Черные ножи – 5

Глава 10

В особняке все так же не горели окна, было тихо, лишь сквозняки гуляли по дому. Мне было тревожно на душе, а я привык доверять своим инстинктам. Я чувствовал опасность, только никак не мог определить ее источник.

Я ступал осторожно, держа оружие наготове. Внезапно до моего обоняния донесся легкий запах. Где-то рядом горела свеча.

Миновав коридор, я вошел в гостиную. За большим столом, где обычно фон Штауффенберг и его семейство собирались за обедами и ужинами, спиной ко мне сидел человек. Рядом с ним на столе стояла длинная свеча в подсвечнике и нещадно чадила.

Я не сдержался и кашлянул, мужчина резко обернулся. В его руке блеснул клинок.

— А, это ты, командир! Заходи!

Григорий казался бледным и осунувшимся, глаза его потускнели, и весь внешний вид говорил, что он плохо себя чувствует. Заболел?

Вот только в правой руке он держал тот самый нож, что я ему отдал — клинок фон Рейсса, а в правой — керамическую точилку. Взглянув на меня, он продолжил свое занятие — водил лезвием по бруску туда и сюда, поворачивая нож то одним, то другим боком.

— Значит, это все же был ты… — это был не вопрос, а просто констатация факта.

— О чем ты, командир? — и голос его звучал глухо, почти безжизненно.

— Ты убиваешь людей в городе.

— Разве ж то люди?..

Он и не думал оправдываться, скорее, даже слегка удивился.

Я все ему сказал прежде и повторять не собирался. Позиции давно обозначены, вот только мы с Гришей стояли сейчас по разные стороны баррикады. И с этим придется что-то решать.

— Положи нож, — я чуть повел стволом пистолета в его сторону.

— Командир? — мой боец бросил удивленный взгляд на меня. — Ты чего? Или ты с ними теперь? То-то я гляжу, вырядился в фашистскую форму, ходишь к ним на службу. Переметнулся, да? Понравилось с врагами? Сука ты, командир!

— А ну-ка, смирно, боец! Встать! — заорал я, и Гриша невольно подчинился, вскочив со стула. — Да я тебя…

Рука у меня чуть подрагивала, но я не стрелял. Что с ним делать? Запереть и не выпускать? Не вариант, сбежит при первой возможности. Эх, Гришка, Гришка, лучше было бы тебе умереть при штурме Заксенхаузена…

— Давно по ночам ходишь в город?

— Да, почитай, с самого первого дня, как нас этот полковник одноглазый сюда на постой определил, так я тропинку и приметил. Там легко укрыться, темно, много деревьев.

— Многих порешил?

— Разве ж я их считать буду? — удивился боец. — Скольких смог, стольких и уделал.

— И мужчин, и женщин… — вспомнил я разговор офицеров штаба.

— Они все нам враги, чего их жалеть?

— Они — гражданское население. Сегодняшние — ладно, то патруль, военные, а остальных за что?

— За все! — отрезал Гриша, а потом внезапно добавил: — Бабку, конечно, зря я, вроде, нормальная была, хоть и дореволюционная, а вот внучка ее — фашистка, мразь, сдать нас хотела. Я чуял. Впрочем, туда им обеим и дорога…

— Что?

Я слегка завис, пытаясь осознать новые факты.

— Ты хочешь сказать, что…

— Кончил их, — кивнул Гриша, — бабку придушил слегка, но умеючи — следов не оставил, а внучке — горло перехватил, а тело потом спрятал на чердаке. Чего уж теперь скрывать. Ты, командир, умный мужик, но тут сплоховал — не докумекал…

Меня чуть шатнуло. Это как же так? Значит, труп Марты до сих пор валяется где-то в том доме — не уберег я ее? А Матильда Юрьевна, прошедшая огонь, и воду, и медные трубы, пала от руки человека, который сам недавно был заключенным и все, о чем мог мечтать, лишь о свободе?..

— Тварь ты, Гриша, — процедил я сквозь зубы. — Хуже немцев! А главное, из-за тебя я задание провалил, не сумел передать материалы. Поэтому, получается, что ты еще и предатель. А за это наказание может быть лишь одно…

В следующую секунду он немыслимо быстро дернул рукой — я и не знал, что парень настолько мастерски владеет ножом, хотя должен был догадаться — ведь офицеры в штабе об этом говорили, — и меня спасло чудо — за мгновение до броска я чуть сместился влево, и клинок воткнулся в дверной косяк.

Зато я не промазал — выстрелил два раза, и оба — в цель. По ногам, в левую и правую. Теперь не убежит.

Бывает так, что человек наш, и в целом правильный, положительный, но сбило у него планку, потекли мозги, не выдержал испытаний и пыток, и превратился хороший человек в злобного зверя. А зверь не разбирает: свой или чужой. У него один инстинкт — убить!

