Черные ножи – 5

Глава 2

Действовать требовалось быстро, решительно и нагло. В то же время соблюдая осторожность.

Я широким шагом перешел улицу, заметив кафе на углу дома, и подошел к машинам одновременно с тем, как мужчины и их жертва оказались с другой стороны. Пистолет я заранее сунул в карман шинели. Гриша тенью следовал позади.

Меня заметили, но погоны рапортфюрера сыграли мне на руку — никто из гестаповцев и не подумал беспокоиться при нашем приближении. И все же навстречу шагнул один из них — крупный, мордатый, уверенный в себе, привыкший командовать.

Но и я сделал морду кирпичом и требовательным тоном спросил:

— Что вы здесь делаете, господа?

— Мы действуем по приказу группенфюрера СС Генриха Мюллера! — тоном превосходства ответил тот.

Я лишь пренебрежительно отмахнулся:

— А я здесь по заданию рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера! Как фамилия этой женщины, которую вы сейчас арестовываете?

Гестаповец слегка растерялся, не понимая, как должен реагировать на мое появление, поэтому ответил честно:

— Марта Мюллер, она подозревается…

— Мне не интересно в чем она подозревается, — коротким жестом руки прервал я его объяснения, — я забираю ее с собой! И прошу, ваше недовольство адресуйте в канцелярию господина рейхсфюрера, а не мне!

— Но позвольте… — он явно растерялся, гестаповцы привыкли к тому, что все их боятся, и мое странное поведение не вписывались ни в какие рамки.

— Не позволю! — мой голос заиграл повелительными тонами, а сам я сделал несколько шагов вперед, оказавшись прямо перед остальными гестаповцами и задержанной. Гриша — молодец, остался стоять на своей позиции. — Отпустите эту женщину!

В глубине души я все еще мечтал о том, что все пройдет гладко и без крови.

Не получилось.

— Покажите предписание! Вот мое! — немец вытащил из кармана бумажку с множеством печатей, но я даже не стал на нее смотреть.

В данную секунду я как раз встал так, как планировал — казалось бы, вокруг враги, но позиция для стрельбы самая удобная. Просто гаси мишени одну за другой!

Так я и сделал.

Стрелять я начал прямо сквозь карман, снизу вверх — не самый лучший способ, но выбора не было. Первая пуля вошла прямо в лоб мордатого гестаповца, все еще с чуть растерянным видом держащим в вытянутой руке предписание.

А потом я выхватил оружие из кармана, и пошло по кругу.

Выстрел, выстрел, выстрел…

Короткая автоматная очередь довершила дело — последние двое фашистов упали, как подкошенные.

Ни одна гнида не сумела среагировать должным образом. Чему их только учат? Даже челябинские урки успели бы дернуться и попытаться отбиться. Эти — нет. За десяток секунд мы расстреляли шестерых человек, причем, кажется, всех положили насмерть.

Но проверять я не стал, не до того. Подняв с земли предписание, которым размахивал гестаповец, я сунул его себе в карман и, схватив ошеломленно замершую Марту за руку, потянул ее за собой. Девушка сделала несколько шагов, но потом уперлась. Столь быстрое развитие событий и главное — убийство гестаповцев ввело ее в легкий ступор.

— Фрау Мюллер, — мой тон был спокойным и даже ласковым, — нам нельзя здесь задерживаться. Скоро к этим людям прибудет подкрепление и тогда вам конец. Я воспользовался эффектом неожиданности, но второго шанса у нас не будет.

— Они ошиблись… — ее голос слегка дрожал от волнения. — Я в этом уверена! Я не сделала ничего дурного и всем сердцем предана Великой Германии!

Играет? Или на самом деле ничего не понимает? Черт! Как же доказать ей, что я — свой. Зотов не сообщил мне ни пароль, ни отзыв. Как быть?

— Они хотели арестовать вас, а я этому помешал.

— Кто вы?

— Просто поверьте мне, Марта, я не причиню вам зла! Но если мы не поспешим — умрем!

Она, наконец, сдвинулась с места — подействовало! Уговаривать ее дольше времени не было, если бы девушка начала сопротивляться, я просто вырубил бы ее. Хорошо, что обошлось без этого.

Мы обогнули машины гестаповцев и быстрым шагом, почти бегом направились к моему автомобилю. Гришка уже был там с автоматом в руках. Ствол оружия еще слегка дымился. Парень хотел было что-то сказать, но я сделал ему знак молчать, и парень, подавившись своими словами, слегка закашлялся.

