в коридоре. Тот удивленно уставился в удаляющуюся спину, пытаясь прикинуть, что произошло в стенах кабинета, и почему Лаврентий почти бежит.

Но уже через час, когда Берия вернулся обратно в сопровождении двух солдат и Якова Джугашвили, одетого в поношенную офицерскую форму без знаков отличий, ему все стало понятно. Отец захотел увидеть сына. В обычной семье в этом не было бы ничего удивительного, но тут могло случиться все, что угодно. Предсказать реакцию Сталина невозможно.

Поскребышев заглянул в кабинет Верховного и пригласил:

— Проходите, товарищи! Он вас ждет…

Бойцы остались снаружи, а Лаврентий и Яков вошли внутрь. Несмотря на то, что Берия буквально только что был здесь и, казалось, уловил настроение Вождя, сейчас он понял, что все изменилось. Сталин был мрачен. Он бросил на своего сына лишь один короткий взгляд и вернулся к бумагам, разложенным на столе.

Яков же, наоборот, шедший с гордо поднятой головой, встал в вольной позе и сейчас смотрел на своего грозного отца без страха и смущения. Такое его поведение Лаврентий Павлович видел, наверное, впервые в жизни. Обычно Яков чувствовал себя в присутствии Сталина подавленным. Но не сегодня.

— Пришли, значит? — Иосиф Виссарионович поднял, наконец, взгляд на вошедших. — Ну, проходите, проходите, не толпитесь в дверях.

Лаврентий знал этот тон, и обычно он не предвещал ничего хорошего. Яков, тоже хорошо знавший отца, чуть дернул бровью, но прошел вперед.

— Присаживайся, товарищ Берия, — Вождь кивнул на один из двух стульев, стоявших напротив его стола. Якову сесть он не предложил и вообще смотрел как бы мимо него, и тот так и остался стоять навытяжку.

Сталин взял кисет, высыпал на ладонь табак и принялся неторопливо набивать трубку. Казалось, воцарившаяся тишина била по ушам. По крайней мере, у Лаврентия Павловича, который очень тонко чувствовал любые нюансы, сложилось такое впечатление.

Раскурив трубку, Верховный окутался клубами дыма. Потом соизволил взглянуть на сына и негромко спросил:

— Давай, Яшка, расскажи, как тебя угораздило в плен к фашистам попасть? Почему не погиб, а позорно сдался?

— Был ранен, без сознания. Потом было поздно.

— Почему после не бросился на них, хотя бы с кулаками? Умер бы как мужчина — гордо! А не жил бы, как собака, на цепи.

Лаврентий видел, что Сталин специально провоцирует сына, ожидая, что тот не выдержит и взорвется, но Яков был на удивление собран.

— Мертвый пес не может укусить, — ответил он, — а живой способен. Иосиф Виссарионович, мы сумели отомстить! Концлагерь Заксенхаузен разрушен до основания! Почти восемьсот человек сумели спастись. Я не знаю судьбу каждого, но наша группа успешно перешла линию фронта почти без потерь. Уверен, многим улыбнулась удача. Мы сумели!

Верховный слушал эту речь без каких-либо эмоций на щербатом лице. Когда Яков замолчал, он сказал как бы в пустоту:

— Немцы предлагали обменять тебя на кого-то из их отребья рангом повыше, но я отказался. Не будет такого, чтобы я с ними торговался. На войне, как на войне!

Яков ответил твердо:

— Я — всего лишь солдат и готов был умереть. В том, что я выжил, моей заслуги немного. Это случайность, сумасшедшее везение. И если бы не некоторые люди, ничего бы не получилось, и все мы были бы уже мертвы…

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Сталин, — уж не на гражданина ли Бурова ты намекаешь?

Яков удивленно распахнул глаза, никак не ожидая подобной осведомленности.

— Откуда?.. — начал было он и тут же замолчал, собираясь с мыслями.

— Этот человек давно нам известен, — пояснил Лаврентий Павлович, поправив пенсне, — мы следим за его судьбой, вот только никак не получается встретиться лично. Расскажи подробно о твоем с ним общении и постарайся не упустить ни малейшей детали. Это очень важно!

Рассказ длился долго. Яков старался припомнить ту ночь и разговор как можно подробнее. Он пересказывал все подробности, поведанные ему Буровым, начиная с самого начала — Челябинск, Танкоград, диверсанты… потом перешел к восстанию в Заксенхаузене и роли Дмитрия в нем.

Берия время от времени кивал, находя подтверждение своим, уже ему известным, сведениям. Сталин молчал, словно окаменев, только курил непрестанно.