Но я все же отпустил бы его на все четыре стороны, если бы не Матильда Юрьевна и ее внучка. Гриша убил единственного человека, который мог мне помочь. Просто закрыть глаза и отвернуться я уже не мог.

Он сам выбрал свою судьбу.

— Знаешь, Григорий, — я медленно шел по обеденному залу в его сторону, а мой бывший боец, чуть поскуливая от боли, пытался отползти, оставляя за собой кровавый след, — была такая история, одна из многих. В партизанском отряде один солдат повадился наведываться в ближайшую деревеньку, к бабенке одной приветливой. Та соскучилась по мужской ласке и никогда не гнала его прочь, кормила досыта, поила, спать укладывала. А бойцу хорошо: сыто, пьяно, мягкое женское тело под рукой. И каждую ночь он огородами к ней хаживал. Думал, не видит никто, но крестьяне — люди хитрые, сразу его ходки приметили. И поутру, когда он еще навеселе обратно возвращался — тоже видели. А среди них могли быть и те, кто немцам докладывал. Командир партизанского отряда — правильный мужик оказался, с пониманием. Один раз честно предупредил, мол, завязывай, ты позоришь отряд пьяной мордой своей, да и на лагерь можешь врага вывести ненароком. Но боец не внял, и снова в деревню. Второго предупреждения не было. Поутру члены отряда его поймали, когда обратно возвращался, и повесили на ближайшей березе по приказу командира. Хоть и свой. Но такой свой — хуже чужого. Потому как военное время, и приказы не обсуждаются…

— Убьешь меня? — прохрипел Гриша, особо не слушая мой рассказ.

— Не могу рисковать, — пожал я плечами. — Если из-за тебя выйдут на этот дом, то нарушатся все планы. А они важнее твоей жизни, важнее моей жизни. За них стоит умереть.

— Отпусти, командир! Заклинаю, отпусти! За что ты так со мной? За дохлых фашистов?

— Жаль, что ты так ничего и не понял…

— Отпусти!

— Именем Союза Советских Социалистических Республик я приговариваю тебя к смертной казни через повешение. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!

Я не стал стрелять — и так изрядно пошумел. Надеюсь, никто снаружи не слышал, и мне не стоит ожидать визит патруля. Буду действовать тихо, наверняка.

Положив пистолет на стол, я взял висевший на спинке стула ремень. Кожаный, крепкий. Как раз подойдет.

Неприятное предстояло дело, но выбора он мне не оставил. Повесить его не получится, но задушить — вполне.

Никто не хочет быть палачом, но все мечтают о справедливости и воздаянии. Недаром даже в средневековой Европе в церкви городской палач сидел на отдельной лавке, позади всех прочих горожан. Он был изгоем, с ним не хотели иметь дела, но и без его работы не могли обойтись.

Перехватив ремень удобнее, я навалился на Гришу и перевернул его лицом вниз. Он пытался отбиваться, но я был сильнее.

Сомнений не было. Я делал, что должен был.

Давить, давить, давить…

Через минуту все было кончено. Я посидел немного прямо на полу, рядом с мертвым телом, потом встал и оттащил его в подвал на ледник. После затер тряпкой кровь дочиста.

Вот и все. Финита. Приговор приведен в исполнение.

Спал я плохо, беспокойно, то проваливаясь в мрачный туман, то выныривая к свету. Оказалось, что я не так крепок духом, как думал. Казнь не прошла бесследно для моей психики, и, хоть я считал, что все сделал правильно, сомнения в душе оставались. Думаю, настоящий человек этой эпохи так не терзался бы, я же ворочался в постели, не находя себе места.

— Отставить рефлексии, Буров, — наконец, приказал я сам себе, — у тебя не было иного выбора.

После этого я все же уснул.

Эта ночь закончилась, как заканчивается все на свете. В половине седьмого утра я вышел из особняка и сел в ожидавший меня автомобиль. Через полчаса я, предъявив охране документы, уже входил в трехэтажный дом, построенный лет сто назад. Сейчас здесь находился штаб армии резерва.

Полковник фон Штауффенберг был в своем кабинете. Вероятно, он тут и ночевал, как делали многие штабные офицеры, которым, как обычно, катастрофически не хватало времени.

— Плохо выглядите, Фишер, — вместо приветствия заметил он, — не спали?

— Пару часов удалось вздремнуть.

— Это хорошо, вот на том столе отчеты по поводу формирования новых дивизий, — он ткнул пальцем в дальний угол, — разберите их все, а после доложите мне. После обеда в штаб прибудет группа офицеров, командированных из рейхскомиссариата Украины. Там дела совсем плохи, русские наступают по всем фронтам. Помогите им с обустройством, выделите жилье. Если еще не знаете, где есть свободные комнаты, спросите у секретарши.