Звуки недавних выстрелов, разумеется, привлекли внимание. Я видел в окнах окрестных домов лица любопытствующих, и на тротуаре остановились несколько человек и теперь с интересом и испугом смотрели на нашу троицу. Благо, тела всех убитых лежали во внутреннем дворе и с улицы были не видны. Но выбора не было, свидетелей в таком деле будет масса — не убивать же всех подряд. Тем более что у меня в обойме осталось всего два патрона, а перезарядить пистолет я не успел.

Мы почти дошли до машины, как вдруг Гришка, обернувшись через плечо, вскрикнул:

— Сзади!

Я дернулся, понимая, что уже не успеваю, но автомат затарахтел, наискось прошив тело гестаповца, целящегося в нашу сторону из пистолета.

Не убил его с первого раза? Как же так?

Все целы? Беглый осмотр показал, что эсэсовец промахнулся. Хоть в этом повезло.

— Давай на заднее сиденье! — приказал я отрывисто. — И девицу туда же! Охраняй ее любой ценой!

— Вы русские? — глаза Марты округлились от удивления при звуках чужого языка, но сама она говорила на немецком. — Но что вы делаете здесь, в Берлине?

— Госпожа Мюллер, — я тоже перешел на немецкий, — давайте обсудим это позже. Сейчас у нас другие заботы…

Мне показалось, что вот сейчас она попытается убежать, и я готов был ее перехватить, но обошлось. Марта и Гриша разместились позади, я прыгнул за рулевое колесо, и машина резко сорвалась с места.

Ситуация, в которой я оказался, была ужасная. Через полчаса, как только местная полиция во всем разберется, город перекроют со всех сторон. Наше описание, плюс описание машины будет известно каждому полицейскому. Шансов выбраться за пределы Берлина — ноль. Мест, где можно укрыться в городе, не существует.

Для начала, в любом случае, нужно оказаться как можно дальше от места происшествия. Поэтому я мчал сквозь город со всей возможной скоростью. Но постоянно приходилось притормаживать, объезжать завалы, выбоины от снарядов и блок-посты. Учитывая, что я совершенно не ориентировался в городе, могло оказаться, что я лишь кружу по местности и совершенно не удаляюсь от Фридрихштрассе.

Мы пронеслись пару кварталов, прежде чем немного сбавить скорость. Я совершенно не представлял, куда ехать дальше, не рассчитывая на столь активное развитие событий. Нужно было определиться.

Вырулил на широкую улицу «17 июня», ведущую прямиком к Бранденбургским воротам. Сейчас, разумеется, она называлась иначе, то ли «Шарлоттенбургское шоссе», то ли «Восточно-Западаная ось», не суть. Главное, здесь было много мест, где я мог остановиться, не привлекая внимания.

Заглушив мотор, я повернулся к пассажирам.

Гришка — молодцом — бодр и уверен в себе и своем командире, краем глаза пялился на Марту. А вот девушка, что называется, поплыла. Слишком много событий свалилось на ее аккуратную немецкую головку с кукольным личиком.

Для начала уточнить:

— Фройляйн! Вы Марта Мюллер, проживающая по адресу Берлин, Фридрихштрассе семь?

Голос мой звучал довольно сурово, потому как девица встрепенулась от своей задумчивости и тут же ответила:

— Да, господин! Вы совершенно правы.

Что-то у меня не складывалось в этой истории. Ну не походила она на опытную связную, способную передать пленку дальше по назначению. Слишком молода, впечатлительна, да и явно в шоке от сложившейся ситуации. Нет ли здесь ошибки?

— Скажите, госпожа Мюллер, нет ли в вашем доме других людей с такой же фамилией? — я старался говорить мягко, чтобы не напугать ее.

У немцев же на дверных звонках подписаны именно фамилии жильцов, а не номера квартир. Вдруг гестаповцы просто перепутали?

У девушки дрожали руки, которые она сложила перед собой в молитвенном жесте, словно отгораживаясь от всего мира.

Мой первоначальный метод не подействовал, попробуем иначе.

— Госпожа Мюллер! — рыкнул я, и это сработало.

Девица встрепенулась, осмыслила мой вопрос и четко ответила:

— Никак нет, в доме только наша семья носит эту фамилию!

— Ваша семья? — продолжал я спрашивать. — А есть ли в семье другие женщины?

Этот вопрос на мгновение поставил ее в тупик, но потом я увидел, что она начала соображать.

— Мама и бабушка, но мамы больше нет — она умерла в прошлом году, а бабушка в больнице — ей стало плохо, сердце прихватило, и карета скорой помощи ее увезла.

Тут и думать нечего, все понятно интуитивно, стоило лишь уточнить:

— Вашу бабушку тоже зовут Марта, не так ли?

— И бабушку, и маму так звали… это наша семейная традиция, называть всех девочек именем Марта.