Закончив с биографической частью, Яков перешел к самому главному, к тому, во что и сам не слишком верил — к будущему. Буров тогда сказал, что толком не знает, откуда у него эти видения, но они с пугающей частотой сбывались. И Яков мог сомневаться или нет, но знать быть должен, чтобы передать все дальше, на уровень принятия глобальных решений. И теперь он честно исполнял свой долг, докладывая обо всем, хотя полагал, что после этого его, как минимум, упекут в психбольницу.

Кто бы во все это поверил?

Но Лаврентий Павлович верил. Помимо Бурова, у него в особом корпусе обитал еще один человек, очень важный пленник, за прошедшие месяцы доказавший свою полезность многократно. И пока показания Генриха фон Метерлинка и танкиста Дмитрия Бурова сходились. А таких совпадений не бывает.

— Я застрелил этого человека, — продолжил Яков. — Его звали Степан Бандера, он находился в лагере на особом привилегированном положении. Дмитрий обозначил его, как первоочередную цель. Сказал, что «бандеровцев», как будут называть в будущем его последователей, так и не удалось до конца истребить, и через какое-то время они вновь активизируются.

— Что еще он рассказывал? — Берия в этом разговоре задавал вопросы. Имя Бандеры было ему знакомо, но он до сих пор не чувствовал особой важности в этом персонаже. Но раз сам Буров велел его уничтожить, придется все пересмотреть.

— Много всего, — Яков задумался, решая о чем говорить дальше, — например, он сказал, что через три года после окончания войны СССР сыграет ключевую роль в создании государства Израиль.

— Что? — удивился Лаврентий Павлович. — Сионисты получат свое государство?

— Буров говорил, что Палестина будет разделена. И в первой перспективе это окажется удачным решением, но в отдаленном будущем сыграет негативную роль. Израиль не станет другом СССР, скорее, наоборот.

— И ты предлагаешь?..

— Я не предлагаю, а лишь передаю слова Бурова. Он говорил, что лучше воздержаться от поддержки этой идеи. Она не окупится. То, что задумывается, как противовес Британии на Ближнем Востоке, им не станет. Возможно, если этого государства не случится, большинство евреев иммигрируют в США. И тогда их станет там слишком много, что приведет к множеству внутренних конфликтов. Тем самым позиции США будут ослаблены. Но Новая Палестина вряд ли станет тяготеть к Советскому Союзу. Впрочем, это не слишком большая утрата.

Берия слушал эти рассуждения с огромным интересом и даже полагал, что Буров во многом прав. Вот только тот не знал, что все уже давно решено. И цена за то, что СССР поддержит создание Израиля, будет уплачена. СССР сильно отставали от американцев в темпах разработки атомной бомбы, и тогда была заключена секретная договоренность. После победы Союз поддержит сионистов, а взамен… Эйнштейн, Оппенгеймер, Нильс Бор, Отто Фриш, Джеймс Франк, Исидор Раби и множество других ученых, участвовавших в создании бомбы, были евреями. Это не считая многочисленных шпионов, много лет живших под прикрытием.

Чертежи бомбы взамен признания Израиля. Вполне стоящий обмен. И даже в свете того, о чем говорил Яков, Лаврентий не думал, что Сталин поменяет свою позицию. Но послушать было интересно.

Или еще можно изменить решение? Сам Берия не был сторонником разделения. Он знал точно, что как только сионисты обретут твердую почву под ногами, все поменяется. И никакие былые договоренности уже не будут играть ни малейшей роли. Кажется, как раз об этом и говорил Буров.

— Это все проблемы будущего, а что он говорил о настоящем?

— Обещал, что мы победим. Берлин будет взят, Гитлер покончит с собой, полную и безоговорочную капитуляцию подпишут. Даже называл дату — 9 мая 1945 года, но потом добавил, что сейчас в историю вмешался фактор личности, и все даты событий могут сильно сдвинуться как в ту, так и в иную сторону.

Берия прекрасно помнил названную дату. Метерлинк неоднократно упоминал ее. Любопытно, два независимых источника сообщали одно и то же. Это, конечно, могло быть совпадением… либо же какой-то особо сложной игрой, в которой замешаны разведслужбы других государств…

Или же все правда, и эти двое — Буров и Метерлинк — на самом деле знали, что случится в будущем.

На какое-то время в кабинете вновь воцарилось молчание. Лаврентий больше не задавал вопросов, а Яков рассказал все, что помнил. Выговорившись, он будто утратил былые силы, чуть сгорбился и смотрел в пол.

А потом случилось то, во что Лаврентий ни за что бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами.

Сталин положил трубку, встал, вышел из-за стола и распахнул свои объятия сыну.

— Я рад, что ты выжил, Яшка!