Закопаться в бумаги оказалось выходом. Когда голова занята конкретными столбцами цифр и многочисленными сводками, не до рефлексий. Так что до обеда я провел время за столом, читая отчеты и делая нужные выписки. Судя по бумагам, все обстояло хуже некуда. Вчера на совещании офицеры скорее даже преуменьшали истинное положение вещей. Сейчас же я видел, что поставки, начиная примерно с января месяца, буквально идут крахом. Во многом этому способствовали постоянные авианалеты, раз за разом уничтожавшие эшелоны и колонны грузовиков, пытавшихся доставить к линии фронта технику и припасы.

Но все же решающую роль в переломе ситуации играли советские войска, теснившие фашистов все дальше и дальше из своих земель. Еще немного, и Украина, и Беларусь будут свободны. Линия фронта сейчас проходила через Львов, Брест и Гродно. Дальше — Польша и Чехия, а там и до Берлина недалеко. И с каждым днем текущая линия фронта сдвигалась все быстрее и быстрее. Иногда в хороший день на двадцать-тридцать километров.

Эта война должна закончиться как можно быстрее, я делал все, чтобы так случилось. И даже ночной суд на шаг приблизил победу.

Мои мысли вновь вернулись к тому, что я совершил. Не перестарался ли? Адекватно ли было возмездие? Весь мой опыт говорил — нет, не перестарался, сделал все, как должен был сделать. Парня жалко, и, наверное, он не виноват, что концлагерь полностью его искалечил, изменил сущность, перевернул душу, но… он перешел черту. И я не мог поступить по-другому.

Часы на городской ратуше пробили двенадцать раз.

— Закончили, лейтенант? — фон Штауффенберг подошел к моему столу.

— Да, господин полковник, вот список выборочных рекомендаций. В целом же, ситуация плачевная.

— Сам знаю, — он резко мотнул головой, а его единственный глаз сурово сверкнул, — но советую не высказывать ваши настроения при офицерах. Могут быть проблемы.

Конечно, сдадут Абверу по милую душу. Этого я, разумеется, не хотел. Даже здесь, в кабинете полковника, могла быть установлена прослушка. И эта секретарша — уж больно подозрительно поглядывает на всех входящих и выходящих, независимо от чина и ранга.

— Я изучу список, а вы отправляйтесь вниз, командированные уже прибыли и ожидают расселения.

Вот уж не ожидал, что окажусь в порученцах у немецкого начальника. Забавно судьба мной играет. Но ничего, для дела потерплю.

— Слушаюсь, господин полковник! — гаркнул я. — Будет исполнено!

Клаус лишь покачал головой. Я же, чеканя шаг, вышел из кабинета. Показалось или секретарша чуть растрепала свою идеальную прическу? Подслушивала у дверей?

Я широко улыбнулся ей и спросил:

— Господин полковник сказал мне, что адреса от квартир, куда я должен расселить прибывших офицеров, у вас?

Она ответила суровым взглядом, в котором не было и намека на приязнь. Потом порылась в ящике стола и вытащила связку ключей.

— Офицерские казармы разрушены бомбардировкой, поэтому вы можете отвезти господ в запасной дом на Беренштрассе. Вот ключи от комнат.

— Премного благодарен! — я помнил эту улицу — самый центр города. Именно на ней в дальнейшем будет находиться советское, а после и российское консульство. Ирония судьбы.

Секретарша отвернулась, игнорируя мое присутствие. А на меня внезапно напало веселье.

Я подмигнул ей и поинтересовался:

— А что такая прелестная фройляйн делает сегодня вечером? Не желаете ли прогуляться по вечернему Берлину? А если покажете мне достойное заведение, где прилично готовят, с удовольствием угощу вас ужином!

Она удивленно взглянула на меня и внезапно покраснела. Ба! Да ты, кажется, совсем неопытная в амурных делах.

— Я не могу… — девица еще больше раскраснелась и на мгновение стала даже симпатичной.

— Зайду за вами в шесть часов, — отрезал я, — кажется, в это время вы заканчиваете?

И, не слушая дальнейших возражений, вышел из приемной. Мне требовалось слегка развеяться, а нет лучше легенды, чем компания внештатного агента, тем более, женского пола. В донесении потом ее рукой так и будет написано, мол, ничего компрометирующего не делал, а проводил время достойно и без нареканий.

Я еще не познакомился с господами из Абвера и делать этого не желал и впредь. Надеюсь, секретарша — надо, кстати, узнать ее имя, а то некрасиво может выйти, — послужит достаточным прикрытием. Разыграю рьяного дурака, коих немало служит в штабе, и, если повезет, обо мне позабудут, списав со счетов.