Вот и подтвердилось. Конечно, не эта испуганная пигалица была связной, к которой отправляли меня Зотов и Марков, а ее бабушка. Вот только старушка угодила в стационар… и что же делать?

Действовать!

Пока по городу не объявили план-перехват в местном исполнении, у меня еще есть время.

— В какую больницу ее определили?

— В клинику Шарите, в Берлин-Митте…

Похоже, с одной стороны мне очень повезло — гестаповцы просто перепутали бабушку с внучкой, и связная была еще жива, но с другой, придется ее вытащить из клиники, пока все не прояснилось и эсэсовцы не заявились в Шарите.

Я повернул ключ, и машина ровно загудела.

— Подскажете, как ехать? Нам нужно забрать вашу бабушку, пока за ней не пришли из Гестапо. Иначе ей конец.

— Конечно, я скажу…

Дурацкая ситуация. По-хорошему, мне надо было уезжать отсюда как можно дальше и как можно скорее. Но я обещал Зотову! Только это меня и держало.

По центру широченной улицы вместо разделительной полосы шли нагромождения камней и бревен с редкими деревцами вперемешку. Где-то неподалеку дымила полевая кухня, разнося ароматы готовящейся еды. Айнтопф — классическая немецкая похлебка: горох, овощи, рубленные сосиски — все тушится в котле несколько часов. Грубо, примитивно, но когда желудок требует еды — лучше не придумаешь.

Я видел в зеркало заднего вида, что Гришка непроизвольно облизывается, да и у меня самого живот слегка повело, а вот Марта на запахи не реагировала — видно, была сыта.

Война — войной, а обед по расписанию. На пустой желудок много не навоюешь. Я вновь заглушил мотор, вышел из машины, перебежал на другую сторону дороги и купил три порции еды, благо, денег у меня хватало, после чего вернулся в автомобиль и раздал благоухающие тарелочки моим пассажирам.

— Налетайте! Нужно подкрепиться.

Гриша, как лев, набросился на свою еду и уничтожил ее буквально за пару минут. Марта ела деликатно, видно было, что она не голодна. Я же сожрал бы сейчас даже демона из ада, так что церемониться не стал.

— Ты будешь? Ах, как же тебе объяснить? Кушать хочешь? — Григорий, доев свою порцию, заимел виды на порцию Марты, и теперь показывал ей жестами, как он охотно навернул бы еще немного.

Марта не понимала и лишь хлопала глазами, я переводить не спешил.

— Еда! Essen! — вспоминал свои навыки в немецком Гриша. — Ням-ням! Ты будешь или я доем?

Наконец, до Марты дошло. Она протянула еду парню:

— Guten Appetit!

— Благодарствую! — он живо умял остатки этой порции и съел бы еще, если бы ему предложили. Месяцы, проведенные в Заксенхаузене, не проходят бесследно. Боюсь, теперь до конца жизни он будет трястись над каждым кусочком хлеба и дико бояться голода.

Удивительно дело, но, после этого спонтанного перекуса настроение улучшилось. Мрачная безысходность отступила чуть в сторону, дав место надежде на светлое будущее.

И даже солнце выглянуло внезапно, придав окружающему миру немного радости.

Марта вдруг будто проснулась. Неожиданно дернув ручку двери, она почти вылезла из машины, когда Гришка, очнувшись от ступора, схватил и затащил ее обратно. Бить он ее не стал — не по-комсомольски, лишь слегка придушил, чтобы не дергалась.

— Отпустите, — прохрипела девушка, — богом клянусь, я никому ничего не скажу…

Вот тоже проблема на мою голову. Что же с ней делать?

— Марта, мы не причиним тебе ни малейшего вреда! — я пытался говорить мягко, но видел, что это не помогает.

— Вы же русские! Я слышала, вы говорили на их языке! Русские — плохие люди, они едят младенцев!

— На завтрак или на ужин? — деловито уточнил я.

— Что? — не поняла Марта.

— На завтрак, спрашиваю, едят или на ужин? А может на обед? И в каком виде? Жареном, вареном или сушенном? Может, ручки коптят, а потом пальчиками хрустят? Или ножки обгладывают?

— А-а-ах!

Марта глубоко вздохнула, глаза ее закатились, и она лишилась чувств.

— Тургеневская девушка, — пояснил я Грише, — в облаках витает. Но тем проще, пусть пока отдохнет. Смотри за ней!

Мы объехали квартал широким полукругом, пересекли через мост реку Шпрее, и вновь вернулись в центр. Патрулей тут было куда больше, чем в других районах, но нас не останавливали.

Корпуса клиники Шарите занимали значительную территорию на которой элементарно можно было заблудиться.

За окном мелькнул памятник Альбрехту фон Грефе — известному глазному врачу XIX столетия — тут и начиналась Шарите. Благо, Марта успела рассказать, как добраться до места, еще до своего обморока.

Тут начинались многочисленные корпуса из красного кирпича в стиле барокко и классицизма, с полуарками оконных проемов, симметричными фасадами, колоннами, пилястрами и фронтонами.

Я проехал дальше до самой проходной и притормозил там, а, когда к машине подошел охранник, спросил тоном, не терпящим пререканий:

— Куда отправляют поступивших пациентов с подозрением на инфаркт?

— Третий корпус, — увидев мои погоны, козырнул охранник. — Прямо, потом налево, не ошибетесь!

Я благосклонно кивнул, и он дернул шлагбаум вверх, давая проезд.

С эсэсовцами предпочитали не связываться, они обладали мрачной репутацией. Но сейчас это лишь играло мне на руку.

Мой стиль — стремительная вылазка без предварительной разведки и столь же скорое отступление, пока противник не очухался и не подогнал дополнительные ресурсы. Натиск и наглость! Только так я мог достичь успеха в сложившихся обстоятельствах. Но столь же легко мог и погореть на любой мелочи — это я тоже прекрасно осознавал.

Нужный корпус нашелся быстро, я остановил машину чуть сбоку, где она не особо бросалась в глаза. Оставалось решить, что делать с девушкой — оставить ли ее одну или под присмотром Григория, который мог мне понадобиться в самой клинике.

Ее обморок мог продлиться пару минут или несколько часов — не угадать. Эх! Ладно! Будь что будет!

— Девушку положи на бок и прикрой шинелью, — скомандовал я, — авось, не очнется. А мы с тобой идем искать ее бабушку!

— Прямо Красная Шапочка, — хмыкнул Гриша, кивнув на бордовый берет Марты.

— Угу, лишь бы бабку не сожрали волки…

Мне было не до шуток. Миссия, порученная мне Зотовым, шла крахом. Все было не так, как я предполагал, и чем дальше, тем хуже — все буквально катилось под откос.

Но я мог сделать лишь то, что я мог сделать.

— На выход, Гриша, и не открывай рот!

Мы выбрались из автомобиля и пошли к входу в корпус. Я — впереди, важно и чуть презрительно поглядывая по сторонам, Гриша — на пару шагов позади, с автоматом в руках.

Впечатление мы производили гнетущее. От нас шарахались в стороны буквально все — кто из страха, другие — из уважения. Некоторые чуть не плевали вслед, но я делал вид, что ничего не замечаю. Все же к 44-му году отношение к эсэсовцам изменилось в худшую сторону. Слухи с фронта о том, что творили батальоны СС, доходили даже до самых упертых. Зверства нельзя было оправдать, их можно было лишь попытаться скрыть, но и это уже не удавалось. С другой стороны, почти никто не пытался роптать. А те, кто все же пробовал — тут же исчезали, как по мановению волшебной палочки. Гестапо работало хорошо, отслеживая инакомыслящих.

Какая-то медсестра увязалась за нами, что-то пытаясь спросить, но я ее игнорировал, а Гришка — тот вообще немой.

Таким составом мы подошли к регистратуре.

Я встал впереди очереди, отодвинув в сторону лысоватого мужичка. Впрочем, он не протестовал.

— Пациентка Марта Мюллер, — сообщил я, — поступила с жалобами на сердце. Номер палаты! Живо!

Женщина неопределенных лет, сидящая за конторкой, стремительно побледнела и часто-часто закивала головой.

— Момент, господин офицер, сейчас я все найду… палата номер двести пять, второй этаж направо!

Благодарить я не стал, тут же направившись дальше. Теперь медсестра бежала впереди, показывая дорогу. Гришка с любопытством поглядывал по сторонам. Его все вокруг удивляло, но поделиться своими впечатлениями он не мог.

Коридор, лестница, еще коридор, поворот и вот, наконец, нужный блок.

Медсестра услужливо распахнула дверь, и мы вошли внутрь.

Палата — некогда на четверых, сейчас была забита под завязку. Я насчитал больше десяти коек и раскладушек, на которых лежали женщины.

— Госпожа Мюллер! — громко позвал я. — Вы где?

И в этом была моя ошибка. Я слишком привык к страху и повиновению немецких граждан, за очень редкими исключениями.

Седенькая старушка с той самой знаменитой прической-одуванчик встала с дальней кровати, стоявшей у самого окна, сделала насколько шагов в мою сторону, а потом выхватила откуда-то из-за спины револьвер и, наставив ствол мне в грудь, яростно крикнула:

— Гори в аду, тварь!

И нажала на спусковой крючок.