Внизу во дворе курили пятеро мужчин в офицерских чинах. Пехотный лейтенант, два обер-лейтенанта люфтваффе и два капитана, тоже пехотные.

— Господа, — кивнул я, — меня зовут лейтенант Фишер, адъютант полковника фон Штауффенберга. Я займусь вашим размещением по его личному распоряжению.

— Полковник — легендарная личность! — один из капитанов, с вытянутым лошадиным лицом, бросил окурок на землю и растер его носком сапога. — Немецкий крест в золоте! И это не считая иных наград. Настоящий герой! Это честь — служить под его руководством. Жаль, что лишь временно.

— Вы ненадолго в Берлин? — удивился я. — Планируете вернуться обратно?

— Конечно, наше место там, а не здесь. Надеюсь, эта командировка вскоре закончится.

Офицеры представились по очереди, в порядке старшинства.

— Капитан Кляйнгартен, — худой и высокий, лет тридцати, с цепким взглядом. Тот самый с лошадиным лицом.

— Капитан Зиберт, — совершенно обычной наружности, с простым и открытым лицом, внушающим доверие.

— Обер-лейтенант Баум, — молодой блондин спортивного телосложения.

— Обер-лейтенант фон Ункер, — явно щеголь и франт, даже в таких условиях выглядит элегантно. Тонкие кожаные перчатки не по форме, аккуратно подстриженные усики.

— Лейтенант Коше, — тоже молод, но явно себе на уме. Взять на всякий случай его на заметку.

Я кивнул каждому по очереди. Их фамилии ничего мне не говорили — обычные вояки, в меру молодые, но, видно, опытные, прошедшие через многое. Интереса для меня они не представляли. Поэтому я планировал отвезти их в квартиры и вернуться в штаб, как и приказал Штауффенберг, который, как мне кажется, слегка забыл, что я — лишь вымышленный его адъютант. Впрочем, для достоверности, я старался выполнять свои обязанности как можно лучше.

— Рад знакомству, господа. Мне сказали, вы прибыли из восточного рейхскомиссариата?

— Служили в Ровно, потом оказались во Львове, — пояснил Кляйнгартен, — а когда линия фронта приблизилась вплотную, нас командировали сюда с целью проследить за комплектацией новых дивизий, которые должны быть отправлены в помощь. Капитан Зиберт присоединился к нам в последний момент.

Многовато офицеров для подобной задачи. Вполне хватило бы двоих. Значит, наверняка, что-то скрывают. Интересно, что именно?..

— Прошу к машинам.

Поездка не заняла много времени. От штаба до Беренштрассе было рукой подать. Водители прекрасно знали адрес, так что мы не блуждали и через полчаса уже были на месте.

Две просторных трехкомнатных квартиры располагались друг напротив друга на втором этаже массивного здания, украшенного барельефами со львами. Солидно строили, на века, и бомбежка пощадила этот дом, не затронув его.

Мы поднялись по широкой мраморной лестнице. Все вокруг говорило о достатке людей, здесь живущих. Вот только ни одного квартиранта мы не встретили. Пусто. Кажется, дом давно был необитаем.

Открыв ключами обе квартиры, я улыбнулся:

— Располагайтесь, господа!

Офицерам новое жилье пришлось по душе.

— Даже вода идет из крана! — радостно воскликнул Баум. — Как в прежние времена!

— Я прикажу доставить вам продукты с запасом на несколько дней, — сказал я.

— Благодарю, это весьма кстати, — фон Ункер чуть брезгливо, в отличие от остальных, оглядывал запыленные комнаты. — И пару бутылок вина не забудьте положить, господин лейтенант.

— Непременно, — кивнул я.

— Пауль, — Кляйнгартен обернулся к капитану Зиберту, — а вы ведь родом из восточного Берлина, если мне не изменяет память?

Зиберт развел руками и улыбнулся.

— Точно так, тут я дома, господа. Готов стать гидом, хотя за годы моего отсутствия в городе многое изменилось.

Я уже направился к дверям, когда у меня в голове щелкнуло.

Пехотный капитан Пауль Зиберт. Если фамилия его была вполне обычной, то в сочетании с именем…

— В каком полку служили, господин капитан? — спросил я.

— Двести тридцатая пехотная дивизия, семьдесят шестой пехотный полк, — без запинки ответил Зиберт.

Сомнений не осталось. Я не ошибся.

Это точно был он — советский разведчик и диверсант Николай Кузнецов, каким-то немыслимым финтом судьбы оказавшийся в Берлине, вместо того, чтобы погибнуть в перестрелке с предателями из УПА.

История опять поменяла свой ход, и это был мой шанс все исправить.